От Матфея | 5 глава

НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ

Как мы уже видели, при написании Евангелия у Матфея была четкая концепция.

В рассказе о крещении он показывает, что в тот момент Иисус осознал, что час Его пробил, что это призыв к действию, и что Он должен выступить в Свой поход. В рассказе об искушении Матфей показывает, как Иисус сознательно выбирает метод, пригодный для достижения Его цели и так же сознательно отбрасывает методы, которые противоречат воле Божьей. Человеку, принимающемуся за великую задачу, нужны помощники. И вот теперь Матфей показывает, как Иисус выбирает Своих помощников и сподвижников.

Но для того, чтобы помощники могли умно и эффективно выполнить свою работу, их нужно сначала научить. И Матфей показывает, как Иисус в Нагорной Проповеди наставляет и учит Своих учеников в Своем благовествовании, которое они должны понести людям. В рассказе Луки о Нагорной Проповеди это выступает даже еще яснее, потому что Нагорная Проповедь следует непосредственно за избранием Двенадцати (Лк 6:13 и сл.).

Вот поэтому один богослов и назвал Нагорную Проповедь «проповедью по случаю посвящение в сан Двенадцати». Точно так же, как перед впервые приступающим к служению молодым священником должна быть поставлена задача, так и Иисус произнес перед двенадцатью учениками проповедь, перед тем, как они приступили к исполнению своей задачи. Именно поэтому разные богословы дали Нагорной Проповеди другие названия. Ее называли «Основы Христова учения», «Великая хартия Царствия», «Манифест Царя», и все согласны с тем, что Нагорная Проповедь — это изложение Иисусом сути Своего учения интимному кругу Своих людей.

Краткое изложение вероучения.

Мы говорим о Нагорной Проповеди так, как будто это была отдельная проповедь, произнесенная в одном месте. Но это далеко не так. Есть веские и убедительные доводы в пользу того, что Нагорная Проповедь намного больше, чем лишь одна проповедь. To есть, это конспект всех проповедей Иисуса.

1. Всякий человек, который слушает ее в первый раз в ее нынешней форме, был бы переутомлен еще задолго до ее окончания. В ней заложено слишком много, чтобы это можно было усвоить за один раз. Одно дело — сидеть и читать, останавливаясь и задерживаясь при чтении, и совсем иное — слушать ее впервые в устной форме. Читать мы можем так, как привыкли, с привычной для нас скоростью; а слышать ее в первый раз в ее нынешней форме — значит быть ослепленным избытком света еще задолго до ее завершения.

2. Некоторые отрывки в Нагорной Проповеди появляются неожиданно; они никак не связаны с тем, что идет до них и с тем, что следует потом. Так, например, Мф 5:31−32 и Мф 7:7−11 совершенно не связаны с контекстом, в котором они стоят. В изложении Нагорной Проповеди чувствуется некоторая несвязанность.

3. Но самое важное заключается вот в чем: и в Евангелии от Матфея и в Евангелии от Луки есть своя версия Нагорной Проповеди. В Евангелии от Матфея она занимает 107 стихов. Из этих 107 стихов, 29 мы находим единым блоком в Лк 6:20−49; 47 стихов вовсе не встречаются в Евангелии от Луки, а 34 стиха разбросаны в Евангелии от Луки в разных местах и в различных контекстах.

Так, например, притча о соли находится в Мф 5:13, а в Лк 14:34−35; притча о свече в Мф 5:15, а в Лк 8:16; выражение о том, что ни одна йота или черта не прейдут из закона, стоит в Мф 5:18, а в Лк 16:17. А это значит, что отрывки, следующие друг за другом в Евангелии от Матфея, встречаются в Евангелии от Луки в далеко отстоящих друг от друга главах.

Или еще пример. Пословица о сучке в глазу брата нашего и о бревне в собственном глазу встречается в Мф 7:1−5 и в Лк 6:37−42; отрывок, где Иисус призывает людей просить и искать, находится в Мф 7:7−12 и Лк 11:9−13.

Все станет еще яснее, если мы представим это в виде таблицы:

Мф 5:13 — Лк 14:34−35

Мф 5:15 — Лк 8:16

Мф 5:18 — Лк 16:17

Мф 7:1−5 — Лк 6:37−42

Мф 7:7−12 — Лук 11:9−13

Как мы уже видели, Евангелие от Матфея — это прежде всего — Евангелие христианского учения; для Матфея характерно, что он собирает учение Иисуса под определенными важными заголовками; похоже на то, что Матфей собрал все учение Иисуса в определенную схему, нежели предположить, что Лука взял уже имевшуюся схему, разбил ее и разбросал по всему Евангелию. Нагорная Проповедь — это не просто одна отдельная проповедь, которую Иисус произнес в определенном месте; это конспект Его последовательного наставления учеников. Было высказано предположение, что окончательно избрав Своих двенадцать учеников, Иисус удалился с ними на неделю или даже больше в спокойное место и учил их в течение всего этого времени; а Нагорная Проповедь — это краткое изложение того учения.

Введение от Матфея

Делает это Матфей довольно неуклонным вводным предложением.

«Увидев народ, Он взошел на гору; и когда сел, приступили к Нему ученики Его.

И Он, отверзши уста Свои, учил их».

В этих коротких стихах заключены три ключа к подлинному значению Нагорной Проповеди.

1. Иисус начал учить, когда сел. Во время официального учения иудейский раввин сидел. Греческое слово кафедра значит сидение а во многих европейских языках до сих пор говорится стул профессора, то есть кафедра; и папа римский говорит экс кафедра — со своего сидения. Раввин часто учил расхаживая или прогуливаясь, но официальные учения он начинал, усевшись на свое место. Таким образом, уже само указание на то, что Иисус сел, прежде чем начал учить Своих учеников, указывает на то, что это учение занимает центральное место и является официальным.

2. Матфей говорит далее, что Он, отверзши уста Свои, учил их. Отверзши уста, — в греческом имеет двойное значение, а) Эта фраза значит торжественное, важное и величественное высказывание, так, например, изречение оракула. Им обычно предваряется очень важное высказывание, б) Эта фраза значит высказывание человека, когда он раскрывает свое сердце и изливает свою душу и свои мысли. Это выражение означает сокровенное учение, когда между учителем и учениками нет никаких барьеров. И здесь уже само употребление этой фразы указывает на то, что предметом Нагорной Проповеди было не какое-то случайное учение, а торжественное и важное изложение центральных тем учения Иисуса. Иисус раскрывает Свое сердце и Свои мысли тем, кто станет Его правой рукой в выполнении Его миссии.

3. В Библии сказано, что Иисус, когда сел, отверзши уста Свои, учил их, говоря. В греческом у глагола есть два прошедших времени: аорист, выражающий одно конкретное действие, совершенное и завершенное в прошлом. Так, например, в предложении: «Он закрыл калитку», глагол закрыл в греческом стоит в аористе, потому что обозначает одно завершенное действие в прошлом. В греческом есть также прошедшее время несовершенного вида, которое обозначает повторявшиеся, длительные или обычные действия в прошлом. В предложении: «Он обычно каждое воскресенье ходил в церковь», фраза он обычно ходил в греческом передается одним глаголом в прошедшем несовершенном виде (как это может быть и в русском — ходил), который выражает длительное и часто повторяющееся действие в прошлом.

И в греческом тексте изучаемого нами предложения глагол учить стоит не в аористе, а в прошедшем времени несовершенного вида, а поэтому означает повторное, обычное действие, и перевод, следовательно, должен быть: «И вот чему Он их обычно учил». Матфей так же ясно, как бы это сделал грек, говорит, что Нагорная Проповедь — это не одна проповедь Иисуса, произнесенная в один определенный момент и по одному случаю; это — краткое содержание основ учения, которому Иисус постоянно учил Своих учеников.

4. Нагорная Проповедь — это концентрированная память многих часов сердечного общения учеников со своим Учителем.

ВЫСШЕЕ БЛАЖЕНСТВО (Мф 5:3)

Прежде чем приступить к подробному изучению каждого блаженства, необходимо отметить два общих пункта.

1. Можно видеть, что все блаженства имеют одну и ту же форму. В блаженствах, в том виде, как они напечатаны в нашей Библии, нет глагола, а только краткое причастие. Почему? Иисус произносил эти слова не на греческом, а на арамейском языке, своего рода разговорном варианте древнееврейского языка того времени. В арамейском и в древнееврейском есть очень похожее выражение, которое представляет собой восклицание со значением «О блаженство... (далее следует существительное в родительном падеже)». Это выражение (ашере на древнееврейском) типично для Ветхого Завета. Так, например, первый псалом начинается на древнееврейском языке так: «О блаженство человека, который не ходит на совет нечестивых» (Пс 1:1). Вот в такой форме Иисус впервые говорил о блаженстве. Его слова — это не просто утверждение, это — восклицание: «О блаженство нищих духом!»

И это крайне важно, потому что из этого следует, что блаженства — не благочестивые надежды на то, что будет; не блестящие, но туманные пророчества некого будущего счастья; это — поздравление христиан с тем, что у них уже есть. Блаженство христиан — это не блаженство, отсроченное до какого-то будущего мира славы; это блаженство, данное им уже здесь и сейчас. Это не нечто такое, во что христианин еще вступит, это то, во что он уже вступил.

Блаженство, правда, обретет свою полноту и завершенность в присутствии Бога, но, тем не менее, это подлинная реальность: его можно вкусить уже здесь и сейчас. Это блаженство, собственно, гласит: «О блаженство быть христианином! О радость следования за Христом! О безмятежное счастье знать Христа — Царя, Господа, Спасителя!» Уже сама форма блаженств — это доказательство радостного трепета и лучезарной радости христианской жизни. В свете этих блаженств невозможно представить себе, чтобы жизнь христианина была мрачной и унылой.

2. Слово блаженны, употребленное во всех блаженствах — особое слово. В греческом это макариос; слово, которым характеризуются прежде всего боги. Христианству присуща Божественная радость.

Значение слова макариос становится понятным из следующего примера. Древние греки всегда называли остров Кипр хе макария (то есть, прилагательное макариос в женском роде), что значит Остров счастливый. Греки считали, что Кипр — такой прекрасный, богатый и плодородный остров, что человеку незачем покидать его, чтобы узнать счастливую жизнь. На этом острове был замечательный климат, цветы, фрукты, деревья, минералы и природные ископаемые.

Словом макариос часто характеризуют затаенную радость, радость безмятежную, интимную, на которую не оказывают никакого влияния все перипетии жизни. Русское слово счастье — однокоренное со словами часть, участь, имеет по словарю Даля значения рок, судьба. Человеческое счастье зависит от случайности, от жизненных перипетий; жизнь и случай могут дать человеку счастье, но могут его и разрушить. Христианское же блаженство — это нечто совершенно интимное, внутреннее, не подверженное никакому влиянию извне. «Радости вашей, — сказал Иисус, — никто не отнимет у вас» (Ин 16:22). Блаженство — это радость, которая пронизывает нас даже через страдания. Ее не могут ни затронуть, ни разрушить ни печаль, ни потеря, ни боль, ни страдания; эта радость сияет нам сквозь слезы и ее не могут отнять ни жизнь, ни смерть.

Мир может обрести радость, но он также может и потерять ее. Поворот в судьбе, болезнь, провал планов, чаяний, даже перемена погоды могут отнять те радости, которые может дать мир. Христианину же, ходящему с Христом и в Его присутствии, дана безмятежная и непреходящая радость.

Величие блаженств заключается в том, что это не тоскливые видения некоей будущей красоты, это даже не золотое обетование некоей будущей славы; это торжествующий возглас блаженства и бесконечной радости, которую ничто в мире отнять не может.

БЛАЖЕНСТВО НИЩИХ (Мф 5:3 (продолжение))

Может показаться очень странным такое начало разговора о счастье: «Блаженны нищие духом». Слово нищие может иметь два значения.

В Библии употреблено слово птохос. В греческом есть два слова со значением нищий. Во-первых, это слово пенес. Пенес — это человек, который должен работать, чтобы прожить. Греки считали, что это слово характеризует человека аутодиаконос, то есть человека, обеспечивающего себя своими руками.

Пенес — это трудящийся человек, у которого нет ничего лишнего; человек не богатый, но и не нуждающийся. Но, как мы видели, в Библии употреблено не слово пенес, а птохос, что означает полную и крайнюю нищету. Оно имеет общий корень со словом птоссейн, которое характеризует нищету, поставившую человека на колени. Как мы уже сказали, человек пенес не имеет ничего лишнего, а человек птохос же вообще ничего не имеет. Блажен человек, впавший в полную и крайнюю нищету. Блажен человек, у которого нет ничего. Как мы также уже видели, все блаженства первоначально были высказаны не по-гречески, а на арамейском. А у иудеев было особое употребление слова нищий. На древнееврейском это они или ебион. Эти слова претерпели в древнееврейском четырехкратное изменение.

1. Первоначально они значили просто нищий.

2. Потом они получили значение не имеет никакого влияния или силы, помощи или престижа, потому что нищий.

3. А потом значение угнетенный и притесняемый людьми, потому что нищий.

4. И, наконец, ими стали определять человека, который, не имея никаких земных благ, уповает полностью на Бога.

