Иов | 3 глава

«Вы слышали о терпении Иова...» говорит апостол (Иак 5:11). Да, слышали о терпении и о нетерпении тоже. Мы изумлялись тому, что человек вообще может быть столь терпелив (гл. 1−2), но теперь удивляемся, что такой благочестивый человек проявил нетерпение, о котором мы узнаем в этой главе, где он проклинает свой день и в порыве страсти:

(I) Сетует, что вообще родился (ст. 1−10).

(II) Сетует, что не умер вскоре после рождения (ст. 11−19).

(III) Сетует, что его жизнь продолжается после постигших его бед (ст. 20−26). Следует признать, что здесь Иов согрешил устами, и это написано не как пример для подражания, а нам в назидание: кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть.

Стихи 1−10. Долго пламенело сердце Иова внутри; и пока он пребывал в размышлениях, огонь горел ярче именно потому, что его пытались погасить. Наконец Иов стал говорить языком своим, но произнес не те слова, которые сказал Давид после долгого молчания: скажи мне, Господи, кончину мою (Пс 38:3−5). Семь дней сидел в изумлении с пленниками и пророк Иезекииль, а потом (вероятно, в день субботний) было к нему слово Господне (Иез 3:15−16). Столько же времени Иов и его друзья сидели, размышляя и ничего не говоря. Друзья боялись сказать, что думают, дабы не огорчить Иова, а он не осмеливался дать выход своим мыслям, чтобы не оскорбить их. Они пришли утешить его, но, увидев, как чрезвычайно тяжела его скорбь, начали думать, что он не заслуживает утешения, подозревая Иова в лицемерии, и поэтому ничего не говорили. Но потерпевшие считают, что им позволено говорить, и поэтому Иов первым дает выход своим мыслям. Однако если учесть, что мысли были не очень хорошими, то лучше бы он держал их при себе. Короче говоря, он проклял день своего рождения и жалел, что вообще появился на свет, ибо не мог думать и говорить о своем рождении без сожаления и досады. Люди обычно ежегодно празднуют день своего рождения с радостью, а Иов считал его самым несчастным днем в году, самым несчастным в своей жизни и ставшим «входным отверстием» для всех его бед. Итак:

I. Это было довольно плохо. Частично Иова можно извинить, учитывая тяжесть его бед и душевные волнения, но никакого оправдания он не заслуживает. Он теперь забыл все блага, которые получил после рождения: тощие коровы съели тучных; все его мысли только о злом, и он жалеет, что вообще родился. Сам пророк Иеремия описывал болезненные чувства, связанные с бедствиями, похожими словами: горе мне, мать моя, что ты родила меня! (Иер 15:10). Проклят день, в который я родился! (Иер 20:14 и далее). Можно предположить, что в дни процветания Иов неоднократно благословлял Бога за день своего рождения и считал его счастливым днем; теперь же клеймит его всевозможными метками бесславия. Если учесть то беззаконие, в котором мы зачаты и рождены, то у нас есть достаточно оснований, чтобы размышлять о дне своего рождения с печалью и стыдом и говорить, что день смерти, который освободит нас от греха (Рим 6:7), гораздо лучше дня рождения. (Еккл 7:1). Но проклинать день своего рождения лишь потому, что мы вышли в жизнь, полную бедствий, равнозначно ссоре с Богом природы и свидетельствует о презрении к достоинству нашего бытия, а также о потакании страстям, которые постыдны с точки зрения спокойного и трезвого ума. Несомненно, какие бы условия ни были у человека в этой жизни (даже если он оказался в них не по собственной вине), он может славить Господа, совершать свое спасение и быть уверенным, что в лучшем мире его ждет блаженство и у него не возникнет каких-либо оснований жалеть о своем появлении на свет, зато будуг все основания говорить, что в его жизни был огромный смысл. Тем не менее нужно признать, что если бы после этой жизни никакой другой не было и мы не получали утешение свыше, которое поддерживало бы нас в уповании на таковую, то тогда у нас подчас и возникало бы искушение говорить, что мы сотворены на суету (Пс 88:48), и желать, чтобы лучше этого вообще не было бы. В аду есть те, кто имеет основания жалеть о собственном рождении, например Иуда (Мф 26:24). Но по эту сторону ада причин для столь суетного и неблагодарного сожаления нет. Иов же проклял день своего рождения по неразумности и немощи. Мы должны видеть в этом его слабость; но и благочестивым людям подчас не удается проявлять достоинства, которыми они славились; и мы должны понимать, что если о человеке сказано непорочный, то под этим подразумевается, что он честный, а не безгрешный. И наконец, давайте примем во внимание преимущество духовной жизни над естественной, ибо, хотя многие и проклинают день своего первого рождения, никто не проклинает день рождения свыше и не жалеет о данной ему благодати и Духе благодати. Ибо речь идет о самых превосходных дарах, которые несравненно выше самой жизни и бытия и никогда не станут бременем.

