Деяния | 24 глава

Мы оставили Павла на положении узника в Кесарии, в судебном присутствии Ирода, ожидающим близящегося суда; в начале заключения дело апостола продвигалось очень быстро, зато потом крайне медленно. В этой главе правитель Феликс предъявляет Павлу обвинение и рассматривает его дело. Итак:

I. В судебном присутствии появляются обвинители апостола, и узник предстает перед судом, ст. 1−2.

II. Тертулл, нанятый обвинителями в качестве советника по делу, начинает процесс, перегружая обвинение лестью в адрес судьи и злобой в адрес узника, ст. 2−8.

III. Иск поддерживают свидетели, или даже больше обвинители, чем свидетели, ст. 9.

IV. В своей защитительной речи узник обращается к правителю с выражением должного почтения (ст. 10); требует представить доказательства, подтверждающие обвинение (ст. 11−13); отвергает обвинение; признает правду и приводит безупречное исповедание веры, по причине которой, согласно заявлению апостола, иудеи и ненавидят его (ст. 14−16); дает более подробное свидетельство о событиях, произошедших за все время с того момента, когда иудеи схватили его; наконец, призывает их указать, какое зло сделал он, по их мнению, ст. 17−21.

V. Судебный процесс откладывается, а узник остается в заключении, ст. 22−23.

VI. Узник и судья ведут частные переговоры, с помощью которых один надеется доставить благо другому, а другой — получить взятку, однако надежды того и другого не сбываются, ст. 24−26.

VII. Заключение Павла затягивается до прибытия нового правителя, назначенного на эту должность спустя два года (ст. 27), на протяжении которых апостолом пренебрегают не меньше, чем вокруг него суетились вначале.

Стихи 1−9. По всей видимости, тысяченачалъник Лисий, отправив Павла в Кесарию, уведомил первосвященников и других из числа выступивших против Павла о том, что, в случае если у них есть в чем обвинять его, пусть они последуют за ним в Кесарию, где найдут и его, и судью, готового их выслушать. Лисий, очевидно, полагал, что им не захочется иметь лишние хлопоты, но, увы, на что только не решается озлобленность!

I. Судебный процесс против Павла был открыт и имел довольно энергичное начало.

1. Времени никто зря не терял, ибо не прошло и пять дней, как обвинители уже предстали перед судом, готовые представить свои обвинения. Когда пришло время обвинять Павла, все остальные дела были отложены в сторону, причем сразу же. Вот насколько злонамеренные похотливы на зло! Эти пять дней предлагают отсчитывать со дня ареста Павла, и это предложение является самым разумным, ведь Павел сам говорит (ст. 11), что было не более двенадцати дней тому, как он пришел в Иерусалим, из которых семь дней апостол провел, очищаясь в храме, так что те пять дней, о которых идет речь, следует отсчитывать начиная с последнего дня очищения Павла в храме.

2. Люди, еще совсем недавно сами судившие Павла, теперь выступают в качестве его обвинителей. Сам первосвященник Анания, начальствовавший в предыдущем суде над Павлом, теперь выступает с заявлением, обвиняющим апостола. Во всем этом удивляет то, что:

(1) Первосвященник так унизился и совершенно позабыл достоинство своего сана. Первосвященник становится доносчиком: он оставляет служение в Иерусалимском храме для того, чтобы сделаться обвинителем в Иродовой претории! Бог по справедливости делал священников презренными и униженными тогда, когда они так поступали, Мал 2:9.

(2) Первосвященник был вынужден изобличить самого себя и обнаружить перед всеми свое враждебное отношение к Павлу! Когда люди высшего звания затаивают против кого-либо злобу, они, как правило, используют для борьбы против ненавистного им человека других людей, действуя, таким образом, из-за кулис по причине позора предприятий подобного свойства. Анания же безо всякого стеснения обнаружил себя перед всеми и каждым заклятым врагом Павла. Первосвященника в знак солидарности сопровождают старейшины, желающие поддержать обвиняющую сторону, так как достаточно напористых частных поверенных в деле обвинения Павла, по их мнению, найти не удалось. Старательность, которую проявляют нечестивые в злых делах, их изобретательность, последовательность и неутомимое прилежание должны устыжать и побуждать нас оставлять бездушие, вялость и безразличие к добрым делам.

II. Обвиняющая сторона начинает судебный процесс по делу Павла. Обвинители пришли с некоторым ритором Тертуллом. Это был римлянин, хорошо разбиравшийся в римском законодательстве и искусный в латыни; такой человек лучше всего годился для ведения судебного дела перед лицом римского правителя, так как мог, по всей видимости, приобрести его расположение. Хотя сердца первосвященника и старейшин и были достаточно язвительными, языков своих они все же не посчитали достаточно колючими, а потому пригласили в качестве помощника-обвинителя Тертулла, известного в тех местах острослова. Конечно же, они хорошо ему заплатили, причем, скорее всего, из сокровищницы храма, распоряжаться которой синедрион имел право, но только по делам, касающимся всего собрания израильтян, и, следовательно, по настоящему делу истощать ее им не следовало. Павел был доставлен в судебное присутствие правителя Феликса. ...Он был призван... (ст. 2). Теперь нанятому синедрионом Тертуллу должно было выступить от имени обвинителей с заявлением, обвиняющим Павла. Итак, предстояло выступить человеку, готовому сказать за плату все, что угодно; продажные языки так и поступают. Нет дела, до такой степени неправедного, чтобы по нему не нашлось советника, и все же мы питаем надежду на то, что многие частные поверенные в делах в достаточной степени праведны, для того чтобы не выступать в защиту заведомо неправедного дела. Однако Тертулл был не из их числа: об этом свидетельствует его речь (или, по меньшей мере, конспект его речи, так как, если судить по речам Цицерона, в подобных обстоятельствах римские законники имели обыкновение много разглагольствовать), состоящая из грубой лести и обмана; в ней зло называется добром, а добро — злом.

1. Одному из злейших людей здесь рукоплещут так, как если бы он был одним из добрейших благодетелей, и лишь потому, что он выступает судьей по делу. Римские историки, в том числе и еврей по национальности Иосиф Флавий, описывают Феликса как злодея из злодеев. Рассчитывая получить мзду в суде, он допускал всякого рода беззакония и, опекая и защищая вероломных убийц, выступал великим притеснителем, злонамеренным и алчным (Иосиф Флавий. Иудейские древности, 20.162−165). Несмотря на известные качества Феликса, Тертулл, действуя от имени первосвященника и старейшин и, возможно, по их прямому указанию, а также исходя из каких-то собственных соображений, расточает комплименты в адрес Феликса, превознося его до небес, словно бы он был правителем, каких до сих пор свет не видывал. Хуже всего было то, что эти восхваления шли от лица первосвященника и старейшин, и это несмотря на то, что еще совсем недавно правитель показал в себе образец враждебного отношения ко всему священническому сословию. Дело в том, что именно он убил первосвященника Ионафана (одного из первосвященников), который оскорблял его своими излишне резкими обличениями в тираническом правлении; причем это убийство было совершено руками неких злодеев, которых правитель нанял и которые продолжали убивать за деньги и впоследствии. Cujus facinoris quia nemo ultor extitit, invitati hac licentia sicarii multos confodiebant, alios propter privatas inimicitias, alios conducti pecunia, etiam in ipso templo — Поскольку это святотатственное убийство осталось безнаказанным, разбойники впоследствии стали убивать как своих личных врагов, так и тех, против кого их стали нанимать за деньги, притом и в самом храме. И все же, желая обязать Феликса удовольствовать их расправой над Павлом и отплатить им этакой любезностью за любезность (ведь не обратить никакого внимания на убийство первосвященника Ионафана и на все остальное и было этакой любезностью), первосвященник и старейшины превозносят правителя, выставляя его за величайшее благословение из всех, когда-либо выпадавших на долю их собрания и народа в целом.

(1) Они с готовностью воздают должное правителю, говоря (ст. 3): «Тебе мы, то есть священники и старейшины, обязаны многим миром, видя в тебе своего покровителя и защитника, и твоему попечению время от времени, то есть твоей мудрости, заботе и бдительности, благоустроением сего народа». Следует воздать должное Феликсу, способствовавшему подавлению восстания под руководством того самого египтянина, которого имел в виду командир римского отряда (Деян 21:38); но разве слава этого дела способна защитить его от справедливого обвинения в тирании и притеснениях, которые он устроил впоследствии? Обратите здесь внимание на следующее:

[1] Несчастье знатнейших из вельмож, причем несчастье величайшее, заключается в том, что их заслуги без меры превозносятся и нет никого, кто правдиво рассказал бы им об их пороках; вот почему они коснеют и утверждаются в грехе.