Таким образом, в древнееврейском слово нищий употреблялось для характеристики скромного и беспомощного человека, полностью доверившегося Богу. Именно в таком смысле употребляет это слово псалмопевец, когда говорит: «Сей нищий воззвал — и Господь услышал и спас его от всех бед его» (Пс 33:7). В сущности, также справедливо, что такой нищий в псалмах — это дорогой Богу добродетельный человек. «Ибо не навсегда забыт будет нищий» (Пс 9:19). Бог избавляет нищего (Пс 34:10). «По благости Твоей, Боже, Ты готовил необходимое для бедного» (Пс 67:11). «Да судит нищих народа» (Пс 71:4).»Бедного же извлекает из бедствия» (Пс 106:41). «Нищих его насыщу хлебом» (Пс 131:15). Во всех этих случаях нищий — это скромный, беспомощный человек всецело доверившийся Богу.

Теперь возьмем и сложим эти два значения: греческое и арамейское. Птохос характеризует совершенно неимущего человека, у которого нет ничего; ани и ебион характеризуют нищего, скромного и беспомощного человека, уповающего только на Бога. И потому «блаженны нищие духом» значит:

Блажен человек, осознавший свою абсолютную беспомощность и уповающий только на Бога.

В жизнь человека, осознавшего свою полную беспомощность и уверовавшего в Бога, входят две взаимосвязанные стороны. Этот человек совершенно отрешается от материальных вещей, потому что он осознает, что они сами по себе не могут принести счастья; и полностью привязывается к Богу, потому что осознал, что помощь, надежду и силу дать ему может только Бог. Нищий духом — это человек, который осознал, что материальные вещи не значат ничего, а Бог — это все.

Ни в коем случае не следует думать, будто это блаженство возводит нищету в добродетель. Нищета — это не добродетель. Иисус никогда не назвал бы блаженным состояние, когда люди живут в трущобах и испытывают недостаток в пище; когда разрушается здоровье человека, потому что, все действует против него. Такую нищету христианское благовествование призвано устранить. Блаженна же нищета духа, когда человек осознает, что у него полностью отсутствует все необходимое для жизни, и когда он находит помощь и силу в Боге.

Иисус говорит, что таким нищим принадлежит Царствие Небесное. Почему это так? Если возьмем две мольбы из Молитвы Господней и сопоставим их:

Да приидет Царствие Твое;

Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.

то поймем: Царствие Божие — это общество, в котором воля Божья также совершенно воплощена на земле, как на небе. А это значит, что гражданином Царствия Божия может быть лишь тот, кто исполняет волю Божью; а волю Божью мы можем исполнять лишь тогда, когда осознаем полную нашу беспомощность, наше незнание и нашу неспособность совладать с жизнью и всецело доверимся Богу. Повиновение всегда основано на доверии. Царствие Божие принадлежит нищим духом, потому что нищие духом осознали всю полную беспомощность без Бога и научились доверять и повиноваться Ему. Таким образом, первое блаженство гласит:

«О блаженство человека, который осознал свою полную беспомощность и который полностью доверился Богу, потому что только так он может оказать Богу то абсолютное повиновение, которое сделает его гражданином Царствия Небесного!»

БЛАЖЕНСТВО РАЗБИТОГО СЕРДЦА (Мф 5:4)

В связи с этим блаженством нужно прежде всего отметить, что слово плачущие в греческом тексте очень сильное. Это слово со значением самой глубокой скорби, скорби по умершему; это страстное горестное стенание по любимому. В Септуагинте, греческом переводе Ветхого Завета, это слово употреблено для передачи печали Иакова, когда он считал, что Иосиф, сын его, мертв (Быт 37:34). Эту скорбь определяли как печаль, которую нельзя скрыть от людей. Это не только печаль, которая причиняет боль сердцу, это печаль, которая вызывает неудержимые слезы в глазах. И вот это действительно поразительное блаженство.

Блажен человек, скорбящий как по покойнику.

Это блаженство можно понимать трояко.

1. Его можно понимать буквально: блажен тот, кто перенес самую жгучую скорбь, какую только может причинить жизнь. У арабов есть пословица: «Незаходящее солнце обращает землю в пустыню». Земля, над которой постоянно сияет солнце, скоро станет безводной и на ней не сможет расти никакой плод.

Скорбь может причинить нам двоякое действие. Она, как ничто другое, может показать нам подлинную доброту людей; она, как ничто другое, может показать нам сострадание Бога и Его поддержку. В час скорби очень многие люди, как никогда прежде, открывали для себя своих собратьев и своего Бога. Когда все идет хорошо, человек может жить легкомысленно, но когда его настигает скорбь, он обращается к сути вещей, и, если он правильно воспримет скорбь, в его душу войдет новая сила и новая красота.
Версту я шел с Наслаждением —
Оно не перестало говорить всю дорогу,
Но все, что оно говорило,
Не сделало меня мудрей.
Версту я шел со Скорбью,
И она не произнесла ни слова,
Но, что я только не узнал,
Когда Скорбь шла со мной.

2. Некоторые считали, что это блаженство значит:

Блажен тот, кто преисполнен сожаления о горе и страданиях мира сего.

Когда мы обсуждали первое блаженство, мы видели, что всегда хорошо, когда человек отрешается от вещей; но всегда нехорошо, когда человек отрекается от людей. Этот мир был бы намного беднее, если бы не было тех, кто горячо заботится о скорбях и страданиях других людей.

Английский философ и моралист граф Энтони Шефтсбери может быть сделал больше для простых трудящихся и детей, чем любой социальный реформист. Когда-то в детстве, обучаясь в частной школе в Харроу, он встретил на улице похоронную процессию бедняка. Плохонький, похожий на ящик гроб, везли на тачке четверо пьяных мужчин, распевавших при этом непристойные песни, шутившие и острившие. Когда они толкали тачку вверх по холму, ящик-гроб упал с тачки и раскрылся. Некоторые увидели бы в этом шутку, иные просто отвернулись бы с чувством отвращения, иные пожали бы плечами так, как будто это их вовсе не касается. Увидев это, юный Шефтсбери сказал себе: «Когда я вырасту, я позабочусь о том, чтобы такое больше не повторялось». И так он посвятил свою жизнь служению людям.

Христианство — это забота. Поэтому блаженство имеет значение: Блажен человек, горячо заботящийся о страданиях, скорбях и нуждах других людей.

3. Не приходится сомневаться в том, что обе эти мысли присутствуют в этом блаженстве, но его главная идея, несомненно, сводится к следующему: Блажен человек, который очень сожалеет о своих грехах и о своей недостойности.

Как мы уже видели, первое слово вести, принесенной Иисусом, было: «Покайтесь!» Человек не может раскаяться, если не сожалеет о своих грехах. Человек тогда изменяется, когда он сталкивается с тем, что открывает ему глаза на грех и его воздействие на человека.

Вот такое действие производит на нас Распятие. Когда мы смотрим на Распятие, мы вынуждены сказать: «Вот что может сделать грех. Грех может отнять самую прекрасную в мире жизнь и сокрушить ее на Кресте». Одно из величайших предназначений Распятия заключается в том, что оно открывает людям глаза на ужас греха. А когда человек видит грех во всем его ужасе, он не может не испытывать глубокой скорби о нем.

Христианство начинается с чувства греха. Блажен человек, горячо сожалеющий о своем грехе, сердце которого разбито при виде того, что причинил его грех Богу и Иисусу Христу. Блажен человек, который видит Распятие и устрашен при виде опустошения, причиненного грехом. Человек, который пережил это, действительно утешится, ибо такое переживание — это то, что мы называем раскаянием, а Бог никогда не презрит разбитое и сокрушающееся сердце (Пс 50:19). Путь к радости прощения лежит через ужасную скорбь разбитого сердца.

Вот подлинное значение этого блаженства:

«О блаженство человека, чье сердце разбито страданиями мира и своими грехами, потому что из скорби он обретет радость Божию!»

БЛАЖЕНСТВО БОГОБОЯЗНЕННОЙ ЖИЗНИ (Мф 5:5)

Кротость сегодня связывают не только с незлобивостью, но и со смиренностью. В греческом кроткий — праус, один из важнейших этических терминов.

О кротости, праотес, мы многое находим у великого греческого философа Аристотеля, который определял каждую добродетель как среднее между крайностями. С одной стороны он ставил крайний избыток, а с другой — крайний недостаток, а посередине стояла добродетель, золотая середина. Так, например, одна крайность — расточительный, другая крайность — скряга, а посередине — щедрый человек.

Аристотель определяет кротость (праотес), как среднее между оргилотес (чрезмерный гнев), и аоргезия, (чрезмерная незлобивость). Праотес, кротость, как определяет ее Аристотель — это золотая середина между слишком сильным гневом и слишком сильной беззлобностью. И потому один перевод этой благодати может звучать так:

Блажен тот, кто гневается, когда это уместно и никогда не гневается беспричинно.

Если мы спросим, когда можно гневаться и когда нельзя, то мы можем в качестве общего правила сказать, что никогда не нужно сердиться и гневаться из-за оскорблений и обид, причиненных нам лично; христианин не должен сердиться из-за этого, но часто нужно негодовать, когда обиды причинены другим людям. Эгоистический гнев — это всегда грех, а самозабвенный гнев может быть одной из величайших моральных движущих сил в мире.

Но слово праус употребляется в греческом языке еще и в другом смысле. Этим словом обычно характеризуют одомашненное животное, которое научилось понимать словесные команды и ходить в упряжке. Поэтому второй возможный перевод блаженства:

Блажен человек, который контролирует каждое свое желание, каждый порыв, взрыв чувств.

Блажен человек, который полностью владеет собой.

Но эту формулировку следует дополнить. Блажен не столько человек, владеющий собой, потому что человек неспособен на полный самоконтроль; блажен человек, которого совершенно направляет Бог, потому что только в служении Ему обретаем мы совершенную свободу, и в исполнении Его воли — наш мир.

Но мы можем подойти к этому блаженству еще с третьей стороны. Греки всегда противопоставляли праотес, кротость, чувству хупселокардия, что значит высокомерие, горделивость. Праотес — это подлинная скромность, в которой не осталось никакой гордыни.

Человек, у которого нет скромности, не может научиться ничему, потому что первый шаг к учению — осознание своего невежества.

Один из великих римских учителей ораторского искусства Квинтилиан говорил о своих учениках: «Они, несомненно, были бы отличными учениками, если бы не были убеждены в том, что все знают». Никто не может научить человека, который уже все знает. Без скромности не может быть любви, ибо в основе любви лежит чувство своей недостойности. Без скромности не может быть подлинной религии, ибо каждая религия начинается с осознания нашей слабости и нашей потребности в Боге. Человек только тогда достигает подлинной зрелости, когда осознает, что он — создание, а Бог — его Создатель, и что без Бога он не сможет сделать ничего.

Праотес — это скромность, осознание необходимости учиться и необходимости получить прощение. Праотес характеризует единственно подлинное отношение к Богу. И потому вот третий возможный перевод благодати:

Блажен человек достаточно скромный, чтобы осознавать свое невежество, свою слабость и свои собственные нужды.

Кроткие, говорит Иисус, наследуют землю. История показывает, что величия достигали люди, способные управлять своими страстями, порывами и инстинктами. В Книге Чисел сказано о Моисее: «Моисей же был человек кротчайший из всех людей на земле» (Чис 12:3). Моисей не был безвольным и бесхарактерным человеком; он мог быть неистово гневным; но держал свой гнев в узде и отпускал узду в нужное время. Автор Книги Притчей Соломоновых пишет: «Владеющий собой лучше завоевателя города» (Притч 16:32).

Именно отсутствие такого качества погубило Александра Македонского, который во время пьяного дебоша в припадке необузданного гнева набросился с мечом на своего лучшего друга и убил его. Никто не может вести других, пока не совладает с собой; никто не может служить другим, пока не подчинится сам; никто не может управлять другими, пока не научится управлять собой. А человек, полностью подчинившийся руководству Бога, обретет ту кротость, которая действительно позволит ему наследовать мир. Совершенно очевидно, что праус значит намного больше, чем кротость, и что нет такого слова, которым можно было бы его перевести, хотя, может быть, слово мягкий все же подходит более всего. Полный перевод блаженства должен быть таким:

«О блаженство человека, который гневается в нужное время и никогда не гневается беспричинно; который полностью контролирует каждый свой инстинкт, каждый свой порыв и каждую свою страсть, потому что его самого направляет Бог; который достаточно скромен, чтобы осознавать свое незнание и свою собственную слабость, потому что такой человек — царь среди людей!»

БЛАЖЕНСТВО ЖАЖДУЩЕГО ДУХА (Мф 5:6)

Слова не существуют сами по себе; они существуют на фоне и в контексте человеческого опыта и человеческой мысли; и потому значение слова обусловлено жизненным опытом человека, который его употребил. Это в первую очередь справедливо по отношению к данному блаженству. На человека, слышавшего его впервые, оно производило бы совсем иное впечатление, чем на нас.

Все дело в том, что при нынешних условиях жизни лишь немногие знают, что такое настоящий голод или настоящая жажда. В древности же все было иначе. На заработок трудящегося человека нельзя было разбогатеть. Рабочий человек в Палестине ел мясо только раз в неделю; он, как и поденщик, всегда жил на грани голода и голодной смерти.

Еще сложнее было с питьем. Люди не могли повернуть в доме кран и набрать чистой холодной воды. Когда человек находился в дороге, вдруг мог подуть горячий ветер, приносивший песчаную бурю. Ему ничего не оставалось делать, как завернуться с головой в свой шерстяной плащ, повернуться спиной к ветру и ждать, а вихрящийся песок забивался в ноздри и в горло, человек задыхался и его томила страшная жажда. В жизни нынешних европейцев нет ничего подобного.