II. Но было это не настолько плохо, как надеялся сатана. Иов проклял день своего рождения, но не проклял своего Бога: его утомила жизнь, и он с радостью бы с ней распрощался, но не утомила религия, и он со всей решимостью держится за нее и ни за что не отпустит. Спор между Богом и сатаной заключался не в том, были ли у Иова слабости и подвержен ли он порывам страсти, как и мы (это само собой разумеется), а в том, был ли он втайне ненавидевшим Бога лицемером, который, если его спровоцировать, проявит свою ненависть. И это испытание подтвердило, что притворщиком Иов не был. Более того, это не противоречит тому, что он являл образец терпения, ибо, несмотря на то что своими устами Иов говорил необдуманно, до того и после того он выражал покорность и преданность святой воле Бога и раскаивался, что проявил нетерпение. Он осудил себя за это, но, поскольку его не осуждал Бог, не должны осуждать и мы; лучше нам более внимательно следить за собой, чтобы не совершить подобный грех.

1. Слова, к которым прибег Иов, когда проклинал день своего рождения, полны поэтических метафор, страсти и эмоций и создают для толкователей не меньше трудностей, чем сам поступок Иова для богословов; нам не нужно слишком скрупулезно их исследовать. Когда Иов захотел выразить горькое сожаление о том, что появился на свет, он подверг суровой критике свой день рождения и пожелал, чтобы:

(1) Земля забыла о нем: погибни день, в который я родился (ст. 3); да не сочтется в днях года (ст. 6). «Пусть его не только не отмечают в календаре красным цветом, как обычно поступали с днями рождений царей (а Иов был царем, Иов 29:25), но лучше вычеркнут или сотрут и предадут забвению. Пусть мир даже не знает, что когда-то родился и жил в нем такой человек, как я, ставший воплощением несчастья».

(2) На него прогневались небеса: да не взыщет его Бог свыше (ст. 4). «Все существует лишь в угодном Богу виде; почетным становится тот день, который Господь удостоит чести, который Он выделяет среди других и венчает своей благосклонностью и благословением, как, например, седьмой день недели. Мой же день пусть никогда не удостоится такой чести; пусть он будет nigro carbone notandus отмечен черным углем в руке Того, Кто назначает предопределенные времена, как злой день. Отец и Источник света поставил большее светило управлять днем, а меньшие ночью; но пусть в этот день не взойдет ни одно из них».

[1] День тот да будет тьмою (ст. 4); и если дневной свет станет тьмой, то какова же тьма! Как она ужасна! Ибо тогда мы начнем искать свет. Состояние Иова, чье солнце зашло в полдень, можно сравнить с мраком этого дня.

[2] Что же касается ночи, то пусть не взойдут луна и звезды и да обладает ею мрак, густой мрак, ощутимая тьма, которая не будет способствовать ночному сну тишиной, но потревожит его своими страхами.

(3) Он стал безрадостным: «Пусть эта ночь будет печальной и одинокой, а не веселой ночью с музыкой и танцами. Да не войдет в нее веселье! (ст. 7). Пусть эта ночь будет долгой, и да не увидит она ресниц денницы (ст. 9), которые приносят с собой радость».