[2] С помощью лести злодеи толкают князей на еще худшие дела. Католические епископы, облеченные неограниченной церковной властью и привыкшие к ней, помогают преследовать Христовых служителей при помощи льстивых слов и слов ласкательства в отношении узурпаторов и тиранов, превращая их в орудие своей ненависти, чего и теперь при помощи лести желал добиться от Феликса первосвященник.

(2) И обещают ему хранить о том благодарную память (ст. 3): «Всегда и везде, то есть во все времена и во всех местах, мы будем восхищаться, принимать и со всякой благодарностью признавать это, достопочтенный Феликс. Мы готовы при всякой возможности свидетельствовать о тебе, что ты мудрый и добрый правитель и весьма необходим для страны». И если бы Феликс воистину был таким правителем, то, естественно, и его благодеяния нужно было бы принимать со всякой благодарностью. За все блага, какие мы получаем от правителей, в особенности же тогда, когда у власти стоят мудрые и добрые правители, нам следует благодарить и Бога, и человека. Отчасти те самые почести, которых достойны магистраты, как раз и заключаются в том, что мы бываем признательны им за тот мир, которым мы наслаждаемся во время их правления, и за то благоустроение, которое мы имеем благодаря их благоразумию.

(3) Поэтому они надеются на его благоволение и в этом деле, ст. 4. Они дают ему понять, что нисколько не желают отнимать у него время. «Мы не станем много утруждать тебя». Тем не менее они рассчитывают на его терпение. «...Прошу тебя выслушать нас кратко...» Цель этого обращения — ad captandam benefolentiam — убедить его одобрить их дело; и, прекрасно понимая, что их исковое заявление вскоре обнаружит не столько предмет обсуждения, сколько их злой умысел, они желают таким образом снискать расположение к себе правителя. Всем известно, что первосвященник и старейшины занимали весьма враждебную позицию по отношению к римскому протекторату и были стеснены всяким проявлением гнета со стороны римлян, поэтому в сердцах первосвященника и старейшин скрывалась ненависть к Феликсу. Но, стараясь добиться своей цели и покончить с Павлом при посредстве нанятого ими ритора, участника этого процесса, они выказывают Феликсу свое почтение, как в свое время выказывали его Пилату и самому римскому императору, когда гнали нашего Спасителя. Князья не могут всегда правильно судить по рукоплесканиям о чувствах своих подданных, ибо лесть — это одно, а истинная преданность — совершенно другое.

2. Одного из величайших людей обвиняют здесь так, как если бы он был одним из отъявленнейших злодеев, и лишь потому, что он является подсудимым. Отзвучали фанфары лестных слов, в которых невозможно найти ни крупицы смысла, и Тертулл переходит к делу, состоящему в том, чтобы изложить его высокопревосходительству пункты искового заявления против узника, представленного на его суд. Эта часть его речи отвращает от себя издевательством говорящего над истиной в такой же мере, в какой прежняя отвращала от себя его лицемерием. Мне жаль этого человека, и я полагаю, что лично он не питал к Павлу враждебности, а потому, пороча его, не задумывался о том, что говорит, как, впрочем, не задумывался и тогда, когда грубо льстил Феликсу. Но как не огорчаться на то, что знающий и здравомыслящий человек имеет такой, так сказать, продажный язык, и как не сердиться на тех сановитых мужей с такими злыми сердцами, которые вложили эти слова в его уста. Здесь Тертулл предъявляет Павлу от лица первосвященника и старейшин два обвинения:

(1) Одно обвинение заключалось в том, что действия Павла нарушили общественное спокойствие в провинции. Учеников Христа невозможно было затравить, не представив их прежде в облике зверей; нельзя было и обойтись с ними наиболее жестоким образом, не представив их прежде злейшими из людей, и это несмотря на то, что даваемые им характеристики были абсолютно лживыми и не имелось ни малейшего повода говорить о них ложь. Чистота, пусть даже и вкупе с личным превосходством и достоинствами, не является защитой ни от наветов, ни, тем более, от клеветнических измышлений, внушаемых как правителям, так и простому народу для возбуждения в их сердцах озлобленности и подозрений; ибо, каким бы ложным ни было представляемое другой стороне мнение о фактическом положении дел, оно обязательно будет принято за истинное в том случае, когда его навязывают (как это было в данной ситуации) со всей степенностью и претензией на святость, а также с наглостью и многословием. Издревле клеветали и на Божьих пророков, говоря, что они мятежники, смутьяны, возмутители земли; клеветали и на Божий Иерусалим, говоря, что этот город мятежный и вредный для царей и областей (Езд 4:15,19); клеветали и на Господа Иисуса, говоря, что Он губит народ и запрещает давать подать кесарю. То же самое происходит здесь и теперь: здесь так же клевещут и на Павла; и, хотя все обвинение от начала и до конца ложно, доказывается оно со всей вообразимой убежденностью. Обвинители нисколько не сомневаются в своем успехе: «Мы подозреваем его в том, что он является врагом народа» — и с уверенностью заявляют об этом как о деле, совершенно бесспорном: «Мы находим сего человека таковым; мы находили его таковым уже не раз и довольно продолжительное время». Они говорят об апостоле так, как если бы он был изменником и разбойником, осужденным судом. Но, как бы там ни было, в таком представлении Павла не было ни доли правды; и если бы суд на самом деле задался целью исследовать действительный характер Павла, то было бы установлено обратное тому, что теперь о нем сообщалось.

[1] Будучи благодетелем, Павел являлся великим благословением для своего отечества. Его искренность и человеколюбие были достойны подражания; апостол был благословением для всех и каждого и никого никогда не оскорблял, и все же здесь он назван язвою общества, ст. 5. «Мы нашли сего человека» λοιμὸν — pestem — «чумою для народа, распространителем чумы», из чего следует, что апостола считали человеком непокорным, порочным и злым, мятежником, нарушающим общественный порядок всюду, где бы он ни появлялся. По их мнению, Павел в свое время сделал обществу больше зла, чем могла сделать чума. Зло, которое он творил, распространялось, подобно заразному заболеванию, при этом он делал окружающих такими же порочными, каким был сам. Это зло было чревато таким же неизбежным и смертельным исходом, как и чума, поскольку губило и истребляло, опустошая на своем пути все. Этого зла нужно было бояться, и от него следовало обороняться, как от моровой чумы. Павел произнес много замечательных проповедей и сделал много добра, и теперь за все это его называют язвой общества.

[2] Будучи миротворцем, Павел проповедовал Евангелие, прямой целью которого было уничтожить всякую вражду и установить подлинный и вечный мир. Павел сам жил тихо и мирно и учил поступать точно так же своих ближних. Несмотря на это, апостола представляют здесь возбудителем мятежа между Иудеями, живущими по вселенной. Иудеи вообще были настроены против римского владычества, причем самыми нетерпимыми из них были те, кто и в других вопросах проявлял наибольший фанатизм. Феликс знал об этом и потому был вынужден пристально наблюдать за таковыми. И вот теперь обвинителям хочется убедить Феликса в том, что Павел как раз и является тем самым человеком, который склонял евреев к проявлению подобных настроений, тогда как людьми, сеявшими в еврейской среде раздор и мятеж, выступали сами обвинители, о чем и сами они хорошо знали. Причина же, по которой они возненавидели Христа и Его учение, состояла в том, что Он отказался возглавить народное восстание против римлян. Будучи резко отрицательно настроенными против Павла, иудеи во всяком месте подстрекали народ к шумным выступлениям против апостола; они поднимали мятеж всюду, где бы он ни появлялся, чтобы затем возвести на него клевету и обвинить апостола в том, что якобы это он является возбудителем мятежа. Так точно и Нерон, спустя некоторое время после описываемых событий, велел поджечь Рим, а затем возложил за это вину на христиан.