Голод, о котором идет речь в этом блаженстве — это не тот голод, который можно утолить, перехватив бутерброд; а жажда — это не та жажда, что можно утолить чашкой чая или кофе. Это голод человека, умирающего от голода, из-за полного отсутствия пищи; это жажда, от которой человек умрет, если не напьется.

В таком случае это блаженство представляет собой вопрос и вызов: «Насколько вам нужна добродетель? Жаждете ли вы ее так же, как жаждет пищи умирающий с голоду человек, или как умирающий от жажды хочет воды?» Насколько сильно наше желание добродетели?

У многих есть инстинктивное желание добродетели, но это скорее туманное и неясное желание, нежели острое и сильное, и когда настанет решительный момент, люди неспособны сделать усилие и принести жертвы, которые требует подлинная добродетель. Многие страдают от болезни «отсутствие желания». Мир был бы совсем другим, если бы добродетель была нашим наивысшим желанием.

В основе этого блаженства лежит идея: блажен не тот человек, который стал добродетельным, а тот, кто жаждет добродетель всем своим сердцем. Если бы блаженство ждало только тех, кто достиг добродетели, то блаженных не было бы вообще. Но блаженство обретают те, кто, несмотря на все неудачи и падения, связывают с ним страстную любовь к возвышенному.

Английский писатель Герберт Уэллс сказал где-то: «Человек может быть плохим музыкантом и все же страстно любить музыку». Один известный юрист и судья сказал однажды в разговоре о преступниках, с которыми ему пришлось столкнуться в своей работе, что в каждом человеке есть какая-то неугасимая искра. Добродетель, «неумолимый охотник», всегда преследует человека по пятам. Худший из людей «обречен на своеобразное благородство».

Самое удивительное в человеке это не то, что он грешник, а то, что даже в грехе его преследует добродетель; что, даже погрязнув в болоте, он не может совсем забыть звезды. Царь Давид всегда хотел построить Храм Божий, но так никогда и не смог осуществить свое желание. Ему было отказано в этом, но Бог сказал ему: «Хорошо, что это у тебя лежит на сердце» (3Цар 8:18). В Своем милосердии Бог судит нас не только по нашим делам и достижениям, но также и по нашим мечтам. Даже если человек никогда не достигнет добродетели, даже если он до конца дней своих будет испытывать чувство голода или жажды по добродетели, ему не отказано в блаженстве.

В этом блаженстве есть еще один интересный пункт, который отчетливо виден только в греческом тексте. В греческом языке глаголы, выражающие голод и жажду, требуют после себя родительного падежа. В греческом это родительный падеж части. Идея заключается в следующем. Грек говорил: «Я алчу хлеба». Он хотел немного хлеба, какую-то его часть, а не весь каравай. Грек говорил: «Я жажду воды». Он хотел немного воды; он хотел испить воды, а не взять весь кувшин.

Но в данном блаженстве, в отличие от всех норм, правда стоит не в родительном, а в винительном падеже. Ну, а когда в греческом глаголы голодать и жаждать вместо родительного стоит винительный падеж, то это значит, что человек алчет и жаждет все. Сказать: «Я хочу хлеб», значит потребовать весь хлеб. Сказать: «Я хочу воду», значит что я хочу весь кувшин. И потому правильный будет такой перевод:

Блаженны те, кто алчет и жаждет всю правду, полную правду.

А вот этого люди хотят редко. Они довольствуются частью правды. Человек, например, может быть хорошим человеком в том смысле, что сколько бы и как бы ни искали, в нем нельзя найти моральных недостатков. Его честность, нравственность и почтенность не подвергаются сомнению; но вполне может быть, что никто не мог бы прийти к нему и выплакать на его груди свою печаль. Он содрогнулся бы, если бы кто-нибудь захотел сделать это. Существует добродетель, которая сочетается с жестокостью, со склонностью осуждать, с отсутствием сочувствия. Но это не полная добродетель.

Иной человек может быть полон всевозможных недостатков; он может пить, играть в азартные игры и выходить из себя; и в то же время, когда у кого-нибудь неприятности или большие заботы, он отдаст последнюю копейку из своего кармана и последнюю рубашку со своего тела. Но и это тоже неполная добродетель.

Это блаженство говорит нам, что нельзя довольствоваться частичной добродетелью. Блажен человек, алчущий и жаждущий полной, совершенной добродетели. Мало одной холодной незапятнанности или разбавленной недостатками сердечности.

Таким образом, перевод четвертого блаженства может быть таким:

«О блаженство человека, жаждущего полной правды, как алчет пищи умирающий с голода, а погибающий от жажды жаждет воды, ибо такой человек получит подлинное удовлетворение».

БЛАЖЕНСТВО СОВЕРШЕННОГО СОЧУВСТВИЯ (Мф 5:7)

Этот принцип проходит через весь Новый Завет. Евангелие настаивает на том, что для того, чтобы получить прощение, мы должны прощать сами. Как выразился Иаков: «Ибо суд без милости не оказавшему милости» (Иак 2:13). Иисус заканчивает рассказ о немилосердном заимодавце предостережением: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его» (Мф 18:35). В «Отче наш» есть два стиха, которые объясняют и подчеркивают мольбу: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». «Ибо, если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф 6:12,14−15). Новый Завет учит: милосердный обретет милосердие.

Но в этом блаженстве заключен больший смысл. Наше прилагательное милостивый — это перевод греческого элеемон. Но, как мы уже неоднократно видели, греческий текст Нового Завета восходит к оригинальному древнееврейскому или арамейскому. Милость — это в древнееврейском хесед, а это слово непереводимо. Оно значит не только сочувствовать человеку в обычном смысле этого слова; оно не значит просто сочувствовать попавшему в тяжелое положение человеку. Хесед, милость означает способность настолько войти в положение другого человека, чтобы видеть мир его глазами, обдумывать проблемы его умом, и чувствовать его чувствами.

Это много больше, чем эмоциональный приступ жалости; такая милость требует сознательных усилий ума и воли. Это слово означает не сочувствие, данное, так сказать, извне, а сознательное отождествление себя с другим человеком настолько, чтобы видеть и чувствовать мир таким, каким видит и чувствует его он. Это сочувствие в буквальном смысле слова. Сочувствие, симпатия произведено от двух греческих слов: син — вместе с, и пасхейн — переживать или страдать. Сочувствие значит ощущать мир вместе с другим человеком, в буквальном смысле слова пройти через то, что прошел он.

А вот именно этого многие даже и не пытаются делать. Большинство людей настолько заняты своими чувствами, что им нет дела до чувств кого-либо еще. Если они сожалеют о ком-то, то делают это, так сказать, извне; они не делают никаких сознательных усилий, чтобы войти в ум и сердце человека настолько, чтобы видеть и чувствовать мир так, как его видит и чувствует он.

Если бы мы делали такие сознательные усилия, и если бы мы достигли такого отождествления себя с другими людьми, мир, несомненно, очень изменился бы.

1. Это уберегло бы нас от ложной доброты. В Новом Завете есть замечательный пример равнодушной и неуместной доброты. Это история посещения Иисусом дома Марфы и Марии в Вифании (Лк 10:38−44). Когда Иисус пришел в дом Марфы и Марии, до Распятия оставались считанные дни. Иисусу хотелось только отдохнуть в это короткое время, и отойти от страшных напряжений жизни.

Марфа любила Иисуса. Он был ее самым почетным гостем, и, потому что она любила Иисуса, она хотела приготовить самую лучшую пищу, какую можно было собрать в доме. Она суетилась и ходила туда-сюда, гремела посудой и звенела кастрюлями; а каждое такое мгновение было мукой для напряженных нервов Иисуса. Он хотел только покоя.

Марфа старалась проявить свою доброту, но она едва ли могла поступить более жестоко, даже если бы сделала это сознательно. А Мария поняла, что Иисус жаждал только покоя. Так и мы часто, когда хотим быть добрыми, проявляем эту доброту по-своему, а человек должен довольствоваться, нравится ему это или нет. Наша доброта будет вдвойне доброй и мы будем избавлены от непреднамеренной недоброжелательности, если мы постараемся вжиться в этого человека.

2. Это намного упростило бы нам прощение и проявление терпимости. Мы часто забываем один принцип: мысли и действия человека всегда чем-то обусловлены, и, если бы мы знали эти причины, нам было бы намного проще понять, сочувствовать и простить. Если человек думает, нам кажется, ошибочно, то он, возможно, пережил нечто или унаследовал определенные качества, которые и заставляют его так думать. Человек, ведущий себя раздражительно или невежливо, по-видимому, обеспокоен чем-то или попросту страдает. Если человек плохо обращается с нами, то это может быть потому, что он ошибается.

Подлинная французская пословица гласит: «Знать все — значит простить все», но мы никогда не будем знать всего до тех пор, пока не сделаем сознательных усилий вжиться в ум и в душу другого человека.

3. Разве, в конечном счете, это не то же, что Бог сделал в Иисусе Христе? В Иисусе Христе Бог в самом буквальном смысле вошел в нашу человеческую природу. Он пришел как человек; Он пришел, смотря на мир и на вещи нашими человеческими глазами, обдумывая вещи нашим человеческим умом. Бог знает, что такое жизнь, потому что Бог вошел прямо в жизнь.

Английская королева Виктория была близким другом Таллоха, настоятеля Сент-Эндрюса, и его жены. Но вот умер принц Альберт, муж королевы Виктории, и она осталась одна. В то же время умер настоятель Сент-Эндрюса и госпожа Таллох осталась одна. Королева Виктория пришла без всякого предварительного уведомления навестить госпожу Таллох и нашла ее отдыхающей на кушетке в своей комнате. Когда объявили о прибытии королевы, госпожа Таллох попыталась быстренько вскочить с кушетки и сделать реверанс. Королева же подошла к ней и сказала: «Дорогая, не вставай. Сегодня я пришла к тебе не как королева к своей подданной, а как женщина, потерявшая мужа, к той, которая имеет такую же участь».

Так поступил Бог. Он пришел к людям не как далекий, бесстрастный, обособленный и величественный Бог, а как человек. Явление Бога в Иисусе Христе — это высшее проявление милости, хесед.

Лишь те, кто проявляют такую милость, обретут ее. Это справедливо по отношению к людям, ибо великая истина жизни заключается в том, что в других людях мы видим свое отражение. Если мы ведем себя бесстрастно и незаинтересованно, они поведут себя бесстрастно и незаинтересованно с нами. Если же они видят, что нас заботят их проблемы, их сердца ответят нам заботой. И это в высшей степени справедливо по отношению к Богу, потому что человек, проявивший милость, становится подобным Богу. И потому перевод пятого блаженства может звучать так:

«О блаженство человека, который может вжиться в участь других людей настолько, что может видеть мир их глазами, мыслить их мыслями, чувствовать их чувствами, ибо тогда он увидит, что другие отвечают ему тем же, и поймет, что так же поступил Бог в Иисусе Христе!»

БЛАЖЕНСТВО ЧИСТОГО СЕРДЦА (Мф 5:8)

Это блаженство требует от человека остановиться, подумать, изучить себя.

Чистое в греческом которое. Оно имеет несколько значений, каждое из которых расширяет значение этого блаженства для христианской жизни.

1. Первоначально которое значило просто чистый и могло употребляться, например, по отношению к выстиранной одежде.

2. Оно обычно употреблялось по отношению к зерну, провеянному, просеянному и очищенному от мякины. Равным образом употреблялось оно по отношению к армии, очищенной от всех недовольных, трусливых, нежелающих или неспособных солдат и состоящей лишь из первоклассно сражающихся бойцов.

3. Катарос часто употребляется вместе с другим греческим прилагательным акератос. Акератос может употребляться по отношению к неразбавленному молоку или вину, или металлу, чистому от всяких примесей.

Таким образом, в основе катарос лежит значение несмешанный, чистый, беспримесный. Вот почему это блаженство ставит столь высокие требования. Его можно перевести так:

Блажен человек, у которого всегда только чистые мотивы, потому что такой человек увидит Бога.

Ведь мы очень редко совершаем даже самые прекрасные поступки из совершенно чистых побуждений. Даже дающий щедро и свободно на доброе дело человек может испытывать в глубине сердца чувство самоудовлетворения, наслаждения от похвал, благодарностей и уважения, которые его ожидают. Делая что-либо прекрасное, требующее от нас жертвы, вполне может быть, что в глубине души мы ожидаем, что люди будут видеть в нас героев или мучеников. Даже священник в своих самых искренних действиях не совсем свободен от опасности чувствовать самоудовлетворение от хорошо произнесенной проповеди. Однажды сказали английскому писателю-пуританину Джону Буньяну, что он произнес хорошую проповедь, на что он ответил: «Дьявол уже сказал мне об этом, когда я сходил с кафедры».

Это блаженство требует от нас самого тщательного самоанализа. Выполняем мы работу из побуждений служить людям или ради платы? Служим мы бескорыстно или ради славы? Работаем мы в Церкви во имя Христа или ради своего престижа? Ходим мы в церковь в стремлении встретить Бога или выполняя обычный долг? Являются наши молитвы и библейские чтения искренним желанием ходить пред Богом или же просто это дает нам приятное чувство превосходства? Основана наша вера на глубоком сознании, что в нашем сердце должно быть место Богу, или же она лишь питает и утешает сознание нашего благочестия? Анализ чувств может вызвать, чаще всего, лишь неприятное и постыдное состояние, ибо лишь немногое в этом мире даже лучшие люди делают что-либо с совершенно чистыми мыслями.

Иисус говорит далее, что лишь чистые сердцем узрят Бога. Жизнь ясно показала, что мы видим лишь то, что способны видеть, и это справедливо не только в физическом, но и в любом другом смысле.

