От Матфея 26 глава — Библия — Комментарии Лопухина

1−5. Совещание о предании Христа смерти. — 6−13. Помазание Его в Вифании драгоценным миром. — 14−16. Предательство Иуды. — 17−19. Приготовление пасхальной вечери. — 20−25. Обличение предателя. — 26−30. Установление Таинства Причащения. — 31−35. Предсказание об отречении Петра. - 36−46. В Гефсимании. — 47−56. Взятие под стражу. — 57−68. Суд и поругание. — 69−75. Отречение Петра.

Мф 26:1. Когда Иисус окончил все слова сии, то сказал ученикам Своим:

Как нужно думать, это было во вторник на Страстной неделе, т.е. в тот же день, когда сказаны были речи, изложенные в 24-й и 25-й главах. На слова Лк 21:37−38 можно смотреть как на краткий очерк предшествующей истории. Но их едва ли можно считать введением к дальнейшей речи евангелиста. Начиная рассказ о последних днях земной жизни Христа, Матфей употребляет вместо обычного «тогда» еврейский оборот речи. Буквально: «и было, когда Иисус окончил» и т.д. Эта формула повторяется у Матфея пять раз (Мф 7:28; 11:1,13:53; 19:1), всякий раз по окончании речей Иисуса Христа, у Марка — 4 раза, у Луки — 43 раза, в Деяниях — 18 раз. Здесь у Матфея формула может считаться точным указанием времени произнесения дальнейших слов 2-го стиха. Но если евангелист в указанных выше цитатах говорит просто: «и было, когда окончил Иисус слова сии» или «наставления», «притчи» — то здесь к выражению «слова сии» прибавляется πάντας — «все слова сии». Это значит, что Спаситель окончил теперь всю Свою проповедь народу. В дальнейшем рассказе синоптиков до Воскресения не приводится, действительно, никаких длинных речей Христа народу. Длинная речь, изложенная у Иоанна в главах 14−17, обращена только к ученикам.

Первый стих разбираемой главы относится ближе всего, конечно, к речам, изложенным в главах 24−25, но можно толковать стих и в более общем смысле, что учительная деятельность Христа теперь окончилась и это совпадало с началом Его первосвященнического служения. Omnia dixerat, quae dicenda habuerat (все сказал, что было нужно). «Хотя Он и часто терпел от козней иудеев, однако они не могли нанести Ему никакого вреда, потому что диавол отошел от Него до времени; Он не мог подвергнуться страданиям, пока не окончил всех речей Своих, которые предполагал произнести перед Своими учениками» (Ориген). Ср. Втор 31:1.

Мф 26:2. вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие.

(Ср. Мк 14:1; Лк 22:1; Ин 13:1).

Марк и Лука указывают только на наступление через два дня Пасхи, и их слова могут считаться введением к последующим событиям и точным обозначением времени их. Матфей согласен с Марком и Лукой в определении времени, но прибавляет слова Спасителя, которых у них нет. У Иоанна общее и неопределенное обозначение времени — «перед праздником Пасхи», — относящееся к Тайной Вечери. Разбираемый стих Матфея доставляет массу затруднений при толковании. Прежде всего, неизвестно, следует ли поставлять здесь оба придаточных предложения в зависимость от «знаете», или только первое из них. Можно переводить: «вы знаете, что через два дня будет Пасха и что Сын Человеческий и пр.», или как в русском переводе. Последний следует считать правильным. Христос мог говорить ученикам, что они знают, когда будет Пасха, но сомнительно, чтобы Он мог говорить и о том, что они знают и о предстоящем Его распятии именно во время Пасхи. Смысл слов Христа, согласно русскому переводу, тот, что Христос, указывая на день Пасхи, связал с временем этого праздника и другое — предание Его на смерть: вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Я еще говорю вам, что в этот же день Сын Человеческий будет предан и на распятие.

Грамматически можно еще переводить οἴδατε повелительным: «знайте!». Но такой перевод логически не может быть принят, потому что Христу не было никакой надобности повелевать ученикам знать то, что, конечно, им хорошо было известно.

Главное же затруднение заключается в выражении «через два дня», потому что его можно понимать различно (с греческого — «после» или «по прошествии» двух дней). Когда были сказаны эти слова? За полтора или за два дня? Если, допустим, что слова сказаны были Христом во вторник после полудня, то предсказание Его можно понимать или в том смысле, что Он будет распят в пятницу (среда и четверг — два дня), или — в четверг (вторник и среда — два дня). Синоптики в настоящем случае не только не приходят на помощь при толковании Евангелия Матфея, а, напротив, только усложняют дело. Марк говорит, что через два дня был (ἦν — в русском переводе — «надлежало быть») праздник Пасхи и опресноков, а Лука говорит о празднике опресноков, называемом Пасхой. По поводу этого возражали, что Пасха и праздник опресноков — не один, а два различных праздника. Отсюда многочисленные колебания при толковании всех этих выражений. Ориген толковал выражение Матфея в том смысле, что оно указывало не на праздник еврейской Пасхи, а на новую Пасху. Спаситель не сказал, что «после двух дней будет или наступит Пасха, не желая указывать на предстоящую законную Пасху, но что будет (такая) Пасха, какой еще никогда не было, и что ею упразднится древняя Пасха». Отсюда видно, что Ориген не заботится о точном истолковании евангельских слов и выражается вообще неопределенно. Некоторые новейшие экзегеты думали, что Христос был распят в четверг. Некоторые предполагали, что в выражении Матфея кроется ошибка, первоначально допущенная Марком и зависевшая от ошибочного перевода двух арамейских слов, из которых одно значит «после», а другое — «два». Согласно этому толкованию, выражение Матфея следует переводить «через несколько дней», а не «через два дня». Не вводя читателя в разные сложные и запутанные вопросы об этом предмете, скажем наперед, что порядок последних событий на Страстной неделе был таков, на какой указывают наши церковные службы на Страстной неделе. Если читатель согласится с этим без предварительных объяснений, то для него, думаем, заранее многое уяснится здесь в чрезвычайно сложных и трудных дальнейших евангельских рассказах. Таким образом, пока без всяких доказательств, наперед предположим, что Христос был распят утром в пятницу, Тайная Вечеря была накануне этого дня, ночью с четверга на пятницу. Слова, изложенные в рассматриваемом стихе, были сказаны Христом вечером во вторник, после речей, изложенных в 24-й и 25-й главах. Такой распорядок принимается в настоящее время всеми лучшими экзегетами. Что же касается до указания на два праздника (Пасхи и опресноков) и их сближение, то представляется весьма сомнительным, разграничивались ли они в народной речи так строго, как это желательно было бы многим критикам. Что в «библейском смысле» Пасха и праздник опресноков были близко связаны, это ясно для всякого, кто даст себе труд прочитать Исх 12:1−8. Лука ясно не разделяет обоих этих праздников, по его словам ἑορτὴ τῶν ἀζύμων была ἡ λεγομένη πάσχα (Лк 22:1). Пасха была главным праздником иудеев, установленным в память исхода их из Египта и освобождения от египетского рабства.

«Предан будет», буквально — «предастся», — безличное предложение без обозначения, кем будет предан.

Мф 26:3. Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника, по имени Каиафы,

Только один Матфей сообщает эти подробности. Слов «и книжники» нет в лучших кодексах, и они должны быть опущены.

«Тогда» — вероятно, точное обозначение времени. Возможно, что совещание в доме Каиафы происходило также во вторник. Это было не первое совещание. Решение предать смерти Христа было уже принято раньше (см. Мф 21:45−46). Как обыкновенно бывает, важные решения не всегда приводятся в исполнение сразу. Нужно бывает не только постановить решение, но и подумать о средствах приведения его в исполнение. Деятельность и речи Христа во всю текущую Страстную неделю все более и более усиливали ненависть Его врагов и делали некогда принятое ими решение бесповоротным.

Под «двором» здесь подразумевается не сам дворец первосвященника, в котором он жил, а пространство на самом дворе среди устроенных по его бокам зданий, может быть, представлявшее нечто вроде крытой палатки. Вероятнее же, это было просто открытое место во дворе. Предполагают, что двор первосвященника был разделен на две половины, из которых одна была ниже другой (Мк 14:66), и что совещание происходило во внутреннем, более удаленном от входа месте.

Первосвященник у евреев по закону был только один. Матфей и Марк упоминают в своих Евангелиях только о Каиафе, но Лука (Лк 3:2), Иоанн (Ин 18:13,24), а также Деяния апостольские (Деян 4:6) упоминают еще об Анне, который был тесть Каиафы. Первосвященник Анна, смененный прокуратором Валерием Гратом (Иосиф Флавий «Иудейские древности», XVIII, 2,2), был, так сказать, первосвященником «на покое», но тем не менее продолжал оставаться первосвященником и, по-видимому, имел значительное влияние, вероятно, по причине родства с заменившим его зятем Каиафой (25−36 гг. по Р.X.; согласно Шюреру и другим — 18−36 гг. по Р.X.). Имя Каиафы не было собственным, собственное его имя было Иосиф (Иосиф Флавий, «Иудейские древности» XVIII, 2,2). Как показываетШюрер (Geschichte, II, S. 271, прим. 12), первосвященник назывался Каиафа, а не Каифа (Кифа). Каиафа был смещен с должности прокуратором Вителлием (Иосиф Флавий, «Иудейские древности», XVIII, 4,3). Кроме бывшего и настоящего первосвященника, на совещании могли быть и главы священнических черед, которые в Евангелиях называются также архиереями или первосвященниками. Совещание происходило, очевидно, без всякого участия Иуды, о котором собравшиеся пока еще ничего не знают».

Мф 26:4. и положили в совете взять Иисуса хитростью и убить;

(Ср. Мк 14:1; Лк 22:2.)

Все синоптики говорят об одном и том же, но все — в различных выражениях. Συνεβουλεύσαντο — не совещались, а положили, решили на совещании (в греческом — аорист).

Русский перевод правилен. Глагол поставлен в общем залоге для выражения взаимности или взаимодействия. Совещавшиеся решили не идти прямым путем, а употребить хитрость, как бы засаду. Это было необходимо, потому что действовать открыто они не хотели — «побоялись народа» (Мф 21:46), который считал Христа за пророка. Не о том, чтобы взять Христа, а как взять, — вот что было теперь предметом их совещаний.

Мф 26:5. но говорили: только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе.

(Ср. Мк 14:2; Лк 22:2).

Матфей подробнее других синоптиков излагает всю эту историю, но, по существу, в полном согласии с ними. Частицу δέ у Матфея (ἔλεγον δέ) Марк заменяет на γάρ. В том и другом случае смысл неодинаков. Согласно Матфею, врагам Христа хотелось бы немедленно предать Его смерти, но (δέ) при этом высказаны были опасения, как бы не произошло возмущения в народе. Марк же делает ударение на слове «хитростью» (Мк 14:1) и в следующем стихе объясняет (γάρ в русском переводе неправильно — «но»), почему она нужна была в этом деле. Совещавшиеся старались избежать не столько возмущения народа, сколько вообще «шума» (собственное значение слова θόρυβος). Бесшумные действия всегда бывают безопаснее, осторожные люди всегда стараются действовать так, чтобы не происходило никакого шума. Принимая такое решение, собравшиеся очевидно совсем не думают о том, чтобы предать Христа именно крестной смерти. Эта казнь была бы всенародной и могла бы быть причиной большой народной смуты. Они совещаются о том, чтобы просто где-нибудь тайно и врасплох застигнуть Иисуса Христа и убить. Только быстро следовавшие события выяснили им, что незачем прибегать к какой-либо хитрости; они поняли, что им можно действовать открыто и предать Христа всенародной крестной смерти. Поэтому намерение врагов Христа избавиться от Него «не в праздник» нисколько не оправдывает принимаемого многими экзегетами заключения, что Иисус Христос был распят не в самый день Пасхи. Часто бывает, что как отдельные люди, так и целые общества внезапно и быстро изменяют свои прежние решения при стечении благоприятных обстоятельств.

Некоторые предполагали, что совещавшиеся хотели предать Иисуса Христа смерти до наступления праздника Пасхи. Такое мнение не имеет никаких оснований. Под «праздником» следует понимать не первый день праздника, а всю неделю, в течение которой он продолжался. В праздник Пасхи в Иерусалиме собиралось множество народа. Как ни желательно было избавиться от смертельного врага насколько возможно скорее, это было немыслимо. Пусть народ отпразднует праздник и разойдется по домам в разные места и города. Тогда руки начальников ничем не будут связаны. Питая подобные опасения, враги Христа действовали под руководством внешней силы. «Диавол не хотел, чтобы Христос пострадал в Пасху для того, чтобы страдание Его не сделалось известным; а они — чтобы не сделать возмущения. Заметь, они боятся не гнева Божия и не того, что время праздника может увеличить их злодеяние, но везде — опасностей со стороны людей» (свт. Иоанн Златоуст). Подобные откладывания состоявшихся решений не были беспримерны и в последующей истории христианства. Когда Агриппа убил Иакова Зеведеева, брата Иоанна, то «видя, что это приятно Иудеям, вслед за тем взял и Петра, — тогда были дни опресноков, — и, задержав его, посадил в темницу... намереваясь после Пасхи вывести его к народу» и, конечно, казнить (Деян 12:3−4).

Мф 26:6. Когда же Иисус был в Вифании, в доме Симона прокаженного,

(Ср. Мк 14:3; Ин 12:1).

Прежде всего, вопрос о времени, когда это было. Оно должно быть определено на основании рассказа Иоанна (Ин 12:1−8). Правда, первые стихи этого рассказа (Ин 12:1−4) совсем не совпадают с рассказом Матфея и Марка, но в Ин 12(ср. Мф 26:9; Мк 14:5) сильное совпадение, которое заметно также и в Ин 12:8 (ср. Мф 26:11; Мк 14:7). Это дает полное право считать историю, рассказанную у трех евангелистов, за тождественную (Лука ничего не говорит о помазании Христа в Вифании). Если так, то мы должны относить событие, рассказанное Мф 26:6−13; Мк 14:1−9, к более раннему времени, «за шесть дней до Пасхи», на которое указывает Иоанн. Помазание совершилось накануне торжественного входа Христа в Иерусалим. Матфей и Марк не соблюдают здесь хронологической последовательности событий, что наблюдается и в других местах, особенно Евангелия Матфея. Почему? Потому, по-видимому, что оба евангелиста хотят выразить здесь другую мысль. Употребленное Матфеем в начале 6-го стиха δέ указывает на противоположение его дальнейшего рассказа тому, о чем сообщено было раньше (стихи 3−5). Враги Христа совещались захватить Его хитростью и убить, но не хотели сделать этого во время праздника, потому что боялись народа.

Из дома первосвященника евангелист тут же переносит нас в мирный дом в Вифании. Там — вражда, ненависть, коварство, злоба, боязнь народа. Здесь — любящие Христа, преданные Ему друзья уже готовят Его к погребению. Первые действуют сознательно, знают, что делают, а здесь все дело представляется ненамеренным и бессознательным, и в этом смысле объясняется Христом. Там хотят превратить живое тело Христа в смердящий труп, а здесь, напротив, желают того, чтобы тело Его благоухало. Там — черствость, коварство, злоба закоренелых злодеев; здесь — нежная и чуткая любовь преданной женщины, которая, не отдавая себе полного отчета, только предугадывает, что ее Учителя и Господа ожидает что-то недоброе. Таким образом, хронологическая последовательность заменяется у Матфея и Марка логическою связью и отношением помазания Христа к козням Его врагов и скорой смерти. Все это так просто, понятно и естественно, что мы не имеем ни малейшего повода и права упрекать двух первых евангелистов в том, что они не постарались соблюсти здесь хронологической последовательности. Единственное соображение, которое можно было бы выставить не в пользу отождествления двух синоптических рассказов с Евангелием Иоанна (Ин 12 и сл.), заключается в том, что если помазание Христа падает на предшествующую субботу, то на среду остается слишком мало рассказанных синоптиками событий. Но это возражение совершенно устраняется, если предположить, что среда была днем покоя Сына Человеческого перед Его крестными страданиями и смертью и проведена была Им совершенно тихо среди друзей. При этом рассказ Матфея приурочивается не ко вторнику и среде Страстной недели, а вообще ко всем событиям, изложенным на протяжении Мф 21:1−26(Цан).

Приблизительно так понимал настоящий рассказ Августин. «Может, — говорит он, — казаться противоречием, что Матфей и Марк, сообщив, что Пасха будет по прошествии двух дней, затем говорят о пребывании Иисуса Христа в Вифании и сообщают о помазании Его там драгоценным миром, а Иоанн рассказывает об этом помазании за шесть дней до Пасхи. Но те, которые смущаются этим, не понимают, что Матфей и Марк могли поместить именно здесь рассказ о помазании в Вифании. Ни один из них, сказав, что после двух дней будет Пасха, не сделал такой приписки: «после этого, когда (Христос) был в Вифании».

Кто был Симон прокаженный, ничего не известно. Феофилакт говорит, что «Симона прокаженного некоторые считают отцом Лазаря; Господь очистил его от проказы и угощен был им». Это только ни на чем не основанное предположение. Мейер полагает даже, что поставление в связь Симона с семейством Лазаря ничем нельзя доказать. Это преувеличение. Симон имел какое-то, неизвестное нам, отношение к семье Лазаря, если считать рассказы синоптиков и Иоанна тождественными. По поводу же того, что Матфей и Марк не упоминают ни о Лазаре, ни о Марфе и Марии, а только о Симоне, высказывалось такое мнение. Евангелисты делают так потому, что было опасно говорить о Лазаре и его сестрах в то время, когда написаны были синоптические Евангелия. Поэтому имени Лазаря у синоптиков вовсе не встречается, а имени Симона прокаженного — у Иоанна. О Марфе и Марии вовсе не говорится у Матфея и Марка. Иоанн (и отчасти, может быть, Лука) не имел подобных опасений, когда писал свое Евангелие, и потому упоминает как о Лазаре,так и о его сестрах».

Мф 26:7. приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову.

(Ср. Мк 14:3).

У Ин 12:1−3 говорится, что «за шесть дней до Пасхи» в Вифании «приготовили» Христу «вечерю и Марфа служила» (ср. Лк 10:40), «а Лазарь был один из возлежавших с Ним. Мария же» (ср. Лк 10:39), «взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Спасителя и отерла их волосами своими» (ср. Лк 7:38). Матфей и Марк не называют по имени женщину, сделавшую это. Из их рассказов нельзя даже вывести, что это была известная вообще кому бы то ни было женщина, потому что перед γύνη нет артикля. Такая неопределенность подала повод к многочисленным и запутанным рассуждениям об этом предмете как древних, так и новых экзегетов. Некоторые, обращая внимание на Лк 7 и сл., думали, что в Евангелиях упоминается о четырех женщинах, помазавших Христа. Но Ориген замечает, что их было только три: об одной из них написали Матфей и Марк (nullam differentiam expositionis suae facientes in uno capitulo — не противореча нисколько друг другу в одном разделе), о другой — Лука и еще об одной — Иоанн, потому что последняя отличается от остальных.

Иероним говорит: «Никто пусть не думает, что одна и та же женщина помазала голову и ноги». Августин считает женщину, о которой рассказывает Лука (Лк 7 и сл.), тождественной с той, о которой рассказывает Иоанн (т.е. с Марией, сестрой Лазаря). Помазание совершено было ею два раза. О первом рассказывает только Лука, о втором же одинаково рассказывается тремя евангелистами, т.е. Иоанном, Матфеем и Марком. Таким образом, Августин проводит различие между двумя помазаниями — тем, о котором сообщает Лука (Лк 7:37−39), и тем, которое было в Вифании за шесть дней до Пасхи, предполагая, что помазавшая женщина была одна и та же. Златоуст смотрит иначе. «Жена эта, повидимому, есть одна и та же у всех евангелистов; в действительности же не так, но у трех евангелистов, мне кажется, говорится об одной и той же, у Иоанна же — о другой некоторой чудной жене, сестре Лазаря». Феофилакт заявляет: «Некоторые говорят, что были три жены, помазавшие Господа миром, о которых упомянули все четыре евангелиста. Другие же полагают, что их было две: одна, упоминаемая у Иоанна, то есть Мария, сестра Лазаря, а другая — та, которая упоминается у Матфея и которая тождественна с упоминаемой у Луки и Марка». Зигавин: «Три женщины помазали Господа миром. Одна, о которой говорит Лука, бывшая грешницей... вторая — о которой говорит Иоанн, по имени Мария... третья же та, о которой одинаково повествуют Матфей и Марк, которая подошла (ко Христу) за два дня до Пасхи в доме Симона прокаженного». «А если, — говорит Августин, — Матфей и Марк говорят, что женщина вылила миро на голову Господа, а Иоанн — на ноги, то здесь, по-видимому, нет противоречия. Мы думаем, что она помазала не только голову, но и ноги Господа. Может быть, кто-нибудь возразит в клеветническом духе, что, по рассказу Марка, она разбила сосуд перед помазанием головы Господа и что в разбитом сосуде не осталось мира, которым она могла бы помазать также и ноги Его. Но тот, кто высказывает такую клевету, должен заметить, что ноги были помазаны прежде, чем разбит сосуд, и что в нем оставалось достаточно мира, когда, разбив его, женщина вылила все остальное масло».