[3] Испытывая христианскую любовь к ближнему, Павел не притязал на исключительность и сделался слугой всех ради общего блага. Несмотря на это, Павла выставили здесь представителем Назорейской ереси, буквально поборником этой ереси. Когда Киприана Коринфского приговорили к смерти за исповедуемую им христианскую веру, тогда в его приговоре было записано, что он является auctor iniqui nominis et signifer — начальником и знаменосцем нечестивого учения. Павел и в самом деле был деятельным вождем и распространителем христианского движения. Однако:

Во-первых, считать христианское вероучение сектантством совершенно неправильно. Павел не привлекал людей ни партийным, ни личным мнением и не пытался сделать собственные взгляды правилом их поведения. Истинное христианское вероучение утверждает общечеловеческие ценности, проповедует людям Божье благоволение и являет нам Бога во Христе, примиряющего с Собой мир. Поэтому нельзя допускать даже и мысль о том, что христианское вероучение берет свое начало из каких-то ограниченных или частных интересов, откуда проистекают всякие ереси. Настоящей целью истинного христианства является единство всех сынов человеческих и объединение их в одно. Приобретая полноту власти над душами и овладевая сердцами людей, христианское вероучение стремится сделать их кроткими и молчаливыми, мирными и любящими, послушливыми во всем и доставляющими благо друг другу, вот почему оно далеко отстоит от сектантства, ведущего к разделению и сеющего раздоры. Истинное христианское вероучение не учит людей стремиться к земным благам или выгодам, а потому его нельзя считать сектантством. Сектанты руководствуются материальной выгодой, стремятся стяжать богатство и занять высокое положение в обществе, а исповедующие христианство настолько от этого далеки, что вследствие своего исповедания, напротив, несут материальные потери и лишаются всего, что дорого им в этом мире.

Во-вторых, христианское вероучение несправедливо названо здесь Назорейской ересью, что представляет Христа уроженцем из Назарета. Здесь содержится намек на то, что из Назарета не может быть ничего доброго, между тем Христос родился в Вифлееме, где и надлежало родиться Мессии. Однако нашему Господу угодно было назвать Себя Иисусом Назореем, Деян 22:8. Также и Писание прославляет это имя, Мф 2:23. Поэтому христианам не прилично стыдиться называться одним именем со своим Учителем, какой бы уничижительный смысл в него ни вкладывали.

В-третьих, не правда то, что Павел был основателем или знаменосцем ереси, ведь Павел призывал идти не за собой, а за Христом, проповедовал не себя, а Христа Иисуса.

[4] Павел почитал храм, ибо это место избрал Господь, чтобы там пребывало имя Его, вот почему он еще совсем недавно с благоговением посещал богослужения в храме. Однако вопреки этим фактам апостола обвиняют в стремлении осквернить храм, в умышленном желании осрамить его и нарушить заведенный в нем порядок, ст. 6. Обвинители мало преуспели в доказательной стороне дела, ибо все приведенное ими в качестве фактов было совершенной ложью, впрочем, они и сами это знали, Деян 21:29.

(2) Другое обвинение заключалось в том, что командир римского отряда воспрепятствовал отправлению правосудия в отношении Павла.

[1] Они теперь заявляют, что они взяли Павла и хотели судить его по своему закону. Однако это была ложь: они вовсе не собирались судить его по иудейскому закону, вознамерившись вопреки всякому закону и всякой правде убить его (то есть растерзать), даже не выслушав того, что он имел сказать в свою защиту; они намеревались под видом препровождения Павла в свой верховный суд предать его в руки головорезов, поджидавших апостола в засаде с целью его физического уничтожения. И этот суд они называют судом по своему закону? Когда люди знают, как они должны поступать, им легко говорить, что они сделали то или другое, хотя ни о чем подобном они и не помышляли.

[2] Они бросают тень на командира римского отряда, словно бы он действовал с насилием, укрывая Павла от их правосудия. В действительности же в той ситуации тысяченачальник не только поступил правосудно в отношении апостола, но и проявил великое, на какое был только способен, человеколюбие в отношении самих обвинителей, не дав им совершить преступление, вину за которое они намеревались возложить на самих себя. «...Тысяченачальник Лисий пришед, с великим насилием» (в действительности же с не большим необходимого) «взял его из рук наших и послал к тебе...» (ст. 7). Посмотрите, в какую ярость привело гонителей Павла то, что их ожидания не оправдались, хотя им и следовало бы за все благодарить командира римского отряда. Давид, который был разъярен и уже готов был пролить кровь, возблагодарил остановившую его Авигею и Бога, пославшего ее для этого, ибо вскоре после того Давид вразумился и понял свою ошибку. Эти же злонамеренные иудеи находят себе оправдание и называют своим недругом человека, не попустившего им (как говорит об этом Давид) пролить кровь и удержавшего их руки от совершения этого преступления.

[3] Они передают дело Феликсу, но все же при этом выказывают некоторую неловкость по той причине, что делают это вынужденно, потому что к этому их вынудил командир римского отряда, ст. 8. «Это он заставил нас потревожить твое превосходительство, а также и нас, поскольку»:

Во-первых, «он повелел и нам, обвинителям его, идти к тебе, чтобы ты выслушал обвинение, хотя дело Павла вполне можно было решить и в нижестоящей судебной инстанции».

Во-вторых, «тысяченачальник оставил тебе право испытать Павла и расследовать его дело, не удастся ли тебе через его признание узнать то, в чем мы обвиняем его».

III. Первосвященник и старейшины соглашаются с представленным Тертуллом обвинением, ст. 9. И Иудеи подтвердили, сказавши, что это так.

1. По мнению некоторых, речь здесь идет о том, что обвиняющая сторона в подтверждение истинности своих обвинений представила свидетелей, которые под присягой выступили с подробными показаниями по делу, а затем присягнули в них. Последнее представляется весьма вероятным, так как, заполучив в лице Тертулла советника обвинения, готового сказать все, что было нужно иудеям, они нашли себе и свидетелей, готовых за плату поклясться в том же самом.

2. Но, скорее всего, речь здесь идет все же о согласии первосвященника и старейшин с тем, что сказал Тертулл. Феликс спросил их: «Итак, изложив дело, все ли вы сказали, что хотели?» На что был дан ответ: «Да, точно так»; тем самым первосвященник и старейшины возложили на себя ответственность за всякую ложь, произнесенную Тертуллом в его обвинительной речи. Одни, которым недостает памяти и силы воли, чтобы не творить зла заодно с другими, у которых есть и память, и сила воли, и, наконец, третьи, неспособные выступать с речами и неискусные в ведении полемики на религиозные темы, — все берут на себя ответственность за преступные деяния, творимые окружающими их людьми, когда высказываются одобрительно: «Да, это так», повторяя сказанное и настаивая на том для того, чтобы совращать с прямых путей Господних. Немалое число людей, еще не научившихся молиться Ваалу, преисполнено такого нечестия, что готово встать на его защиту.

Стихи 10−21. Здесь Павел защищается самостоятельно, возражая по существу зачитанного Тертуллом искового заявления. В речи апостола во многом проявляется его дух премудрости и святости, в чем мы видим исполнение обещания Христа Своим последователям, что, когда их поведут к правителям и царям за Него, в тот час будет дано им, что сказать. И хотя Тертулл говорил подчас возмутительные вещи, Павел не прерывал его, предоставив ему возможность закончить свою речь в соответствии с правилами приличия и порядком ведения судебного заседания, по которому истец имел право завершить свое свидетельство прежде, чем ответчик приступал к заявлению об основаниях защиты. Когда же Тертулл закончил, Павел не разразился тотчас же пламенной речью, направленной против беззакония, несправедливости, злых времен и нравов (O tempora! O mores! — О, времена, о, нравы!), но ожидал разрешения судьи заговорить и наконец получил его. ...Правитель дает ему знак говорить... (ст. 10). Теперь, после разрешения правителя, апостолу дано право говорить свободно; такой свободы ему до сих пор гонители не давали. В своем выступлении Павел не стал нападать на Тертулла, который представлял чужие взгляды за вознаграждение и потому презирал собственные слова, а обратил острие своей защиты против тех, кто этого ритора нанял.

I. Павел с почтением обращается к Феликсу, выражая уверенность в том, что правитель не поступит с ним несправедливо. В речи апостола мы находим не льстивые комплименты наподобие тех, которыми Тертулл ублажал гордыню правителя, а, что вызывает к апостолу несравненно большее уважение, заявление о том, что он будет защищать свое дело свободнее, с совершенной уверенностью перед ним, считая его если не другом своим, то все-таки человеком справедливым и беспристрастным. Павел выражает надежду (о чем и говорит здесь) на то, что правитель проявит при разрешении данного дела выдающиеся качества, чем и обязывает его проявить их. Так может говорить человек, убежденный в своей непорочности, человек, чье сердце не обличает его, кто бы и как бы его ни упрекал. Будучи подсудимым, Павел не испытывает ни волнения, ни трепета; более того, он весьма рад, что его судьей оказался не сторонник его врагов, а человек, не заинтересованный в предвзятом решении дела. Более того, принимая во внимание личность судьи, Павел тем свободнее защищает свое дело; но почему? Павел не говорит: «Мне известно, что ты судья беспримерной справедливости и честности, ненавидящий подношения и взятки и творящий суд в страхе Божьем, потому что ты не взираешь на лица», поскольку у апостола нет законных оснований говорить подобное о Феликсе. Поэтому Павел и не говорит этого, хотя бы такая речь и обернулась для него большой благосклонностью к нему правителя. Вместо этого Павел говорит: «Я тем свободнее буду защищать мое дело, потому что мне известно, что ты многие годы справедливо судишь народ сей», ведь так оно и было на самом деле, и если так, то:

1. Феликс может подтвердить, основываясь на собственном опыте, что ранее никаких официальных обвинений против Павла не выдвигалось. Такой шум, какой подняли обвинители из иудеев, обычно поднимали против закоренелых преступников, и, хотя правитель уже долгое время занимался здесь судебной практикой, Павел еще ни разу не был судим им. Поэтому, по мнению правителя, Павел не был таким опасным преступником, каким его пытались представить ныне.