Когда простой человек выходит в лунную ночь, он видит лишь массу светящихся точек на небе: он видит то, что он способен видеть. Но астроном сможет на том же небе назвать все звезды и все планеты и будет чувствовать себя среди них, как среди своих друзей; а для мореплавателя это же небо послужит средством, которое приведет его судно через безбрежное море, в котором нет никаких дорожных знаков, в нужный порт. Простой человек видит за заборами вдоль сельской дороги лишь сорняки и дикие цветы и травы, а опытный ботаник видит конкретные растения. Он может назвать их и указать, для чего они служат; он даже может увидеть в этих растениях нечто бесконечно ценное и редкое, потому что он способен видеть.

Если поместить двух человек в комнату со старинными картинами, то один не сможет отличить шедевр старинного мастера от мазни, тогда как специалист и критик может увидеть бесценную картину в собрании, которое другие посчитали хламом.

Иные люди с развращенным умом могут во всем увидеть объект для непристойных замечаний и шуток.

Итак, Иисус говорит, что лишь чистое сердце увидит Бога. Каждый должен помнить, что точно так же, как по благодати Божьей мы очищаем наши сердца и готовимся к тому, чтобы однажды увидеть Его, так и человеческая похоть пятнает наши сердца и делает нас неспособными увидеть Его. Таким образом, шестое блаженство может звучать так:

«О блаженство человека, мотивы которого абсолютно чисты, потому что такой человек однажды сможет увидеть Бога!»

БЛАЖЕНСТВО СОЕДИНЕНИЯ ЛЮДЕЙ ВМЕСТЕ (Мф 5:9)

Изучение этого блаженства мы можем начать с выяснения некоторых проблем значения.

1. Во-первых, слово мир. В греческом это эйрене, а в древнееврейском шалом. В древнееврейском мир никогда не значит просто отсутствие неприятностей и волнений; он всегда значит все то, что способствует высшему благу человека. Когда на востоке один человек говорит другому «селям» — что значит то же самое — он не только желает человеку, чтобы у него не было никаких неприятностей, а он желает ему действительно всего хорошего. В Библии мир значит не только отсутствие неприятностей; это значит наслаждаться всем добрым.

2. Во-вторых, надо особо указать, что же выражает это блаженство. Блаженны миротворцы, а не обязательно миролюбивые. Человек часто неправильно проявляет свое миролюбие, способствуя больше возникновению неприятностей, чем мира. Мы можем, например, позволить все более и более развиваться угрожающему положению, заявляя в свое оправдание, что ради сохранения мира не нужно ничего делать. Многие полагают, что любят мир, тогда как сами нагромождают проблемы для будущего, отказываясь смотреть в лицо обстоятельствам. Библия считает блаженным не тот мир, что является результатом ухода от проблем, а тот, что является результатом оценки действительности и ее проблем, их решения и преодоления. Это блаженство требует не пассивного принятия проблем из страха перед трудностями, которые могут возникнуть в связи с ними; оно требует активного преодоления проблем и миротворчества даже в том случае, когда путь к миру лежит в борьбе.

3. В русской Библии как и в греческом тексте сказано, что миротворцы будут названы сынами Божиими. Это типично древнееврейское выражение. В древнееврейском не очень много прилагательных, и потому в нем часто употребляется не прилагательное, а выражение сын родительный падеж: абстрактного существительного. И потому человек может быть назван сын мира вместо мирный (миролюбивый) человек. Так, имя Варнава значит сын утешения, а не утешающий человек. Это блаженство звучит так: блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Это значит вот что: блаженны миротворцы, потому что они будут делать Божественное дело. Человек, творящий мир, делает то же самое, что делает и творящий мир Бог (Рим 15:33; 2Кор 13:11; 1Фес 5:23; Евр 13:20).

Смысл этого блаженства искали по трем главным направлениям.

1. Было высказано предположение, что, коль скоро слово шалом значит все, что способствует высшему благу человека, то это блаженство значит: блаженны те, кто делают мир лучше для жизни людей. Американский президент Авраам Линкольн сказал однажды: «Когда бы я ни умер, мне хотелось бы, чтобы обо мне сказали, что я всегда вырывал сорняки и сажал на их место цветы, если я считал, что там могут расти цветы». Таким образом, это блаженство тех, кто поднял мир на ступеньку выше.

2. Многие богословы ранней Церкви понимали это блаженство в чисто духовном смысле и считали, что оно имеет такое значение: блажен человек, установивший мир в своем сердце и в своей душе. В каждом из нас идет внутренняя борьба между добром и злом и нас всегда тянет сразу в две стороны. Каждый человек представляет ходячую гражданскую войну. Счастлив человек, добившийся внутреннего мира, в котором прекратилась внутренняя борьба и который отдал свое сердце Богу.

3. Слово мир имеет еще одно значение. Над этим значением любили рассуждать раввины и Иисус почти наверняка имел в виду именно это значение. Раввины считали, что высшая цель, которую может достичь человек, это установить правильные отношения между людьми. Вот это-то и имеет здесь в виду Иисус.

Некоторые люди всегда являются очагом неприятностей, обид и раздоров. Они либо сами бывают вовлечены в споры, либо являются причиной споров между другими. Они являются нарушителями спокойствия. Такие люди бывают почти в каждой общине и в каждой церкви, и они служат дьяволу. С другой стороны, слава Богу, есть люди, в присутствии которых обида вообще не может существовать; люди, которые наводят мосты между враждующими, залечивают разрывы и могут утешать в горе. Такие люди делают Божье дело, ибо великая цель Божья заключается в том, чтобы установить мир между людьми и Им, а также между человеком и человеком. Человек, разъединяющий людей, служит сатане, а человек, объединяющий людей, выполняет Божье дело. И потому это блаженство гласит:

«О блаженство тех, кто создает правильные отношения между людьми, ибо они делают Божье дело!»

БЛАЖЕНСТВО МУЧЕНИКА ЗА ХРИСТА (Мф 5:10−12)

К выдающимся качествам Иисуса относится и Его абсолютная честность. Он никогда не оставлял людей в неведении относительно того, что их ждет, если они решат последовать за Ним. Ему было ясно, что Он пришел «не для того, чтобы сделать жизнь легкой, а сделать людей великими».

Нам трудно представить себе, что пришлось пережить первым христианам. Со всех сторон их ждали неприятности и опасности.

1. Принятие христианства грозило увольнением с работы. Предположим, что человек был каменщиком. Кажется, что это совершенно безобидная профессия. Но, предположим, хозяин получил заказ на строительство храма одному из языческих богов. Что оставалось делать христианину? Допустим, что человек был портным, и его хозяин получил заказ на пошив одежд для языческих священников. Что оставалось ему делать? В сложившейся в то время ситуации ранние христиане едва могли найти работу, которая не приводила их деловые интересы в противоречие с их верностью Иисусу Христу.

У Церкви не было никаких сомнений относительно того, в чем заключается долг человека. Спустя более ста лет к христианскому богослову и писателю Тертуллиану пришел человек с такой же проблемой. Он говорил о своих деловых затруднениях и закончил: «Что мне остается делать? Я должен жить!» «Должны ли вы?» — спросил Тертуллиан. Если приходилось выбирать между верностью Христу и жизненным благополучием, настоящий христианин всегда, не колеблясь, выбирал верность.

2. Принятие христианства, несомненно, делало невыносимой их жизнь в обществе. В древности большинство праздников проводилось в храмах языческих богов. Лишь при немногих жертвоприношениях на алтаре сжигались все принесенное в жертву животное. Бывало, что в качестве символической жертвы сжигались лишь несколько волосков с головы животного. Часть мяса получали жрецы, а часть возвращалась жертвующему, и с нею он устраивал пир для своих друзей и родственников. Чаще всего поклонялись и приносили жертвы богу Серапису. Приглашения на пир звучали примерно так:

«Я приглашаю тебя обедать со мной за столом господа нашего Сераписа».

А разве мог христианин принимать участие в пире, устроенном в храме языческого бога? Даже обычная еда в обычном доме начиналась с возлияния, с чаши вина выпивавшейся в честь богов. Это было подобно молитве перед едой. Разве мог христианин участвовать в подобном языческом поклонении? На этот счет у христиан были ясные убеждения. Христианин скорее порвет со своими друзьями, нежели одобрит подобные вещи своим присутствием. Если человек хотел быть христианином, он должен был считаться с тем, что останется в одиночестве.

3. Но хуже всего было то, что принятие христианства могло разрушить их семейную жизнь. Очень часто один член семьи принимал христианство, а другой — нет. Так, например, жена становилась христианкой, а муж оставался язычником. Сын или дочь могли принять христианство, а остальные члены семьи — нет. Это немедленно приводило к расколу в семье. Очень часто перед человеком принявшим Христа, навсегда закрывались двери его дома.

Христианство часто приносило с собой не мир, а меч, который разрубал семьи надвое. Складывалась ситуация, когда человек буквально любил Христа больше, чем отца или мать, жену, брата или сестру. В те дни христианство часто влекло за собой для человека выбор между ближайшими родственниками и Иисусом Христом.

Более того, наказания и казни, которые грозили христианам, невозможно описать. Весь мир знает о христианах, которых бросали на растерзание диким зверям или сжигали на кострах, но это была легкая смерть. Император Нерон приказывал измазать христиан в смоле и поджигать, используя их в качестве живых факелов для освещения своих садов. Он приказывал зашивать их в шкуры диких зверей и натравливал на них своих собак. Христиан терзали на дыбе, их рвали клещами, лили на них расплавленный свинец, прикладывали к самым чувствительным органам раскаленные докрасна медные пластины. Им вырывали глаза, отрубали части тела и жарили у них на глазах. Им жгли руки и ноги, обливая их тело холодной водой, чтобы продлить их агонию. Об этом страшно думать, но ведь ко всему этому должен был быть готов человек, если он посвящал себя Христу.

Мы можем спросить, почему римляне так преследовали христиан? Кажется совершенно невероятным, что человек, ведущий христианский образ жизни, становится жертвой преследования и смерти. На это было две причины.

1. О христианах распространяли всяческую клевету, причем немалая доля ответственности за эту клевету ложилась на иудеев, а) Христиан обвиняли в людоедстве. Слова Тайной Вечери, «сие есть Тело Мое» и «сие есть Кровь Моя нового завета», были извращены и обращены в рассказ о том, что христиане приносили в жертву младенца и поедали его мясо, б) Христиан обвиняли в безнравственности и говорили, что их собрания — это оргии похоти. Еженедельное собрание христиан называлось агапе, пир любви, и смысл этого названия был страшно извращен. Христиане приветствовали друг друга поцелуем мира, и этот поцелуй мира тоже использовали для фабрикации клеветнических обвинений, в) Христиан обвиняли в поджигательстве. Христиане действительно говорили о приближающемся конце мира и облекали свою весть в апокалиптические картины, говоря, что мир погибнет в пламени. А клеветники брали эти слова и извращали их смысл, обращая их в угрозу политического и революционного пожара, г) Христиан обвиняли в том, что они разрушают семейные отношения. Как мы уже видели, христианство действительно раскалывало семьи, и потому христианство представляли как нечто, разделяющее мужа с семьей и разрушающее домашний очаг. Злобно настроенные люди всегда были готовы изобретать все новую и новую клевету.

2. Но, в действительности, у этих гонений были политические мотивы. Представим себе тогдашнее положение. Римская империя охватывала почти весь известный тогда мир, от Британских островов до реки Евфрат, и от Германии до Северной Африки. Как можно было превратить эту массу народов в одну нацию? Что взять за основу для объединения? Сначала, за основу взяли поклонение богине Роме, покровительница города Рима. Народы провинций были рады поклоняться этой богине, потому что Рим дал им мир и хорошее управление, гражданский порядок и юриспруденцию. Дороги были очищены от разбойников, а моря — от пиратов; деспотов и тиранов заменили римское право и римский суд. Житель провинции был рад приносить жертву богине империи, сделавшей для него столько добра.

Но это поклонение богине Роме получило дальнейшее развитие. Один человек — император — воплощал в себе империю. Его можно было представить себе как воплощение Ромы; и, в конце концов, на императора стали смотреть как на бога, воздавая божественные почести и строя храмы. Такое поклонение не было навязано римским правительством; с самого начала оно делало всё, чтобы удержать людей от этого. Император Клавдий говорил, что протестует против того, чтобы человеческому существу воздавались божественные почести. Но со временем римское правительство увидело в культе императора единственную возможность к объединению огромной римской империи. Он был тем центром, вокруг которого могли объединиться все. И, потому, со временем поклонение римскому императору стало из добровольного обязательным. Раз в год человек должен был прийти и сжечь щепотку фимиама перед божеством цезаря и сказать: «Цезарь — господь». А вот именно это и отказывались делать христиане. Для них Господом был Иисус, и они не могли отдать титул, принадлежавший Иисусу Христу, какому-либо человеку.

Сразу видно, что культ цезаря был скорее всего лишь испытанием политической лояльности граждан. Человек, сжегший свою щепотку фимиама, получал удостоверение, либеллус, в подтверждение того, что он выполнил это, а потом мог идти и поклоняться любому другому богу, почитание которого не противоречило общественному порядку и общепринятым правилам приличия. А христиане отказывались подчиниться этим правилам. Когда их ставили перед выбором «цезарь или Христос», они бескомпромиссно выбирали Христа. И в результате христианин становился вне закона, независимо от того, каким бы прекрасным человеком или гражданином он ни был. Рим не мог допустить, чтобы в огромной империи были гнезда ненадежных и неверных граждан, а именно так смотрели римские власти на христианские общины.