У позднейших экзегетов встречаются подобные же разнообразные мнения. Кальвин предписал своим последователям считать два рассказа (один — у Матфея и Марка и другой — у Иоанна) тождественными. Но Лайтфут говорит: «Удивляюсь, каким образом кто-нибудь может смешивать оба эти рассказа». Даже Цан выводит из рассказа Матфея, что «женщина не жила в доме Симона» (das Weib keine Hausgenossin des Simon war). Другие экзегеты говорили, что если бы рассказываемое у Матфея и Марка произошло в доме Лазаря, а не Симона прокаженного, то ученики не стали бы «негодовать» (ἡγανάκτησαν — ἀγανακτοῦντες; Мф 26:8; Мк 14:4), потому что это значило бы негодовать на одну из хозяек, которая их приняла. Объяснение этого будет дано в следующем стихе. Теперь же на основаниях, приведенных выше, скажем, что рассказы Матфея, Марка и Иоанна следует считать тождественными. Противоречие между Матфеем и Марком, согласно которым женщина помазала голову Христа, и Иоанном, что — ноги, не настолько велико, чтобы отрицать тождественность их рассказов. Могло быть и то и другое, причем Матфей и Марк сообщили об одном, а Иоанн — о другом. При этом нет надобности даже предполагать, что четвертый евангелист намеренно поправил своих предшественников и что предпочтение следует отдать только его рассказу. Можно только утверждать, что пример женщины, о которой рассказывается у Луки, был прецедентом и вызвал подражание. Но рассказ Лк 7 и сл. совершенно отличен от настоящего.

Слово ἀλάβαστρον (ἀλάβαστρος, ἀλάβαστος) встречается в Новом Завете только в трех местах (Мф 26:7; Мк 14:3; Лк 7:37) и значит, собственно, алебастр, а затем алебастровый сосуд, алебастровая банка. Такие сосуды употреблялись для сохранения благовонных мазей. Плиний («Естественная история», III, 3) говорит, что unguenta optime servantur in alabastris (благовонные масти прекрасно сохраняются в алавастровых сосудах). В числе даров, посланных Камбизом эфиопам, Геродот упоминает об алавастровом сосуде с миром (μύρου ἀλάβαστρον, «История», III, 20). Об обычае помазания головы см. Еккл 9:8. Замечательно, что, говоря о помазании Христа, Матфей не упоминает, что женщина возливала его (т.е. миро) на голову, а пропускает это слово. Конструкция стиха неодинакова у Матфея и Марка. У последнего — κατέχεεν αὐτοῦ τῆς κεφαλῆς; у Матфея — κατέχεεν ἐπὶ τῆς κεφαλῆς αὐτοῦ ἀνακειμένου. У Марка, таким образом, обыкновенная «послегомеровская» конструкция, просто с родительным, у Матфея позднейшая — с ἐπί. Ἀνακειμένου считают родительным самостоятельным и отдельным от αὐτοῦ. Это сомнительно. Из двух разночтений πολυτίμου (многоценного или драгоценного) и βαρυτίμου (то же значение) следует предпочесть первое, которое доказывается лучше.

Мф 26:8. Увидев это, ученики Его вознегодовали и говорили: к чему такая трата?

(Ср. Мк 14:4; Ин 12:4).

У Иоанна говорится, что «вознегодовали» не ученики, а только Иуда. Если, говорят, у Марка в предыдущем стихе, где женщина разбивает сосуд, дело представлено грубо, то в таком же виде оно представлено и в настоящем стихе. Об этом свидетельствует ἀγανακτοῦντες (у Матфея — ἡγανάκτησαν) — грубое выражение, совершенно нарушающее тонкость и гармонию всего рассказываемого события. Иоанн не говорит ни о разбитии сосуда, ни о негодовании учеников, а только об Иуде, с объяснением причин, почему Иуда говорил так. Но слово ἀγανατεῖν, по-видимому, здесь не так сильно, как в русском и славянском переводах. Оно значит здесь просто «волноваться», «быть недовольным». Алавастровый сосуд с миром был πολύτιμος — многоценен или драгоценен. Стоимость его Иуда оценивает в триста динариев (Ин 12:5) — около 60 рублей на наши деньги . Ввиду слишком недавних, запомненных учениками учений Самого Христа о том, что помощь алчущим, жаждущим и пр. равнялась помощи Самому Царю, нам становится вполне понятным, почему ученики могли быть недовольны. Особенно же недоволен был Иуда как человек, сильно любивший и ценивший деньги. Могло быть, что в настоящем случае его недовольство было заразительно и для других учеников. Как у людей, не привыкших к сдержанности, недовольство это вылилось наружу и было заметно для самой совершавшей помазание женщины (ἐνεβριμοῦντο αὐτῇ — Мк 14:5). Женская любовь Марии возвысила ее над всем обществом учеников Христа, и то, что было противно, может быть, требованиям суровой логики и черствого рассудка, было вполне согласно с требованиями ее женского сердца. Нужды нет, что на это приходилось истратить столько, сколько нужно было, чтобы накормить не только толпу нищих, но и устроить хороший пир для прибывших гостей.

Ориген замечает: «Если об одной Марии написали Матфей и Марк и о другой — Иоанн, а о третьей — Лука, то каким образом ученики, однажды получившие по поводу ее поступка выговор от Христа, не исправились и не прекратили своего негодования по поводу поступка еще одной женщины, делающей подобное?» Ориген не решает этого вопроса или, лучше, решает неудовлетворительно. У Матфея и Марка, говорит он, негодуют ученики из доброго намерения (ex bono proposito), у Иоанна — только Иуда вследствие любви к воровству (furandi affectu), а у Луки никто не ропщет. Но если у Луки никто не ропщет, то отсюда ясно, что он говорит о другом помазании. А из повторения сообщения о ропоте у Матфея, Марка и Иоанна можно заключить, что рассказанная ими история тождественна».

Мф 26:9. Ибо можно было бы продать это миро за большую цену и дать нищим.

(Ср. Мк 14:5; Ин 12:5).

У Иоанна эти слова опять говорит один Иуда.

После слова «это» в подлиннике у Матфея нет слова (помещенного в русском переводе) «миро», и оно считается здесь прибавкой к первоначальному тексту. Но оно подлинно в параллели у Марка, причем Марк и Иоанн добавляют, что миро можно было продать «более нежели за триста динариев» (у Иоанна просто: «за триста динариев»). Правильна ли была такая речь учеников? Она кажется правильной только с видимой стороны. Без сомнения, и многие другие рассуждают так же, как ученики. Но в действительности hic discipuli non recte utuntur theologia comparativa (ученики здесь неправильно пользуются сравнительным богословием). Предположим, что желание учеников осуществилось бы, какая-нибудь богатая женщина купила бы у Марии ее миро и что тогда вырученные деньги можно было бы раздать нищим. Но в этом случае перекупившая миро женщина в конце концов поступила бы так же, как и Мария, употребила бы его на умащение и помазание, т.е. истратила бы его для той же цели, для какой и Мария. Ни один сосуд с миром не может существовать вечно и служить постоянным источником вспомоществования бедным. С другой стороны, могло быть, что добыванием мира заняты были бедные люди. Покупка его у них сама по себе могла быть для них помощью. Рассуждение учеников было, таким образом, ошибочно».

Мф 26:10. Но Иисус, уразумев сие, сказал им: что смущаете женщину? она доброе дело сделала для Меня:

(Ср. Мк 14:6; Ин 12:7).

У Иоанна речь Спасителя обращена (в греческом тексте) к Иуде.

Спаситель узнал, уразумел (γνούς) то, о чем рассуждали ученики. Эти рассуждения, по-видимому, велись в некотором отдалении от Него. Трудно при этом предполагать, чтобы все ученики были недовольны, те же, которые были недовольны, позаботились о том, чтобы Спаситель не слышал их слов. Один только Иуда мог произнести слова громко, в слух Христа, и ими подтвердить правильность своего ропота.

«Что смущаете?» — τί κόπους παρέχετε — «приводите в затруднение», «доставляете беспокойство». Потому что (γάρ) если вы полагаете, что Я достоин какого-либо доброго дела со стороны этой женщины, то можете видеть, что она теперь такое доброе дело для Меня и сделала. Ἔργον καλόν — не только доброе, но красивое на вид, приятное, хорошее (см. комментарии к Мф 5:16). Оно было тем красивее и приятнее, что женщина «и сама не знала, что делала», а «простота ее действия только увеличивала его красоту».

Мф 26:11. ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете;

(Ср. Мк 14:7; Ин 12:8).

Марк добавляет: «и когда захотите, можете им благотворить». В остальном слова Матфея, Марка и Иоанна вполне тождественны, с перестановкою лишь нескольких слов. Цан говорит, сомнительно, как читать (у Матфея): πάντοτε γὰρ τοὺς πτωχούς, как и Марк, или τοὺς πτωχοὺς γὰρ πάντοτε и пр. Слова Спасителя имеют, можно сказать, вечный и непререкаемый смысл. Как ни проста истина, что нищие существуют и будут существовать везде и постоянно, она была высказана впервые только Им. Истинность Его утверждения поверяется постоянным опытом. Несмотря на всевозможные мероприятия к сокращению нищенства, нищие всегда существовали и существуют. Но в противоположность постоянному существованию нищих Христос не всегда был с людьми.

Мф 26:12. возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению;

(Ср. Мк 14:8; Ин 12:7).

У Иоанна эти слова сказаны были раньше речи о нищих и мало сходны с выражениями Матфея и Марка. Если в стихе 7 говорилось, что миро возливалось «на голову» Христа, то здесь Сам Он говорит, что оно было возлито на Его «тело». В этом выражении можно находить намек и на то, о чем говорит Ин 12:3, что Мария помазала ноги Христа. Слово ἐνταφιάζειν значит не «погребать», а «приготовлять ко гробу», «бальзамировать». Врачи набальзамировали Иакова в Египте прежде его погребения в Палестине (Быт 50:2,13). Женщина «как бы пророчествовала о приближающейся смерти Христа» (Зигавин).

Мф 26:13. истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала.

(Ср. Мк 14— с небольшими отличиями).

«Обрати внимание, — говорит Иероним, — на Его знание будущего, на то, что, имея пострадать и умереть после двух дней, Он знает, что Его Евангелие будет прославлено во всем мире». Слова Христа считают поэтому argumentum pro veritate religionis christianae (доказательством истинности христианской религии). Ни один монарх, какой силой ни обладал бы, не может сообщить какому-либо своему действию бессмертие (Бенгель). Относительно чтения стиха мнения разделяются. Одни читают как в русском переводе, т.е. с запятой после «в целом мире»; другие так: «где ни будет проповедано Евангелие сие, в целом мире сказано будет и т.д.». Последнего мнения держится Цан. Вопрос решается по сравнению со словами Марка, где εἰς ὅλον τὸν κόσμον (во всем мире) ясно относится к предшествующему κηρυχθῇ (проповедано будет), а не к последующему λαληθήσεται (сказано будет). Мнение Цана следует считать поэтому неправильным. Подобные пророческие предсказания делались и в других случаях (Иудиф. 8:32; 1 Мак. 3:7; Лк 1:48).

К рассказу о помазании Марией Христа в Вифании у Иоанна добавлены сообщения (Ин 12:9−11), которых нет у синоптиков.

Мф 26:14. Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам

(Ср. Мк 14:10; Лк 22:3).

Если вечерю в Вифании вместе с евангелистом Иоанном относить ко времени перед торжественным входом Христа в Иерусалим, то у нас совсем не имеется сведений о том, как и где проведена была Спасителем среда на Страстной неделе. Решая эти вопросы, мы вообще не выступаем из области одних только предположений. Евангелисты не указывают здесь хронологических дат, а там, где подобные указания встречаются, они настолько запутаны и неопределенны, что до настоящего времени ни одному ученому не удалось выйти из построенного здесь лабиринта, хотя на это и потрачен был огромный труд, выразившийся в огромном количестве литературы на всех европейских языках. Когда именно Иуда отправился к первосвященникам, решить с точностью невозможно. Все евангелисты намекают, что это было после вечери в Вифании. Но если она была перед входом Христа в Иерусалим, то представляется невероятным, чтобы Иуда отправился к первосвященникам до этого последнего события, потому что в дальнейшей истории дней Страстной недели на его предательство у евангелистов нет никакого намека. Наиболее вероятное предположение поэтому то, что предательство Иуды совершилось или во вторник вечером, или в среду. Для своих переговоров о выдаче Христа Иуда мог избрать преимущественно ночное время.

Предательство Иуды не столько трудно объяснить рассмотрением отдельных черт его характера, сколько отношением к Иуде Самого Христа. Об этом мы уже говорили (см. комментарии к Мф 10:4). О самом же факте предательства Иуды в разное время высказано было много разнообразных мнений. В нашей литературе есть два сочинения об этом, из них одно принадлежит Л. Андрееву, а другое профессору Московской Духовной Академии М. Муретову. Первое написано совершенно невежественным писателем для совершенно невежественных читателей, и весьма естественно, если ценится последними высоко. Но понятно, что все победы г. Андреева в этой области могут равняться и равняются только полному его поражению. Что касается сочинения об Иуде, предателе профессора Муретова, то он пишет: «Закон нравственного равновесия, состоящий в самовозмездии добра и зла или любви и эгоизма, по своей отрицательной стороне нигде не выявлен так кратко и сильно, как в глубоко трагичных повествованиях библейских о Каине и Иуде». Иуда Искариот — продатель «невинной крови» Учителя из-за национально-эгоистической идеи политического паниудаизма, оказавшейся бессильной мечтой жалкого сверхчеловека перед ужасной правдой предания невинной крови Богочеловека и через несколько часов после злодеяния заставившей предателя в страшных муках совести сказать: «согрешил я, предав кровь невинную», — и пойти и удавиться (Мф 27:4−5). По мнению профессора Муретова, «предатель обладал характером более глубоким и серьезным, чем те многие, кои соблазнились жестоким словом Иисуса». Едва ли можно предполагать, что это был психологически очень сложный характер. Если не пускаться в область фантазий и неосновательных предположений и не выходить из области фактов, то окажется, что мотивом предательства Иуды, по крайней мере главным, были деньги, к которым он чувствовал привязанность, не позволявшую ему легко мириться с лишениями и страданиями, составлявшими одну из сторон следования за Христом. В этом случае Иуда не был каким-либо особенным человеком, а походил на тысячи других людей, которые стараются из всего извлечь прибыль и в случае неудачи впадают в отчаяние и решаются на все. Этот мотив красной нитью проходит в Евангелиях, особенно у Иоанна, который говорит, что Иуда не только носил денежный ящик, но и был «вор» (Ин 12:6). То же и в сочинениях церковных писателей, желавших истолковать поступок Иуды, и в наших церковных песнях («тогда Иуда злочестивый, сребролюбием недуговав, омрачашеся»; «виждь, имений рачителю» и пр.).

Хорошо писал об этом папа Лев Великий. Иуда «оставил Христа не вследствие страха, а по причине жадности к деньгам. Ибо любовь к деньгам есть самая низкая страсть. Душа, преданная корысти, не страшится гибели и из-за малого; нет никакого следа правды в том сердце, в котором любостяжание свило себе гнездо. Вероломный Иуда, будучи опьянен этим ядом, пока жаждал корысти, так глупо был нечестив, что продал своего Господа и Учителя».

Употребленное в нашей церковной песне слово «недуговав» бросает на дело больше света, чем все «идейнонациональные, религиозно-политические кошмары», созданные г. Муретовым. Любовь к деньгам была душевным «недугом» Иуды. Этот недуг мог влиять на всю остальную его духовную структуру и вызывать ненормальность в его общем мышлении. Это не значит, что Иуда был сумасшедшим, потому что в таком случае он был бы невменяем и не подлежал бы никакой ответственности (ср. Мф 26:24; Мк 14:21; Лк 22:22). Но, несомненно, у него было частичное сумасшествие, частичное затмение его умственных способностей, что доказывается преимущественно его самоубийством, на которое, как известно, добровольно не решается ни один человек с вполне здравым и нормальным рассудком. Любовь Иуды к деньгам была первоначально, может быть, совершенно тайной, воспитывалась и разгоралась, как тлеющий огонь, и вела Иуду к временному самоотречению и перенесению всяких тягостей жизни в общении с Христом, при постоянной надежде на будущие блага. Эти надежды оказались в конце концов неосуществимыми и грозили тем, что было совершенно противоположно всякому земному благосостоянию. Если Иуда не выдержал такого кризиса до конца, то это вполне понятно.

Если бы мы поставили мысленно на одну гору искушения Христа, а на другую — Иуду, то нашли бы, что ответы Иуды на диавольские искушения были бы совершенно противоположны ответам Христа. По внушению диавола Иуда не отказался бы ни превратить камней в хлебы, ни обнаружить пред народом чудодейственной силы и поклониться диаволу за царства мира. Но рядом с этим основным мотивом действий Иуды, любовью к деньгам, в Евангелиях очень тонко, но совершенно ясно выступает и другой, добавочный, мотив, на который можно смотреть как на следствие главного мотива. Это — стремление примкнуть к сильным людям, к их партиям. Обыкновенно бывает так, что о нравственном достоинстве сильных партий и проповедуемых ими принципов в таких случаях вовсе не бывает речи. На лету улавливаются их самые дикие, сумасбродные идеи и затем выдаются как нечто данное, непреложное, не подлежащее оспариванию или сомнению. Критика совершенно отсутствует. Пока Иуда видел, что Христос как необыкновенный Учитель и Чудотворец должен войти в силу, он примыкал к Нему и не отходил от Него. Но когда ясно увидел, что возобладать и войти в силу должен был не Христос, а враждебная Ему партия первосвященников, старейшин и книжников, партия, которая в глазах Иуды должна была похоронить все дело Христа и Его личность, то примкнул к ней, и это совершилось так же легко, как легко Ирод I заявлял о своей преданности то одному римскому полководцу, то другому. Евангельские заметки об Иуде и вообще о последних событиях земной жизни Христа слишком кратки. Мы не можем уловить действительных моментов, когда именно для Иуды стало ясно, что внешняя сила не на стороне Христа, а на стороне Его врагов. Собственные неоднократные заявления Христа о страданиях, Кресте, и потом все более и более усиливающаяся злоба иудейских начальников, говоря вообще, со временем ясно показали Иуде, на какую сторону выгоднее стать, и он смело оставляет Христа и пускается в водоворот политической ненависти и убийств.

Τότε («тогда») следует принимать за неопределенное указание, как и во многих других случаях. Сомнительно, чтобы наречие это имело ближайшее отношение к предыдущему и указывало, по мысли евангелиста, на удаление Иуды с вечери, бывшей в Вифании. Слово πορευθείς Бенгель объясняет: discipuli non erant clausï poterat abire malus (ученики не были заперты, злой человек мог уйти). У всех синоптиков встречается прибавка: «один из двенадцати» (у Луки: «одного из числа двенадцати»). Евангелисты не стараются скрыть и не скрывают, что предатель был из самой апостольской среды, и не только не скрывают, но даже подчеркивают это обстоятельство указанным выражением. Апостолы как будто не подозревали до сих пор, что в их собственной среде был предатель (хотя Сам Христос и указывал на него гораздо раньше — Ин 6:70). Факт этот был для учеников настолько неожидан и удивителен, что выражение «один из двенадцати» появилось как-то само собой и естественно. Иуда отправляется к «архиереям», но Лука добавляет (Лк 22:4) еще στρατηγοῖς (в русском переводе «начальники» — неточно) — к военным начальникам, которые были, вероятно, приглашены на заседание архиерейского совета. Эта связь архиереев с воинскими начальниками весьма типична и типологична.