2. Феликс неплохо разбирался в иудейских вопросах, знал нрав и дух этого народа. Он знал, как ревностно иудеи соблюдали свои постановления, с какой яростью и с каким изуверством относились ко всему тому, что было противно им, какими неуживчивыми и упрямыми они были в большей своей массе. Поэтому правитель мог делать на это поправку, выслушивая обвинения иудеев в адрес Павла, и не обращать внимания на то, что исходило по большей части из их злого умысла, догадываться о котором у правителя были основания. Хотя Феликс и не знал Павла прежде, он, тем не менее, знал его гонителей и потому мог догадываться о том, что за человек был приведен к нему для суда.

II. Павел отрицает все то, за что его привлекли к суду, отрицает все то, на основании чего иудеи и создали ему соответствующую репутацию. Иудеи обвиняли Павла в двух злодеяниях — в возбуждении мятежа и в осквернении храма, но в решение таких дел римские правители обычно не вникали, а потому иудеи рассчитывали на то, что правитель возвратит им Павла для суда по собственному их закону. Вот, собственно говоря, и все, что им хотелось добиться от Феликса. Павел же желал другого: хотя Феликс и не расследует подобных дел, он, тем не менее, обязан защитить человека, которого несправедливо обвиняют люди, исполненные, как ему хорошо известно, вражды и неприязни. Поэтому правителю необходимо было принять к сведению следующие пояснения Павла (и все сказанное апостол готов, в случае необходимости, подтвердить с помощью свидетелей):

1. Павел посетил Иерусалим с единственной целью — прославить Бога в мире и святости — и был весьма далек от желания возбудить в народе мятеж или осквернить храм. Он посетил храм с тем, чтобы не отставать в своем вероисповедании от иудеев, а вовсе не с тем, чтобы нанести им публичное оскорбление.

2. С момента прихода Павла в Иерусалим прошло двенадцать дней, и из этих двенадцати дней, проведенных им в Иерусалиме, шесть были проведены апостолом в неволе. Его разлучили с народом, так что невозможно себе даже и представить, как в столь короткое время он сумел совершить те самые злодеяния, в которых его теперь обвиняют. Что до образа жизни Павла в других странах, то иудеи ничего определенного об этом не знают, кроме тех сомнительных сообщений, которые весьма пристрастно представляют апостола.

3. Павел проводил в Иерусалиме время очень тихо и мирно, не привлекал в себе внимания и никого не тревожил. Если бы то, что он возбуждал среди Иудеев мятеж, было правдой, то ему непременно понадобилось бы создать в Иерусалиме свою партию, однако он этого не сделал. Он посещал храм и присутствовал там во время общих богослужений. Он бывал в синагогах, где читали и толковали закон. Он ходил по городу, навещая родственников и друзей, и общался с народом в местах собраний. Павел был незаурядным человеком, в котором кипело желание деятельности, но, несмотря на это, его нельзя было обвинить ни в чем противном интересам веры или иудейской нации.

(1) Не было в Павле и духа противоречия, которым бывают исполнены зачинщики мятежей; не был он расположен к тому, чтобы ссориться и противопоставлять себя своим ближним. Его не видели с кем-либо спорящим, не был он у всех на виду человеком, оскорбляющим людей образованных каверзными придирками или приводящим в недоумение людей немощных и простых искусными уловками и хитростью. Павел был готов, если бы его о том попросили, дать отчет о своем вероучении и наставить в нем своих ближних. Он никогда не искал повода для ссоры с кем-либо из-за своего вероучения, не превращал религию в предмет дебатов, споров и извращенных дискуссий, но всегда старался вести себя мирно и с почтением, кротко и с нежностью.

(2) Не было в Павле и духа непокорности. «Меня не находили производящим народное возмущение, возбуждающим народ против иудейских правителей или императора, порождающим в народе страхи и предубеждения относительно общественных дел, сеющим раздоры и разногласия между иудеями». Павел вел себя так, как и полагается вести себя христианину и служителю, то есть с любовью, кротостью и покорностью законной власти. Оружия его воинствования были не плотскими: апостол никогда не призывал и даже не помышлял браться за оружие в целях благовествования или защиты проповедников Евангелия. Павел вполне мог бы создать в народе не менее сильную партию, чем та, которую создали его враги, однако он никогда не предпринимал попытки пойти таким путем.

4. Что же касалось обвинений в том, что Павел выступил зачинщиком мятежей в других провинциях, то апостол был совершенно невиновен, так что иудеи не могли представить никакие обоснованные доказательства, ст. 13. «...Не могут доказать того, в чем теперь обвиняют меня...» Настоящим:

(1) Павел подтверждает свою невиновность, ибо, говоря: «Они не могут доказать этого» он тем самым подразумевает, что сказанное о нем не соответствует действительности. Апостол не являлся противником общественного строя: действительно, он никому никогда не причинял зла, но много и по-настоящему служил и с радостью желал оказать иудейскому народу еще больше благодеяний. Он был настолько далек от выражения неприязни в отношении иудеев, что, напротив, испытывал сильнейшую, какую только можно себе представить, любовь к ним и горел самым горячим желанием способствовать их благосостоянию, Рим 9:1−3.

(2) Будучи оклеветанным, голословно и необоснованно обвиненным Павел скорбит о своем несчастье. Уделом многих достойных людей нередко оказываются душевные раны, нанесенные таким же точно образом: их обвиняют в том, чего они, питающие к тому естественное отвращение и всеми возможными способами от того отстраняющиеся, не допускают даже в мыслях. Однако предметом радости таких скорбящих так же нередко оказывается свидетельство совести их об их непорочности.

(3) Павел обнаруживает перед судьей нечестие и неправду своих обвинителей, утверждающих то, что, как им самим было известно, они не могли доказать, и тем самым порочащих его имя, лишающих его свободы и угрожающих самой его жизни, согрешающих как против него, так и против судьи, толкая его своими лживыми показаниями на совершение противоправных действий.

(4) Павел взывает к совести судьи и побуждает правителя не терять бдительности, чтобы не дать заманить себя в западню, устроенную неистовством обвинителей. Судья обязан вынести приговор secundum allegata et probata — не на основании заявлений, а на основании доказательств, поэтому судья обязан расследовать, и исследовать, и хорошо расспросить, точно ли это так (Втор 13:14), в противном случае он не может вынести справедливое решение.

III. Павел приводит в отношении себя беспристрастные и обоснованные факты, освобождающие его от обвинения в совершении преступления и открывающее истинную причину гонений, воздвигнутых против него иудеями.

1. Апостол сообщает, что в глазах иудеев он является еретиком, в чем и заключается причина их озлобления на него. Командир римского отряда тогда обратил внимание (а теперь не мог не отметить того же и правитель) на необыкновенное неистовство гонителей Павла, но, не понимая истинной причины его, а лишь догадываясь, что вызвано оно может быть каким-то тяжким преступлением, они только на этом основании могли заключить, что Павел, несомненно, был злодеем из злодеев. Однако же посмотрите, какую трактовку происходящего дает здесь Павел: «Исповедуя учение, которое они называют ересью, или сектой, я действительно служу Богу отцов моих». Спор касался вероисповедания, а разногласия на религиозной почве, как известно, отличаются особой непримиримостью.

Примечание: нет ничего нового в том, что правильное служение Богу называют ересью, а наилучших служителей Божьих клеймят и поносят как сектантов. Духовно обновленные, протестантские церкви называют еретическими люди, которые сами, являясь еретиками, не желают духовного обновления. Не будем же и мы отступать от того или иного доброго пути на том основании, что в этом мире о нем сложилась дурная слава, ибо истинное и чистое христианское вероучение остается неуязвимым. Оно ничего не теряет оттого, что кто-то назвал его ересью, и уж тем более ничего не теряет оно оттого, что так назвали его первосвященник и старейшины.