Единственным преступлением христиан было то, что они ставили Христа выше цезаря; и за эту высшую верность они умирали тысячами и шли на муки ради Иисуса Христа.

БЛАЖЕНСТВО ПУТИ, ОБАГРЕННОГО КРОВЬЮ (Мф 5:10−12 (продолжение))

Когда мы узнаем, как нарастали гонения против христиан, мы начинаем видеть славу пути мучеников. Может показаться странным, когда кто-то говорит о блаженстве преследуемых; но тот, кто способен видеть дальше сиюминутного и понимать величие связанных с этим идей, должен был увидеть славу обагренного кровью пути, по которому шли христиане.

1. Страдать от гонений — значит получить возможность доказать свою верность Иисусу Христу. Одним из широко известных мучеников был Поликарп, престарелый епископ Смирны. Толпа выволокла его на суд римского магистрата, где он был поставлен перед неизбежным выбором: принести жертву божеству цезаря или умереть. «Вот уж восемьдесят шесть лет, — последовал бессмертный ответ, — как я служу Христу, и Он не сделал мне никакого зла. Как же я посмею злословить моего Царя и Спасителя, чтобы спасти себя?» И они отправили его на костер, а он произнес последнюю молитву: «Господи, всемогущий Боже, Отец Твоего возлюбленного и благословенного Сына, Иисуса Христа, через Которого мы получили совершенное знание Тебя... Благословляю Тебя, за то, что Ты удостоил меня этого дня и часа». Здесь он получил высшую возможность доказать свою верность Иисусу Христу.

Многие из нас за всю свою жизнь ничем по настоящему не пожертвовали ради Иисуса Христа.

2. Страдать от гонений, это значит, по выражению Самого Иисуса, идти по пути, которым шли пророки, святые и мученики. Страдать за правое дело, значит участвовать в великом деле.

3. Быть гонимым — значит быть участником великого события. Присутствовать при великом событии, там, где совершается нечто решающее, или то, что останется в памяти людей — это глубоко волнующий момент для каждого человека. Еще глубже волнует его даже незначительное участие в самом событии.

Когда человек призван пострадать за свою христианскую веру — это всегда решающий момент в его жизни; это столкновение мирского с Христом; это один из моментов драмы вечности. Страдать за Христа — это не наказание, а слава. «Радуйтесь и веселитесь», — говорит Иисус. Веселитесь происходит от греческого агаллиасфай, которое, в свою очередь, произведено от двух греческих слов со значением высоко подпрыгнуть, подпрыгнуть от радости.

4. Страдать от гонений — это значит облегчить путь тем, кто следует позади. Ныне мы наслаждаемся блаженством свободы, потому что в прошлом люди были готовы платить за нее кровью, потом и слезами. Они облегчили дело нам, и мы, твердо и стойко свидетельствуя о Христе, можем облегчить дело тем, кто идет за нами.

Человек, ведущий битву за Христа, всегда облегчает дело тем, кто идет за ним. Им придется вести уже на одну битву меньше.

5. Кроме того, люди гонимые не остаются в одиночестве. Те, кто из-за своих принципов испытал материальный ущерб, потерял друзей, пострадал от клеветы, не останется в одиночестве. Христос стоит к нему тогда ближе, чем когда-либо.

В Книге пророка Даниила есть рассказ о том, как Седрах, Мисах и Авденаго были брошены в раскаленную печь, потому что они отказались отступиться от своей верности Богу. Придворные царя наблюдали за этим. «Разве мы не бросили трех мужчин связанных в печь», — спрашивали они. Но потом раздался удивленный ответ: «Я вижу четырех мужчин, не связанных, расхаживающих в огне, и им не причинено никакого вреда; а четвертый похож на сына Божия» (Дан 3:19−25).

Страдание за веру — это путь к самому близкому общению с Христом.

Почему же это гонение неизбежно? Оно неизбежно потому, что Церковь, если это подлинная Церковь, должна быть совестью народа и общества. Церковь должна хвалить добро и клеймить зло — а потому люди всегда попытаются заглушить мучительный голос совести. Обычно христианин не обязан искать ошибки, критиковать и осуждать, но вполне возможно, что каждый его поступок является немым осуждением неправедного образа жизни других, и тогда он не избежит их ненависти.

Наша верность христианской вере не всегда влечет за собой смерть, но человека, настаивающего на своем добром имени христианина, ждут оскорбления; а человека, проявляющего христианскую любовь и христианское всепрощение — насмешки. Настоящие гонения могут обрушиться на христианина, старающегося добросовестно выполнять свою работу. Иисусу Христу и сегодня нужны свидетели; Ему нужны не только люди, готовые умереть ради Него, но и люди, готовые жить ради Него. И сегодня христиане должны бороться, и сегодня они могут обрести славу.

СОЛЬ ЗЕМЛИ (Мф 5:13)

В этих словах Иисус дал людям выражение, ставшее самой высокой оценкой, которую может заслужить человек. Желая подчеркнуть большие достоинства человека и приносимую им большую пользу, мы говорим: «Такие люди — соль земли».

В древности соль стоила очень дорого. Древние греки называли соль божественной (феион). У римлян была поговорка: «Нет ничего полезнее солнца и соли». В эпоху Иисуса люди выделяли три особые качества соли.

1. Соль связывали с чистотой. Римляне говорили, что соль — самая чистая вещь в мире, потому что она является продуктом двух самых чистых вещей — солнца и моря. Соль служила в качестве одного из простейших жертвоприношений богам, и иудеи всегда приносили жертвы с солью. Таким образом, если христианин — соль земли, то он должен быть образом чистоты. Мир, в котором мы живем, все время снижает свои требования к человеку. Мерило честности, мерило отношения человека к своей работе, мерило сознательности, нравственные нормы — постепенно и постоянно падают. Христианин должен стоять за абсолютную чистоту в своей речи, в своем поведении, даже в своих мыслях. Один писатель написал книгу о человеке, «который делает очень вероятным самое хорошее». Христианин никогда не может отойти от норм абсолютной честности; христианин не может легкомысленно позволить себе снижение норм нравственности в мире, где улицы больших городов полны всяческих соблазнов. Христианин не должен позволять себе непристойных шуток, которые часто составляют добрую половину разговора. Христианин не может удалиться от всего мирского, но он должен, как сказал Иаков, «хранить себя неоскверненным от мира» (Иак 1:27).

2. В древности соль широко применялась для предотвращения гниения, для консервирования продуктов. Очень интересно выразился греческий историк Плутарх. Он говорит, что мясо — это мертвое тело и часть мертвого тела, и, если его оставить просто лежать, оно испортится, а соль консервирует его и сохраняет в свежем виде и потому подобна новой душе, помещенной в мертвое тело.

Таким образом, соль предохраняет от порчи и разложения. Для того, чтобы быть солью земли, христианин должен оказывать на жизнь плодотворное, освежающее влияние.

Всем известно, что в присутствии одних людей легко быть хорошими, а в компании других легко ослабить свои требования. В присутствии одних люди всегда готовы рассказать грязную историю, но и в голову не придет рассказать эту историю другим людям. Христианин должен быть очищающим элементом общества и предохранять от порчи компанию, в которой он бывает; в его присутствии не должно быть места порче, и он должен содействовать другим быть примером.

3. Но самое главное в соли это то, что она придает пище вкус. Пища без соли — это ужасно безвкусная и даже тошнотворная вещь. Христианство для жизни, это то же, что соль для пищи. Христианство придает жизни вкус. Трагедия заключается в том, что люди так часто видят в христианстве нечто совершенно противоположное: они считают, что христианство мешает в жизни.

Американский судья Оливер Уэнделл Холмс (1809−1894 гг.) заявил однажды: «Я бы мог принять священнический сан, если бы некоторые знакомые мне священники не выглядели, как владельцы похоронного бюро, и не действовали бы соответственно». Английский писатель Роберт Льюис Стивенсон записал в своем дневнике: «Сегодня я был в церкви и у меня не осталось чувства подавленности».

Люди должны вновь открыть для себя утерянный блеск христианской веры. В раздираемом мире христианин должен оставаться спокойным. В подавленном, унылом мире христианин должен быть жизнерадостным. Христианина всегда должно окружать сияние, а он часто одевается как плакальщик на похоронах. Где бы христианин ни был, он как соль земли, он должен излучать радость.

Иисус говорит далее, что, если соль потеряет свою силу, она пригодна лишь для того, чтобы выбросить ее вон на попрание людям. Это трудно понять, потому что соль не теряет своего вкуса и солености. В книге «Иисус Палестинский» И. Бишоп приводит очень правдоподобное объяснение. В Палестине печь обычно выносится наружу и строится из камня на фундаменте из черепицы. В таких печах, «чтобы сохранить тепло, под черепичным фундаментом закладывают толстый слой соли. Через некоторое время соль теряет свои качества. Черепицу поднимают, соль убирают и бросают на дорогу... Она утеряла свою способность обогревать черепицу и ее выбрасывают». Очень может быть, что именно это и имеется здесь в виду.

Но, что бы не скрывалось за этой картиной, в ней есть один важный пункт, который вновь и вновь подчеркивается в Новом Завете: бесполезность влечет за собой беду. Если христианин не выполнил той задачи, для которой он был предназначен как христианин, его ждет несчастье и гибель. Мы должны быть солью земли, и если мы не придаем жизни чистоту, силу и белизну, которые мы должны в нее внести, мы наводим на себя несчастье.

Следует еще отметить, что в ранней Церкви этот текст использовали очень странным образом. В синагогах у иудеев был такой обычай: если иудей становился отступником, а потом снова обращался к своей вере, то для того, чтобы его вновь принять в синагогу, он должен был в раскаянии лежать поперек дверей синагоги, чтобы люди при входе в синагогу попирали его ногами. В некоторых местах христианская Церковь переняла этот обычай, и христианин, отлученный раз от церкви должен был, прежде чем его примут снова, лежать у дверей церкви и говорить: «Попирайте меня, потому что я — соль, потерявшая свою силу».

СВЕТ МИРА (Мф 5:14−15)

Можно сказать, что это величайшая оценка, когда-либо выданная христианину, потому что здесь Иисус называет христиан тем же, чем был Он, ибо Он Сам говорил: «Доколе Я в мире, Я свет миру» (Ин 9:5). Призывая Своих последователей быть светом миру, Иисус требовал от них, чтобы они были подобны Ему.

Говоря это, Иисус употребил хорошо знакомое иудеям выражение. Иудеи сами говорили об Иерусалиме как о «свете язычникам». И вот смысл, который иудеи вкладывали в это выражение, дает нам ключ к тому, чтобы понять слова Иисуса.

Иудеи были совершенно уверены в том, что ни один человек не зажег сам своего огоня. Иерусалим действительно был светом язычникам, но «Бог зажег светильник Израиля». Свет, которым светил Божий народ или человек, был заимствованным светом. Так же и христианин. Иисус не требует от нас, чтобы мы создавали свой свет. Мы должны светить Его отраженным светом. Сияние, исходящее от христианина, — идет от того, что Иисус присутствует в его сердце. Мы часто говорим о сияющей невесте, а это сияние идет от любви, которая родилась в ее сердце.

Что имел в виду Иисус, говоря, что христианин должен быть светом миру?

1. Свет — это прежде всего то, что можно видеть. В домах в Палестине было только одно круглое окно, диаметром около полуметра, и потому в них было темно. Лампы были похожи на наполненные маслом плошки, в которых плавал фитиль. В то время, когда не было спичек, было не так просто зажечь светильник. Обычно светильник стоял на подставке, выполненной в форме ветки дерева. Когда же люди выходили из дома, они снимали лампу и ставили ее под глиняный кувшин. Свет лампы должен быть виден. Таким образом, христианство должно быть видно. Кто-то хорошо выразился: «Не может быть тайного ученичества, потому что либо секретность погубит ученичество, либо ученичество нарушит секретность». Люди должны хорошо видеть, что человек — христианин.

Кроме того, это христианство должно быть видно не только в церкви. Христианство, которое останавливается у церковного порога, не может принести пользы никому. Оно еще лучше должно быть видно в обычной деятельности человека в мире. Наше христианство должно быть видно уже по нашему отношению к продавцу в магазине; как относимся к подчиненным или к начальству; по нашему языку; по книгам и газетам, которые мы читаем. Христианин должен оставаться таким же христианином на фабрике, в цехе, на верфи, в классе, в хирургическом зале, на кухне. Иисус не говорил: «Вы свет Церкви», а Он сказал: «Вы свет миру», и жизнь человека в мире должна всем ясно показывать, что он — христианин.

2. Свет — это путеводитель. В устье каждой реки виден ряд бакенов, указывающих фарватер для безопасного прохождения судов. Мы все знаем, как трудно было бы ходить даже по городским улицам, если бы там не было фонарей. Свет должен указывать дорогу.

Таким образом, христианин должен указывать людям дорогу. Другими словами, христианин обязательно должен служить примером для остальных. Этому миру очень нужны люди, готовые служить сосредоточием добродетели. Допустим, собралась группа людей, которые должны сделать сомнительное дело. Если никто не выступит против, это дело будет сделано; но если кто-то встанет и скажет: «Нет, я в этом не участвую», то поднимется другой, третий: «Я тоже не буду». А если бы первый не проявил инициативы, они промолчали бы. В этом мире много людей, у которых нет ни моральных сил, ни мужества твердо держаться своей точки зрения, но если кто-то возьмет на себя инициативу, они последуют за ним. Они будут поступать правильно, если есть кто-то достаточно сильный, на кого можно опереться. Христианин должен занимать позицию, которая окажет поддержку более слабому брату. Миру нужны эти направляющие огни, потому что есть люди, которые ждут, чтобы кто-то проявил инициативу, которые страстно ищут человека, который бы занял твердую позицию и сделал то, что они не смеют сделать сами.