(4) Все проклятия постигли его: «Пусть никто не пожелает увидеть его и не станет приветствовать его наступление, да проклянут ее (ночь) проклинающие день (ст. 8). Какой бы день ни проклинал кто-либо, поддавшийся такому искушению, пусть он не пожалеет еще одного проклятия на день моего рождения, в особенности это касается тех, чье ремесло поднимать плач на похоронах своими заунывными стенаниями. Пусть те, кто проклинает день чьей-либо смерти, проклянут заодно и день моего рождения. Или пусть люди свирепые и дерзкие настолько, чтобы поднять Левиафана (ибо именно это слово здесь использовано) и охотно поразить кита или крокодила, проклянут мой день злейшим проклятием, на которое они только способны. Надеюсь, что их заклинания лишат этот день силы, и проклинающие подчинят его себе». Вероятно, подобный обычай существовал, и на него ссылается поэт-богослов. «Пусть мой день станет таким же ненавистным, как и день, когда люди сокрушаются по поводу огромной неудачи, или как время, когда им явился самый страшный призрак», такое толкование приводит епископ Патрик, принимая (по моему предположению) упомянутого здесь Левиафана за дьявола; такой же точки зрения придерживаются и другие толкователи, которые считают, что колдуны и маги прибегали к проклятиям, чтобы вызвать дьявола, и после этого роды были невозможны.

2. Но какие у Иова основания сердиться на день и ночь своего рождения? За то, что не затворила дверей чрева матери (ст. 10). Видите, сколько глупости и безрассудства в неистовом недовольстве и как нелепо и сумасбродно оно выглядит, если не постараться его обуздать. Тот ли это Иов, мудростью которого мы восхищались и которому внимали и ожидали, и безмолвствовали при совете его и после слов его уже не рассуждали (Иов 29:21−22)? Несомненно, что мудрость его подвела:

(1) Когда он приложил так много усилий, чтобы выразить свое сожаление по поводу собственного рождения; ведь это, в лучшем случае, просто тщетно, ибо невозможно вернуть того, кто был, в небытие.

(2) Когда он щедро осыпал проклятиями день и ночь своего рождения; причем им это не повредило и хуже от его проклятий не стало.

(3) Когда он произнес поистине варварское желание, чтобы его собственная мать не смогла разрешиться от бремени при наступлении родов; а это неминуемо закончилось бы ее смертью, причем весьма мучительной.

(4) Когда он пренебрег благостью Бога, Давшего ему жизнь (и какую жизнь! Достойную и благородную, намного превосходящую жизнь любого другого создания в этом мире), и не оценил этот дар, как будто бы его не стоило принимать лишь потому, что transit сит опеге на его пути возникло препятствие в виде беды, которая пришла к нему с течением времени после многих лет благополучия. Разумно ли желать, чтобы глаза не увидели света, якобы тогда они не увидели бы и скорби? Хотя он мог бы смотреть с надеждой, что за скорбью увидит еще и радость. Ведь на самом деле Иов верил и надеялся во плоти своей узреть Бога (Иов 19:26), тем не менее он желает, чтобы лучше не родился вообще, а значит, он и не увидел бы это великолепие; и желание продиктовано лишь тем, что сейчас его плоть мучается. Боже, вооружи нас Своей благодатью против столь неразумных и вредных похотей нетерпения.

Стихи 11−19. Наверное, Иов, рассуждая о неразумности сожаления о том, что родился, решает исправить ситуацию и заменяет одно сожаление другим, ненамного лучшим, а именно что не умер вскоре после рождения; оно подробно изложено в этих стихах. Может показаться, что и наш Спаситель допустил подобное высказывание, когда говорил о весьма бедственном положении вещей: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! (Лк 23:29). Но одно дело благословлять бесплодную утробу, и совсем другое проклинать плодовитую! Хорошо, когда мы извлекаем пользу от своих бед, но плохо, когда считаем бесполезными милости. Наше правило благословляйте, а не проклинайте. Часто под жизнью понимают только благо, а под смертью только зло. Тем не менее здесь Иов совершенно нелепо сетует на жизнь, ссылаясь на свои язвы и проклятия, и жаждет смерти и могилы как наилучшего и самого желанного благословения. Несомненно, сатана обманулся насчет Иова, когда применил к нему изречение: за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; ибо еще ни один человек не ценил свою жизнь так низко, как Иов.