2. Апостол оправдывает себя в том, что вменили ему в вину. Его назвали еретиком, однако он им не является, потому что:

(1) Он служит Богу отцов своих, а потому и правильно поклоняется. Павел не говорит: «Пойдем вслед богов иных, которых мы не знаем, и будем служить им», что обыкновенно говорит лжепророк, Втор 13:2. Если бы дело обстояло именно так, то его путь действительно можно было бы назвать ересью, уводящей от истины едва заметной боковой тропкой, путем опасным. Однако Павел служит Богу Авраама, Исаака и Иакова, не просто Богу, Которому поклоняются евреи, но Богу, Который заключил с ними завет, был их Богом и должен был называться ими своим Богом. Павел твердо держится этого завета и не противопоставляет ему других. Обетование, данное отцам, Павел проповедовал как исполнившееся детям их (Деян 13:32−33) и как сам возносил свои молитвы Богу как Богу отцов их, так учил возносить их и других. Павел также ссылается и на благочестивую жизнь всех своих прародителей: «Я служу тому же самому Богу, Которому служили и все мои отцы». Его веру никак нельзя обвинить в привнесении чего-либо нового, поскольку она славится своей древностью и непрерывной чередой тех, кто ее исповедовал.

Примечание: когда мы служим Богу, тогда весьма отрадно взирать на Него как на Бога наших отцов. Наши отцы веровали в Него, и Он призирал на них и обещал быть их Богом и Богом их потомков. Он засвидетельствовал Себя их Богом, а потому если мы служим Ему так, как служили наши отцы, то Он будет и нашим Богом. Какое сильное ударение делается на этом: «Он... Бог отца моего, и превознесу Его» (Исх 15:2).

(2) Он верует всему написанному в законе и пророках, а потому правильно соблюдает обычаи своего служения Богу. Твердым основанием и правилом всего его исповедания является Священное Писание — его святая святых и пробный камень; апостол говорит и действует в полном соответствии с Писанием. Он принимает Писание полностью, принимает его на веру целиком; он также принимает Писание как непогрешимый авторитет для себя и не говорит ничего, кроме того, что в нем написано, о чем и свидетельствует, Деян 26:22. Павел не устанавливает каких-то иных, помимо заключенных в Писании, обычаев исповедания веры или уставов, а потому не признает ни отеческих преданий, ни власти церкви, ни непогрешимости отдельно взятого человека или человеческого общества на земле, ни внутреннее озарение, ни человеческий разум. Апостол сделал Божественное откровение, каким оно предстает в Писании, законом своей жизни и смерти, так что он вовсе не еретик.

(3) Он принимает загробную жизнь, верит в воскресение мертвых и ожидает его, а потому правильно исповедует свою веру. Люди, уклонившиеся в ересь, неравнодушны к посюстороннему миру и проявляют тот или иной мирской интерес, Павел же в своем исповедании несоизмеримо большее значение придает горнему (ст. 15): «Имею надежду на Бога; все мои упования имеют свое начало в Боге, а потому и все мои желания направлены к Нему, и вся моя уверенность заключается в Нем. Я уповаю на Бога, а не на видимое, уповаю на мир иной, а не на мир сей. Я рассчитываю на Бога и Его силу, веря в то, что в конце назначенного времени будет воскресение мертвых, всех, как праведных, так и неправедных. В своем исповедании веры я стремлюсь к лучшей цели — достичь радостного, блаженного воскресения и разделить его со всеми святыми». Заметьте: здесь:

[1] Будет воскресение мертвых. Это будет воскресение мертвых, воскресение останков всех людей, живших на земле от начала и до конца времени. Воистину, не только душа не умирает с телом, но и само тело воскресает к новой жизни. Когда наша настоящая жизнь подойдет к своему концу, мы увидим не только новую жизнь, но и новый мир, начало которого будет положено с концом этого мира; и однажды все сыны человеческие войдут в новый мир своим воскресением из мертвых, как когда-то вошли в прежний мир своим рождением.

[2] Будет воскресение праведных и неправедных, освященных и неосвященных. Будет воскресение творивших добро, которые, как свидетельствовал о том Спаситель, изыдут в воскресение жизни; и будет воскресение творивших зло, которые изыдут в воскресение осуждения, Ин 5:29. См. также Дан 12:2. Здесь говорится о воскресении для последнего суда, на котором всем сынам человеческим будет определено вечное блаженство или вечные страдания в месте возмездия в зависимости от того, кем они были и что делали, будучи в состоянии испытания и свершений. Праведные восстанут благодаря своему союзу со Христом, Который является их Вождем; неправедные восстанут благодаря владычеству Христа над ними, Который является их Судьей.

[3] Ожидая своего участия в воскресении мертвых, нужно уповать на Бога. Я уповаю на Бога и верую в Бога, с надеждой ожидая воскресения; оно совершится силой Бога и во исполнение сказанного Им слова. А сомневающиеся в воскресении мертвых показывают свое незнание как Писания, так и силы Божьей, Мф 22:29.

[4] Воскресение из мертвых является основным положением нашего символа веры, таким же оно было и в символе веры иудеев. Именно этого воскресения и сами они ожидают; более того, воскресения мертвых с упованием на Бога ожидали и еврейские патриархи, о чем свидетельствует вероисповедание Иова. Однако воскресение мертвых показано всего яснее и подтверждено всего более в Евангелии, так что верующим в воскресение нужно было не противиться его проповедникам, а благодарить их за объяснения и представленные ими доказательства.

[5] Исповедуя нашу веру мы обязаны обращать наши взоры в мир иной и всегда служить Богу с совершенной уверенностью в том, что будет воскресение мертвых, делая здесь всякое дело с оглядкой на загробный мир и ожидая вознаграждения в нем.

(4) Хождение Павла перед Богом отвечало его благочестивым устремлениям, ст. 16. «...Посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми...» Судить о пророках и их учениях следовало по их плодам. Павел всегда хранил свою совесть доброй, поэтому его отступление от веры, таинство которой лучше всего сохраняется в доброй совести, было маловероятно. В этих словах Павла заключен тот же самый смысл, что и в его обращении к первосвященнику (Деян 23:1): «...я всею доброю совестью жил...»; вот что составляет предмет радости апостола. Заметьте:

[1] К чему стремился Павел — иметь непорочную совесть. Павел либо:

Во-первых, утверждает: «Я хочу иметь совесть непорочную, безупречную, никого не вводящую в соблазн; совесть, не осведомляющую неверно, не льстящую мне, не лгущую мне или каким-либо иным образом вводящую меня в заблуждение». Либо:

Во-вторых, он выражает свое желание иметь чистую совесть. Здесь есть что-то похожее на заявление Иова о своей непорочности: «Не укорит меня сердце мое, то есть я никогда не дам ему повода упрекнуть меня в чем-либо. Вот к чему я стремлюсь, чтобы иметь доброе согласие со своей совестью, чтобы у нее не было даже повода усомниться в добродетели моего духа или не согласиться со мной в том или ином совершенном мной поступке. Мне следует так же тщательно следить за собой, чтобы не огорчать мою совесть, как следует и не грешить против друга, с которым мне всякий день приходится общаться, тем более против судьи, под чьей властью я нахожусь и перед кем я ответствен, ибо совесть есть не что иное, как голос Божий, звучащий в моем сердце».

[2] Какие усилия и старания прилагал апостол для этого: «...посему и сам подвизаюсь...» — ἀσκῶ. «Я занимаюсь этим постоянно, руководствуясь этим устремлением; подчиняюсь суровой дисциплине, живя по уставу» (поступающих так называли аскетами словом, которое является производным от употребленного здесь греческого слова). «Я отказываю себе во многом из того, к чему влекут меня мои естественные наклонности; преизбыточествую делами благочестия, притом наиболее возвышенными, для того чтобы жить в согласии со своей совестью».

[3] Как далеко простирались эти заботы.

Во-первых, эти заботы занимали все время апостола, чтобы ему всегда иметь непорочную совесть и всегда оставаться непорочным. Павел отдавал себе отчет в том, что он еще не достиг совершенства и делал злое, которого не хотел, несмотря на это он был непорочен и чист от великого развращения. Грехи немощи плоти беспокоят, но не ранят, и не разоряют совести так, как грехи, порожденные гордыней. Когда грех оскорбляет совесть, нужно предпринять решительные шаги к тому, чтобы этот грех не укоренился, а обновленными делами веры и покаяния вновь был искуплен, и притом как можно скорее. В этом деле мы, несмотря ни на что, обязаны подвизаться всегда, и, хотя наша жизнь и не соответствует высоким требованиям Божьей нравственности, мы должны следовать им неотступно.