3. Свет часто может служить предупредительным сигналом. Свет часто предостерегает нас и указывает, где нужно остановиться, если впереди опасность.

Христианин иногда обязан предостеречь своих собратьев. Часто это трудно сделать, и часто это еще труднее сделать так, чтобы не причинить еще больше вреда, чем добра. Но хуже всего человеку услышать, особенно от молодого человека, слова: «Я бы никогда не попал в такую ситуацию, если бы ты хоть поговорил со мной вовремя».

Об одной знаменитой учительнице говорили, что если ей приходилось укорять своих учеников, она делала это «обняв их». Если мы предостерегаем человека не в гневе, не раздражительным тоном, не проклиная и не критикуя, не с желанием обидеть или причинить боль, а с любовью, это намного эффективнее.

Свет, который можно видеть; свет, который предостерегает; свет, который направляет — вот каким светом должен быть христианин.

СВЕТИТЬ РАДИ БОГА (Мф 5:16)

Здесь два чрезвычайно важных момента.

1. Люди должны видеть наши добрые дела. В греческом два слова со значением добрый, хороший. Агатос просто определяет вещь как хорошую по качеству; калос значит, что вещь не только хорошего качества, но также привлекательна, прекрасна. Здесь употреблено слово калос.

Добрые дела христианина должны быть не только хорошими, а они должны быть также привлекательными. В христианской добродетели должна быть своеобразная обаятельность. Очень часто в так называемой добродетели присутствует элемент жестокости, холодности и суровости. Одна добродетель привлекает и притягивает, а другая — отталкивает. В христианской добродетели есть некая прелесть, которая делает ее прекрасной.

2. Следует еще отметить, что наши добрые дела должны привлекать внимание людей не к нам, а к Богу. Высказывание Иисуса совершенно исключает так называемую «показную добродетель». На одной конференции присутствовали молодые люди, очень серьезно относившиеся к христианской вере. Однажды они провели всю ночь в бдении и молитвах, а утром, когда все расходились, их встретил проповедник Д.Л. Муди и поинтересовался, что они делали ночью. Молодые люди рассказали ему все и добавили: «Видите, как сияют наши лица». На это Муди ответил очень мягко: «Моисей не ведал, что лицо его сияло». Добродетель, проявленная сознательно; исключительно для того, чтобы привлечь к себе внимание людей — это не христианская добродетель.

Христианин мыслит не о том, что сделал он, а о том, что Бог способствовал ему сделать. Он никогда не пытается привлекать взоры к себе, а направляет их к Богу. А когда люди помышляют о похвале, благодарности и престиже, которые их ждут за их дела, то они еще не христиане.

НЕИЗМЕНЯЕМЫЙ ЗАКОН (Мф 5.17−20)

При первом чтении может показаться, что это самое поразительное заявление Иисуса в Нагорной Проповеди. Иисус говорит о неизменности закона, а Павел, тем не менее, говорит: «Конец закона — Христос» (Рим 10:4). Иисус неоднократно нарушал то, что иудеи называли законом. Он не соблюдал предписанные законом правила омовения рук; Он исцелял больных в субботу, хотя закон и запрещал такое исцеление; Он был осужден и распят как нарушитель закона; и, тем не менее, здесь Он говорит о законе с таким благоговением и почтением, какого не было ни у одного раввина. Самая маленькая буква — названная в Библии йота — это знак древнееврейского алфавита иод. По форме она похожа на апостроф ('). Даже не буква, не много больше точки, не должна пропасть. Иисус считал, что закон настолько свят, что даже мельчайшая часть его не прейдет вовек.

Некоторые люди были настолько поражены этим высказыванием, что они пришли к заключению, что Иисус не мог сказать его. Они предположили, что ввиду того, что Евангелие от Матфея больше всех других пропитано иудейским мировоззрением, и ввиду того, что Матфей написал его специально для обращения иудеев, он и вложил это высказывание в уста Иисуса, хотя оно вовсе и не принадлежит Ему. Но это слабый аргумент, потому что высказывание действительно настолько невероятно, что его просто никто придумать не мог. Это высказывание настолько невероятно, что его должен был произнести Иисус, а если мы посмотрим, что оно значит, то увидим, что Иисус должен был произнести его. У иудеев слово закон имело четыре значения.

1. Они употребляли его по отношению к Десяти заповедям.

2. Законом называли первые пять книг Библии. Эта часть Библии, известная как Пятикнижие или Пентатеух, что в буквальном смысле значит Пять Свитков, была в глазах иудеев наиважнейшей частью Библии.

3. У иудеев было выражение закон и пророки, что значило — всё Писание. Они употребляли эту фразу как общий термин для всего Ветхого Завета.

4. И, наконец, это слово означало устный закон и закон книжников.

В эпоху Иисуса чаще всего имели в виду последнее значение, и именно закон книжников очень осуждали Иисус и Павел. А что представлял собой закон книжников? В самом Ветхом Завете мы находим очень мало правил и норм; в нем изложены, однако, великие общие принципы, которые каждый человек должен толковать для себя, как его наставит Бог, и следовать им в конкретных жизненных обстоятельствах. В Десяти заповедях вообще нет никаких правил и норм. Каждая заповедь представляет собой великий общий принцип, из которого человек сам должен вывести для себя нормы жизни и поведения. Позже, иудеям эти великие принципы показались недостаточными. Они считали, что закон свят. В нем Бог сказал Свое последнее слово, и потому в нем должно быть сказано все. То, что в законе не сказано явно и ясно, то, по их мнению, должно в нем подразумеваться. Поэтому, иудеи утверждали, что из закона можно вывести правило или норму поведения на любой и каждый случай жизни. И потому книжники и законники, в течении всей своей жизни, делили великие принципы закона, в буквальном смысле, на тысячи и тысячи норм и правил.

Это легко показать на примере. В законе сказано, что субботу должны святить, и что в этот день нельзя выполнять никакой работы. Это великий принцип. А иудейские законники воспылали страстью к определениям, и потому они вопрошали, что есть работа?

Под работой стали понимать различные виды деятельности. Так, например, носить тяжесть в субботу — это работа. А теперь нужно было определить, что такое тяжесть, бремя. И вот в законе книжников было установлено, что тяжесть — это «пища, равная по весу высушенной фиге; вино, достаточное для того, чтобы разбавлять в бокале; глоток молока; мед, необходимый для того, чтобы положить на рану; целебное масло, необходимое для того, чтобы помазать небольшой член; вода, необходимая для того, чтобы развести глазную мазь; клочок бумаги, достаточный для того, чтобы написать таможенную декларацию; чернила, достаточные для написания двух букв алфавита; кусок тростника, необходимый для того, чтобы изготовить перо» — и так далее, до бесконечности. И книжники проводили несчетные часы в спорах о том, может ли человек в субботу поднять лампу и переставить ее на другое место; согрешит ли портной, если выйдет из дому с иголкой, заткнутой в лацкан одежды; может ли женщина носить брошь или накладные волосы; и даже может ли выйти человек, имеющий вставную челюсть или протез; или может ли человек поднять в субботу своего ребенка. Вот в этом и заключался для них смысл религии. Их религия сводилась к кодексу мелочных правил и норм.

Считалось, что в субботу и писание — это работа. Но надо было дать определение, что такое писание. И вот определение сформулировано: «Кто пишет две буквы алфавита правой или левой рукой, будь то одинаковые или разные буквы, даже разными чернилами или на разных языках, нарушает закон. Он нарушает закон даже в том случае, если напишет эти две буквы в забывчивости, будь то чернилами или красками, или красным мелом, или купоросом или чем-нибудь еще, что оставляет следы на пергаменте. И тот, кто пишет на двух стенах, образующих угол, или на двух табличках своей конторской книги, если эти буквы можно прочитать вместе, нарушает закон. Но, если кто пишет темной жидкостью, или фруктовым соком, или в пыли на дороге, или на песке, или на чем-либо еще, где не остается долговечных следов, тот не повинен в нарушении закона... Если он напишет одну букву на земле, а другую — на стене дома, или на двух страницах книги так, чтобы их нельзя было читать вместе, он не повинен в нарушении закона». Это типичный отрывок из закона книжников, и именно это ортодоксальные иудеи считали настоящей религией и настоящим служением Богу.

И лечение считалось в субботу работой. Совершенно очевидно, что и здесь нужно было дать точное определение. Лечить можно было только тогда, когда существовала опасность для жизни, и особенно при воспалении уха, носа или гортани. Но и в этом случае нужно было сделать все необходимое, чтобы больному не стало хуже, но нельзя было сделать ничего, что хоть сколько-нибудь улучшило его состояние. Так, можно было наложить повязку на рану, но не мазь; в больное ухо можно было положить чистую вату, но не вату с лекарством.

Законники и книжники — это те люди, которые вырабатывали такие правила и нормы. Фарисеи, что значит обособленные, были те, кто отдалился от обычной жизненной деятельности, чтобы соблюдать все эти нормы и правила.

Из следующего факта видно, как далеко все это зашло. В течение многих поколений закон книжников не был записан; это был устный закон и он передавался по памяти от поколения к поколению книжников. В середине третьего века до Р.Х. этот закон был сведен воедино и кодифицирован. Этот свод известен как Мишна и он состоит из шестидесяти трех трактатов по различным аспектам закона и представляет собой книгу объемом почти в восемьсот страниц. В дальнейшем иудейские ученые занимались составлением комментариев, объясняющих Мишну. Эти комментарии известны как Талмуд. Иерусалимский Талмуд состоит из двенадцати книг, а вавилонский — из шестидесяти томов.

В эпоху Иисуса религия, служение Богу, были для строго ортодоксальных иудеев делом соблюдения тысяч норм и правил закона книжников. Они считали эти мелочные нормы и правила, в буквальном смысле, делом жизни и смерти и извечной судьбы. Совершенно очевидно, что Иисус это не имел в виду, говоря, что ни одно из этих правил не прейдет вовек. Он неоднократно нарушал их. Совершенно очевидно, что Иисус имел в виду не это, когда говорил о законе, ибо такой закон заклеймили и Он, и Павел.

СУТЬ ЗАКОНА (Мф 5:17−20 (продолжение))

Что же тогда понимал Иисус под законом? Он сказал, что пришел не для того, чтобы нарушить закон, а чтобы исполнить закон. Другими словами, Он пришел, чтобы придать закону его истинное значение. Каково же истинное значение закона? Даже за устным законом и за законами книжников стоял один великий принцип, который книжники и фарисеи, однако, не смогли правильно понять. Человек должен во всем искать волю Божью, а когда он узнает ее, то должен посвятить всю свою жизнь исполнению этой воли. Книжники и фарисеи поступали правильно, когда искали волю Божью, и еще более правильно, когда посвящали свою жизнь исполнению этой воли, но они ошибались, когда видели эту волю в массе созданных людьми норм и правил.

Какой же подлинный смысл стоит за законом?

Когда мы смотрим на Десять заповедей, которые составляют суть и фундамент закона, мы видим, что их смысл можно свести к одному слову: уважение, или лучше, почитание, благоговение. Благоговение перед Богом и перед именем Божьим, почитание дня Господня, почитание родителей, почитание жизни, уважение собственности, уважение личности, почитание истины и доброго имени людей, уважение к себе — вот фундаментальные принципы, стоящие за Десятью заповедями. Весь закон основан на них.

Вот это благоговение и уважение, которые пришел исполнить Иисус. Справедливость, говорили древние греки — это отдать должное Богу и людям. Иисус пришел, чтобы показать людям в жизни, что значит отдавать должное благоговение Богу и уважение к людям.

Это благоговение и это почитание сводятся не к соблюдению массы мелочных правил и норм. Они заключаются не в жертвах, а в милосердии; не в соблюдении разработанного людьми закона, а в любви; не в запрещении людям делать то-то и то-то, а в наставлении строить свою жизнь на заповеди любви.

Благоговение и уважение, составляющие основу Десяти заповедей, не прейдут никогда; они — суть, определяющая должное отношение человека к Богу и к собратьям.

ЗАКОН И ЕВАНГЕЛИЕ (Мф 5:17−20 (продолжение))

Слова Иисуса о законе в Евангелии содержат общее отношение к великим принципам.

1. Он говорил, тем самым, что существует неразрывная связь между прошлым и настоящим. Никогда не надо видеть в жизни своего рода битву между прошлым и настоящим. Настоящее вырастает из прошлого.

После поражения окруженных немцами в Дюнкерке английских войск во время Второй мировой войны, англичане начали искать виновника постигшего армию несчастья, и некоторые люди прямо-таки горели желанием обвинить во всем тех, кто руководил операциями до этого. И вот Уинстон Черчилль произнес мудрую фразу: «Если мы начнем спор прошлого с настоящим, мы скоро увидим, что потеряем будущее».

Прежде чем могло прийти Евангелие, должен был прийти закон. Люди должны были познать разницу между добром и злом, между правым и неправым; люди должны были осознать свою неспособность совладать с требованиями закона и ответить на заповеди Божьи; люди должны были почувствовать свою греховность, недостойность и свою неспособность выполнить поставленные перед ними требования. Люди за многое жалуются на прошлое, и часто вполне справедливо, но в равной степени необходимо осознать наш долг перед прошлым. Иисус считал, что человек должен ни забывать прошлое, а строить дальше на его фундаменте. Мы вступили в труды других людей и должны трудиться так, чтобы другие вошли в наши труды.