Мф 26:15. и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребренников;

(Ср. Мк 14:10−11; Лк 22:4−5).

Марк и Лука не говорят, что Иуда начал переговоры с архиереями и «вождями» (Лука) с заявления о цене, за которую согласился бы предать Христа. Но у Матфея переговоры начинаются именно с этого. Заявление Иуды, по изложению Матфея, очень характерно. Он делает свое заявление таким людям, которые, как он надеется, сразу же поймут его. Мотив, высказанный Иудой, вседостаточен. Это первый и главный мотив в обычных людских отношениях. Многие выставляют его на первый план даже тогда, когда, так сказать, желают загородить им другие, более серьезные мотивы, которых не считают нужным преждевременно раскрывать. Но многие указывают и на последние, всегда оставляя на заднем плане главный, денежный, мотив. Немного можно встретить истинных идеалистов. Большинство указывает на идеалы, их красотой прикрывая предосудительность главного мотива.

Иуда не говорит: я вам предам Его и желаю получить за это столько-то. Он мог запросить меньше, чем ему могли бы дать. Он первоначально не назначает цены, а выведывает о ней. Но он не «продает» Христа, а «предает» (παραδώσω). Это должно было стоить меньше, чем продажа. Иуда рядится сделать в сущности неважное и нетрудное дело — указать тайное местопребывание Христа, чтобы Его можно было безопасно взять. Это не могло стоить дорого. Архиереи назначают Иуде такую цену, какой он, вероятно, и не ожидал. Тридцать сребренников — за какой-нибудь час, час даже не трудной, усиленной работы, а просто за беспокойство в ночное время, за сопровождение лиц, которые могли бы взять Христа. Работник за тяжкую дневную работу получал обыкновенно только динарий (около 20−25 копеек ). Иуде предложено было тридцать сребренников. Это были «сикли храма», которые были «тяжелее» обыкновенных. Один только сикль равнялся 4-м динариям! Стало быть, цена, предложенная Иуде, была в 120 раз выше поденной платы одного работника. Более трети года нужно было переносить тягость дня и зной, чтобы заработать такие деньги. Но архиереи и храм были, несомненно, богаты. За первой услугой могла потребоваться вторая и дальнейшие. Нужно было только угодить, чисто исполнить данное поручение и затем ожидать дальнейших поручений со стороны влиятельных лиц, за которые также посыплются в карман сребренники. Для жадного и преданного деньгам сребролюбивого Иуды могли представляться великолепные перспективы в будущем. Может быть, он надеялся даже получать по тридцати сребренников каждый день! Как только предложена была такая цена Иуде, он немедленно согласился.

Неизвестно только, отданы ли были ему деньги теперь же или после. Что они были отданы, это не подлежит сомнению (Мф 27:5). Но теперь трудно вывести, как было дело. Все синоптики употребляют различные выражения. У Матфея ἔστησαν — термин этот употреблялся для обозначения уплаты требуемой суммы, назначения жалованья, но значит еще и «вешать», «отвешивать» (см. перевод Семидесяти 2 Цар. 14:26; 1 Езд 8:25; Иов 6:2; 28:15; Ис 40:12; Иер 32:9; Зах 11:12). Не во всех этих цитатах говорится о деньгах. Но как бы близко ни относились эти цитаты к разбираемому месту Матфея, из последнего, на основании употребления ἔστησαν, нельзя вывести, что иудеи в это именно время отвесили и отдали Иуде требуемую сумму. Они только положили, постановили отдать ему ее. Такое заключение подтверждается Марком, который говорит, что архиереи обрадовались и только обещали Иуде дать сребренники, и Лукой, по словам которого они συνέθεντο — постановили (в русском переводе — «согласились») дать ему денег. В таком смысле и объясняет это выражение Евфимий Зигавин: «Марк же сказал, что обещали ему (Иуде) дать серебро, а Лука — что согласились. По-видимому, они сначала согласились и обещали, а потом отвесили (σταθμῆσαι). Некоторые же думают, что ἔστησαν поставлено вместо συνεφώνησαν и ὡρίσαντο (определили, назначили)». Если мы будем переводить ἔστησαν — «отвесили», то это будет значить, что выражение заимствовано из более древнего времени, когда драгоценные металлы при какой-нибудь уплате, не подвергаясь чеканке, отвешивались на весах. Но Феофилакт прямо утверждает, что они «только согласились, определили дать ему, а не то, чтобы отвесили их, как многие думают». Сребренники, обещанные или данные Иуде, были ἀργύρια (Марк, Лука; у Иоанна нет) — серебряные монеты величиной приблизительно в наш рубль .

Сам Иуда едва ли предполагал, что, предавая Христа, он действовал в согласии с древними пророчествами. Для него цена, обещанная и данная иудеями, была высока. С другой стороны, и иудеи, конечно, не думали об осуществлении в этих событиях древних пророчеств. Но, сами назначая 30 сребренников, они, почти несомненно, думали этим унизить Христа, потому что 30 сребренников были обыкновенной ценой раба (Исх 21:32). Такое презрение разделялось, по-видимому, и Иудой, который не называет Христа по имени, а говорит, что предаст Его (αὐτόν). С другой стороны, начальники иудейские, когда к ним явился Иуда, не могли в душе не презирать и его. В тайном предательстве не было ничего ни возвышенного, ни благородного, и на него могли смотреть с омерзением даже самые пошлые и безнравственные люди, которые, однако, считались главами общества. Присутствие на совещании военных начальников (στρατηγοῖς — Лука) было необходимо вообще для регулирования мер взятия под стражу. Заявление предателя сразу же изменило весь план, который предположено было исполнить. Так бывает часто.

Мф 26:16. и с того времени он искал удобного случая предать Его.

(Ср. Мк 14:11; Лк 22:6).

«Удобного случая» — неточно; в подлиннике — «благоприятного» или, еще лучше, «хорошего, удобного времени» (εὐκαιρίαν). Ясно, что дальнейшие действия Иуды определяются именно этой целью. Он ведет себя так, чтобы, с одной стороны, не возбудить подозрения, а с другой — чтобы не нарушить данного иудеям обещания. Иуде едва ли пришлось подвергать дело обследованию и изучению. Он прекрасно его знал. Он знал, чтоХристос часто пребывал со Своими учениками на горе Елеонской. Но предосторожности были необходимы, потому что от одиннадцати сильных мужчин (не говоря о других приверженцах и последователях) возможно было ожидать сильного сопротивления».

Мф 26:17. В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: где велишь нам приготовить Тебе пасху?

(Ср. Мк 14:12; Лк 22:7−9).

Этот стих Матфея и параллели дали повод к возникновению огромного количества литературы. Появилось немало статей и сочинений о «последней пасхальной вечери Христа» и на русском языке (прот. Горского, Хвольсона, Глубоковского, Троицкого и др.). Но результаты до сих пор были неудовлетворительны. «Рассматриваемый предмет, — писал профессор Глубоковский в 1893 году, — доселе остается тяжелым научным крестом, надписи которого не нашли себе даже и приблизительного дешифрирования». As the question at presents stands, — писал английский ученый Сэндей через тринадцать лет после того, в 1906 году, — we can only ignore (при настоящем состоянии этого вопроса мы можем признаться только в своем неведении). При таких обстоятельствах нам остается изложить только то, что представляется наиболее вероятным.

Евангелисты Матфей и Марк говорят, что ученики подошли к Иисусу Христу с вопросом, где Он велел им приготовить пасху, в первый день опресноков. Но, говорили, Пасха и день опресноков были два различных праздника. Пасха совершалась по закону с 14 на 15 число нисана, ночью, не далее 12-ти часов. Затем 15-го наступал праздник, продолжавшийся семь дней, до 21-го нисана, который назывался праздником опресноков. Так как по прямому смыслу показаний Матфея и Марка ученики подошли к Иисусу Христу в тот день, когда начался праздник опресноков, то это значит, что Тайная Вечеря, когда было потребление пасхального агнца, была позже установленного в законе времени, т.е. не с 14 на 15, а с 15 на 16. Это возражение опровергнуть сравнительно легко. Не подлежит сомнению, что день заклания и вкушения пасхального агнца был в законе точно определен (Исх 12:1−6; Числ. 9:3), а отступления от закона, когда день Пасхи (14 нисана) падал на субботу, доказать нелегко. Таким образом, возможно установить, что Христос со Своими учениками совершил Пасху в определенноев законе время, т.е. с 14 на 15 нисана. Но что тогда будут означать выражения Матфея и Марка (почти одинаковые): «в первый же день опресночный»? Каким образом можно было говорить, что в это время «заколали пасху», т.е. «пасхального агнца»? Какой день недели понимать под первым днем опресноков? Вот самые трудные вопросы. На них можно ответить, что попытки доказать (Хвольсон), что у евреев под первым днем опресноков никогда не подразумевалась сама Пасха, с самого времени ее учреждения до настоящего времени, следует считать ошибочными. Но если бы тут и не было ошибки, то и тогда возможно было бы признать, что Матфей и Марк выражаются здесь народным языком, который считал Пасху днем опресноков, и наоборот. Это вполне подтверждается Лукой (Лк 22:7), который говорит, что в день опресноков «надлежало заколать пасхального агнца», ближе всего подходя в данном случае к показанию Марка (Мк 14:12). При таком толковании нет надобности принимать, что праздник Пасхи праздновался не семь, а восемь дней и что время с вечера 13 на 14 также называлось праздником опресноков, хотя это именно и утверждает Иосиф Флавий («Иудейские древности», II, 15,1).

Вопрос о том, в какой день была пасхальная вечеря, решается несомненным фактом, что Христос умер в пятницу вечером и в следующую субботу (день покоя) находился во гробе. Поэтому правильно толкование Златоуста, что «первым днем опресночным евангелист называет день, предшествовавший празднику опресноков, так как иудеи всегда имели обыкновение считать день с вечера. Евангелист упоминает о том дне, в который вечером должно было заколать пасхального агнца, так как ученики приступили к Иисусу в пятый день недели». Но с мнением Феофилакта нельзя полностью согласиться: «Так я думаю, что первым опресночным днем евангелист называет день опресночный. Есть пасху им надлежало, собственно, в пятницу вечером: она-то и называлась днем опресночным, — но Господь посылает учеников Своих в четверток, который называется у евангелистов первым днем опресночным потому, что предшествовал пятнице, — в вечер каковой и ели обыкновенно опресноки». Что же касается противоречия, на которое указывает Иоанн (Ин 18:28), что иудеи не хотели войти к Пилату «в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху», то это объясняют тем, что здесь под пасхой подразумевается не самый день Пасхи, а продолжение его, вкушение праздничных жертв («хагига») и пр., для участия в чем также требовалось избегать осквернения, как и для вкушения пасхи. Правда, Сэндей утверждает, что как ни привлекательно это мнение, оно должно быть оставлено ввиду недостатка доказательств. Но это мнение в настоящее время единственное, на котором можно обосноваться при хронологическом распределении последних дней жизни Христа. Мнение, что Христос совершил Пасху не 14 нисана вечером, а с 13 на 14, высказываемое и нашими богословами (см., например, Православное догматическое богословие митрополита Макария, 1868. Т.2. С. 376), следует считать сомнительным. «Немыслимо, чтобы священники допустили к жертвеннику жертву, не вовремя принесенную, как невозможно, чтобы наш священник в угождение кому-либо отслужил пасхальную литургию накануне Рождества (Хвольсон)». Впрочем, мнение, что Пасха совершена была с 13 на 14 нисана в настоящее время следует считать общепризнанным и распространенным.

Мф 26:18. Он сказал: пойдите в город к такому-то и скажите ему: Учитель говорит: время Мое близко; у тебя совершу пасху с учениками Моими.

(Ср. Мк 14:13−15; Лк 22:10−12).

Самый краткий (доходящий до неясности) рассказ здесь у Матфея. Марк и Лука говорят еще о человеке, несущем кувшин воды; ученики должны идти за ним и передать хозяину дома того (в отличие от человека, несущего кувшин воды) повеление Спасителя относительно комнаты для совершения пасхи. Но Матфей зато прибавляет некоторые выражения, которых нет у других евангелистов. Прежде всего, у него встречается особенное выражение «к такому-то» (πρὸς τὸν δεῖνα). Предполагали, что «хозяин дома» (Марк и Лука), бывший учеником Иисуса Христа (ὁ διδάσκαλος λέγει — учитель говорит ученику), не называется здесь по имени потому, что Христос хотел скрыть от возвратившегося Иуды место совершения Тайной Вечери, и Иуда не мог поэтому привести туда заговорщиков, которые могли бы захватить Иисуса Христа на самой вечери. В связи с этим толкуют и дальнейшие слова «время Мое близко» не в виде какого-либо особенного сообщения, но просто как условленный заранее между Христом и хозяином дома «пароль», который также мог быть неизвестен Иуде. Толкования эти не представляются вероятными, потому что весьма сомнительно, чтобы Христос стал прибегать к такого рода средствам защиты, какие употребляются обыкновенно на войне. Присутствие на вечери Иуды может служить возражением против указанного мнения. Ход событий вообще представляется в следующем виде.

Утром 14 нисана, в четверг, ученики спросили Иисуса Христа, где им приготовить для Него пасхального агнца. Как видно из рассказа Луки, некоторые приготовления были уже сделаны и для этого посланы были Петр и Иоанн (Лк 22:8). Они должны были принести пасхального ягненка от 3-х до 5-ти часов вечера в храм и сами заколоть его, причем кровь его возливалась священниками на жертвенник. В то время как ученики делали все это (мнение, что для этого в четверг не хватило бы времени, следует считать праздным и несостоятельным), возник вопрос и о месте совершения Тайной Вечери. Жители Иерусалима охотно предоставляли богомольцам, прибывающим в Иерусалим, нужные помещения, может быть, за известную плату. В одной комнате могли есть пасхального агнца несколько компаний. Число людей, евших этого пасхального агнца, определялось не менее 10 и не более 20 человек. Осталось предание, что дом, где совершена была Тайная Вечеря, принадлежал или самому евангелисту Марку, или его отцу. Такое мнение подкрепляется тем, что в рассказе Марка о всех этих событиях встречается больше живых и мелких подробностей, чем у других евангелистов. Но комната, которая была приготовлена для Христа, была отдельная и уединенная. Кроме учеников на вечерю, по-видимому, никто больше не был допущен. Обстоятельство, что имя хозяина комнаты не упоминается, объясняют ненавистью иудеев, продолжавшейся в то время, когда написаны были синоптические Евангелия. Отсюда τὸν δεῖνα — «к кому-то», «к такому-то», которое Цан считает равнозначным NN или «имярек». Сомнительно, однако, чтобы Сам Христос не назвал имени хозяина при посольстве учеников или чтобы об этом не знали ученики до встречи с человеком, несшим кувшин воды, и прибытия в сам дом. «Время Мое близко» — указание на приближающуюся смерть, что могло быть понятно хозяину дома из предшествующего знакомства и бесед со Спасителем. Перевод ποιῶ через «совершу» (будущее аттическое) неправилен, в подлиннике — настоящее время и значит «совершаю» в значении будущего.

Мф 26:19. Ученики сделали, как повелел им Иисус, и приготовили пасху.

(Ср. Мк 14:16; Лк 22:13).

Это значило, что по соблюдении разных формальностей в храме пасхальный агнец был испечен, как предписывалось законом, поставлен на столе с опресночным хлебом и горькими травами в большой убранной, устланной и освященной комнате (Мк 14:15; Лк 22:13). Около стола расставлены были ложи (вроде наших кушеток или диванов).

Мф 26:20. Когда же настал вечер, Он возлег с двенадцатью учениками;

(Ср. Мк 14:17; Лк 22:14; Ин 13:2.)

Это было, как сказано, в четверг вечером, с 14 на 15 нисана, а 16-го была пасхальная суббота, день великий. Упомянутая в Евангелии Иоанна последняя вечеря Иисуса Христа и пасхальная вечеря синоптиков есть одно и то же. У всех четырех евангелистов ко времени пасхальной вечери приурочиваются одинаковые рассказы об обличении предателя, предсказании об отречении Петра, удалении Иисуса Христа после Тайной Вечери в Гефсиманию. Названием «пасха» означалось заклание и вкушение пасхального агнца и, по-видимому, семидневный, продолжавшийся от 15 до 21 нисана праздник опресноков (Лев 23:5−6; Числ. 28:16−17,9 и сл.; Иез 45:21), подобно тому, как у нас Пасхой называется не только первый день Пасхи, но и вся пасхальная неделя. 15 нисана было «на другой день Пасхи» (Числ. 33:3; о времени празднования Пасхи см. еще Исх 12:6,8, 15,18−19; Лев 23:5−8; Числ. 28:16−25; ср. Исх 29:38−39). По закону, пасхального агнца следовало вкушать стоя (Исх 12:11), но позднее введен был обычай возлежания. Иерус. Пес. 37,2: mos servorum est, ut edant stantes, at nunc comedant recumbentes, ut dignoscatur, exisse eos e servitute in libertatem (рабы обыкновенно едят стоя, но теперь вкушают возлежа, чтобы показать, что вышли из рабства на свободу). Вместе с остальными учениками на вечери присутствовал и Иуда, это видно из ясного показания Матфея и Марка, что Иисус Христос «возлег с двенадцатью учениками». На это же указывают и дальнейшие рассказы евангелистов о Тайной Вечери.

Мф 26:21. и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.

(Ср. Мк 14:18; Лк 22:21; Ин 13:21).

Матфей, как и Марк, пропускает здесь длинные рассказы Лк 22:15−18,24−30 и Ин 13:2−21. Порядок событий на вечери, после сравнения показаний евангелистов, был, вероятно, таков. После прибытия на вечерю Иисус Христос сказал слова, изложенные у Луки (Лк 22:15−18), затем был спор между учениками о том, кто из них больше (Лк 22:24), омовение ног (Ин 13:2−11) и наставления по этому поводу (Лк 22:25−30; Ин 13:12−20). Некоторые полагают, что после этого было преломление хлеба (Мф 26:26; Мк 14:22; Лк 22:19; 1 Кор. 11:23−24) и только затем обличение предателя, о чем рассказывается в разбираемом стихе. Но лучше и естественнее установление Таинства относить ко времени после обличения Иуды, хотя у Луки и иной порядок.

Они ели пасхального агнца с пресным хлебом и горькими травами. Приготовление и постановка на столе «харосет» были необязательны. Но, по всей вероятности, и это блюдо — смесь из фруктов, в которую обмакивают горькие травы прежде чем вкушать, — стояло на столе.

Слова 21-го стиха, согласно Матфею (и Марку), сказаны были до учреждения Евхаристии; согласно Луке — после. Порядок, принятый Матфеем и Марком, вероятнее, хотя многие думают и иначе. Слова: «один из вас предаст Меня», — по всей вероятности, были ученикам не вполне понятны или даже совсем непонятны, они были настолько новы и неожиданны, что никто не мог понимать их действительного смысла, кроме Иуды. Остальные же апостолы могли понять их в том смысле, что Учителю грозит какая-нибудь опасность и что один из учеников сделается невольной и неразумной причиной этой опасности. О том, что Иуда вошел уже в сношения с первосвященниками, апостолы, очевидно, не знают».

Мф 26:22. Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи?

(Ср. Мк 14:19).

Рассказ Иоанна (Ин 13:22−29) по существу сходен с рассказом Матфея, Марка и Луки (Лк 22:22−23), но с дополнением некоторых подробностей. Вопросы учеников подтверждают сказанное при толковании 21-го стиха, что они не понимали, о чем шла речь. Вопросительная форма (μήτι ἐγώ εἰμι, κύριε) требует после себя отрицательного ответа. Ученики сознавали полную свою невиновность и чистоту своих намерений, и потому надеялись, что Спаситель не обвинит в предательстве никого из них. При ожидании утвердительного ответа стояло бы οὐ вместо μή или μήτι. Спрашивал «каждый» из учеников. Но давал ли Иисус Христос ответ также каждому, неизвестно. По всей вероятности, Он ограничился общим ответом, который излагается в следующем стихе.

Мф 26:23. Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня;

(Ср. Мк 14:20).