Во-вторых, эти заботы распространялись на все глубинные стороны жизни апостола, чтобы ему быть непорочным пред Богом и людьми. Искреннее сострадание Павла распространялось на все его дела, и он боялся преступить закон любви к Богу и к ближнему. Совесть, подобно судье, является custos utriusque tabulae — хранительницей всякой скрижали. Мы обязаны проявлять особую осторожность, чтобы не помыслить, не высказать, не сотворить чего-либо худого не только перед Богом, но и перед людьми, 2Кор 8:21.

[4] По какой причине так подвизался апостол — посему, ἐν τούτῳ — по этой причине (так можно это перевести). «Веруя в воскресение мертвых и вечную жизнь в будущем веке, я и подвизаюсь». Помыслы о грядущем должны побуждать нас действовать во всем и всегда с доброй совестью в нынешнем веке.

IV. Отчитавшись в своем уповании, Павел просто и откровенно излагает фактическую сторону дела и говорит о несправедливом отношении к нему его обвинителей. Дважды командир римского отряда спасал его от рук иудеев, когда они готовы были его растерзать, и теперь апостол требует, чтобы они обличили его в неправде, допущенной им:

1. В храме. Иудеи яростно набросились на него как на врага своего народа и храма, Деян 21:28. Однако имелось ли для этого хотя какое-нибудь основание? Нет, никакого основания у них для этого не было, зато у апостола имелись серьезные основания отвергнуть предъявленное ему обвинение.

(1) Павла с большим трудом можно было назвать врагом их народа, если учесть, что после долгого отсутствия он возвратился в Иерусалим, чтобы доставить милостыню народу своему, то есть денежные средства, собранные им (весьма нуждавшимся человеком) у своих друзей для помощи бедным в Иерусалиме. Он не только не держал зла на этот народ, но и проявлял по отношению к нему великое добросердечие и был рад послужить ему всяким добрым делом; не за любовь ли его они враждуют на него? См. Пс 108:4.

(2) Павла с большим трудом можно было также и обвинить в осквернении храма, если учесть, что он пришел туда, чтобы совершить жертвоприношения (при этом апостол взял на себя все издержки, Деян 21:24), и был найден очистившимся в храме по закону (ст. 18), причем с соблюдением должных приличий, а вовсе не с народом и не с шумом. Павел, ставший притчей во языцех, был весьма далек от желания покрасоваться в Иерусалиме или же увлечь за собой толпы народа. Напротив, он пришел в храм incognito, насколько это было возможно с его стороны. Не он сам, а асийские иудеи, его заклятые враги, привлекли к нему внимание общественности. Павел же не давал им никакого повода поднимать шум, чтобы настроить против него толпу, поскольку сам не поднимал шума, чтобы привлечь ее на свою сторону. А поскольку Феликсу могли донести, что Павел вопреки закону ввел язычников в храм, и Феликс обязан был наказать его за это, так как римляне проявляли веротерпимость в отношении покоренных ими народов, то он требует от иудеев доказательств осквернения им Иерусалимского храма, ст. 19. «Этим асийским иудеям надлежало бы предстать пред тебя, чтобы ты испытал их, если что имеют против меня, чтобы они встали тут же, рядом со мной, и присягнули»; ибо некоторых из числа тех, кто не стесняется солгать, терзают такие угрызения совести, что они стесняются подтвердить свою ложь под присягой.

2. В синедрионе. «Ну а поскольку асийских иудеев здесь нет, то пусть сии самые, присутствующие здесь первосвященник и старейшины, скажут, какую нашли они во мне неправду, то есть виновен ли я в каком-либо проступке, преследуемом в судебном порядке, когда я стоял пред синедрионом и меня готовы были растерзать» (ст. 20). «Когда я стоял там и защищался, тогда ничто из сказанного мной не могло их оскорбить, ибо я сказал только, что за учение о воскресении мертвых я ныне судим вами» (ст. 21), «что, впрочем, никого, кроме саддукеев, не оскорбило. Я считаю, что в моем поведении тогда не было ничего, что было бы достойно наказания, ибо я придерживаюсь всего того, что составляет твердое упование всего иудейского народа, если не считать тех, кого сами иудеи называют еретиками».

Стихи 22−27. В этом отрывке сообщается об исходе данного судебного процесса и о его последствиях.

I. Феликс отложил слушание дела Павла, сославшись на необходимость дополнительного расследования, ст. 22. Правитель имел более совершенное знание об этом учении (текст англ. Библии. — Прим. переводчика.), которое иудеи называли ересью; он разбирался в нем лучше, чем могли предположить первосвященник и старейшины. У Феликса сложилось определенное мнение о христианстве: живя и работая в Кесарии, то есть в том же самом месте, где служил и Корнилий, римский сотник, исповедовавший эту веру, он от него и от других получил представление о христианском вероучении, которое отнюдь не являлось общественным злом, каким его теперь пытались представить. Он и сам был лично знаком с некоторыми, идущими этим путем, и считал их честными и верующими людьми, к тому же весьма добросовестными. Поэтому правитель решает отделаться от обвинителей под следующим предлогом: «Рассмотрю ваше дело, когда сюда придет тысяченачальник и я обстоятельно узнаю об этом учении, другими словами, когда я узнаю правду, действительно ли этот Павел готовился поднять мятеж или же нет. Все вы являетесь участниками дела, тогда как командир римского отряда является лицом незаинтересованным. Либо Павел заслуживает наказания за организованное им возмущение, либо вы заслуживаете наказания за то, что организовали возмущение, а вину за это возлагаете на Павла. Поэтому я прежде послушаю, что скажет Лисий, и только потом рассужу вас». Итак:

1. Первосвященник и старейшины остались разочарованы тем, что Павла не осудили и даже не передали им для рассмотрения его дела в их судебном собрании, ибо не добились того, чего желали добиться и на что очень рассчитывали. Однако Бог иногда сдерживает ярость врагов Своего народа не действиями его друзей, а действиями людей, совершенно чужих ему. Но насколько бы чужды ни были они народу Божьему, они все равно не смогли бы выступить в его защиту, если бы хотя немного не знали сего учения.

2. Павел остался в заключении, и это было несправедливо. Феликсу следовало бы избавить его от рук врагов его, когда тот совершенно ясно показал, что иск не содержит в себе ничего, кроме ненависти, так что как судья Феликс должен был избавить его из руки нечестивых, Пс 81:4. Однако Феликс был судьей, который ни Бога не боялся, ни людей ни стыдился, а потому можно ли было ожидать от него чего доброго? Отказывая подсудимому в правосудии или откладывая рассмотрения его дела, люди сами преступают закон.

II. Феликс удержал узника под стражей, не пожелав даже выпустить его под залог. Здесь, в Кесарии, у Павла было много друзей, которые посчитали бы за счастье выступить поручителями за него. Феликс понимал, что у такого общественного деятеля, как Павел, несомненно, имелось множество друзей, как, впрочем, и врагов, и что теперь у него, то есть у Феликса, появилась прекрасная возможность обязать тех и других или же нагреть на этом деле руки, отказав в немедленном освобождении Павла (тем не менее кое в чем правитель все же пошел навстречу апостолу). Поэтому:

1. Феликс оставил Павла в неволе, повелев сотнику стеречь его, ст. 23. Правитель не распорядился препроводить Павла в общую тюрьму, но, поскольку Павел считался военнопленным пожелал оставить его в том же положении.

2. В то же время Феликс приказал перевести его на положение вольного узника — in libera custodia. Охранявшим апостола полагалось не стеснять Павла, не связывать и не запирать его, но облегчать его тюремное заключение в той мере, в какой это было возможно. Павлу предоставлялась свобода передвижения внутри крепости и, возможно, свобода совершения прогулок или даже освобождение под честное слово: Павел был настолько честным человеком, что римляне могли отпускать его под честное слово. Если первосвященник и старейшины покушались на его жизнь, то Феликс великодушно предоставил ему некоторую свободу. Правитель не имел тех предубеждений против Павла и против его учения, которые имели первосвященник и старейшины. Феликс повелел также охранявшим апостола не препятствовать друзьям Павла навещать его; сотник не имел права запрещать кому-либо из друзей Павла быть у него в услужении; так что и тюрьма может быть для человека чем-то вроде родного дома, если там найдутся его друзья.