I. Иов неблагодарно придирается к своей жизни и сердится, что ее не отняли сразу же после того, как дали: для чего не умер я, выходя из утробы (ст. 11−12). Здесь обратите внимание:

(1) Какое слабое и беспомощное существо человек, когда он приходит в этот мир, и как тонка только что вытянутая из клубка нить жизни. Смерть грозит нам сразу по выходу из утробы, и наш первый вздох может оказаться последним. В отличие от других созданий, мы ничего не можем делать сами для себя и рискуем попасть прямо в могилу, если нас вовремя не примут колени; и светильник жизни, после того как он впервые зажжен, сам по себе погаснет, если не будет груди, питающей нас молоком, как свежим елеем.

(2) Какой милостивой и нежной заботой окружило нас Провидение при рождении в этот мир. Именно благодаря Ему мы не умерли, выходя из утробы, и не скончались, когда вышли из чрева. Почему мы не погибли сразу же после рождения? Не потому, что не заслуживали смерти. Эту траву на законном основании можно было бы вырвать из земли при появлении первых ростков; этих василисков надлежало бы уничтожить, пока они были в яйце. И не потому, что могли позаботиться о себе и о собственной безопасности: человек самое беззащитное из всех приходящих в мир созданий. Не своей мощью или силой руки мы сохранили жизнь, но Божья сила и провидение поддерживало наше хрупкое существование, и по Своему состраданию и терпению Господь пощадил нашу загубленную жизнь. Именно благодаря Ему нас приняли колени. Бог природы Своей рукой влагает в сердце родителей природные чувства, поэтому вышедший из утробы получает благословение грудного вскармливания.

(3) Как много суеты и томления духа в человеческой жизни. Если учесть присущие нам способности и подстерегающие нас повсюду беды, то мы подвергались бы сильному искушению пожалеть, что не умерли, выходя из утробы, не будь у нас Бога, Которому надлежит служить в этом мире, и надежды на лучшее в мире ином; и это оберегает нас от множества грехов и несчастий. Кто рождается сегодня, а умирает завтра. Тот лишается лишь нескольких часов радости, зато многих месяцев печали.

(4) Сколь порочно нетерпение, раздражительность и недовольство. Когда эти чувства берут верх, они делают нас неблагоразумными, нелепыми, нечестивыми и неблагодарными. Потакать им значит презирать и недооценивать Божью благосклонность. Какой бы горькой ни была наша жизнь, мы должны говорить: «То, что мы не умерли, выходя из утробы, и нас не уничтожили, это милость Господня». Ненависть к жизни противоречит здравому смыслу, чувствам людей и нашим собственным в любое другое время, когда мы этой ненависти не испытываем. Сколько бы недовольные люди ни выступали с гневными речами против жизни, они не захотят с ней расставаться, когда до этого дойдет. В одной басне говорится о старике, который устал от своей ноши; он бросил ее и призвал Смерть; и когда она пришла к нему и спросила, чего он от нее хочет, старик ответил: «Ничего, просто помоги мне поднять мою ношу».