Чтобы лучше понимать дальнейшие слова Христа, следовало бы точно установить порядок, в котором сидели ученики на вечери. Сам Спаситель, конечно, занимал первое или высшее место. Но, к сожалению, это только и можно установить в настоящем случае. Относительно же того, в каком порядке сидели другие ученики, нельзя сказать ничего определенного. Самым вероятным, по соображению всех речей и действий на вечери, представляется такое расположение.

То, что Иоанн находился рядом с Иисусом Христом, видно из Ин 13:23. Петру удобнее всего было сделать ему знак (Ин 13:24), если он находился против Иоанна. С другой стороны, некоторые слова Спасителя были сказаны, по-видимому, Иуде шепотом, так что обличений его со стороны Христа могли не слышать другие ученики. Это лучше всего объясняется, если Иуда занимал место на вечери рядом с Христом. Такое предположение оправдывается и тем, что Иуда не ради высшего места в новом Царстве, которого он теперь уже не ценил, а чтобы лучше симулировать свою преданность Христу и таким образом скрыть свои намерения, постарался занять место как можно ближе к Нему. О том, в каком порядке возлегли другие ученики, нельзя ничего вывести из евангельских выражений.

Ответ Христа в 23-м стихе не имел, по-видимому, такого смысла: вы видите, кто опустил (сейчас или только что) вместе со Мною руку в блюдо, этот и предаст Меня. Вероятнее предположить, что в ответе заключался более общий смысл. Не указывая на личность Иуды, Спаситель дал утвердительный ответ на вопросы учеников, сказав, что предаст «один из двенадцати» (Мк 14:20), затем ближе пояснил это выражение: именно тот, который находится теперь со Мною (и вами) и опускает вместе со Мною руку в блюдо. Это делали все ученики, и потому ответ казался неопределенным. Особенный смысл и значение его могли быть понятны только одному Иуде. Поэтому ὁ ἐμβαπτόμενος (Марк), т.е. «обмакивающий», считают равнозначным ὁ ἐσθίων μετ´ ἐμοῦ — тот, кто ест вместе со Мною на вечери. Матфей заменяет ὁ ἐμβαπτόμενος («обмакивающий»; настоящее время указывает на продолжительность и неоднократность действия) аористом — ἐμβάψας — «обмакнувший», без точного обозначения времени, — выражение столь же неопределенное, как и ὁ ἐμβαπτόμενος у Марка и Иоанна (Ин 13:18). Что оно действительно неопределенно, видно из следующего стиха, где человек, который предаст Христа, называется не по имени, а ἄνθρωπος ἐκεῖνος — тот человек. Причины такой неопределенности понятны. Обличая Иуду и говоря то, что ему было вполне понятно, Христос не хотел обнаруживать его ясно пред учениками, потому что это было бы, вероятно, причиной их общего негодования и гнева против Иуды. Мнение, что Иуда, желая симулировать свою преданность ко Христу, старался как можно чаще опускать вместе с Ним руку в блюдо, ни на чем не основано. Под блюдом разумеется обыкновенное блюдо или миска; τρυβλίον δέ ἐστιν εἶδος πίνακος (Евфимий Зигавин).

Мф 26:24. впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться.

(Ср. Мк 14:21; Лк 22:22).

Вместо «как писано» лучше — «как написано» (καθώς γέγραπται); вместо «которым» буквально «через которого»; вместо «лучше было бы» — «лучше было» (καλόν ἦν). Весь стих у Матфея и Марка (в греческом тексте) буквально одинаков, за исключением у Марка начального ὅτι. У Луки — другие выражения. Смысл их у всех синоптиков заключается в том, что если предательство и соединенные с ним страдания предатель (опять без указания на личность) хочет поставить в зависимость от себя, от своих собственных действий, переговоров и сделок с иудейскими начальниками, то на самом деле все это от него не зависит. Сын Человеческий предается потому, что об этом «написано» в священных книгах, а написанное служит выражением того, что предопределено в самом Совете Божием. На какое-либо отдельное место Писания не указывается (ср. Лк 24:26−27). На то, что Христу надлежало пострадать и умереть и таким образом войти в славу Свою, указывали все священные книги, все Священное Писание Ветхого Завета. Это могло бы дать повод к мысли, что предатель был невиновен, являясь только невольным орудием вечного Совета Божия. Но это не так. Сын Человеческий предается, как о Нем написано, но (δέ) горе тому человеку, который служит орудием (δἰ οὗ — через которого) предательства.

Отцы Церкви и церковные учители в общем согласно истолковывали это выражение. Ориген: «Не сказал: горе человеку тому, которым предается, но: «через которого предается», — показывая, что предается другим, т.е. диаволом; сам же Иуда был исполнителем этого предательства». Златоуст: «Но иной скажет: если написано, что Христос так пострадает, то за что же осуждается Иуда? Он исполнил то, что написано. Но он делал не с той мыслью, а по злобе. Если же ты не будешь обращать внимания на намерения, то и диавола освободишь от вины. Но нет, нет! И тот и другой достойны бесчисленных мучений, хотя и спаслась вселенная. Не предательство Иуды сделало нам спасение, но мудрость Христа, дивно обращавшая злодеяния других в нашу пользу». Евфимий Зигавин: «Некоторые говорят, что (Иуда) невиновен, потому что совершил то, что предопределено. Таким людям скажем, что Иуда предал не потому, что так было предопределено, а потому, что предал, и было предопределено, так как Бог предвидит все, что будет».

Выражение: «лучше было ему, если бы не родился этот человек» (так буквально) объясняют, что это была пословица, часто употребляемая раввинами (ср. Иов 3:4−13,10 и сл.) Эти слова следует понимать не в строго логическом смысле, а как популярное обозначение высшей несчастливости. Главная мысль здесь, согласно Иерониму: multo melius est non subsistere quam male subsistere (лучше не существовать вообще, чем существовать плохо). Все это изречение носит на себе семитический характер.

Мф 26:25. При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал.

Этот разговор излагается только у Матфея. Судя по сообщению Луки, ученики после того, как Спаситель сказал: «и вот, рука предающего Меня со Мною за столоми» пр. (Лк 22:21−22), — «начали спрашивать друг друга, кто бы из них был, который это сделает» (Лк 22:23). Отсюда видно, что речь о предательстве не была такой краткой, какой она является у Матфея и Марка. Ученики спрашивали о предателе не только Спасителя, но и вели между собой разговоры об этом. Они старались выведать, выпытать, уяснить точно такое невероятное дело. Поэтому возможно допустить, что был общий, вероятно, довольно громкий говор. Иоанн сообщает здесь (Ин 13:22−29) несколько живых подробностей в дополнение к тому, о чем говорят другие евангелисты. Ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Иисус Христос говорит. Симон Петр делает знак Иоанну, чтобы он спросил Иисуса Христа о предателе. Спаситель, обмакнув кусок, подает его Иуде со словами, не понятыми учениками: «что делаешь, делай скорее» и т.д. Вероятно, во время этих вопросов и переговоров и Иуда не при общей тишине и молчании, а среди шума и говора предложил вопрос о том, не он ли предатель (стих 25). По форме вопрос Иуды отличался от вопросов других учеников только тем, что вместо «Господи» Иуда сказал «Равви»: «не я ли, Равви?» Сомнительно, была ли это более черствая и холодная речь в сравнении с речью других учеников. Ответ Христа был дан только Иуде и услышан только им. Другие ученики среди общего говора и шума ответа Спасителя не слыхали, за исключением только разве нескольких. Иуда вскоре удалился, когда ему, после σὺ εἶπας был дан «кусок», если бы ответ Христа слышали все ученики, то рассказ Ин 13:27−30 и особенно Ин 13 был бы совершенно для нас непонятен. Выражение «ты сказал» было, конечно, подтверждением слов Иуды. Но объяснение его не так просто, как кажется с первого раза. В ветхозаветной Библии находим только аналогичные, но не буквальные выражения (Исх 10:29; 3 Цар. 20:40). У евреев и греков такие ответы не были употребительны. Существование формулы σὺ εἶπας в раввинской литературе сомнительно. Но некоторые утверждают, что она была обычна у иудеев того времени. Смысл слов Христа был следующий: «Мне не нужно повторять того, что ты сказал».

Мф 26:26. И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое.

(Ср. Мк 14:22; Лк 22:19; 1 Кор. 11:23−24).

Из нашего предыдущего изложения видно, что Иуда не участвовал при совершении Таинства Евхаристии. К этому клонятся сообщения Матфея, Марка и Иоанна, причем послед ний вовсе не говорит об установлении Таинства, хотя его рассказ в 6-й главе и носит на себе евхаристический характер. Если мы примем порядок событий по изложению Луки, то должны будем допустить участие Иуды в Таинстве. Но в таком случае мы вынуждены будем различать в установлении Таинства два отдельных момента, отделенных один от другого более или менее длинным промежутком, именно: после Лк 22 непосредственно (чтобы согласовать рассказ Луки с рассказом других евангелистов) поставить Лк 22:21−23, и только уже после этого рассказа — Лк 22:20, где говорится о преподании чаши.

Вообще невозможно определить времени установления Таинства на Тайной Вечери. Раввинские уставы о вкушении пасхального агнца, изложенные в талмудическом трактате Песахим, настолько запутаны, что не могут оказать никакой помощи при решении вопроса. В рассказах евангелистов постоянно остается кое-что, чего нельзя вполне объяснить. Церковные писатели также мало оказывают здесь услуг экзегету. Противоречия, допущенные ими в вопросе о том, участвовал ли Иуда в Таинстве или нет, лишают почти всякого значения их показания, относящиеся, кстати сказать, к позднейшему периоду, когда точный порядок событий был известен им столько же, сколько и нам. Иоанн Златоуст вместе с многими другими полагал, что Иуда участвовал в Евхаристии. «О, как велико ослепление предателя! Приобщаясь Тайн, он оставался таким же и, наслаждаясь страшной трапезой, не изменялся». При этом Иоанн Златоуст допускает некоторую неточность, не меняющую, впрочем, смысла сказанного, приписывая Луке то, что говорится у Иоанна (Ин 13:27). «Это показывает Лука, когда говорит, что после этого вошел в него (Иуду) сатана, не потому, что пренебрегал Телом Господним, но издеваясь над бесстыдством предателя. Грех его велик был в двояком отношении: и потому, что он с таким расположением приступил к Тайнам, и потому, что, приступив, не вразумился ни страхом, ни благодеянием, ни честью». Иероним: «После совершения преобразовательной Пасхи и когда (Иуда) ел мясо ягненка с апостолами, то принял хлеб». Но Иларий прямо утверждает, что Judas corpus Christi non sumpsit (не принял Тела Христова). Из новейших экзегетов многие считают уход Иуды до совершения Таинства Причащения более вероятным, чем его присутствие. Правда, синоптики не говорят об уходе Иуды с вечери, но у Мф 26:47; Мк 14:43; Лк 22 удаление предполагается несомненным. Если бы Иуда ушел в конце вечери, то, как справедливо замечают, у него не оставалось бы времени для приведения толпы. Таким образом, из двух вероятностей, был или не был Иуда участником вечери, мы должны отдать предпочтение той, что не был; это подтверждается и разными другими соображениями.

Слова Христа: «ныне прославился Сын Человеческий» и пр. (Ин 13:31−32), произнесенные во время вечери, могли косвенно указывать на бесповоротность решения Иуды предать Его и служили как бы введением к установлению нового Таинства.

«Христос начал Свою деятельность Крещением и окончил Причащением».

Нужно думать, что Таинство было установлено после совершения еврейской Пасхи и имело с ней связь только по времени. Нельзя предполагать, что даже древние обряды строго соблюдались во время Христа, и еще менее, что Христос сообразовался с ними при учреждении Тайной Вечери. Преломление опресночного хлеба при вкушении пасхального агнца было возлагаемо на хозяина вечери и могло быть, что Спаситель Сам преломил этот хлеб и раздал его ученикам. Но, как думают, хлеб не весь был преломлен, а только половина, оставшаяся же на столе другая половина (афикомон) была материей при учреждении Таинства Нового Завета. Предположение это очень сомнительно. Употребление афикомон относится не к раннему времени, а к позднейшему, когда после разрушения храма у иудеев исчез обычай закалать пасхального агнца. Был закон, чтобы после вкушения агнца ничего другого не есть до полуночи. Может быть, на этом основании следует предположить, что первоначальная вечеря была вполне ветхозаветной и пасхальной, а потом новозаветная была совершена уже после полуночи. Невероятно, чтобы Христос оставил афикомон для новой вечери. На это, по крайней мере, нет никаких указаний в Евангелиях. Хорошо известно, что с началом Пасхи начинался праздник опресноков и что иудеи не должны были вкушать ничего кислого, убирая его из своих домов и сжигая заранее. Если так, то нужно допустить, что Христос совершил Таинство Причащения на опресноках. Это и принимается Римско-Католической и Протестантской Церквями.

Но, с другой стороны, нет никаких оснований думать, что установление Евхаристии в каком-либо из своих пунктов примыкало к еврейской Пасхе. Пасхальная ветхозаветная вечеря была совершенно окончена, когда была установлена новая Пасха, которая должна была заменить прежнюю. Нет никаких оснований думать, что если праздник (недельный) Пасхи назывался праздником опресноков, то евреи ничего другого не ели, кроме них. Так не бывает даже в настоящее время. У нас Пасхой называется вся пасхальная неделя, но это не значит, что в течение всей недели едят только пасху и кулич. Нечто подобное могло быть и тогда. Невероятно, чтобы в течение всей пасхальной недели иудеи ели один опресночный хлеб. Составители Талмуда понимают, что даже вода может быть предметом «кислым» (см. трактат Песахим), и, однако, невозможно допустить, чтобы она изъята была совершенно из употребления во время всей еврейской Пасхи. Даже во время вкушения пасхального агнца употреблялось вино (позднейший, не первоначальный ветхозаветный обычай), которое, несомненно, бывало «кислым». В последующей, ближайшей ко времени Христа церковной практике при совершении Таинства Причащения, несомненно, не употреблялось опресноков. Невозможно ничем доказать, что, встретившись с учениками на пути в Еммаус, Иисус Христос, даже во время пасхальной недели, взял именно опресночный хлеб и дал ученикам (Лк 24:30). Апостол Павел совершил Евхаристию на корабле во время бури (Деян 27:35), и нельзя думать, что у него был приготовлен для этой цели не обыкновенный, а именно опресночный хлеб.

Таким образом, существуют данные, показывающие, по крайней мере, что какой хлеб употреблять для Таинства, пресный или кислый, в самом начале истории христианской Церкви считалось делом безразличным. Слово ἄρτος (хлеб) некоторые производят от ἄρω — apto, compingo — «прилаживаю», «присоединяю», «соединяю» и т.п. Но, во-первых, существование такого глагола в греческом языке сомнительно, а, во-вторых, если бы он даже и существовал, то сомнительно было бы производство от него ἄρτος. Лучше производить от αρω — «поднимаю», хотя за точность и такого производства нельзя полностью ручаться. Но, во всяком случае, евангелисты ясно отличают ἄρτος от ἄζυμος (ἄζυμος есть, собственно, прилагательное). У Филона встречается ἄρτους ἀζύμους, в выражении τὰ ἄζυμα нельзя подразумевать ἄρτοι, и это различие основывается, по-видимому, на различении и евреями обоих этих терминов. Опресноки евреи называли «маца», множественное — «маццот», а обыкновенный хлеб — «лехем», т.е. всякая вообще пища, снедь и хлебы предложения, которые, вероятно, не были опресночными (хотя библейские выражения о них неясны). При переводе на еврейский 26-го стиха ни в каком случае вместо ἄρτος нельзя было бы поставить еврейское «маца» — опреснок.

Гораздо важнее вопрос о самом значении слов, произнесенных Христом: «сие есть Тело Мое». Вопрос об этом дал повод к возникновению огромного количества литературы, и, понятно, мы не можем здесь хотя бы кратко изложить все споры по этому вопросу. Обсуждение его есть предмет догматического богословия, и мы отсылаем читателя к сочинениям по этой науке. Постараемся только с наивозможной краткостью изложить сущность дела с экзегетической стороны.

Протестанты, как известно, отвергли католическое (и православное) учение о пресуществлении (transubstantiatio) хлеба и вина и заменили это слово термином «сосуществование» (consubstantiatio и inconsubstantiatio) или присутствие Христа in, cum и sub раnе. Чтобы оправдать такое учение, многие протестантские ученые пытались доказать, что на арамейском, на котором первоначально были произнесены Христом слова: «сие есть Тело Мое» и «сия есть Кровь Моя», — нет связки «есть»; в греческом же она не обозначает, что действительно хлеб и вино суть Тело и Кровь Христовы, и глагол ἐστί служит только связью между подлежащим и сказуемым. При таком толковании изречениям Христа возможно было придать лишь символический смысл, т.е. Христос хотел сказать, что хлеб и вино служат только символами или знаками Его Тела и Крови. Такое учение протестантов явилось как протест против средневековых учений о transubstantiatio. Не входя подробно в исследование всего этого вопроса, укажем лишь на факт, что католическое и православное учение о пресуществлении (transubstantiatio) было чуждо первоначальной христианской Церкви, и термин этот появился только в средние века. Но это не значит, что как в первоначальной христианской Церкви, так и долгое время после того хлеб и вино считались только символами Тела и Крови Христовой. Против такого учения восставали даже еретики, не говоря о православных. Так, Феодор Мопсуетский писал: οὐκ εἶπε τοῦτό ἐστι τὸ σύμβολον τοῦ σώματός μου καὶ τοῦτο τοῦ αἵματός μου, ἀλλὰ τοῦτό ἐστι τὸ σῶμα μου καὶ τὸ αἵμα μου (не сказал: это — символ Тела Моего и Крови Моей, но это есть Тело Мое и Кровь Моя). Что слова Христа именно в этом, а не ином смысле понимались древней Церковью, это можно проследить на протяжении многих веков после вознесения Христа. Исключение мы встретили только у Оригена, которому, по-видимому, была чужда мысль о пресуществлении. «Не хлеб этот видимый, который (Иисус Христос) держал в Своих руках, назвал Своим Телом Бог Слово, а слово, в таинстве которого был хлеб этот преломляем. И не питие это видимое назвал Своею Кровью, а слово, в таинстве которого питие это излито. Ибо Тело Бога-Слова или Кровь что иное могут означать, кроме слова, которое питает, и слова, которое производит радость».

Но если при отсутствии специального термина transubstantiatio древние церковные писатели признавали хлеб и вино Телом и Кровью Христа, то что это значило? Какой смысл имели слова Самого Христа при установлении Таинства? Каким образом хлеб и вино могут претворяться или пресуществляться в Тело и Кровь Христовы? В ответ на эти вопросы скажем прежде всего, что ни Сам Иисус Христос, ни Его апостолы не разъяснили того, как это происходит. Но не подлежит сомнению, что, преподавая хлеб и вино, Сам Христос считал их действительно Своим Телом и Своею Кровью; никакое иное толкование невозможно, если обращать внимание на прямой смысл Его слов и не пускаться в тонкости средневекового или какого бы то ни было богословия. Понять, каким образом это происходит, мы не можем, это — Таинство; не можем и объяснить значения слов Христа по самому их существу. Термин consubstantiatio, рассматриваемый сам по себе, столь же малопонятен, как и transubstantiatio.

Но для нас теперь в понимании самого существа Таинства не представляется и надобности. Обратим внимание лишь на то, какой естественный, доступный и понятный смысл заключается в развитом после учении о пресуществлении. Не объяснение значения самого Таинства, а объяснение того, каков был психологический и религиозный процесс, при котором люди дошли до мысли о transubstantiatio, представляется глубоко интересным. Длинный исторический процесс, который привел к понятию о пресуществлении, поможет нам отчасти разъяснить и то, какое учение правильнее, учение ли о пресуществлении или учение о «существовании» и другие учения. Из самих слов Христа, Который преломил хлеб и держал его в Своих руках и затем повелел пить из чаши, было ясно, что этот хлеб не был простым, обыкновенным хлебом, а вино — обыкновенным вином. Но первоначально, по-видимому, на это не обращали особенного внимания. Мы мало знакомы с «сущностями» вещей, они нам недоступны, и потому даже теперь мы не можем о них рассуждать. Древние христиане не рассуждали об этом совсем. Все, что мы видим, — только явления. Но, не зная ничего о сущностях, мы, однако, весьма часто рассматриваем одни и те же предметы с разных точек зрения и потому оцениваем их различно. Если, может быть, в первоначальное христианское время действительная сила и смысл слов Христа не были вполне понятны, то с течением времени это стало понятнее и значение хлеба и вина все более и более оценивалось соразмерно тому, насколько выше и выше представлялась сознанию людей сама заслуга Христа. Чем выше эта заслуга, тем, следовательно, выше и тот дар, который был завещан Им «в Его воспоминание».