III. После этого Павел еще часто встречался с Феликсом наедине, и одна из таких встреч состоялась вскоре после суда над Павлом, ст. 24−25. Заметьте:

1. С какой целью Феликс призвал Павла. Он был не прочь поговорить с ним о вере во Христа, о христианском вероучении. Кое-что об этом учении Феликс уже знал, но ему хотелось поговорить о нем с Павлом, являвшимся наиболее выдающимся его проповедником. Кто желает расширить свои познания в духовной области, тому необходимо больше общаться со своими единоверцами, а кто желает ближе познакомиться с каким-либо вероучением, тому должно справляться о нем у тех, кто превосходит их в познаниях его. Вот почему Феликсу захотелось поговорить с Павлом в более непринужденной обстановке, а не во время открытого судебного заседания, когда тот высказывался о вере во Христа по принуждению; впрочем, поговорить с апостолом правитель хотел только затем, чтобы удовлетворить собственное свое любопытство или любопытство своей жены Друзиллы, Иудеянки, дочери Ирода Агриппы, который был изъеден червями. Друзилла, наставленная в иудейской вере, проявляла большее в сравнении с мужем любопытство относительно христианской веры, которая притязала на большее в сравнении с иудейской верой совершенство, и тоже хотела послушать рассуждения Павла. Однако ее вероисповедание не имело большого значения, ибо независимо от своего исповедания она унижала и оскорбляла религиозные чувства верующих: будучи иудеянкой, она являлась прелюбодейкой; будучи женой другого, она стала женой Феликса, и жила с ним, блудодействуя, и сделалась притчей во языцех и посмешищем как бесстыдница. Несмотря на все это, именно она пожелала услышать о вере во Христа Иисуса. Многим нравятся новые религиозные веяния и теории; такие люди могут с великим удовольствием слушать и говорить на эту тему, хотя в то же самое время им претит и сама мысль покориться действию и могуществу веры; им нравится быть осведомленными, но им не хочется исправляться.

2. Что рассказал ему Павел о христианском вероучении. Исходя из своего понимания христианства, Феликс предполагал, что его будут развлекать мистическим богословием, однако, когда он столкнулся с богословием практическим, каким представил ему христианское вероучение Павел, в сердце правителя закралась тревога. Отвечая на вопросы о Христе, Павел говорил (так как Павел всегда был рациональным проповедником) о правде, о воздержании и о будущем суде. По всей видимости, Павел проповедовал христианское учение о смерти и воскресении Господа Иисуса и Его посредничестве между Богом и человеками, при этом апостол не преминул перейти к практическому применению проповедуемого им учения и обратил его к совести своих слушателей.

(1) Доступно и сердечно он говорил о правде, о воздержании и о будущем суде и таким образом ясно показал, что:

[1] Значение христианской веры состоит в том, что она прививает сынам человеческим великие законы правды и воздержания. ...Благодать Божия... научающая нас, чтобы мы... праведно и благочестиво жили... (Тит 2:11−12). Правда и воздержание считались античными моралистами добродетелью. Если учение, которое проповедует Павел, провозглашает свободу, как о том был наслышан Феликс, если оно освободит правителя лишь от обязанности иметь в себе эти языческие добродетели, то он с готовностью обратится в эту веру. «Нет, — утверждает Павел, — это учение настолько далеко отстоит от всего этого, что, напротив, навязывает эти священные законы силой. Оно обязывает всех и каждого под страхом суровых наказаний оставаться честными во всех своих делах и отдавать всякому должное, отвергать себя и усмирять и порабощать тело свое». Если своим крещением мы отреклись от мира и плоти, то всякий поиск мирского и всякое удовлетворение мирских желаний должны быть подчинены требованиям нашего вероучения. Павел говорил о правде и о воздержании, чтобы Феликс проникся сознанием своей порочности и невоздержанности, в которых, как всем было достоверно известно, он был повинен, и, взирая на свои гнусные дела и помня о своей подверженности за них гневу Божьему (Еф 5:6), узнал о вере во Христа и принял решение принять ее.

[2] Благодаря христианской вере мы узнали о грядущем суде, по приговору которого окончательно и необратимо определится положение всякого из сынов человеческих в вечности. Теперь всякий из людей, в том числе и Феликс, волен распоряжаться своей жизнью, но при этом не стоит забывать и о том, что на всякого человека грядет суд Божий, когда каждый из нас за себя даст отчет Богу, Судии всех. Павел рассуждал об этом, то есть он объяснял, почему нужно верить в то, что состоится будущий суд, и почему нам в этой связи нужно быть верующими.

(2) Из приведенного отчета об основных положениях проповеди Павла можно сделать вывод о том, что:

[1] Проповедуя, Павел не взирал на лица, ибо не делает этого и проповедуемое им слово Божье. Он обличал римского правителя в его грехах и наставлял его наравне с прочими людьми.

[2] В своей проповеди Павел стремился воздействовать на совесть людей и приступал к ним не с тем, чтобы потакать их испорченности и удовлетворять их любопытство, а с тем, чтобы вести их к осознанию своей греховности и к пониманию своего долга и своего блага.

[3] Павел ставил служение Христу и спасение душ грешников выше собственной жизни. Он полагался на милость Феликса, который, как и Пилат, имел власть распять (или, что было бы гораздо хуже, передать апостола иудеям) и власть имел отпустить его. Теперь, когда у Павла появилась возможность поговорить наедине с Феликсом, пребывающим в добром расположении духа, апостолу представился случай войти в доверие к правителю и таким образом добиться своего освобождения, даже более того, подговорить его против своих гонителей. С другой стороны, если Павел досадит правителю и выведет из доброго расположения духа, то тем самым только навредит себе, однако этих соображений апостол в расчет не берет: он преисполнен решимости творить добро, чтобы, по меньшей мере, исполнить свой долг.

[4] Павел стремился совершить свое дело, невзирая на опасности, даже и тогда, когда творить добро не было никакой возможности. Феликс и Друзилла были настолько испорченными людьми и с настолько окаменевшими сердцами, что вероятность их покаяния после проповеди Павла, находящегося в таком невыгодном положении, была ничтожно мала; тем не менее Павел беседовал с ними, не теряя надежды. Пусть верный сторож все говорит как есть, и пусть у слушающих его появится шанс спасти свои души, хотя убедить их в необходимости спасения он, скорее всего, не сможет.

3. Какое впечатление производят рассуждения Павла на этого высокопоставленного, но беззаконного человека. Феликс пришел в страх, ἔμφοβος γενόμενος — исполнился ужаса, или сделался ужасом для себя самого — Магор Миссавив, как Пасхор, Иер 20:3−4. Павел не испытывал подобного чувства перед правителем, а только тот ужасался перед Павлом. «Если все обстоит именно так, как говорит Павел, то что будет со мной после смерти? Если мои неправда и невоздержание будут осуждены грядущим судом, то я погиб, пропал навсегда. И тогда единственный выход — начать новую жизнь». Не заметно того, чтобы в ужас пришла Друзилла, хотя она была такой же испорченной, ибо ей, иудеянке и подневольной обрядового закона, полагалось неуклонно соблюдать его, для того чтобы им оправдаться. Как бы там ни было, но самому Феликсу теперь было не за что ухватиться, чтобы успокоить свою совесть, и потому он вострепетал от ужаса. Посмотрите:

(1) Какова сила слова Божьего, являющегося с властью и поручением. Слово Божье изобличает, потрясает и вселяет ужас в сердце самого гордого и дерзкого злодея, представляя пред глаза его грехи его и являя ему ужасы Господни.

(2) Каковы действия совести, даваемой людям от рождения. Поражая и выводя из состояния спячки, она наполняет душу ужасом и изумлением перед ее нравственным уродством и той опасностью, которая ей угрожает. Люди, сами являющиеся ужасом на земле живых, сделались ужасом для самих себя. Одного только ожидания грядущего суда достаточно для того, чтобы привести в ужас самое надменное и гордое человеческое сердце, ибо, когда этот суд наступит, он заставит сильных и тысяченачальников напрасно взывать к горам и камням, чтобы сокрыли их.

4. Как пытался ослабить воздействие на себя этих идей Феликс, чтобы избавиться от ужасных обличений совести. Он поступил с ними точно так же, как с обвинителями Павла (ст. 25), то есть отсрочил их, сказав: «Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя».

(1) Феликс ужаснулся, но и только. Душевные потрясения, пережитые Савлом (Деян 9:6) и темничным стражем (Деян 16:29), обернулись для них обращением, но только не потрясение, пережитое Феликсом. Немало людей приходят в ужас от слова Божьего, но при этом в глубине своих душ не меняются ни на йоту. Многие страшатся последствий греха, однако продолжают любить грех и остаются в союзе с ним.