II. Иов страстно приветствует смерть и могилу и, похоже, испытывает к ним любовь. Желание умереть и быть со Христом, чтобы освободиться от греха и облечься в небесное наше жилище, является действием и свидетельством благодати; а желание умереть лишь с тем, чтобы покоиться в могиле и освободиться от проблем этой жизни, имеет привкус тления. Рассуждения Иова в связи с этим могут оказаться полезными, чтобы примирить нас со смертью, когда она придет, или облегчить наше предсмертное состояние; но ни в коем случае нельзя использовать таковые как повод к недовольству жизнью, которая продолжается или становится нелегкой, возлагая на нас бремена. Мы проявляем мудрость и исполняем свой долг, когда наилучшим образом пользуемся тем, что нам дано, будь то жизнь или смерть: живем ли для Господа живем; умираем ли для Господа умираем (Рим 14:8); и в том и в другом случае принадлежим Ему. Иов здесь терзает себя мыслями о том, что если бы он умер сразу же после рождения и прямо от утробы был отнесен в могилу, то (1) находился бы в том же состоянии, что и лучшие люди. «Я был бы, говорит он, с царями и советниками земли» (ст. 14), чье величие, власть и дальновидность не сделали их недосягаемыми для смерти и не уберегли от могилы; их прах в могиле ничем не отличается от праха простолюдинов. Даже князья, владевшие множеством золота, не смогли подкупить с его помощью Смерть, чтобы она прошла мимо них, явившись со своей миссией; хотя они и наполнили свои дома серебром, тем не менее им пришлось его оставить, чтобы никогда к нему не вернуться. Существует мнение, что под безлюдными местами (в русск. пер. пустынями, ст. 14), которые, как здесь сказано, застраивали для себя цари и советники земли, подразумеваются склепы или памятники, которые они воздвигали себе при жизни; например, Севна высекал себе гробницу (Ис 22:16). А под золотом, бывшем в распоряжении князей, и серебром, которым они наполняли свои дома, подразумеваются сокровища, оставлявшиеся обычно в могилах знатных людей. К таким уловкам прибегали, чтобы, если это возможно, сохранить свое достоинство после смерти и оградить себя от лежания в одной могиле с людьми более низкого сословия; но это не поможет: смерть всегда неумолимо уравнивает и будет уравнивать всех. Mors sceptra ligonibus aequat Смерть скипетры с лопатами равняет. Богатый и бедный встречаются друг с другом в могиле; там же и выкидыш сокрытый (ст. 16), ребенок, так и не увидевший света, и дитя, которое лишь открыло глаза, мельком взглянуло на мир, закрыло их и поспешило вон из мира, ибо он ему не понравился; удобно и спокойно лежат они в безопасности, как и цари, советники земли и князья, обладавшие золотом. «Поэтому, говорит Иов, и я предпочел бы лежать там в прахе, нежели здесь лежать в пепле».

(2) Его состояние было бы намного лучше, чем сейчас: «Тогда бы лежал я и почивал (англ. пер., ст. 13), что совершенно невозможно сейчас, ибо я до сих пор терзаюсь и беспокоюсь; тогда я спал бы, а сейчас сон бежит от очей моих; тогда мне было бы покойно, а сейчас не нахожу себе места». Теперь, когда истины о жизни и бессмертии стали в свете Евангелия более ясными, чем прежде, благочестивые христиане лучше понимают преимущества, которые дает смерть: «Тогда я был бы с Господом; тогда я увидел бы Его славу лицом к лицу, а не сквозь тусклое стекло». Но бедный Иов мечтал лишь об отдыхе и покое в могиле, страшась недобрых вестей и боли, которую причиняли нарывы. И мне было бы покойно; и если бы он совладал с собой (что было нетрудно при его покладистом характере, о котором мы узнали из двух предшествующих глав) и полностью подчинился святой воле Господа, согласившись с ней, то обрел бы спокойствие и сейчас; по крайней мере, его душа пребывала бы во благе, даже если тело страдало от боли (Пс 24:13). Обратите внимание, как возвышенно Иов описывает покой могилы; и это может помочь нам восторжествовать над нею (конечно, при условии, что душа покоится в Боге).

[1] Встревоженные будут в могиле недосягаемы для тревоги: там беззаконные перестают наводить страх (ст. 17). Когда гонители умирают, они уже не могут преследовать; ненависть их и ревность их тогда исчезнут. Ирод терзал Церковь, но когда он стал добычей для червей, то перестал наводить страх. А когда умирает преследуемый, то опасность, что его и дальше будут тревожить, ему не грозит. Если бы Иов покоился в могиле, то его бы не беспокоили ни савеяне, ни халдеи; никто из его врагов не создавал бы ему проблем.

[2] Кто сейчас трудится до изнеможения, тот увидит там конец своим тяготам. Там отдыхают истощившиеся в силах. Небо дает покой не только душам, но и телу святых. Их странствие было утомительным; они устали от греха и от мира; рабский труд, страдания и ожидание тоже утомили их; но в могиле они успокоятся от трудов своих (Откр 14:13; Ис 57:2). Там они будут покладистыми и не станут сетовать; там верующие покоятся в Иисусе.