Нужно заметить, что по общему признанию древнейшие известия об установлении Таинства Евхаристии мы находим не в Евангелиях, а в Первом Послании апостола Павла к Коринфянам (1 Кор. 11:23−30), которое было написано раньше Евангелий. Апостолу Павлу было, конечно, хорошо известно достоинство заслуги Христа; соответственно этому апостол оценивает и завещанный Им дар. Апостол Павел вполне ясно отличает евхаристические хлеб и вино от обыкновенных хлеба и вина. Последние можно есть и пить дома. Но когда коринфяне собираются на вечерю Господню, то вкушают не простой хлеб и вино. Это вкушение есть возвещение о смерти Господа, пока Он не придет опять. Есть хлеб и пить чашу Господню недостойно — значит быть виновным против Тела и Крови Господней. Поэтому, чтобы не оказаться недостойным, человек должен испытывать себя перед тем, как приступать к Евхаристии. Таким образом, евхаристическим хлебу и вину апостол придает высшее достоинство, совсем при этом не высказываясь о transubstantiatio.

С течением времени всякие ограничения достоинства хлеба и вина начали казаться ограничениями самого достоинства искупительного дела Христова. Так как достоинство последнего было бесконечно и заслуга Христа была безмерна (что все более и более становилось ясным с течением времени), то и завещанный Им дар в глазах людей приобретал все высшее и высшее достоинство и значение, пока, наконец, дело не дошло до того, что даже мысль о том, что хлеб и вино не изменяются по самой своей сущности, не стала казаться ограничением самого дела Христа и Его заслуги».

Правилен ли и логичен был такой психологический мысленный процесс? Не сомневаемся, что правилен. Он настолько естественен и обычен, что мы даже перестали и замечать подобные же преувеличения в своей обыденной жизни (слово «преувеличение», «преувеличенный» просим понимать в точном значении и не в смысле упрека). Можно было бы привести много примеров, из которых было бы видно, что преувеличенных взглядов мы держимся на многие предметы. Книга, подаренная кому-нибудь за успехи и поведение, для него дороже, чем книга купленная; вещь, завещанная отцом, дороже, чем приобретенная на рынке. Бумажные деньги сами по себе, конечно, ничего не стоят, но они ценятся больше, чем на вес золота. Это зависит от наличности золота в государственном казначействе. Таким же образом и дар, завещанный Христом перед самыми Его страданиями, имеет высочайшую цену как дар Искупителя человечества, богатейшего Своей заслугой. Поэтому, так сказать, всякое отступление от самой высшей точки, от мысли о пресуществлении, должно было казаться и казалось уменьшением ценности завещанного Христом дара и вместе с тем искупительной заслуги Христа.

Ключ для понимания слов Христа следует отыскивать в Его речи после насыщения пяти тысяч пятью хлебами (Ин 6). Внешне слова Христа могли иметь отношение к иудейской формуле, которая произносилась в ответ на вопрос: «что это?» — «Это тело агнца, которого отцы наши ели в Египте». Сам Христос, по-видимому, не ел хлеба и не пил вина из чаши, хотя Иоанн Златоуст и утверждает обратное (τὸ ἑαυτοῦ αἷμα αὐτός ἔπιεν). Слово ἄρτον служит дополнением к четырем глаголам — λαβών, εὐλογήσας, ἔκλασεν и δούς.

Мф 26:27. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все,

(Ср. Мк 14:23; Лк 22:20; 1 Кор. 11:25).

Как сказано выше, употребление вина во время пасхальной вечери у евреев не было первоначальным установлением, а вошло в употребление позже, но до времени Христа. Всех чаш обыкновенно наливалось три или четыре. Какая из них по счету послужила для установления причащения, трудно определить; вероятнее всего, третья. Когда яства были приготовлены и общество принималось за еду, то раздавалась первая чаша, благословенная хозяином словами благодарения, и по порядку выпивалась собравшимися (Лк 22:14−17). После этого, по омовении рук, праздник открывался тем, что каждый брал горькие травы и ел, затем прочитывались некоторые отделы из закона, избранные заранее. Затем разносилась вторая чаша вина, причем хозяин дома, согласно Исх 12 и сл., объяснял сыну на его вопрос цель и значение праздника; потом — галлел (аллилуиа — Пс 112−117), во время которого, по окончании пения псалмов 112−113, чаша выпивалась (то, что уже в древности при праздновании Пасхи пели, показывает Ис 30:29). Только затем следовало ядение, при благословении, разломанных маццот и испеченного агнца. Это и был, собственно, праздник, во время которого каждый возлежал и по желанию ел и пил. По окончании еды хозяин опять умывал свои руки, благодарил Бога за дарованный праздник и благословлял третью чашу, которая преимущественно называлась чашей благословения (ср. 1 Кор. 10:16; Мф 26:26 и сл.; Лк 22 и сл.), и выпивал ее вместе с товарищами. Затем разносилась четвертая чаша, галлел опять воспевался Пс 114−117, причем хозяин благословлял чашу словами Пс 117 и выпивал ее с гостями (ср. стих 29). Эти четыре чаши должны были иметь бедные, призреваемые получали их от общества. Иногда бывала и пятая чаша, и при этом происходило пение псалмов 119−136 — по выбору.

«Почему, — замечает Феофилакт, — выше не сказал: «приимите, ядите все», а здесь сказал: «пейте из нее все»? Одни говорят, что Христос сказал это ради Иуды, так как Иуда, взяв хлеб, не ел его, а скрыл, чтобы показать иудеям, что Иисус называет хлеб Своею плотью; чашу же нехотя пил, не будучи в состоянии скрыть это. Поэтому будто бы и сказал Господь: «пейте все». Другие толкуют это в переносном смысле, а именно: так как твердую пищу можно принимать не всем, а тем только, кто имеет совершенный возраст, пить же можно всем, то по этой причине и сказал здесь: «пейте все», ибо простейшие догматы свойственно всем принимать». Эти слова Феофилакта, по-видимому, противоположны учению Римской Церкви, по которому пить из чаши воспрещается мирянам. «Все» — слово это относилось, вероятно, прежде всего к присутствовавшим на вечери апостолам. Но оно имеет несомненное отношение и ко всем христианам. Слово ποτήριον у Матфея и Марка поставлено без артикля (так по лучшим чтениям), у Луки и апостола Павла — с артиклем (τὸ ποτήριον).

Мф 26:28. ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов.

(Ср. Мк 14:24; Лк 22:20; 1 Кор. 11:25).

Слова Христа несколько напоминают Исх 24 и Зах 9:11, но только по форме. Весьма сомнительно, говорил ли Он здесь цитатами из Ветхого Завета. Слово τοῦτο не относится к ποτήριον и правильно передано по-русски. Конечно, о самой чаше нельзя было сказать, что «это» есть Кровь Моя, а о том, что содержалось в чаше, т.е. о вине. Γάρ показывает, что речь в данном стихе служит доказательством предыдущего: пейте из нее все, потому что (γάρ) вино, налитое в чашу, есть Кровь Моя. Значение этого выражения то же, как и о хлебе.

Слова «нового» нет в лучших кодексах, но оно встречается в ACD, минускульных и переводах. Διαθήκη значит, вообще, завещание на случай смерти, у греков употреблялось в единственном и множественном числе. Еврейское слово «берит» значит, собственно, договор, условие, союз. У Семидесяти это слово постоянно переводится через διαθήκη, за исключением 3 Цар. 11:11; Втор 9:15, но тем же словом переведены и другие еврейские слова. Слово, употребленное Христом, не значит ни завет, ни условие, ни договор. Оно значит, собственно, расположение (как, например, расположение лагеря или войска), устройство, положение основания для будущего здания. Переносный смысл может заключаться даже в том, что «это есть кровь учреждаемого Мною Царства, кровь Моей религии». Эта кровь изливается за многих — за всех. Περὶ πολλῶν, ἀντὶ τοῦ, ὑπὲρ πολλῶν... Πολλοὺς γὰρ τοὺς πάντας ἐνταῦθα καλεῖ (о многих вместо за многих... ибо многими называет здесь всех — Зигавин). У Марка и Луки, а также апостола Павла выражения сходны по смыслу, но разные по форме. Апостол Павел (1 Кор. 11:25) повторяет буквально только часть слов Луки, не добавляя τό ὑπὲρ ὑμῶν ἐκχυόμενον. Кровь Христа изливается во оставление грехов. Этих слов нет у других синоптиков, ни у Павла, так и у Иустина (Apologia, I, 66), где идет речь об установлении Таинства Евхаристии. Предположение, что эти слова подлинны и доказываются сильно, но не могут считаться словами Христа, а являются только дошедшим по преданию толкованием, не может быть принято. Выражение, что кровь Христа изливается во оставление грехов, полно глубочайшего смысла и не может быть приписано никому, кроме Самого Христа.

«При даровании закона на Синае, — говорит Цан, — не было недостатка в жертве, Исх 24:11, но пить жертвенную кровь — это показалось бы чудовищным каждому израильтянину. Несмотря на присоединение всего (нового христианского) учреждения к празднику Пасхи и сравнение Своей смерти с установленной в законе Моисея жертвой, Иисус возвышается над всеми аналогиями ветхозаветного культа». Учреждение Нового Завета было предсказано Иер 31:31−34. Мысль Христа разъясняется подробно в 7-й и 9-й главах Послания к Евреям.

Мф 26:29. Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего.

(Ср. Мк 14:25).

Вместо δέ Матфея, у Марка — ἀμήν; вместо οὐ μὴ πίω ἀπ´ ἄρτι ἐκ τούτου τοῦ γενήματος, у Марка — ὅτι οὐκέτι οὐ μὴ πίω ἐκ τούτου τοῦ γενήματος «с вами» Марк пропускает; вместо последнего выражения τοῦ πατρός μου, у Марка — τοῦ θεοῦ. В остальном выражения одинаковые. Слова Христа весьма трудны для объяснения. Прямой смысл их тот, что Он не будет пить вина вместе с учениками до Своего воскресения. На вопрос о том, пил ли Христос вино с учениками на самой вечери, можно ответить утвердительно, потому что это требовалось при вкушении пасхального агнца иудейскими обрядами (но не законом). Но чашу евхаристическую, при установлении Таинства Причащения, Он, несомненно, не пил, потому что сложно представить, чтобы Он пил Свою собственную Кровь. Все термины, употребленные при установлении Таинства, указывают именно на это. Пил ли Христос новое вино со Своими учениками после Своего воскресения, об этом сведения настолько скудны, что нельзя сказать ничего положительного. Единственное место, откуда мы можем получить указание на это, содержится в Деян 10:41, но место это имеет слишком общий и неясный смысл, чтобы из него можно было что-нибудь вывести. Может быть, поэтому, что слова Христа в разбираемом стихе есть просто торжественное прощание с учениками, где образно выражена мысль, что это близкое общение с ними на вечере есть последнее и больше не повторится до времени Его воскресения, когда наступят совершенно новые отношения между Ним и Его учениками. Согласно Луке (Лк 22:18), слова эти сказаны были Христом до установления Таинства Евхаристии.

Мф 26:30. И, воспев, пошли на гору Елеонскую.

(Ср. Мк 14:26; Лк 22:39; Ин 14:3).

После того как были сказаны слова, изложенные в предыдущем стихе, Христос продолжал речь, которая изложена у Ин 13:33−38 и затем Лк 22:31−38, причем последняя часть Ин 13 по содержанию совпадает с Лк 22:34. Затем была сказана ученикам длинная речь, изложенная в Ин 14:1−17:26. Синоптики соприкасаются здесь с Иоанном только в нескольких пунктах, и одним из них представляется настоящий стих. На другие совпадения будет указано ниже. Таков наиболее вероятный порядок событий.

‘Υ´μνος, ὑμνέω употреблялись у древних греков для обозначения хвалебных песней в честь богов. Главные признаки гимна — пение и хвала. Первоначально Церковь избегала употребления этого слова, как и templum, потому что это напоминало о языческом богослужении. Но потом слово «гимн» получило право гражданства. Hymnus scitis quid est: cantus est cum laude Dei. Si laudas Deum et non cantas, non dicis hymnum. Si cantas et non laudas Deum, non dicis hymnum. Si laudas aliquid, quod non pertinet ad laudem Dei, et si cantando laudes, non dicis hymnum (знайте, что такое гимн, он есть песнь с хвалою Богу. Если хвалишь Бога и не поешь, то это не есть гимн. Если поешь, но не хвалишь Бога, то это не есть гимн. Если хвалишь что-нибудь, не относящееся к хвале Божией, то, если и с пением будешь хвалить, это не есть гимн). У евреев, как сказано выше, была определенная «аллилуиа» при вкушении пасхального агнца. Принимал ли участие в пении Сам Иисус Христос, неизвестно. Saepe orasse in mundo Jesum legimus; cecinisse, nunquam (читаем, что Иисус Христос часто молился в мире, но чтобы Он пел, об этом не читаем никогда). Но Иустин-мученик («Диалог с Трифоном-иудеем», 106) говорит, что Спаситель принимал участие в пении. Оставаться в Иерусалиме всю ночь во время празднования Пасхи не было обязательно. Как первая Пасха сопровождалась исходом евреев из Египта, так и новозаветная Пасха закончилась исшествием Христа и Его учеников из Иерусалима».

Мф 26:31. Тогда говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы стада;

(Ср. Мк 14:27; Ин 16:31−32).

В предстоящее ночное время указывается на ужас, которого не выдержат ученики. Эта ночь будет временем соблазна даже для самых ближайших учеников Христа, они рассеются подобно тому, как рассеиваются овцы, когда бывает поражен пастух. Ученики рассеются все. Ссылка на Зах 13:7. В цитатах евангелистов кратко передана только мысль подлинника, но в выражениях нет сходства ни с еврейским подлинником, ни с переводом Семидесяти. «Порази» у евангелистов заменено словом «поражу», потому что если бы поставлено было первое слово, то слова Христа не относились бы к настоящему случаю. По словам Элфорда, цитата приведена буквально по Александрийскому тексту перевода Семидесяти, с заменой только πάταξον словом πατάξω. Fui sxandalizantur, non in die sxandalizantur, sed in noxte illa in fua proditur Xhristus (Те, кто соблазняются, не днем соблазняются, но в ту ночь, в которую предается Христос) (Ориген). Πάντες ὑμεῖς — за исключением Иуды, которого не было с учениками. Ср. Пс 68.

Мф 26:32. по воскресении же Моем предварю вас в Галилее.

(Ср. Мк 14:28).

Слова евангелистов почти буквально схожи. Προάγω значит «вести вперед», «выводить», «предшествовать», «предварять», «опережать кого-либо». Предсказание о явлениях в Иерусалиме и около него опускается. Все ученики (кроме Иуды) были из Галилеи, и Иисус Христос указывает им, что Он встретит их или явится им на их родине.

(Ср. Мф 28:10; Мк 16:7; Ин 21:1.)

Мф 26:33. Петр сказал Ему в ответ: если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь.

(Ср. Мк 14:29).

Обыкновенно думают, что эти слова были следствием самоуверенности Петра. Гораздо лучше и правильнее объяснять их как выражение любви ко Христу. Судя по тому, что у Луки беседа Христа с Петром помещена раньше, чем они вышли на гору Елеонскую (Лк 22:31−34; ср. Лк 22:39), можно думать, что Петр изъявлял о своей преданности Христу не один раз. Заявление Петра было противоположно всем действиям и поведению предателя. Οὐδέποτε — никогда, а не в одну только эту ночь.

Мф 26:34. Иисус сказал ему: истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня.

(Ср. Мк 14:30; Лк 22:34).

У всех синоптиков — разница в показании времени. По словам Матфея, троекратное отречение будет прежде, чем пропоет петух; согласно Марку — оно будет прежде, чем петух пропоет дважды; у Луки вообще согласно с Матфеем, но вместо положительного трижды (τρίς) — до трех раз (ἕως τρίς; в русском переводе Луки неточно). Тут просто приблизительное указание на время отречения — самое раннее, утреннее пение петухов (см. комментарии к Мф 20:3). У евреев это был один из способов определения времени. И, вероятно, слова Христа не были поняты в ином смысле. По поводу разноречия евангелистов было много глумлений. Но все дело можно объяснить тем, что Матфей и Лука выражаются короче, а Марк — полнее. В пророческом предсказании или при его изложении во всяком случае нельзя требовать такой точности, какая желательна бывает многим критикам. Немало рассуждений велось и по поводу того, были или нет в Иерусалиме петухи. Говорили, что у иудеев они были редки, но иудеи не могли воспрепятствовать римлянам держать их. Здесь скажем только, что если бы ни у иудеев, ни у римлян и вовсе не было петухов в Иерусалиме, то и тогда предсказание Христа и его исполнение нисколько не потеряли бы своей силы. Главная цель предсказания, направленного против утверждений Петра о преданности Христу, — доказать, что, несмотря на его заверения, в самом скором времени, когда бывает пение петухов, он отречется от Него. Глубокая оригинальность и, так сказать, совершенно неожиданные обороты всего этого события указывают на его историческую действительность, которую мы можем вполне принимать даже независимо от точности или неточности частных обозначений обстоятельств или подробностей этого события».

Мф 26:35. Говорит Ему Петр: хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. Подобное говорили и все ученики.

(Ср. Мк 14— с отличиями в выражениях).

Желая обнаружить свою любовь, Петр теряет здесь веру в истинность слов Христа и возражает Ему только с теплотой любви. Ошибка Петра основывалась на недостаточном и неточном знании характера предстоящих событий. Даже сама смерть со Христом показалась Петру менее страшной, чем то, что скоро произошло в действительности. Апостолы заявили о своей преданности по примеру Петра. Можно предполагать, что злодеяние Иуды, ушедшего с вечери, теперь для них по крайней мере отчасти разъяснилось и они спешат выразить свой протест против его действий, заявляя, что они не поступят так, как Иуда. В заявлениях Петра и учеников можно видеть косвенное указание на то, какой казалась им личность Спасителя. Он не был в их глазах обыкновенным человеком, но таким, с которым можно было даже умереть (σὺν σοὶ ἀποθανεῖν — Матфей, συναποθανεῖν σοι — Марк). Обстоятельство, важное для апологетики.

Мф 26:36. Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания, и говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там.

(Ср. Мк 14:32; Лк 22:40).

Слово «Гефсимания» Иероним объясняет vallis pinguissima (долина плодороднейшая), вероятнее производство от «гет шемет» — масличное точило. Место находилось на западной стороне Елеонской горы, внизу, и было первым по выходе из Иерусалима и переходе через поток Кедрон. Оно долго было не огорожено, но недавно его огородили и развели сад. Огороженное место в настоящее время занимает почти четырехугольник приблизительно 23x21 квадратных сажень и находится во владении католических монахов, которые пускают в сад и показывают его путешественникам. Там в настоящее время растет восемь старых маслин. Вероятно, те маслины, которые росли там во время Христа, были срублены, и на месте их выросли новые, которые также постарели. Рядом с католической Гефсиманией такой же сад устроен и греками. Какое место было действительно местом молений Христа, нельзя решить. Но подходя к загороженным садам или вступая в них, путешественник может быть уверен, что он находится на месте священнейших событий христианской истории. Слово «Гефсимания» по-гречески пишется по-разному: Γεθσημανεί, -σημανί и -σημανή. Из этих чтений более вероятным признается первое.

«Посидите тут» — μείνατε, стих 38, «здесь» — оригинальное греческое выражение αὐτοῦ вместо ὧδε, как у Семидесяти (Быт 22:5; Деян 15:34; 18:19,21:4). Наречие ἐκεῖ вероятнее относить к ἀπελθών — «отойдя туда» — ἐκεῖσε, ῥ не к «помолюсь там», как в русском переводе. Выражение показывает, что, оставив учеников, Спаситель отошел в более тенистую часть Гефсимании для молитвы. «Он имел обыкновение молиться без них», т.е. без учеников (свт. Иоанн Златоуст). Так как Пасха всегда праздновалась евреями во время мартовского полнолуния, то следует думать, что луна в это время освещала Гефсиманию своим тихим блеском».