2. В этом отрывке Иисус совершенно определенно предостерегает людей от мысли, будто христианство — это легкое дело. Люди могут сказать: «Конец закона — Христос, и потому я могу делать все, что захочу». Люди могут подумать, что это — конец всех обязанностей, всех обязательств и всех требований. Но Иисус предостерегает, говоря, что праведность христиан должна быть выше праведности книжников и фарисеев. Что Он подразумевал под этим?

Книжники и фарисеи руководствовались в своей жизни законом. У них были одна цель и одно желание: выполнить требования закона. Ну, а чисто теоретически вполне возможно удовлетворить требования закона; в некотором смысле может прийти время, когда человек скажет: «Я сделал все, чего требует закон; я выполнил свой долг; закон не может требовать от меня большего». Христианин же руководствуется в своей жизни принципом любви; его единственное желание — показать свою благодарность за любовь, которой Бог возлюбил его в Иисусе Христе. Ну, а требования любви невозможно удовлетворить даже теоретически. Когда мы любим кого-то всем сердцем, мы чувствуем, что даже если бы служили и обожали наш предмет всю жизнь, если бы даже преподнесли ему солнце, луну и звезды, этого все еще будет недостаточно. Для любви даже вся природа была бы слишком маленькой жертвой.

Иудеи стремились удовлетворить требованиям закона, а требованиям закона всегда есть граница. Христианин же стремится проявить свою любовь к Богу, а требованиям любви нет границ, как в настоящее время, так и в вечности. Иисус указывает людям не на закон Божий, а на любовь Божью. Уже давно самый выдающийся учитель западноевропейской церкви Августин (354−430 гг.) говорил, что суть христианской жизни можно свести к одной фразе: «Люби Бога и делай, что хочешь». Но, когда мы осознаем, как Бог возлюбил нас, у нас остается одно желание в жизни — ответить на эту любовь; и в этом заключается величайшая задача мира, ибо она ставит перед человеком цель, о которой никогда и не может помыслить человек, рассуждающий в категориях закона, и обязательство более возвышенное, чем обязательства закона.

НОВЫЙ АВТОРИТЕТ (Мф 5:21−48)

Этот раздел учения Иисуса — одно из самых важных мест во всем Новом Завете. Прежде чем приступить к его подробному изучению, необходимо отметить некоторые общие замечания.

Иисус говорит с таким авторитетом, о каком ни один человек до Него не помышлял; авторитет, с которым говорил и действовал Иисус, поражал всех, кто общался с Ним. Уже в самом начале Его служения, когда Он учил в синагоге в Капернауме, Его слушатели и ученики «дивились Его учению, ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжники» (Mк 1:22). Матфей заключает свое сообщение о Нагорной Проповеди словами: «И когда Иисус окончил слова сии, народ дивился учению Его, ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (Мф 7:28−29).

Нам трудно сейчас представить себе, сколь шокирующее впечатление такая власть и такой авторитет должны были производить на слушавших Его иудеев. Закон в представлении иудеев был абсолютно свят и божественен; невозможно даже представить, как высоко ставили они его в своем благоговении. «Закон, — сказал Аристей, — свят и он дан Богом». «Только Моисеевы законы, — говорил Филон Александрийский, — извечны, неизменны и непоколебимы, потому что на них поставила свою печать сама природа». Раввины говорили: «Кто отрицает, что закон дан небом, не имеет дом в мире грядущем», или еще: «Если кто-нибудь даже говорит, что закон дан от Бога, за исключением того или иного стиха, который Моисей, а не Бог изрек из своих уст, тот будет осужден; он презирает Слово Божие; он проявил такое непочтение, которое губит душу». В синагогах каждый раз первым делом брали свитки закона из ковчега, в котором они хранились, и носили их вокруг общины, чтобы община могла выражать ему свое почтение.

Вот так иудеи относились к закону, а вот Иисус не менее пяти раз (Мф 5:21,27,33,38,43) цитирует из закона лишь для того, чтобы возразить против его норм и подменить их Своим учением. Он претендовал на то, что имеет право указывать на недостатки самого святого в мире Писания и исправлять их, опираясь на Свою мудрость. Древние греки определяли экзоусиа, авторитет, как «власть прибавить и отнять по собственному желанию». Иисус претендовал на такую власть даже по отношению к тому, что иудеи считали неизменным Словом Божиим. Иисус не спорил по этому поводу. Он не пытался оправдывать Свои действия. Он даже не пытался доказывать, что имеет на это право — Он спокойно и без всякого сомнения взял на Себя это право.

До тех пор никто никогда ничего подобного не слышал. Крупные иудейские богословы употребляли в своем учении специфические выражения. Пророки всегда говорили: «Так говорит Господь». Пророк вообще не претендовал на свой авторитет, он лишь утверждал, что все то, что говорит он, сказал ему Бог. Книжники и раввины говорили: «Есть такое учение, что...» Книжник или раввин даже и не помышлял о том, чтобы высказать мнение, если он не мог подкрепить его цитатами из великих учителей прошлого. Он бы вовсе не стал претендовать на самостоятельность. Иисус же не имел нужды подтвердить Свои слова высшим авторитетом. Он Сам был для Себя авторитетом.

Совершенно очевидно, что справедливо одно из двух: либо Иисус был безумцем, либо Он был необыкновенным, единственным в Своем роде Человеком; либо Он страдал манией величия, либо Он был Сын Божий. Ни один простой человек не посмел бы опровергать то, что до Него считалось непреходящим Словом Божиим.

Самое поразительное, однако, то, что настоящий авторитет не требует доказательств. Как только человек начинает учить, мы уже знаем, имеет он право учить или нет. Авторитет подобен атмосфере, окружающей человека. Он не должен претендовать на него — у него либо есть авторитет, либо у него нет его.

Оркестры, игравшие под управлением знаменитого итальянского дирижера Артуро Тосканини, заявляли, что когда он поднимался на дирижерский пульт, они чувствовали, что он излучает авторитет. Есть такие люди, которые излучают авторитет, и это было в высшей степени свойственно Иисусу Христу.

Иисус брал высочайшую в глазах людей мудрость и исправлял ее, потому что Он был Тем, Кем Он был. Ему не надо было спорить и утверждать — Ему достаточно было сказать. Никто не может, встретив Иисуса и честно слушая Его, не чувствовать, что это — последнее Слово Божие, рядом с Которым все остальные слова неуместны, а вся иная мудрость устарела.

НОВЫЕ НОРМЫ ЖИЗНИ (Мф 5:21−48 (продолжение))

Но каким бы удивительным ни был авторитет, с которым говорил Иисус, еще более удивительны нормы жизни, которые Он ставил перед людьми. Иисус сказал, что в глазах Бога виновен не только человек, совершивший убийство, но виновен и подлежит осуждению также человек, гневающийся на брата своего; не только человек, совершивший прелюбодеяние, но и человек, пустивший в себя нечистое желание.

А это было нечто совершенно новое, что люди еще не понимали. Иисус учил, что не только совершить убийство — грех, но даже мысленно совершить убийство тоже грех.

Может быть вы или я никогда не ударили ни одного человека, но кто может сказать, что мы никогда не хотели ударить человека? Может быть, мы никогда не совершали прелюбодеяния, но кто может сказать, что мы никогда не пожелали запретного? Иисус учил, что мысли имеют такое же важное значение, как и деяния, и что недостаточно просто не согрешить, а важно и нужно не возжелать совершить грех. Иисус учил, что человек будет судим не только по делам, но еще более по желаниям, которые так никогда и не проявились в поступках. По мирским нормам добрым считается тот человек, который никогда не совершает ничего запретного; мир не думает судить его за его мысли. По мерилам Иисуса человек добр лишь в том случае, если он вообще никогда не возжелает запретного. Иисуса очень волнуют мысли человека. Отсюда вытекают три замечания.

1. Иисус абсолютно прав, потому что только Его путь ведет к безопасности и к защите. Каждый человек представляет собой до некоторой степени раздвоенную личность: одну его часть тянет к добру, а другую — ко злу. До тех пор, пока человек таков, в нем идет внутренняя борьба. Один голос толкает его взять запретное, а другой голос запрещает ему это.

Греческий философ Платон сравнивал душу человека с возницей, правящим лошадьми. Одна лошадь спокойна и послушна вожжам и слову команды, другая же — дика, непослушна; одну лошадь зовут разум, другую — страсть. Жизнь — это вечная борьба между порывами страстей и контролем разума.

Разум — это привязь, которая держит страсти в узде. Но привязь может в любой момент порваться. Самоконтроль может на момент отключиться, а что может произойти тогда? До тех пор, пока существует это внутреннее напряжение, эта внутренняя борьба — жизнь будет в опасности. При таких условиях не может быть никакой безопасности. Есть только один путь к безопасности, говорит Иисус — вырвать желание запретного навсегда. Тогда, и только тогда, будет жизнь в безопасности.

2. В таком случае лишь Бог может судить людей: мы видим лишь внешние действия, и только Бог видит в сердцах людей. А ведь внешне многие люди представляются образцом высокой нравственности, тогда как их мысли осуждены Богом. Многие способны выдержать суд человеческий, который может судить лишь по внешнему поведению, но добродетель их сильно слабеет пред всевидящим взором Бога.

3. В таком случае каждый из нас повинен, ибо никто не может выдержать суд Божий. Даже если мы ведем внешне совершенно нравственный образ жизни, никто не может утверждать, что никогда не испытывал желания запретного и недозволенного. Чтобы быть совершенным внутренне, человек должен быть способным сказать, что он сам мертв, а в нем жив Христос. «Я сораспялся Христу, и уже не я живу, — говорит Павел, — но живет во мне Христос» (Гал 2:19−20).

Новые нормы жизни убивают в нас всякую гордыню и приводят нас к Иисусу Христу, Который один может дать нам способность подняться к тем нормам, которые Он сам поставил перед нами.

ЗАПРЕТНЫЙ ГНЕВ (Мф 5:21−22)

Вот первый пример нового стандарта, поставленного Иисусом. В древнем законе сказано: «Не убивай» (Исx 20:13), а Иисус заявляет, что нельзя даже гневаться на брата своего. В русском переводе Библии сказано, что подлежит суду всякий, гневающийся на брата своего напрасно. Но слово напрасно не найдено ни в одном из великих списков и потому слова Иисуса — это ни более ни менее, как абсолютный запрет гневаться. Недостаточно просто не ударить человека; нельзя даже таить в сердце злое чувство против него.

В этом отрывке Иисус аргументирует как раввин. Он мудро пользуется методами ведения спора, которыми обычно пользовались Его современники. В отрывке проводится точная градация гнева, и, соответственно, точная градация наказания.

1. Во-первых, это человек, гневающийся на брата своего. Здесь употреблен глагол оргизесфай. В греческом есть два слова со значением гнев. Во-первых, фумос, который греки характеризовали как пламя, пожирающее сухую солому. Это гнев, который быстро вспыхивает и также быстро угасает; гнев, который быстро поднимается и также быстро спадает. Во-вторых, орге, который характеризовали как закоренелый гнев. Это давний гнев, который человек лелеет и взращивает, чтобы поддерживать его теплым; это гнев, который человек вскармливает и не хочет дать ему умереть. Такой гнев подлежит рассмотрению суда. Суд этот — местный деревенский суд, поддерживающий правосудие. Он состоял из деревенских старшин, от трех в деревнях с населением менее ста пятидесяти человек, до семи в городах, и двадцати трех в больших городах.

Таким образом, Иисус осуждает всякий эгоистический гнев. Библия ясно показывает, что гнев недопустим. «Ибо гнев человека, — говорит Иаков, — не творит правды Божией» (Иак 1:20). Павел требует от своих людей отложить «гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие» (Кол 3:8). Уже великие языческие мудрецы видели в гневе безрассудство. Римский оратор и писатель Цицерон говорил, что, когда на сцену выходит гнев, «то все делается неправильно и неразумно». В одной яркой фразе римский философ-стоик Сенека назвал гнев «кратким безумием».

Таким образом, Иисус считает совершенно недопустимым вынашиваемый в душе гнев, который человек не хочет забыть, который отказывается от примирения, и ищет мести. Если мы хотим повиноваться Иисусу, мы должны изгнать из нашей жизни гнев, и в особенности закоренелый гнев. Следует хорошо помнить, что тот не может называться христианином, кто выходит из себя из-за причиненной ему личной обиды.

После этого Иисус говорит о двух случаях, когда гнев выражается в оскорбительных словах.

Иудейские учители считали недопустимым такой гнев и такие слова. Они говорили об «угнетении словами» и о «грехе оскорбления». У них была поговорка: «Три категории (грешников) нисходят в геенну и не возвращаются: нарушающие супружескую жизнь, выставляющие на публичное посрамление своего соседа и те, кто дают своему соседу оскорбительную кличку». В равной степени недопустимы гнев в сердце человека и гнев в речи человека.

ОСКОРБИТЕЛЬНЫЕ СЛОВА (Мф 5:21−22 (продолжение))

Прежде всего, Иисус говорит, человек который назовет брата своего рака (то есть, пустой человек, дурак) подлежит синедриону. Рака почти непереводимо, потому что важна скорее всего интонация. Это слово передает высокомерное презрение к человеку. Есть раввинская история о раввине Симоне бен Елеазаре. Как-то шел он из дома своего учителя и был в приподнятом настроении от охватившего его чувства собственной образованности, начитанности и добродетельности. Его приветствовал какой-то некрасивый прохожий. Раввин не ответил на приветствие, а сказал только: «Ты, рака! Как отвратительно ты выглядишь! А в твоем городе что, все так отвратительно выглядят?» «Этого я сказать не могу, — ответил прохожий, — пойди и скажи своему Создателю, как отвратительно выглядят его создания». Грех презрения получил достойное осуждение.