(2) Феликс не борется с обличениями совести, не бросает вызова слову Божьему или его проповеднику, с тем чтобы отомстить ему за эти обличения. Он не говорит Павлу слов, сказанных Амасией одному пророку: «...перестань, чтоб не убили тебя». Он не угрожает ему ужесточением мер содержания в тюрьме или даже смертью за то, что тот сыпал ему соль на рану (как Иоанн Креститель Ироду). Но:

(3) Искусно вытеснив из своего сердца обличения совести, Феликс отложил решение этого вопроса на другое время. Он ничего не мог возразить Павлу по существу: все сказанное апостолом показалось правителю важным и заслуживающим внимания. Однако, как злополучный должник, он просит отсрочки. Павел устал и переутомил Феликса и его супругу, поэтому и последовало такое приказание: «Теперь пойди, давай на этом закончим, меня ждут государственные дела, но когда найду время, когда не будет никаких отвлекающих дел, тогда позову тебя и послушаю, что ты еще скажешь мне».

Примечание:

[1] Немало людей лишаются тех благ, которые несет с собой самообличение, потому что они не хотят ковать железо, пока оно горячо. Если бы испытывающий ужас и трепет Феликс спросил хотя бы (о чем в свое время спросил апостола темничный страж): «Что мне делать?», то он, возможно, и обратился бы в христианство и стал бы поистине Феликсом (лат. счастливый. — Прим. переводчика.), счастливым в вечности. Однако, пренебрегши этими благами теперь, он лишился их навсегда и погиб.

[2] В решении вопросов души промедления опасны. Ни одно из возможных промедлений не является таким опасным, как отсрочивание покаяния. Феликс и Друзилла покаются в грехах и обратятся к Богу, но только не теперь. Их дело откладывается до определенного, более удобного, времени, когда разные, те или иные, дела и вопросы получат правильное осмысление, когда они станут старше. Но ведь тогда угрызения совести утратят прежнюю жгучесть и сотрутся из памяти, а благие намерения покажутся бессмысленными, и тогда они еще более ожесточатся на пути греха. Феликс отложил покаяние на более удобное время, но не видно, чтобы это удобное время когда-то для него настало, ибо сатана крадет у нас все наше время, когда лишает нас настоящего. Настоящий момент, несомненно, и есть самое благоприятное время для покаяния. Вот, теперь время благоприятное... Ныне, когда услышите глас Его...

IV. После всего этого Феликс удерживал Павла в неволе до тех пор, пока по истечении двух лет его не отозвали с поста правителя, ст. 26−27. Хотя, говоря по совести, Феликс и был убежден в том, что Павел ничего достойного смерти или уз не делает, тем не менее сознания освободить Павла у него не хватило. Следовательно, Павел почти безрезультатно рассуждал с правителем о добродетели (хотя тогда его и потрясла мысль о своей испорченности), коль скоро он мог упорствовать в такой очевидной несправедливости по отношению к Павлу. Однако далее говорится о принципах, которыми руководствовался Феликс; эти принципы были таковы, что они только усугубляли и без того трудное положение Павла.

1. Первый из принципов правителя — любостяжание. Феликс не пожелал освободить Павла потому, что рассчитывал незаконным образом поживиться за его счет в надежде на то, что друзья Павла в конце концов принесут за его освобождение выкуп и что тогда он, Феликс, ублажит свою совесть, удовлетворив вместе с тем и свою жадность. В сердце правителя чувство долга совершить в отношении Павла справедливый суд не проснется до тех пор, пока ему не принесут денег. При том же надеялся он, что Павел или кто-то другой вместо апостола даст ему денег, чтобы отпустил его, избавил от уз и выпустил его на свободу. Надеясь получить мзду, Феликс тянул с освобождением Павла, посему часто призывал его и беседовал с ним, но уже не о вере во Христа (о ней и о грядущем суде он уже знал, и потому Павлу не следовало вновь возвращаться к этим темам или углубляться в них), ибо диалог нужно было вести о восстановлении Павла в его правах, а точнее о выкупе его из настоящего плена. Он стыдится напрямую спросить у Павла, что он даст ему за свое освобождение, потому и посылает за ним якобы для того только, чтобы разузнать, чем тот живет, и дать возможность апостолу спросить, зачем правитель так долго держит его в узах. Теперь наконец стало понятно, во что превратилось его обязательство как перед Павлом, так и перед самим собой найти более удобное время, когда можно будет больше послушать о Христе. Было много случаев для таких бесед, и притом достаточно удобных, но ни одним из них Феликс не воспользовался; вся его теперешняя забота сводилась только к тому, как заполучить взятку от Павла, а не к тому, чтобы познать через него Христа.

Примечание: можно справедливо повторить Божьи слова, сказанные в отношении тех, кто пытается шутить со своими убеждениями, полагая, что им удастся еще обрести благодать Божью именно в тот момент, когда им этого захочется: «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками...» Если люди не желают слышать голос Божий ныне, доколе можно говорить «ныне», то их сердца обычно ожесточаются, обольстившись грехом. Павел сам был человеком бедным, серебра и золота у него не было, чтобы можно было отдать их и купить за них свободу. Но Феликс знает, что у Павла есть доброжелатели, которые могли бы помочь ему. Ведь не так давно он собрал много денег в поддержку бедных верующих, следовательно, богатые верующие, несомненно, пожертвуют на освобождение Павла, и даже странно, что этого не случилось. Похвально, что Павел не предложил Феликсу взятки и не попросил для этого денег у церквей (его благородная и щедрая душа одинаково ненавидела и то, и другое), и все же я не знаю, следовало ли хвалить друзей Павла за то (или, напротив, оправдывать их в том), что они все же не сделали для него этого. Им следовало бы ходатайствовать об апостоле перед правителем и с точно такой же настойчивостью просить о нем, с какой его враги просили против него. Ведь если, по словам Соломона, подарок у человека дает ему простор и до вельмож доводит его, то было бы вполне правомерно сделать это на законном основании. Я не должен толкать человека на противоправное действие, однако если он не соглашается поступить со мной справедливо без взятки и я дам ему денег, то это не выставит меня в дурном свете. Итак, если друзья Павла могли так поступить, но не поступили, то позор им за то, что они этого не сделали. Мне стыдно за них потому, что они согласились с содержанием под стражей такого выдающегося во всех отношениях человека, тогда как небольшая сумма денег избавила бы апостола от уз и возвратила бы его к деланию добра. Здешние христиане, живущие в Кесарии, где теперь находился Павел, расставались с ним со слезами, пытаясь предупредить и уберечь Павла от уз (Деян 21:13), так неужели теперь они не смогли расстаться с толикой денег, чтобы избавить Павла от уз? В то же самое время во всем этом необходимо видеть действие Божьего провидения: Павловы узы должны были послужить дальнейшему распространению Христова Евангелия, следовательно, апостол должен был остаться в узах. Вместе с тем это обстоятельство вовсе не обеляет Феликса, который обязан был освободить невинного человека, причем не требуя от него ничего и не ожидая за это подношений: судья, который не судит справедливо без взятки, несомненно, не будет судить справедливо и за взятку.

2. Второй из принципов правителя — это льстивость, стремление расположить в свою пользу угодливым поведением. Император отозвал Феликса примерно через два года, и на его место был направлен Порций Фест. Феликс же, по меньшей мере, должен был завершить свое правление совершением должного правосудия и освобождением Павла, однако он этого не сделал. Вместо этого он оставил Павла в узах, и здесь говорится о причине такого поступка правителя: он желал доставить удовольствие Иудеям. Хотя Феликс и не приговорил Павла к смерти, чем, несомненно, угодил бы им, он все же предпочел удержать Павла в неволе, чтобы не оскорбить иудеев. Так он поступил в надежде скомпенсировать свою вину перед иудеями за многочисленные обиды, нанесенные им в прежние времена. Феликс не думал о том, что у Павла появится мысль или намерение обжаловать его действия в суде высшей инстанции и призвать его к ответственности за принудительное и длительное содержание узника под стражей, противоречащее закону и праву справедливости. Правитель был больше озабочен первосвященником и старейшинами, которые могли обжаловать его действия перед императором и призвать его к ответственности за причиненные им обиды. Потому он рассчитывал таким угодничеством заткнуть им рты. Вот как злодеи, творящие свои гнусные дела, поддаются искушению уйти от ответственности, спрятавшись за еще более гнусными делами и таким образом удержавшись на плаву. Если бы Феликс не оскорблял иудеев, то ему не пришлось бы и угождать им; когда же он все-таки им угодил, то, по всей видимости, все равно не добился своего. Несмотря на угодливое поведение Феликса, иудеи все же пожаловались на него императору, и, как свидетельствуют историки, новый правитель Иудеи Фест доставил прежнего ее правителя Феликса в Рим в оковах. Если все это правда, то воистину воспоминание о том, как он облегчал оковы Павла, делало более тяжкими его собственные оковы. Стремящийся угодить Богу и делающий добро добьется своего — не так стремящийся угодить человекам и делающий зло.