Мф 26:37. И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать.

(Ср. Мк 14:33).

Марк поименно называет всех трех учеников, Петра, Иакова и Иоанна. В 36-м стихе Матфея излагается намерение Христа, теперь — Его действие, которое заключалось в отдалении от восьми учеников вместе с тремя, наиболее доверенными, бывшими с Ним при воскрешении дочери Иаира и на горе Преображения. Он немного шел сначала с ними, и они могли заметить, как Его душу начала постигать скорбь, печаль (λυπεῖσθαι) и Он начал «тосковать». Это последнее русское слово точно, но оно не выражает всего смысла греческого ἀδημονεῖν. Оно происходит от δῆμος с отрицанием ἀ и значит, собственно, «удаляться от народа», «таиться», «скрываться, быть нелюдимым». Смысл тот, что Спаситель, находясь среди людей, как бы пребывал в безлюдной пустыне и почувствовал то, что чувствуют обыкновенно люди, удаляющиеся в далекие страны из своего отечества, — тоску по родине. Скорбь и тоска Спасителя не были, конечно, в собственном смысле тоской по родине, но сильно походили на это тяжелое чувство, которое свойственно изгнанникам из своего отечества, ими любимого. Это крайне тяжелое и подавляющее душевные силы и способности чувство. Оно бывает, говорят, даже совершенно невыносимо, и человек иногда жертвует всем, чтобы возвратиться на родину. Мы яснее представим, как тяжело было это чувство, если скажем, что оно соединялось с предчувствием близкой смерти и было вместе с тем «мировой скорбью», которая свойственна бывает немногим слишком утонченным и возвышенным натурам. Но говоря вообще, мы не можем постигнуть скорби и тоски Спасителя во всей их глубине, потому что «не можем выступить из своей органической сферы, подобно тому, как орел не может подняться выше той атмосферы, в которой летает».

Мф 26:38. Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною.

(Ср. Мк 14:34).

Чрезмерная печаль и скорбь выражаются у обоих евангелистов двумя словами: περίλυπος — valde tristis и ἕως θανάτου — до смерти, — как будто такая скорбь, которая сама по себе может довести до смерти, скорбь, свойственная всем живым существам при разлуке с жизнью. Неизвестно, были ли какие-либо внешние проявления скорби Спасителя, кроме сказанных Им слов, заметные для учеников, т.е. выражавшиеся в Его наружном виде, или же ученики узнали о Его скорби только после того, как Он сказал им об этом. Приглашение, обращенное к ученикам, побыть поблизости около Него в эти тяжкие минуты и бодрствовать (γρηγορεῖτε — не спите) служит выражением тягчайшей скорби, во время которой человек особенно ищет близости к себе людей и заботится об их особенном сочувствии.

Мф 26:39. И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты.

(Ср. Мк 14:35; Лк 22:41).

Лука поясняет: отошел от учеников на расстояние, на какое можно забросить камень, — приблизительное определение расстояния, вполне понятное. На таком расстоянии три ученика не могли расслышать всех молитвенных слов, произнесенных Спасителем, но были в состоянии уловить некоторые моменты Его молитвы. Как это ни странно, во многих кодексах здесь употреблено слово, совершенно противоположное слову «отойдя», и значит «подойдя» (προσελθών) у Матфея и Марка. Это считали ошибкой переписчика, который здесь вставил лишнее σ и написал προσελθών вместо προελθών (так в BMPS, Вульгате и Сиро-синайском). Следовательно, согласно некоторым чтениям, выражение значит не то, что Спаситель отошел от учеников немного, а что приблизился к ним немного. Считать это выражение ошибкой переписчика нелегко, потому что σ встречается у двух евангелистов. Можно думать поэтому, что Спаситель, удалившись на расстояние, на которое можно бросить камень, потом опять немного приблизился к ученикам. Такое толкование примиряет показания Матфея и Марка с показанием Луки, который говорит только об удалении (ἐπισπάσθη). Понятно, что μικρόν (немного) может относиться только к προσελθών, а не к ἔπεσεν. Во время Своей молитвы Спаситель «пал на лице Свое», т.е. пал на землю и, может быть, распростерся, хотя об этом последнем и нельзя непременно заключать из ἔπεσεν ἐπὶ πρόσωπον αὐτοῦ (Матфей) или ἐπὶ τῆς γῆς (указывается на неоднократное падение на землю — Марк). Оба эти выражения можно понимать так, что Он преклонил только колена (Лука) и лицом наклонялся до земли. Повторял ли Спаситель одни и те же слова во время Своей молитвы или прибавлял и другие, неизвестно. Три ученика, которым они были слышимы, сохранили только то, что изложено в разбираемом стихе и параллелях. Спаситель молился о том, чтобы, если возможно, Ему не подвергаться страданиям, которые Он называет «чашей страданий» (см. комментарии к Мф 20:22). Но Он при этом отклоняет, так сказать, действие Своей собственной человеческой воли и желает, чтобы все было так, как угодно Отцу.

Мф 26:40. И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?

(Ср. Мк 14:37).

Вместо προσέρχεται («приходит») теперь у обоих евангелистов просто ἔρχεται — «идет». Три раза у Матфея и Марка повторяется «и»: «и идет», «и находит», «и говорит». В этом повторении видят «простой пафос» евангельского рассказа. По всей вероятности, ученики первоначально с напряжением следили за молитвой Христа. Но вследствие этого самого напряжения еще более усилилось их утомление во время бессонной и страшной ночи. Глаза друзей Христа отяжелевают от скорби (Лк 22:45), и это было в то время, когда враги Его бодрствовали. Подойдя к ученикам, Господь обращается к Петру. Он более всех мог оказать Ему сочувствие, поддержать и утешить Его во время тяжкой предсмертной агонии. Но, обращаясь к Петру, Он говорит всем ученикам: «так ли не могли вы», т.е. так неужели у вас недостало силы, терпения, самообладания, чтобы удержаться от сна. Слово «так» указывает на противоположность между тем, что было в действительности, и тем, чему следовало быть. Ученики должны были бодрствовать, но вместо того спали. В речи нет и тени упреков и обличений, а скорее выражается в ней та же печаль и скорбь. Μίαν ὤραν — «один час» — считается указанием, что Христос молился один час. Но слово это следует принимать в общем значении непродолжительного времени, хотя и возможно, что Христос молился около часа.

Мф 26:41. бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.

(Ср. Мк 14:38).

Простейшее, совершенно немногословное и чуждое всякого упрека объяснение состояния учеников. Они уснули, но им нужно было бодрствовать и молиться. Им предстояли искушения. Бодрствование заставило бы их быть на страже, а молитва сделалась бы для них орудием для отражения искушений. Наставление всем людям, которым угрожает искушение. Дух сам по себе всегда бывает бодр, но он уступает немощи плоти. Не дух, а плоть бывает причиной искушения человека. Сам Спаситель в это время подвергался сильнейшему искушению — пройти мимо чаши страданий, которую дал Ему пить Отец Небесный. Подчинение воле Отца, бодрствование и молитва предохраняли Его от согласия на это искушение».

Мф 26:42. Еще, отойдя в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя.

(Ср. Мк 14:39).

Теперь у Матфея и Марка ἀπελθών вместо προσελθών, как и в 44-м стихе. Ученики проснулись и опять были оставлены. «В другой раз» некоторым кажется плеоназмом, повторением слова «еще». Но если бы опустить выражение, то можно было бы думать, что Христос подходил к ученикам и отходил от них несколько раз. Марк, впрочем, пропускает это выражение. Но Матфей в данном случае желает соблюсти особую точность. Слов «чаша сия» нет в лучших рукописях. Вместо них «это» (τοῦτο): «если не может это миновать Меня…». Согласно Марку, слова Спасителя были те же, какие были Им произнесены в первый раз. Но, согласно Зигавину, εἰκός δὲ καὶ ἐκεῖνον (т.е. слово), καὶ τοῦτο εἰπεῖν (по-видимому, сказал то и другое), т.е. и первые слова, и те, которые изложены у Матфея. Теперь в этой молитве содержится просьба, обращенная к Богу, не столько о том, чтобы Христа миновала чаша страданий, сколько об исполнении самой воли Божией. Молитва напоминает третье прошение молитвы Господней.

Мф 26:43. И, придя, находит их опять спящими, ибо у них глаза отяжелели.

(Ср. Мк 14:40; Лк 22:45).

У Марка с незначительными изменениями в речи и добавлением: «и они не знали, что Ему отвечать». То, что указанные слова Луки и дальнейшие относятся именно к этому моменту страданий в Гефсимании, представляется более вероятным, чем отнесение их к первоначальным моментам молитвы.

Мф 26:44. И, оставив их, отошел опять и помолился в третий раз, сказав то же слово.

(Ср. Лк 22:43−44).

Марк не говорит о том, что молитва была троекратная. Но, согласно Мк 14:41, Спаситель возвращается к ученикам «в третий раз». В молитве об исполнении воли Отца было выражено согласие предать Себя в руки смерти, которая была путем возвращения Христа в лоно Отца. Неоднократное возвращение к ученикам свидетельствовало как бы о любви к покидаемой жизни. Цан сравнивает эти действия Христа с колебаниями магнитной стрелки, которая, будучи отклонена от полюса, через некоторое время после дрожаний и колебаний опять становится неподвижной и указывает, в каком направлении находится полюс. Нельзя думать, что во время молитвы Христос повторял одни и те же слова.

Мф 26:45. Тогда приходит к ученикам Своим и говорит им: вы все еще спите и почиваете? вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников;

(Ср. Мк 14:41; Лк 22:45−46).

Некоторые считали слова Христа «вы все еще спите и почиваете» за иронию, порицание и сарказм. С этим нельзя согласиться, потому что совершенно невероятно, чтобы Спаситель стал иронизировать или выражаться саркастически в столь важные и торжественные минуты Своих страданий. Τὸ λοιπόν, встречающееся у Матфея и Марка, значит «к концу», «напоследок», «впрочем» (в русском переводе — «все еще»; в Вульгате — jam). На других языках выразить здесь греческую речь довольно трудно, и потому выражение переводят по-разному, а иногда и совсем не переводят. Евфимий Зигавин добавляет произвольно εἰ δύνασθε — если можете, спите и почивайте. Некоторые считали эту речь вопросительной.

Смысл: вот, наступил конец, осталось очень мало времени. Спите и почивайте! Затем быстрый и неожиданный оборот речи: «вот, приблизился час!» Слово ἰδού указывает на неожиданность и важность предстоящих событий; оно употреблено два раза, в этом и следующем стихе. Но смысл его в обоих стихах не один и тот же. Здесь указывается на важность момента, когда Сын Человеческий предается в руки грешников.

Мф 26:46. встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня.

(Ср. Мк 14:42).

Противоположение речи предыдущего стиха: спите и почивайте. Теперь: пробуждайтесь, поднимайтесь (ἐγείρεσθε). Слова, изложенные в стихах 45−46, сказаны были, несомненно, одновременно и без промежутка. Неподражаемый реализм в изображении быстрой смены исторических событий. Ἄγωμεν вместо πορευώμασθε — у греков слово часто употреблялось полководцами как военный термин, когда нужно было звать воинов на борьбу, подвиги и страдания.

Мф 26:47. И, когда еще говорил Он, вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных.

(Ср. Мк 14:43; Лк 22:47; Ин 18:3).

Все синоптики повторяют выражение «один из двенадцати». Как будто это казалось им особенно удивительным, ни с чем несообразным и крайне чудовищным! Втайне подготовлявшаяся измена Иуды теперь переходит в открытую его деятельность. Иуда сделался предводителем. Как видно из сопоставления евангельских заметок, разбросанных в разных местах, он вел за собой отряд римской когорты с хилиархом (σπεῖρα — Ин 18:3,12), первосвященнических служителей и рабов. Возможно, что здесь присутствовали и некоторые из самих первосвященников и старейшин, если понимать слова Луки (Лк 22:52) буквально. Всю эту толпу Матфей называет ὄχλος πολύς («множество народа»), а Марк и Лука просто ὄχλος. Множество народа было, очевидно, необходимо потому, что опасались неудачи вследствие народного возмущения. К римской когорте присоединили частных (не военных) лиц, чтобы придать, очевидно, всей этой толпе более внушительный вид. Может быть, мечами были вооружены только воины из римской когорты; остальные шли с палками или дубинками (ξύλα, φυστεσ). Иоанн добавляет: «с фонарями и светильниками».

Мф 26:48. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его.

(Ср. Мк 14:44).

Марк добавляет: «и ведите осторожно». Некоторые задавали вопрос, для чего Иуда дал знак, когда Христос был всем хорошо известен. Ориген дает на этот вопрос весьма оригинальный ответ: «До нас дошло предание о том, что Он (Иисус Христос) имел два вида: один — тот, в котором Он казался всем, а другой — во время Его Преображения пред учениками на горе, когда лицо Его просияло, как солнце. Более того, каждый видел Его таким, каким видеть был достоин. И когда Он Сам (тут) был, то казался многим как бы не Собою Самим. Поэтому хотя Его и часто видала толпа, шедшая с Иудой, однако было нужно, по причине Его Преображения, чтобы Иуда указал на Него». Указывая на Ин 18:4−6, Ориген замечает: «Видишь, что Его не узнали, хотя и часто видели, вследствие Его Преображения». Мы не думаем, чтобы для объяснения знака, поданного Иудой, было нужно прибегать к такому толкованию. Указание или знак требовались просто потому, что была ночь, Иисус Христос был не один и само место, где Он находился, доставляло, может быть, возможность бегства. На знак Иуды можно поэтому смотреть как на простую предосторожность и точность, устраняющую всякую возможность ошибки. Чтобы не было никакой ошибки, — так мог говорить Иуда сопровождавшей его толпе, — берите того, кого я поцелую. Это был такой знак, который превосходил всякие другие знаки своей ясностью и несомненностью. Но, не считая мнение Оригена пригодным для объяснения причин знака, поданного Иудой, мы можем, однако, вполне допустить, что слова Оригена имеют весьма глубокий смысл. Не только христиане, но и язычники знали и знают о Христе. Но каждому Он представляется в тысячах различных видах, соответственно образованию и развитию, умственному и нравственному. Можно даже говорить, что каждый человек носит в своей душе своего собственного Христа. Оставаясь одним в тем же, Он является в разном виде мужчинам и женщинам, здоровым и больным, богатым и бедным, ученым и простым. Предание, на которое указывает Ориген, могло быть только рефлексом этого в высшей степени замечательного, легко понятного и исторического факта. Если Христос обладает такой силой, превосходящей в высшей степени силу других известных и знаменитых в истории личностей в духовной сфере, то отнюдь нельзя совершенно отрицать, что, и находясь во плоти, Он также представлялся разным лицам под различными видами, и они то узнавали, то не узнавали Его (ср. Мф 14:26; Мк 6:49; Лк 7:49; Ин 1:10).

Ἔδωκεν («дал») — dedit, вероятно, при самом приближении ко Христу или несколько ранее. Это был скорее импровизированный, чем заранее обдуманный и условленный знак.

Мф 26:49. И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его.

(Ср. Мк 14:45; Лк 22:47). Речь у Луки короче, чем у других синоптиков. Они пропускают весь рассказ Ин 18:4−9.

По русскому переводу «тотчас» относится к «подойдя». Мейер объясняет: тотчас после того, как Иуда дал знак. В Сиро-синайском кодексе порядок несколько изменен, сначала говорится о целовании, потом о приветствии. В Александрийском кодексе опущены слова «и поцеловал Его». То, что было, хорошо выражено у Марка: «и, придя, тотчас подошел к Нему и говорит: Равви!» (один раз — по лучшим чтениям) «и поцеловал Его». Евангелисты указывают вообще на быстроту действий Иуды, но мельчайшие детали события на основании их показаний трудно определить. Глагол κατεφίλησεν (поцеловал) отличен от употребленного в 48-м стихе φιλήσω (поцелую) и не выражен в русском и других переводах. Лучше можно передать значение его так: «расцеловал», — может быть, несколько раз, но, вероятнее, только один, причем целование было не только всем видно, но и слышно. Иуда как бы чмокнул, целуя Христа. Какая тут противоположность всякому истинному, нелицемерному, происходящему от любви целованию! Какая глубокая и несомненная правдивость повествования! Кто мог выдумать что-нибудь более простое и вместе с тем в немногих словах так хорошо выразить всю глубину человеческого падения! Неудивительно, если «целование Иуды» вошло в пословицу. В двух словах тут целый психологический очерк, целая нравственная система. С одной стороны, Иуда хочет прикрыть своим целованием душевную низость и крайнюю подлость. С другой, целование — знак любви — делается символом самого ужаснейшего предательства и злобы. Всякий, подумав об этом, скажет, что так бывает и даже очень часто в действительной жизни. Слово «радуйся» (χαῖρε) было обычным приветствием и по смыслу вполне равняется нашему «здравствуй!»

Мф 26:50. Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел? Тогда подошли и возложили руки на Иисуса, и взяли Его.

(Ср. Мк 14:46; Лк 22:48).

В русском переводе речь вопросительная: «для чего ты пришел?» При толковании этого стиха встречаются очень серьезные филологические затруднения. Доказано, что если бы речь была вопросительной, то вместо ἐφ´ ὅ πάρει стояло бы ἐπὶ τί πάρει, и отсюда не найдено исключений в дошедших до нас памятниках греческой литературы. На этом основании речь Христа к Иуде ни в каком случае (вопреки русскому и другим переводам) нельзя считать вопросительной. Да и на основании внутренних соображений понятно, что Спаситель не мог предложить Иуде такого вопроса, не мог спрашивать его, для чего он пришел, потому что это было, без сомнения, Христу хорошо известно. Но если эта речь не вопросительная, то получается одно только придаточное предложение без главного: «для чего ты пришел». Чтобы объяснить это, прибегали к различным догадкам и предположениям. Бласс (Gram., S. 172) считает совершенно невероятным применение ὅστις или ὅς в прямом вопросе, за исключением случаев, когда ὅ, τι — «почему» — ставится, по-видимому, вместо τί. Так в Мф 9:11,28; Мф 2 и др. Несмотря, впрочем, на это утверждение, Бласс говорит, что ἑταῖρε есть испорченное αί῀ρε — «возьми то, для чего ты пришел». Такое мнение представляется, однако, ни на чем не основанной догадкой, потому что чтение ἑταῖρε, ἐφ´ ὃ πάρει доказывается сильно. В эльзевирском издании: ἑταῖρε, ἐφ´ ὃ πάρει — чтение это должно быть отвергнуто, хотя его принимают Златоуст, Феофилакт и другие (у Иеронима вопросительное предложение, как в Вульгате: amice, ad quid venisti?). Евфимий Зигавин замечает, что ἐφ´ ᾧ πάρει следует читать не как вопросительное предложение, ибо Спаситель знал, зачем пришел Иуда, но как возвещение, ибо оно означает: то, для чего ты пришел, делай (подразумевается πράττε) согласно своему намерению, оставив покрывало. Наконец, некоторые понимали выражение как восклицательное: друг, на что ты приходишь или являешься! Πάρει можно производить от εἰμί и от ἰέναι (Цан). Наиболее представляется вероятным, что здесь просто недоговоренная речь, после которой можно было бы поставить многоточие. Смысл тот, что Иисус Христос не успел еще договорить Своих слов Иуде, как подошли воины и наложили на Христа руки. При этом толковании дальнейшую речь можно только подразумевать, но что именно подразумевать, сказать очень трудно.

Слово ἑταῖρε («товарищ», «друг», у Лк 22— Иуда) употреблено не в том смысле, что Христос хотел назвать Иуду Своим другом или товарищем, а как простое обращение, которое употребляется у нас по отношению к лицам, нам неизвестным: «любезный» и др. У Луки добавлено: «целованием ли предаешь Сына Человеческого?» — выражение, которое также можно не считать вопросительным: «Иуда, ты лобзанием предаешь Сына Человеческого» — простое констатирование факта и обличение Иуды за его лицемерный поступок.

По данному Иудой знаку прибывшие быстро подошли, возложили на Иисуса Христа руки, несомненно, связали их (Ин 18:12), взяли и повели с собою.

Мф 26:51. И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо.