[3] Кто был порабощен здесь, тот обретет свободу там. Смерть равнозначна освобождению узника, облегчению для угнетенного и получению вольной для раба: там узники, хотя и не гуляют на просторе, тем не менее вместе наслаждаются покоем и не вынуждены работать, исполняя монотонные обязанности в тюрьме. Их теперь не оскорбляют и не попирают, им не угрожают, их не запугивают жестокие начальники работ: и не слышат криков приставника (ст. 18). Кто здесь был обречен на постоянное рабство и не мог владеть какой-то собственностью (даже тело не принадлежало ему), там избавится от принуждения и надзора: раб свободен от господина своего; и для власть предержащих это является хорошим основанием не злоупотреблять своей властью, а для подчиненных основанием переносить ее, пусть и недолго, но терпеливо.

[4] Кого от других людей отделяла огромная пропасть, тот теперь окажется с ними на одном уровне: мачый и великий там равны (ст. 19); все после смерти равны и одинаково свободны. Там будет положен конец претенциозной роскоши и величию знати. Равно как и нищие избавятся от своих тягот и низкого положения; смерть и могила не знают различий. Смерть уравняла завоевателя и раба, Глупого и мудреца, труса и смельчака; Все они теперь лежат в могиле без различий. Сэр Р. Блэкмор

Стихи 20−26. Иов убедился, что нет смысла сожалеть, что родился или не умер сразу после появления на свет, и поэтому здесь он сетует на то, что его жизнь не оборвалась и до сих пор продолжается. Когда человек настроен возмущаться, этому нет конца; порочное сердце будет поддерживать такое расположение духа. Прокляв день своего рождения, здесь Иов говорит лестное о дне смерти. Стоило начать проявлять недовольство и нетерпение, как хлынул ничем не сдерживаемый поток.

I. Иов считает жестокостью продление жалкого существования вообще: на что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком? (ст. 20−22). Горесть души, вызванная духовными страданиями, делает саму жизнь горькой. Зачем Он дал свет (в подлиннике)? Здесь Иов подразумевает Бога, хотя и не упоминает Его имя; несмотря на то что дьявол утверждал: «Он проклянет Тебя прямо в лицо», Иов лишь слегка упрекает Божье провидение, ибо сохранять жизнь, когда блага ее удалены, несправедливо и сурово. Жизнь названа светом, так как он приятен и полезен для хождения и работы. Жизнь же подобна свету свечи: чем дольше горит, тем короче она и тем ближе конец. Об этом свете говорится, что он нам дан; ибо если бы мы не получали его ежедневно как новый дар, то утратили бы. Иов же считает, что для человека в горе, это doron adoron — дар не дар, то есть дар, без которого было бы лучше обойтись, а свет лишь заставляет его видеть собственное несчастье. Столь суетна человеческая жизнь: подчас она становится томлением духа; и столь изменчивы свойства смерти: хотя по своей природе она страшна, подчас становится желанной для самой природы. Здесь Иов говорит о людях, которые (1) жаждут смерти, когда они оказались бесполезными и лишились благ, но продолжают жить, обремененные возрастом и немощами, болью или болезнями, нищетой или бесславием; а смерть все не приходит; и в то же время она приходит ко многим, кто ее боится и хотел бы быть от нее подальше. Продолжительность и конец человеческой жизни зависит от Божьей воли, а не от нашей. Негоже самим указывать, сколько нам жить и когда умирать; время жизни находится в руке лучшей, чем наша собственная.

(2) Вырыли бы ее охотнее, нежели клад, то есть отдали бы что угодно за возможность покинуть этот мир; отсюда следует, что тогда мысли о том, чтобы человек стал сам себе палачом, приходили в голову нечасто и не внушались, иначе жаждавшие смерти не прилагали бы так много усилий, если бы могли с легкостью покончить с жизнью (как говорит Сенека) когда угодно.