(Ср. Мк 14:47; Лк 22:50; Ин 18:10).

Синоптики выражаются неопределенно — один из них, кто-то, некто из бывших с Иисусом и пр. Но Иоанн называет здесь Петра. В этом умолчании видят одно из доказательств раннего происхождения синоптических Евангелий, когда прямо упоминать имя Петра было опасно. Поступок Петра вполне согласуется с его обычной горячностью и несдержанностью. Но откуда у него взялся меч (μάχαιρα — у всех евангелистов)? Был ли меч у одного только Петра или же и у других апостолов? Носили ли все они или один Петр свои мечи с дозволения Христа или только, так сказать, без Его ведома? Вот труднейшие вопросы. Но как бы мы ни объясняли это место, мы должны твердо установить наперед, что здесь нет ни малейшего одобрения смертной казни, вопреки мнениям разных современных книжников, фарисеев и лицемеров, потому что даже с чисто априорной точки зрения ни в каком случае нельзя допустить, чтобы Христос, хотя бы только в исключительных случаях, когда-либо одобрял смертную казнь. Присутствие меча у Петра Златоуст и другие объясняли тем, что это был не меч, а просто нож, нужный для заклания пасхального агнца, взятый Петром с пасхальной вечери. Это мнение — единственное, которое может быть принято. Употребленное здесь слово μάχαιρα Лат. culter, евр. «херев», означает прежде всего нож, который употреблялся при заклании жертвенных животных, потом кинжал и вообще короткий меч, а большой и широкий меч назывался ῥομφαία. По всей вероятности, один Петр — но едва ли Иоанн, приготовлявший вместе с Петром пасхальную вечерю (Лк 22:8), — взял с собой этот нож, не спросив Иисуса Христа, так как в противном случае трудно было бы объяснить дальнейшие слова Христа в 52-м и последующих стихах. Нож взят был, конечно, не с военными целями, но на случай опасности — предусмотрительность, весьма характерная для Петра. При взятии Христа Петр хотел защищаться, не рассуждая о том, что это было бесполезно. Он, простерши или протянув руку, «извлек меч», — вероятно, не из ножен, но привязанный — выражение у Ин 18:11, «ножны» (у Матфея — «место») может означать вообще всякое место, куда можно закладывать нож (θήκη), — и ударил первосвященнического раба, может быть, с намерением отсечь или рассечь ему голову, но, очевидно, промахнулся и отсек ему только ухо. «Ухо» по-гречески не οὖς, а (у Матфея и Иоанна — ὠτίον, у Марка — ὠτάριον) уменьшительное от οὖς и означает, собственно, «ушко». Уменьшительные (τὰ ῥυνία — носики, τὸ ὀμμάτιον — глазок, στηθίδιον — грудка, χελύνιον — губка, σαρκίον или σαρκίδιον — тельце, кусочек мяса) часто употреблялись в греческой народной речи.

Мф 26:52. Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут;

(Ср. Лк 22:51; Ин 18:11).

Спаситель повелевает Петру оставить свой нож без употребления. Дальше приводится причина, почему это так. Элфорд считает «мечом погибнут» заповедью и говорит, что здесь не только будущее, но и будущее повелительное: пусть мечом погибнут или должны погибнуть. При таком толковании смысл слов Христа был бы ясен, но в подлиннике нет повелительного наклонения будущего времени. Иларий говорит: «Не все, которые носят меч, обыкновенно мечом погибают. Многие погибают от горячки или от какого-нибудь другого случая — те, которые пользуются мечом или по должности судей или вследствие необходимости сопротивления разбойникам». Августин затруднялся толкованием этих слов. Другие думают, что здесь общая мысль, напоминающая древний закон о мести (Быт 9:6), или народное выражение (пословица), покоторому наказанием для каждого служат его недостатки (ср. Откр 13:10). Нельзя эти слова относить только к Петру, потому что — независимо от их общего смысла — несомненно, что Петр никогда после того не поднимал ни на кого меча и, однако, сам погиб от меча; или что изречение относилось к иудеям, погибшим от меча римлян, потому что в этой самой толпе, взявшей Христа, именно римляне, вероятно, и владели мечами. Не остается ничего больше, как понимать выражение только в общем смысле, и если мы раскроем ветхозаветную Библию, то найдем множество подобных же общих изречений, например, у Сираха, в Притчах и др., которые нельзя принимать в совершенно безусловном смысле, не допускающем никаких исключений. Так и слова Христа допускают множество исключений, в общем своем значении не переставая быть вполне верными. Несомненно только, что Христос, произнося Свои слова, запретил всем людям иметь меч и употреблять его в качестве защиты или для производства насилия. Отступления ветхого человека от этой истины вследствие необходимости или каких-либо других причин могут иметь опасные последствия для него же самого — поднимая меч, он εο ιπσο одобряет поднятие его и другими, и это может пасть на его собственную голову».

Мф 26:53. или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?

Только у Матфея. Буквально: «неужели ты думаешь, что Я не могу призвать Отца Моего и Он не поставит около Меня больше, чем двенадцать легионов Ангелов?» Слово «умолить» есть не собственный перевод греческого глагола παρακαλέω, сложенного из παρά — «у» (означает близость) и καλέω — «зову», значит, призываю кого-нибудь к себе, чтобы призываемый находился близко. «Молить», «умолять» выражается другим глаголом — προσεύχεσθαι, который употребляется специально для обозначения молитвы. Все предложение следует считать вопросительным, а не только кончая словами «Отца Моего». Но последняя половина стиха имеет при этом скорее утвердительный, чем вопросительный смысл. «Двенадцать» поставлено в соответствие не столько с числом апостолов, которых было теперь одиннадцать, сколько с числом апостолов вместе с Самим Иисусом Христом. Смысл тот, что, по мысли Петра, двенадцать лиц могли выступить теперь против вышедшего для взятия Христа народа. Но, говорит Спаситель, никакой защиты ни Ему, ни апостолам не нужно. Если бы потребовалась защита, то были бы посланы Богом двенадцать легионов Ангелов. Легион — отряд римского войска до 6 000 человек. Понятно, что выражение Христа следует понимать в общем смысле, что на Его защиту явилось бы великое множество Ангелов. «Теперь» ставится в одних рукописях пред «умолить» (как в русском переводе) и после слов «предоставит» — в других. Последнее чтение более вероятно (как в Вульгате — modo). Слово, вероятно, вставлено было пред «умолить» потому, что переписчикам казалось нецелесообразным, чтобы Христос не мог теперь же умолить Отца и совсем не сказал об этом.

Мф 26:54. как же сбудутся Писания, что так должно быть?

(Ср. Ин 18(конец) — в других выражениях и почти о другом предмете).

Предложение вопросительное, хотя некоторые думали и иначе. Ссылка не на отдельные места Писания, а на все Писание (ср. Лк 24:44). Сознание Христа в такие минуты, когда Его вели на страдания, что именно теперь и именно на Нем исполняются слова Писания, несвойственно обыкновенным людям.

Мф 26:55. В тот час сказал Иисус народу: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня.

(Ср. Мк 14:48−49; Лк 22:52−53).

Иоанн замечает, что «воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его» (Ин 18:12). Слова, приведенные синоптиками, произнесены были, вероятно, во время пути к Иерусалиму, на что указывает употребленное у Матфея неопределенное обозначение времени («в тот час»), т. е. в тот час, когда Христос был взят и связан. В словах Христа слышен горький упрек. Самое первое поругание заключалось в том, что Он к «злодеям причтен был» (Ис 53:12). Но Он не был λῃστής, разбойник. Это сильно выражено в словах «сидел Я» (ἐκαθεζόμην), которые, с одной стороны, указывают на обычай Христа учить в храме «сидя», а с другой — на полную противоположность Его мирной и спокойной деятельности деятельности разбойников, подвижной, тайной и полной опасностей. На людей, взявших Христа, такое разоблачение всей бессмыслицы содеянного не повлияло и не могло повлиять, потому что они были простыми исполнителями высших велений, как в весьма узком (велений первосвященников), так и в самом широком (велений Божиих) смысле. Но если слова Христа не были назидательны для окружающих Его лиц (хотя, может быть, и не безусловно), то они глубоко назидательны для нас. Как часто бывало, что с оружиями и дрекольями выступали против людей, которые занимались совершенно мирной деятельностью! Лука добавляет: «но теперь ваше время и власть тьмы».

Мф 26:56. Сие же все было, да сбудутся писания пророков. Тогда все ученики, оставив Его, бежали.

(Ср. Мк 14:50−51).

Речь у Марка: καὶ οὐκ ἐκρατήσατέ με ἀλλ´ ἵνα πληρωθῶσιν αἱ γραφαί (и вы не брали Меня, но да сбудутся Писания) показывает, что слова у Матфея сказаны были Самим Христом, а не являются вставочным замечанием евангелиста. Такое понимание естественно. Сначала Спаситель сказал ученикам, что на Нем должны исполниться Писания (стих 54), теперь говорит сопровождавшему Его народу о том же и почти в тех же словах. Как там, так и здесь нет ссылки на определенные места Писания. Под «писаниями пророков» понимается весь Ветхий Завет. Ὅλον (все) показывает, что слова Христа относились ко всем событиям Его взятия под стражу.

Видя бесполезность сопротивления и почувствовав страх, ученики разбежались. Это бегство непрямо показывает, как страшны и серьезны были наступившие события и как страшны были те люди, в руки которых был предан Христос. Из Евангелий не видно, чтобы учеников в самом начале взятия Христа кто-нибудь трогал или даже подозревал в чем-либо. Однако на них напал такой ужас, что они считали нужным бежать. Разбежались все ученики, не исключая самых преданных. Христос среди Своих врагов остался один. Это было Им предсказано (Мф 26:31). Исполнение предсказания носит на себе такие внутренние и внешние признаки исторической достоверности, что сомневаться в действительности передаваемых событий могут только немногие. У Марка (Мк 14:51−52) здесь добавочный рассказ о следовавшем за Христом юноше.

Мф 26:57. А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины.

(Ср. Мк 14:53; Лк 22:54; Ин 18:13−14).

Иоанн свидетельствует ясно, что сначала Иисус Христос отведен был к первосвященнику Анне. Но был ли первый допрос именно у Анны, сомнительно. Анна был прежде первосвященником, но теперь был заштатным, находился на покое, как сказано выше. Оба они, Анна и Каиафа, были людьми злыми и, по-видимому, совершенно ничтожными. Неизвестно, хотели ли взявшие Христа выразить своим поступком почтение к Анне, или он принимал деятельное участие в заговоре Христа и все делалось согласно его распоряжениям. Анна отослал связанного Христа к своему зятю, первосвященнику Каиафе, куда и собрались, по свидетельству Матфея, «книжники и старейшины», согласно Марку — «первосвященники и старейшины и книжники», а Лука упоминает только о доме первосвященника. Это было неофициальное собрание синедриона в ночное время. Анна и Каиафа жили, вероятно, на одном дворе, хотя и в разных домах».

Мф 26:58. Петр же следовал за Ним издали, до двора первосвященникова; и, войдя внутрь, сел со служителями, чтобы видеть конец.

(Ср. Мк 14:54; Лк 22:54−55; Ин 18:15−16).

Иоанн сообщает здесь живые подробности очевидца событий, каким образом Петру удалось войти во двор первосвященника. Первоначально ученики разбежались. Они, конечно, не могли убежать куда-нибудь далеко. Когда панический страх миновал и они увидели, что им самим бояться нечего, то под покровом ночи некоторые из них по крайней мере пробрались незаметно в Иерусалим, и им удалось войти даже в самый двор первосвященника. Это были Петр и Иоанн. Об остальных же ничего не слышно до самого времени Воскресения. Петру, вероятно, особенно хотелось узнать, каков будет конец. Желая его видеть, он допускает действия, которые, можно сказать, были больше действиями любви и преданности, чем строго обдуманными.

Объяснить дальнейший порядок изложения событий евангелистами здесь очень трудно. Если следовать Луке (Лк 22:56−62), то дальнейшим событием было отречение Петра (Мф 26:69−75; Мк 14:66−72). Если Матфею и Марку, то Мф 26 и Мк 14:54−55 нужно считать как бы введением к дальнейшей трагедии отречения Петра, прерванной теперь допросом Христа. Мы, естественно, будем следовать изложению Матфея.

Мф 26:59. Первосвященники и старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти,

(Ср. Мк 14:55.)

Слова «старейшины» нет в лучших кодексах, как и у Марка, рассказ которого сходен, но не буквален. Слово, вероятно, первоначально было поставлено на полях и потом перешло в текст. Говоря об этом событии, Меркс рассуждает: «Зачем им (т.е. судьям Христа) нужно было искать лжесвидетельства, когда они были убеждены, что Иисус виновен? Ложных свидетелей приглашают раньше, чтобы действовать наверняка, а здесь все представляется делом случая. Восточные знают очень хорошо, как добывать свидетельства, даже ложные. Ψευδομαρτυρία есть древний (uralte), проникший во все греческие, латинские, армянские и мемфитские кодексы тенденциозный подлог». Однако уже при первом знакомстве с показаниями евангелистов видим, что у них все дело представляется как бы implicite совершенно естественным. Первоначально враги Христа желают подождать, взять Его после праздника, чтобы не произвести народной смуты. Но предательством Иуды им доставляется неожиданный и благоприятный случай привести свой замысел в исполнение на самом празднике. Не нужно забывать при этом, что для предания смерти требовался утвердительный приговор Пилата. Все это побуждает их немедленно же искать «лжесвидетельства». Оно необходимо, и без него нельзя обойтись. Вопреки мнению Меркса трудно предоставить и изложить более живую и ясную картину того, что было, чем как это сделали евангелисты. Тут всякий, знающий, каковы бывают злые, бесчестные, подлейшие люди, найдет совершенно объективное и точное изложение событий. Все заставляло врагов Христа спешить и ввиду приближавшейся пасхальной субботы, и вследствие опасений, как бы Обвиняемый не избег заранее определенного Ему наказания. Собрание состоялось, вероятно, после 12-ти часов ночи (по нашему счету), после вкушения пасхального агнца. Забыто было, как и часто забывается при подобных обстоятельствах, что наступил праздник Пасхи и что спорадические и неясные постановления устного и письменного закона предписывали в день опресноков, следовавший за пасхальной вечерей, ничего не делать. Все это так глубоко характеристично и понятно, что не требует даже и объяснений».

Мф 26:60. и не находили; и, хотя много лжесвидетелей приходило, не нашли. Но наконец пришли два лжесвидетеля

(Ср. Мк 14:56−57.)

Очевидно, что вопреки желанию врагов Христа избавиться от Него при возможно меньшем шуме, события начали уже возбуждать этот шум и грозили народной вспышкой. Для взятия Христа вышло «множество народа» (стих 47). Уже одно это обстоятельство показывает, что медлить и таиться было невозможно. Враги Христа походили теперь на людей, примкнувших к движущейся народной толпе, которая постепенно разрастается. Они начали двигаться вместе с толпой не туда, куда, может быть, хотели, но куда двигалась толпа. Этим движением толпы вполне объясняется и появление πολλῶν προσελθόντων ψευδομαρτύρων — выражение, которое объясняется у Марка, πολλὰ γὰρ ἐψευδομαρτύρουν κατ´ αὐτοῦ, καὶ ἴσαι αἱ μαρτυρίαι οὐκ ἦσαν — буквально: многие лжесвидетельствовали против Него и равными (лжесвидетельствам, на основании которых можно было осудить на смерть) эти свидетельства не были. Толпа как бы уловила желания и намерения своих народных начальников. Им ничего не нужно было, кроме лжесвидетелей. И толпа немедленно их высылает. Но они никуда не годны, их свидетельства противоречивы и не ведут к цели. Неизвестно, что говорили эти многие лжесвидетели. Но если бы евангелисты сообщили нам, что как только Иисус Христос приведен был на суд к первосвященнику, то немедленно выступили заранее приглашенные им лжесвидетели, которые и обвинили Его в преступлениях, наказываемых смертью, то мы, вероятно, нелегко и нескоро поверили бы их рассказам. Нужны были как можно скорее лжесвидетели — но их не было! Что это, как не самая действительная, неподдельная и ничем не фальсифицированная историческая истина? Но, наконец (ὕστερον), выступили два свидетеля, свидетельства которых при этой очевидной лжесвидетельской скудости и нелепостях могли хоть сколько-нибудь походить на дело и прекратить эти поспешные и томительные искания лжесвидетельств. Двоих свидетелей было достаточно. Это было по закону (Втор 19:15). Выражение Матфея на греческом (по лучшим чтениям) несколько характеристичнее, чем в русском тексте: «но наконец пришли два («лжесвидетеля» в подлиннике по лучшим чтениям нет)». Ср. 3 Цар. 21:13.

Мф 26:61. и сказали: Он говорил: могу разрушить храм Божий и в три дня создать его.

(Ср. Мк 14:58).

В три дня — в продолжение (διά) трех дней. Речь у Матфея краткая, простая и немногословная. Но у Марка слышно даже (на греческом), как здесь заплетается лжесвидетельский язык. Приглашенные лжесвидетели должны были говорить пред высшими народными начальниками. Естественно, если они пришли в смущение и говорили нескладно, грубо и неблагозвучно. Свидетели сами слышали когда-то речь Христа к иудеям (Ин 2:19), и им самим показалось изумительным и странным Его заявление о том, что можно построить такое громадное здание в течение трех дней! Лица, искавшие лжесвидетелей и приносившие лжесвидетельства, выставляли против Христа обвинение в уклонении от истины. Лжесвидетели излагают речь Христа (Ин 2:19) своими словами, совершенно не так, как она излагается у евангелиста. Но сущность дела они передают вполне точно. Видно, что свидетели были из простой толпы и, вероятно, не стояли на той юридической высоте, на какой стояли сами собравшиеся судьи. Последние могли бы выставить против Христа более тяжкие обвинения, конечно, со своей собственной точки зрения. Они могли бы обвинить Его, например, в нарушении субботы или в изгнании бесов силой Веельзевула. Но, будучи судьями, они не могли быть свидетелями и потому не высказывают обвинений, непонятных простецам. Посторонние же свидетели свидетельствуют только о том, что казалось им особенно несообразным, бросалось им в глаза и тревожило слух».

Мф 26:62. И, встав, первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют?

(Ср. Мк 14:59−60).

В русском переводе — два вопроса. Первый вопрос понятен, второй: «что они против Тебя свидетельствуют?» — нет. Первосвященник не мог и, конечно, не хотел спрашивать Христа о том, что про Него говорили свидетели. В Вульгате один вопрос: nihil respondes ad ea, quae isti adversum te testificantur? — Ты ничего не отвечаешь (ничего не можешь сказать или ответить) на то, что они против Тебя свидетельствуют? Этот перевод правилен и понятен. Но новейшие немецкие переводчики возвращаются к прежней конструкции, принятой в русском переводе (nichts autwortest du? Was zeugen diese wider dich?), с двумя вопросами. Такую конструкцию принимает и Бласс (Gram., S. 172 прим.). Основанием для принятия двух вопросов было преимущественно то, что ἀποκρίνομαι требует после себя πρός, так что если бы был один вопрос, то поставлено было бы ἀποκρίνῃ πρός τί. Но так бывает не всегда, ὑποκρίνομαι соединяется и с дательным, и с винительным без πρός (Кремер, Wort. S. 566). Таким образом, правильнее считать всю речь 62-го стиха за один вопрос, а τί в настоящем случае может быть ὅτι, хотя в этом последнем допущении и не представляется особенной надобности. Реальный смысл вопроса первосвященника, не зависимый от филологии и формы, понятен. Как бы ни были слабы и шатки лжесвидетельства, подсудимый должен дать ответ на них. Тут очень много психологии и наблюдается весьма точное знакомство евангелистов с действительностью. Против лица, которое желают обвинить, весьма часто, даже и теперь, выставляются самые ничтожные обвинения, в которых не видно никакого «состава преступления». И, однако, на такие обвинения требуют ответа. В подобных случаях происходит полное разделение правды формальной и правды реальной, и при таком суде, всегда свидетельствующем о низком нравственном уровне самих судей, люди, реально чистые сердцем пред Богом и людьми, весьма часто делаются виновными в различных преступлениях, которые на самом деле не могут быть никому вменены как преступления. Ни лжесвидетельства, ни свидетельство о том, что Христос намерен был разрушить храм и в три дня восстановить его, не указывали на такие деяния, в которых был бы виден «состав преступления». И, однако, первосвященник требует ответа на такие обвинения».

Мф 26:63. Иисус молчал. И первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?

(Ср. Мк 14:61).

Иисус Христос молчал потому, что в лжесвидетельствах не указывалось никакого преступления. Кроме того, молчание бывает всегда наилучшим ответом на всевозможную клевету и лжесвидетельства. Людей, которые лгут и намерены лгать, всегда бывает трудно убедить в истине, потому что на опровержения, в которых она разъясняется, они отвечают новой ложью. Хорошо видно, что все эти лжесвидетельства были только предлогом для обвинения, самый же действительный и главный пункт, за который первосвященникам нужно было осудить Христа, подобно какому-то привидению, отстраняется на самый задний план. Так, политические убеждения часто не преследуются сами по себе, но человек страдает от разных придирок, иногда не имеющих и никакой связи с теми деяниями, которые считаются главным преступлением. То, что часто бывает в области политики, часто бывает и в области религии. Новизна религии Христа, ее нравственное несоответствие пониманиям, обычаям и деятельности вертепа разбойников — вот в чем заключалось, в сущности, преступление Христа по взгляду этого вертепа. Но об этом неудобно было говорить, потому что это, в сущности, не было преступлением. Поэтому наблюдается придирчивость только к мелким фактам — все равно мнимым или действительным. Но судьи Христа хорошо понимают, что эти мелкие обвинения и лжесвидетельства не равняются (οὐδὲ οὕτως ἴση ἦν ἡ μαρτυρία αὐτῶν — Мк 14:59), не соответствуют той цели, какая имелась в виду, — предать Христа смерти. Это вызывает первосвященника на более решительный шаг. Для чего собирать эти мелкие лжесвидетельства? Для чего тратить время на мелкие вопросы? Нужно обратиться к самому главному. Каиафа, вероятно, встал со своего места, находившегося в самом центре судейского полукруга, и направился к подсудимому. Среди судей, как нужно предполагать, воцарилось глубокое молчание. И вот первосвященник произносит торжественные слова: «заклинаю Тебя Богом живым...» Каиафа произнес не клятву, а заклятие. Он Богом живым заклинал Христа сказать ему правду. Первосвященник знал, что Христос прежде называл Себя так. Это было, по его мнению, самовозвышением, таким присвоением высшего достоинства, на которое не может решиться ни один человек. Первосвященник желает теперь формально и перед всеми вынудить у Христа признание, что Он действительно повинен в таком преступлении».

Мф 26:64. Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных.

(Ср. Мк 14:62).

Лк 22:66−70 следует, вероятно, относить ко второму, дневному, заседанию синедриона (ὡς ἐγένετο ἡμερα — Лк 22:66), когда Христос повторил то же исповедание. Но некоторые считают рассказ Луки параллельным настоящему рассказу на основании сходства Мф 26:64; Мк 14:62; Лк 22:69. Вопрос об этом труден, и его решить теперь невозможно. Настоящее исповедание Христа было совершенно противоположно тому, к какому искушал Его диавол, предлагая Ему с кровли храма броситься вниз. Это было бы не словесным, а прагматическим исповеданием пред людьми Его собственного достоинства как Сына Божия. Тогда это было бы торжественно и изумленная толпа немедленно признала бы в Нем силы, свойственные только Сыну Божию. Но силой Божией Христос возведен был вместо горы искушения на гору Преображения. С этой высокой горы Он как бы бросился вниз и предстал теперь пред людьми в истинном, а не мнимом достоинстве Сына Божия. Но Он является теперь не в образе Царя, а связанного и униженного Раба Иеговы, и люди совершенно отказываются рукоплескать и торжествовать по поводу такого Его явления. Они сомневаются даже в том, действительно ли Он, Сын Божий. Они заклинают Его сказать им об этом. И Христос утвердительно отвечает на это заклятие.

Σὺ εἶπας, ср. стих 25. Как там это выражение не было клятвой, так его нужно принимать в том же смысле и здесь. Многие утверждают, что Христос здесь произнес клятву на том основании, что у иудеев не было обычая при ответах на клятву повторять те же самые слова, какие содержались в клятвенной формуле. Но против этого можно сказать, что в выражении σὺ εἶπας нет самого главного слова, которым иудеи выражали, что слова их произносятся под клятвою, а именно: «шевуа» или, может быть, «аминь» (см. трактат Шевуот: Талмуд, пер. Переферковича, т. 4, с. 359−402, особенно гл. 3−4). Невероятно, что Христос, говоривший «не клянитесь вовсе» (Мф 5:34), Сам произнес теперь клятву. Ориген писал: «Он и не отрекся от того, что Он — Христос, Сын Божий, и не исповедал этого ясно (nec manifeste confessus est), но, как бы ставя самого заклинающего свидетелем, потому что он сам в вопросе объявил Его Христом, Сыном Божиим, говорит: «ты сказал»». Высказывалось много и других соображений в подтверждении мысли, что Христос произнес здесь клятву, но она могла бы показаться вынужденной при таких обстоятельствах. Подобные же слова сказаны были Пилату, но без заклятия (Мф 27: 11). Объясняли слова Христа даже в том смысле, что «это ты произносишь клятву, а не Я», «Я предоставляю твоей собственной совести ответить на данный тобою вопрос». С этим последним толкованием нельзя согласиться. Христос не произносил никакой клятвы. Тем не менее Его слова заключали в себе утверждение мысли, высказанной первосвященником, равносильное «да, да» (Мф 5:37). То, что ответ Христа был утвердительным, видно из того, что он и понят был в таком именно смысле первосвященником, как видно из стиха 65. «Враги Христа не должны были думать, что Он утвердит Свое Царство силой и оружием и что, если теперь Он лишен возможности делать так, Он сомневается и в собственном призвании, и в Самом Себе» (Цан).

Ἀπ´ ἄρτι («отныне») относили к λέγω ἡμῖν (говорю вам отныне) или к καθήμενον (отныне сидящего). Марк это слово пропускает, а Лука (если только Лк 22 может считаться параллелью) ἀπὸ τοῦ νῦν ἀπ´ ἄρτι относит к καθήμενος. Правильнее относить ἀπ´ ἄρτι у Матфея к ὄψεσθε (как в русском переводе). Думали также, что нужно читать не ἀπ´ ἄρτι (отныне) а ἀπαρτί (точно, прямо, ровно).

Но что же все это значит? Слова Христа представятся нам совершенно непонятными, если мы предположим, что в них указывается на нечто, подобное Его торжественному явлению, например, как в Мф 25:31. Потому что когда же было, что Каиафа и остальные судьи видели Его таким «отныне»? Слова Христа нужно понимать в совершенно обратном смысле, Он говорит здесь не о Своих торжественных явлениях, а о крайнем предстоящем Ему уничижении, страданиях, Кресте и Воскресении, которые равнялись полному Его величию, сидению одесную Силы и шествию на облаках. В изречении Христа заключается, следовательно, весьма тонкий и глубочайший богословский смысл. Крайнее уничижение Раба Иеговы — вот в чем было Его крайнее величие. Эту, так сказать, отрицательную славу Христа враги Его видели лично. Христос говорит здесь словами Пс 109 и Дан 7:13.

Мф 26:65. Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его!

Мф 26:66. как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти.

(Ср. Мк 14:63−64).

Истинный смысл слов Христа не был, очевидно, понят Его судьями. Обстоятельства, в которых Он находился, совершенно противоречили сделанному Им заявлению о том, что Он — Сын Божий, сидит одесную Силы и идет на облаках небесных. Такое заявление показалось им богохульством и действительно было бы таковым, если бы было произнесено каким бы то ни было обыкновенным человеком. Поэтому первосвященник разодрал свои одежды. Это было бы трогательным действием, если бы не происходило от крайней злобы, лицемерия, ненависти и подлости (ср. 4 Цар. 18:37; 19:1; Деян 14:14). В Лев 10:6,21 первосвященнику запрещено было раздирать свои одежды, но из дальнейшего стиха можно заключать, что он не должен был раздирать одежд только в знак скорби по умершим, даже отце или матери своих. Пример раздирания одежд в других случаях встречается в 1 Мак. 11:71. Мнение, что Каиафа счел Христа за совратителя-месита (см. Сангедр. VII, 10; Талмуд, пер. Переферковича, т. 4, с. 291−292), ошибочно. За богохульство определена была в законе смертная казнь (Лев 24:15−16). Поэтому в ответ на заявление первосвященника присутствовавшие сразу же начали говорить, что Христос «повинен смерти».

Мф 26:67. Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам

(Ср. Мк 14:65; Лк 22:63−64).

Такое же отношение, какое бывает и в других случаях к преступникам, «лишенным всех прав состояния». Правда, приговор синедриона пока не был утвержден официально. Но по всему было видно, что судьи не откажутся от своего решения. Издевательства над лицами, лишенными прав состояния, свойственны не только грешникам, но и многим праведникам. При этом предполагается, что осужденный уже не имеет права приносить кому-либо жалоб и что лица, издевающиеся над ним, во всяком случае не подлежат строгой ответственности. Внутреннее чувство, чувство стыда, требования совести заглушаются грубостью и жестокостью естественного человека, и он делается подобным хищному зверю, чуждому всякого сострадания и милосердия. А религиозная ненависть всегда бывает сильнее, чем какая бы то ни была другая. Все это и было причиной, почему Христос теперь подвергся поруганию. Ему плевали в лицо для выражения презрения, ударяли кулаками (ἐκολάφισαν αὐτόν) и заушали (ἐράπισαν — в русском переводе пропущено), т.е. били ладонями по щекам, но, может быть, не только ладонями, но и палками или хлыстами, прутьями, розгами (ῥαπίζω имеет и такое значение). Неясно, принимали ли участие во всех этих издевательствах члены синедриона. Но, судя по тому, что Мф 26 и Мк 14 являются продолжением предыдущих стихов, в этом нет ничего невероятного.

Мф 26:68. и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?

(Ср. Мк 14:65; Лк 22:64).

Ко Христу окружавшие Его люди относились не только так, как обыкновенно относятся к осужденному преступнику, но и как они ведут себя по отношению к осужденному и, следовательно, ложному Мессии и Пророку. Оплевания, удары и заушения перемешивались с еще более грубыми, особенно при тех обстоятельствах, издевательствами над Его личным достоинством как Мессии. Это были нравственные оскорбления, не лишенные язвительности, но грубые и циничные.

Мф 26:69. Петр же сидел вне на дворе. И подошла к нему одна служанка и сказала: и ты был с Иисусом Галилеянином.

(Ср. Мк 14:66−67; Лк 22:56; Ин 18:17).

В то время, когда Христос подвергался поруганию, в том же дворе первосвященника совершались события, которые во всякой другой истории показались бы микроскопическими. Но в истории страданий Христа в них заметен страшный ужас и кровавый трагизм. В то время как Спаситель подвергался оплеваниям, заушениям и другим оскорблениям, Петр, пришедший во двор первосвященника (стих 58), в течение всего допроса, по-видимому, сидел вместе с первосвященническими служителями и «грелся у огня» (Мк 14:54; Лк 22:56). Как много страшного трагизма и реализма в этом простом выражении! То, что происходило внутри, в душе Петра, не было никому заметно, а внешне было только видно, что он грелся у огня! Естественно, находясь около вещественного пламени, Петр должен был усиленно гасить и сдерживать всякое внутреннее пламя просто потому, чтобы не выдать себя и своих намерений. Он находился в положении человека, который видит с берега утопающего и не имеет ни сил, ни средств, чтобы хоть чем-нибудь ему помочь. Это вообще одно из самых мучительных состояний всех добрых и любящих людей. Какие душевные муки переживал Петр, греясь у огня, это сокрыто от глаз людей. Иоанн, показавшись на мгновение (Ин 18:15−16), быстро накидывает завесу на свою собственную личность и скрывается в ночной мгле. Остается один Петр со своим внешним спокойствием. «Власть тьмы» (Лк 22:53), охватившая его Учителя и завладевшая Им, как грозная туча во время темной ночи блещет молниями и поражает громовыми ударами, скоро распространяется и над головой Петра. Это — искушение. Петр постепенно, сам ничего не подозревая, входит в ограниченную область искушения. Никогда для него не была нужна молитва: «и не введи нас во искушение». В рассказах евангелистов о первоначальном искушении Петра нет противоречий, повсюду у них на первом плане какая-то неизвестная «служанка» (μία παιδίσκη, μία τῶν παιδισκῶν, παιδίσκη τις), которую Иоанн называет «придверницей» (παιδίσκη ἡ θυρωρός — Ин 18:17). Это совершенно неизвестная ни нам, ни, вероятно, первым христианам личность, как будто невзначай выставляющая свое смуглое лицо среди ночной мглы. Она вглядывается в Петра (Мк 14:67; Лк 22:56) и затем подозрительно говорит вслух: «и ты был с Иисусом Галилеянином». Если бы даже все эти рассказы были вымышлены, то и тогда мы должны были бы сказать, что тут чрезвычайно искусный, в высшей степени художественный подбор всех обстоятельств. Зачем эта служанка, придверница? Почему составители вымыслов не заставили говорить с Петром кого-нибудь из мужчин, например, хотя бы того же Малха, которому Петр отсек ухо? Это было бы гораздо естественнее во всяком вымысле, даже художественном. Но действительность всегда мало отвечает всякому вымыслу. Мужчины заняты были другими делами и мыслями; а наблюдательность, острое зрение и несдержанный язык женщин всем известны. Судя по выражениям (παιδίσκη), это была молодая рабыня, может быть, даже взрослая девочка. Смелый и отважный Петр поставлен был в крайне затруднительное и опасное положение не занесенным над ним мечом, не направленной прямо против его сердца стрелой или пикой, а легкомысленным вопросом какой-то неизвестной и болтливой молодой рабыни. Евангельское καί (у всех евангелистов) здесь многозначительно: «и ты был». Если «и ты», то, следовательно, и еще кто-нибудь из бывших с Галилеянином был там, и вместе с ним Петр. Кто был этот другой? Одни предполагают, что служанка указала здесь на Иоанна, другие — на Иуду. Но, может быть, слова служанки означают: «ты вместе с многими другими, которых теперь нет на этом дворе».

Мф 26:70. Но он отрекся перед всеми, сказав: не знаю, что ты говоришь.

(Ср. Мк 14:68; Лк 22:57).

На первый раз отречение Петра не выступает ясно, хотя и было, в сущности, таковым. Он дает, по-видимому, несколько уклончивый ответ. Много людей было при взятии Иисуса Христа, вероятно, там были и сами первосвященники. Петр не знает, считает ли его служанка в числе друзей или врагов Христа. Если в числе врагов, то что же удивительного, если он был в Гефсимании с Иисусом Галилеянином и возвратился с Ним оттуда? Он не знает (οἶδα — Матфей и Лука) и не понимает (ἐπίσταμαι — Марк), о чем именно говорит женщина. Но у Иоанна краткое, суровое, ничем не сглаженное и прямое отрицание: οὐκ εἰμί (не я, меня с Ним не было).

Мф 26:71. Когда же он выходил за ворота, увидела его другая, и говорит бывшим там: и этот был с Иисусом Назореем.

(Ср. Мк 14:68−69; Лк 22:58; Ин 18:25).

Петр увидел, что, хотя его ответ и показался, по-видимому, удовлетворительным для лиц, его окружавших, и для самой служанки, положение его, однако, было небезопасно. Трудно, конечно, определить здесь точную последовательность весьма мелких и самих по себе незначительных фактов. Только, по-видимому, после первого отречения Петра Иоанн (Ин 18:18−24) вводит рассказ о рабах и служителях, которые грелись у огня, и о допросе у первосвященника (некоторые думают — Анны — на основании Ин 18:24, но, вероятнее, — Каиафы, потому что в ином случае примирить евангельские сказания о допросе Христа и об отречении Петра крайне трудно, если только не невозможно). Во всяком случае нельзя предполагать, что прошел довольно значительный промежуток после первого и второго отречения. Лука (Лк 22:58) свидетельствует, что второе отречение было «вскоре потом» (μετὰ βραχύ). Петр теперь направляется к воротам, очевидно, намереваясь уйти совсем со двора. Но здесь к нему обращается «другая» служанка почти с такой же речью, как и первая, — так согласно Матфею; согласно Марку — та же, согласно Луке — «другой», а согласно Иоанну (Ин 18:25) — неизвестно, какие люди: (они) «сказали ему». Примирение евангелистов здесь представляется особенно трудным. Даже в специально посвященных рассмотрению и примирению евангельских «разногласий» сочинениях мы не нашли разбора и примирения этих фактов. А экзегеты почти и совсем о них не рассуждают, по-видимому, вследствие крайней трудности. В это время пропел петух (Мк 14— слов этих нет в нескольких лучших кодексах, но они считаются подлинными ввиду Мк 14:72).

Мф 26:72. И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека.

(Ср. Мк 14:70; Лк 22:58; Ин 18:25).

По свидетельству Иеронима, некоторые говорили, что Петр отрекся от Христа только как от человека, а не как от Бога. «Так, — говорит Иероним, — защищают апостола, обвиняя во лжи Бога... Ибо если Петр не отрекся, то неправду сказал Господь, предсказавший: «трижды отречешься от Меня». Петр отрекается теперь «с клятвою» (μετὰ ὅρκου), что свидетельствует об усилении его первого отрицания».

Мф 26:73. Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру: точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя.

(Ср. Мк 14:71; Лк 22:59; Ин 18:26).

Петру, чтобы избежать опасности, нужно было или тотчас же спасаться бегством, или возвратиться назад, чтобы отклонить всякие подозрения. Если бы он сделал первое, то за ним, вероятно, была бы тотчас устроена погоня, и затем его могли обвинить как подозрительного шпиона. Поэтому Петр предпочитает последнее и, чтобы устранить всякие подозрения, повидимому, с наружным спокойствием опять садится со служителями у огня. Здесь первоначальный лепет двух служанок или служанки и одного какого-то мужчины спустя около часа (Лука) превращается почти в шумный гвалт. Первоначальные подозрения разрослись. Особенный галилейский говор или акцент Петра служил сильным подтверждением того, что он действительно был с Галилеянином и «один из них».

Мф 26:74. Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух.

(Ср. Мк 14:71; Лк 22:60; Ин 18:27).

Матфей, Лука и Иоанн говорят, что в это время петух пропел, подразумевается, в первый раз. Марк ясно указывает, что петух пропел во второй раз. Было много попыток объяснить это разноречие. Но оно не представляется особенно важным. Конечно, евангелисты не намерены были производить точного счета, сколько раз в это время пели петухи. Для них важна была больше сама личность Петра и обстоятельства его искушения, равно как и непредвиденно оригинальное, неожиданное и чисто историческое, а не вымышленное оправдание того, что было предсказано Христом. Сначала Петр просто отрекся, потом отрекся «с клятвою». Для читателя русского Евангелия совсем незаметно усиление и, так сказать, наращивание клятвы. Это может быть понятно только читающему греческий текст. Вместо «клясться и божиться» в подлиннике теперь «проклинать» (καταθεματίζειν, но не καταναθεματίζειν) и «клясться» (ὀμνύειν). У Марка — ἀναθεματίζειν (проклинать) и ὀμνύσαι (клясться). Лука сильно сглаживает выражения первых двух синоптиков, а Иоанн опять выражается кратко: «Петр опять отрекся; и тотчас запел петух».

Мф 26:75. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И выйдя вон, плакал горько.

(Ср. Мк 14:72; Лк 22:61−62).

Проклятия и клятвы слышались из уст Петра в то время, когда в виду его был Сам страждущий Господь его и Учитель. Матфей и Марк об этом не упоминают, но Лука говорит ясно. Поэтому Петр сразу же заметил, как только Господь «взглянул» на него. Это вызвало в нем чувство крайнего стыда и раскаяния. Не обращая теперь ни на кого внимания, он бросился опрометью со двора (ἐπιβαλών — Марк) и выбежал в ночную тьму, никем не преследуемый; оставшись где-то наедине, он залился едкими, жгучими (πικρῶς — Матфей и Лука) слезами — такими, какими, может быть, плакали с того времени немногие люди, потому что эти тайные слезы Петра с течением времени сделались знаменитыми.

комментарии Лопухина на евангелие от Матфея, 26 глава

Библия тека

От Матфея | 26 глава