(3) Просят смерть прийти и обрадовались бы, найдя гроб и видя, как сами ступают в него. Если несчастья этой жизни настолько сильны, что делают смерть желанной (что противоестественно), то не сделает ли ее тем более привлекательной надежда и перспектива лучшей жизни (переходом в которую является смерть), дав нам покой, который сильнее страха смерти? Наверно, стремление к смерти это грех, но я уверен, что нет никакого греха в стремлении к небесам.

II. Иов считает, что в частности с ним обошлись жестоко, не послав ему смерть, которая освободила бы его от боли и страданий, когда он не мог найти облегчение каким-то другим образом. Проявление такого нетерпения по отношению к жизни из-за бед, с которыми мы столкнулись, само по себе неестественно, неблагодарно по отношению к Давшему жизнь и свидетельствует о греховном потакании собственным страстям и о греховном пренебрежении к будущему состоянию. Пусть предметом нашей серьезной и постоянной заботы станет готовность к иному миру, и давайте тогда предоставим Господу, чтобы Он распорядился относительно обстоятельств, которые будут сопутствовать нашему уходу, как сочтет нужным: «Господи, когда и как Тебе угодно»; причем мы не должны проявлять к этому интерес вплоть до того, что если Бог предложит нам принять решение самостоятельно, то мы снова попросим Его взять все в Свои руки. Благодать учит нас желанию умереть среди наивысших земных благ и желанию жить среди тяжелейших испытаний. В оправдание своего искреннего желания умереть Иов ссылается на то, как мало утешения и удовлетворения он испытал в этой жизни.

1. В нынешнем состоянии скорби Иов переживал беды непрестанно, и этому не было конца. Иов считал, что у него достаточно оснований устать от жизни, ибо (1) он не находил в ней утешение: вздохи мои предупреждают хлеб мой (ст. 24). Скорби этой жизни превалировали над средствами для поддержания жизни; более того, они отнимали аппетит, необходимый для еды. Печаль посещала его с регулярностью приемов пищи, и хлебом насущным были страдания. Мало того, боль и муки стали настолько сильными, что Иов не только вздыхал, но и стонал, и стоны его лились, как вода, обильным и непрерывным потоком. Однако и наш Господь был знаком со скорбью, поэтому и нам надлежит быть готовыми к ней.

(2) Иов не видел возможности улучшения своего состояния: его путь закрыт, и Бог окружил его мраком? (ст. 23). Он не видел, чтобы открылся путь к избавлению, и не знал, какой курс предпринять; его путь был загорожен тернами, поэтому он не смог найти дорогу (см. Иов 23:8; Плач 3:7).

2. Даже во время своего былого процветания Иов постоянно боялся; так что и тогда покоя он не знал (ст. 25−26). Он был хорошо осведомлен о суетности этого мира, для невзгод которого он, несомненно, и родился: нет мне мира, нет покоя; не было этого и тогда. Нынешняя скорбь Иова усугубилась тем, что в дни процветания ему не были присущи небрежность и беспечность; возможно, именно это и побудило Бога подвергнуть его испытаниям.

(1) Иов относился к своим делам внимательно и добросовестно и постоянно опасался беды, чтобы предпринять необходимые действия в свою защиту. Он боялся за своих детей, когда те пировали, чтобы ненароком не оскорбили Бога (Иов 1:5); боялся за своих слуг, чтобы не обидели соседей; он прилагал все усилия, чтобы сберечь собственное здоровье, и вел себя и свои дела со всей осторожностью; но этого оказалось недостаточно.

(2) Иов не проявлял беспечности, не позволял себе расслабляться и вести праздный образ жизни; он не полагался на собственное богатство и не тешил себя надеждой на вечное веселье; тем не менее пришла беда, чтобы убедить его и напомнить о суетности мира; о чем он, впрочем, и не забывал, живя безбедно. Именно в этом смысле сказано, что путь его закрыт, ведь Иов не знал, зачем Бог с ним борется. Размышления об этом могли бы облегчить его скорбь, а не усугублять. Мы намного легче переносим беду, если наша совесть свидетельствует, что в дни преуспевания мы в определенной мере исполняли свой долг; и когда мы готовы к беде, ее приход не будет столь неожиданным. Чем меньше сюрпризов, тем меньше ужасов.