Но за грех презрения к людям человека может ждать и более суровое наказание: он подлежит осуждению синедриона, верховного суда иудеев. Это, конечно, не нужно понимать буквально. Иисус как будто сказал: «Закоренелый грех — большой грех, но презрение к людям еще больший».

Презрение — это грех, больший чем какой-либо другой совместимый с христианством. Презрение может быть следствием гордыни происхождения, а снобизм — действительно отвратительная вещь. Презрение может быть следствием положения и денег, а гордыня, происходящая от материальных вещей, тоже отвратительная вещь. Но презрение может быть следствием знания, а интеллектуальный снобизм понять труднее всего, ибо самые мудрые всегда больше всего поражены своим неведением. Нельзя смотреть с презрением на человека, ради которого умер Иисус Христос.

3. Далее, Иисус говорит о человеке, который называет брата своего безумцем. В греческом тексте это морос. Морос — это человек, разыгрывающий из себя шута. Псалмопевец говорит о безумце, который сказал в сердце своем, что нет Бога (Пс 13:1). Тот был нравственный безумец, человек, ведший аморальный образ жизни и в мыслях своих говоривший, что Бога нет. Назвать человека морос не значило критиковать его умственные способности; это значило клеветать на его моральные качества, отнять у него его имя и репутацию и заклеймить его как распущенного человека.

Таким образом, Иисус говорит, что тот, кто губит имя брата своего и его репутацию, подлежит самому страшному осуждению, подлежит геенне огненной.

Слово геенна тоже имеет свою историю. Оно широко употреблялось у иудеев (Мф 5:22,29−30; Мф 10:28; Мф 18:9; Мф 23:15,33; Mк 9:43,45,47; Лк 12:5; Иак 3:6) и в действительности значит Енномова долина. Енномова долина находилась к юго-востоку от Иерусалима. Она пользовалась дурной славой, потому что там царь Ахав ввел для Израиля языческий обычай поклонения языческому богу Молоху, которому приносили в жертву маленьких детей и сжигали их в огне. «Он совершал курения на долине сынов Еннома, и проводил сыновей своих через огонь» (2Пар 28:3). Царь Иосия уничтожил это поклонение и распорядился, чтобы Енномова долина была проклята навсегда. «И осквернил он Тофет, что на долине сыновей Еннома, чтобы никто не проводил сына своего и дочери своей чрез огонь Молоху» (4Цар 23:10). Вследствие этого Енномова долина стала мусорной свалкой Иерусалима, чем-то вроде общественной мусоросжигательной печи. Ее постоянно окручивали огонь и густая завеса дыма; там кишело червями, которых было трудно убить (Mк 9:44−48). Таким образом, геенна, Енномова долина, стала ассоциироваться со всем ненавистным и отвратительным; местом, где уничтожалось все бесполезное и злое. Вот поэтому она и стала синонимом ада, местом, где проявляется карающая сила Божья.

Таким образом, Иисус утверждает, что опорочить репутацию человека и лишить его доброго имени — самое серьезное прегрешение. Для злостного сплетника, губящего репутацию человека, никакое наказание не будет слишком суровым. Такой грех в самом прямом смысле заслуживает адского наказания.

Как мы уже говорили, эти градации наказания нельзя понимать в буквальном смысле. Иисус говорит здесь вот что: «В старину люди осуждали убийц, и действительно, убийца осужден навечно. Я же говорю вам, что не только видимое всеми поведение подлежит осуждению; Бог внимательно следит за самыми тайными мыслями человека. Закоренелый грех — плохой, еще хуже презрительные речи, а самое худшее — безрассудные и злобные разговоры, которые губят репутацию человека». Может быть люди, являющиеся рабами своего гнева, говорящие презрительно со своими собратьями, порочащие и губящие их доброе имя, и не совершили настоящего убийства, но в сердцах своих они убийцы.

НЕПРЕОДОЛИМЫЙ БАРЬЕР (Мф 5:23−24)

Говоря это, Иисус лишь напомнил иудеям хорошо знакомый им принцип, который нельзя было забыть. Идея жертвы была очень простой: если человек совершал грех, это нарушало его отношения с Богом и жертва должна была послужить средством для восстановления разрушенных отношений.

Но здесь нужно отметить две очень важных идеи.

Во-первых, никто никогда не считал, что жертва может очистить от сознательного и умышленно совершенного греха, от того, что иудеи называли «грехом своеволия». Жертвоприношение может оказаться эффективным только в том случае, если человек согрешил по незнанию, в порыве страсти, если он потерял над собой контроль; но грех, совершенный преднамеренно, дерзко, бессердечно, с широко открытыми глазами, никакое жертвоприношение не возымеет необходимого действия.

Во-вторых, чтобы быть эффективным, жертвоприношение должно сопровождаться исповеданием в совершенном грехе и подлинным раскаянием; а подлинное раскаяние сопровождается попытками исправить все последствия этого греха. Великий День Очищения был установлен для очищения от греха всего народа Израиля, но иудеи понимали, что даже жертвоприношение в День Очищения не может очистить человека, если он прежде не примирится со своим соседом. Пропасть между человеком и Богом не может быть преодолена до тех пор, пока не будет преодолена пропасть между человеком и человеком. Считалось, например, совершенно бесполезным приносить жертву за воровство, если предварительно не была возвращена украденная вещь. Если обнаруживалось, что украденная вещь не была возмещена, жертвоприношение уничтожалось, как нечистое, и сжигалось за пределами Храма. Иудеи хорошо понимали, что человек должен сделать все возможное для исправления, чтобы получить возможность примириться с Богом. Жертва была в некотором смысле заместительницей. Символически это выражается в том, что перед принесением животного в жертву, приносивший ее человек опускал свои руки на голову жертвы и прижимал их, как бы перенося на него свою вину. При этом он говорил: «Я умоляю, Боже; я согрешил, я поступил неправильно, я взбунтовался, я совершил... (здесь он называл свои грехи); но я возвращаюсь с покаянием к Тебе, и пусть это будет в покрытие моих грехов».

Чтобы жертвоприношение имело необходимое действие, нужно было покаяться и восстановить разрушенное. Человек, конечно, не сам совершал жертвоприношение; он приводил жертвенное животное к священнику, который совершал жертвоприношение от его имени. Человек вошел в Храм и прошел через ряд дворов: двор язычников, двор женщин, двор израильтян; далее шел двор священников, куда простой человек войти не мог. Человек стоит у ограды, готовый передать свою жертву священнику. В знак признания своей вины он возложил на нее руки, и тут он вдруг вспоминает о ссоре с собратом, о зле, которое причинил своему брату. Чтобы эта жертва имела нужное действие, он должен вернуться и исправить зло, или же все будет напрасно.

Иисус совершенно ясно видит этот фундаментальный факт: мы не можем помириться с Богом до тех пор, пока не помиримся с людьми; мы не можем надеяться на прощение, пока не покаемся в своих грехах не только перед Богом, но и перед людьми, и пока не сделали все возможное для устранения всех последствий этого греха. Иногда нас удивляет существующий между нами и Богом барьер; иногда мы удивляемся, почему наши молитвы кажутся бесполезными. Причина может заключаться в том, что мы сами воздвигли этот барьер, потому что находимся в разладе с собратьями, или потому что причинили кому-то зло и не сделали ничего для того, чтобы исправить все.

СВОЕВРЕМЕННОЕ ПРИМИРЕНИЕ (Мф 5:25−26)

Здесь Иисус дает практический совет: люди должны своевременно устранять из жизни проблемы и неприятности, пока еще не стало слишком много и они не оказали необратимого негативного влияния на будущее.

Иисус рисует картину двух противников идущих в суд, и советует им выяснить и уладить дело прежде, чем они дойдут до суда, ибо, если они дойдут до суда и суд примет дело на рассмотрение, то это может принести в будущем еще большие проблемы, по крайней мере одному из них.

Картина двух спорящих, направляющихся вместе в суд, может показаться нам странной и даже невозможной. Но в древности часто так и было.

По греческому праву существовала процедура, называвшаяся апагоге, что значит арест без постановления суда. При этом, истец сам арестовал ответчика. Он хватал ответчика за одежду у горла так, чтобы, если ответчик начал вырываться, то сам бы себя и задушил. Надо полагать, что причины, оправдывавшие такой образ действий были исключительны, и преступник должен был быть пойман с поличным.

Таким образом, то есть без ордера на арест, можно было арестовать за воровство, кражу одежды, кражу людей (особо квалифицированных ии одаренных рабов), а также и взломщиков. И потому не было ничего необычного в том, чтобы увидеть в греческом городе истца и ответчика, идущих вместе в суд.

Но совершенно очевидно, что Иисус, скорее всего, рассуждал в свете иудейского права; и по иудейскому праву такая ситуация тоже вполне могла иметь место. Это могла быть долговая тяжба, ибо, говорит Иисус, если не будет достигнут мир, придется отдать все до последнего кодранта. Такие дела решали местные советы старейшин. Назначалось время, когда должны одновременно явиться истец и ответчик; в маленьком городе, или в деревне, вполне могло случиться, что они шли в суд вместе по одной дороге. Человека, признанного виновным, передавали судебному исполнителю. У Матфея это слуга (хуперетес); у Луки — истязатель (практор) (Лк 12:58−59). Он следил за тем, чтобы долг был правильно уплачен; в противном случае он мог посадить ответчика в тюрьму до полной уплаты долга. Иисус, вне всякого сомнения, имел в виду именно такой случай. Совет Иисуса может иметь двоякий смысл.

1. Это может быть очень практический совет. Жизнь неоднократно показывает, что, если немедленно не уладить ссору, спор или разногласие, то со временем они могут явиться источником все новых и новых неприятностей. Ожесточение вызывает еще большее ожесточение. Часто бывало так, что ссора двух человек приводила к разрыву между их семьями, переходила из рода в род, и в конце концов раскалывала церковь или общество.

Если бы у одной стороны с самого начала хватило духу извиниться и признать свою ошибку, печальная ситуация вообще и не возникла бы. Если мы не ладим с кем-то, или расходимся во мнениях, мы должны тотчас же уладить все. Может быть, нам придется признать свою ошибку и свою несправедливость и извиниться, а если мы правы, может быть лучше все же сделать первый шаг к примирению. Если действовать сразу после того, как нарушены отношения, в девяти из десяти случаев может быть все исправлено; но если не действовать сразу, эти отношения будут все ухудшаться и ухудшаться, а ожесточение расти и расти.

2. Но, может быть, Иисус имел в виду нечто более фундаментальное. Может Он хотел сказать: «Уладьте все с вашими собратьями, пока вы еще живы, ибо однажды — и вы не знаете когда — жизнь окончится и вы предстанете перед Богом, Судьей всего». Величайшим праздником у иудеев был День Очищения. Предполагалось, что жертва искупает грехи неизвестные и известные, но и это имело свои границы. В Талмуде ясно сказано: «День Очищения искупает вину за прегрешения человека перед Богом.

День Очищения не очищает от вины за преступления и проступки человека по отношению к своему соседу, если он сначала не помирился с ним и не уладил все». И здесь перед нами факт фундаментальной важности: человек не может находиться в хороших отношениях с Богом, если он не находится в хороших отношениях с людьми. Человек должен жить так, чтобы в момент смерти, когда бы она ни наступила, он был в мире со всеми людьми.

Возможно, что вовсе и не нужно выбирать между этими двумя толкованиями высказывания Иисуса. Может быть, Он имел в виду и то и другое, и хотел сказать: «Если хочешь обрести счастья на земле и в вечности, никогда не оставляй неулаженной ни одну ссору с твоим собратом. Постарайся немедленно устранить все, что наделал между вами гнев».

ЗАПРЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ (Мф 5:27−28)

А это — второй пример новых эталонов, установленных Иисусом. В законе сказано: «Не прелюбодействуй» (Исх 20:14). Иудейские учителя так строго смотрели на прелюбодеяние, что виновные подлежали смертной казни (Лев 20:10), но Иисус заявляет, что не только запретное деяние, но и запретная мысль влечет за собой суд Божий.

Необходимо понять, что говорит здесь Иисус. Он говорит не о естественном, обычном желании, которое является частью природы и инстинктов человека. Из буквального смысла греческого текста вытекает, что осужден человек, который смотрит на женщину для того, чтобы вызвать у себя желание, использующий свои глаза для того, чтобы возбудить свое вожделение, чтобы возбудить страсть и умышленно разжечь желание.

Иудейские раввины хорошо понимали, как люди могут использовать свои глаза для возбуждения порочного желания. У них были поговорки: «Глаза и руки — вот кто преступает закон». «Глаз и сердце — два пособника греха». «Страсти живут лишь в том, кто видит». «Горе тому, кто следует за своими глазами, потому что они согрешают». Как сказал кто-то: «Прелюбодеяние — это продукт внутреннего желания».

В полном соблазнов мире многое создано специально для возбуждения желания: книги, картины, пьесы, даже рекламы. Иисус осуждает здесь человека, умышленно использующего свои глаза для того, чтобы возбудить свои желания; человека, находящего странное наслаждение в вещах, которые будят желание запретного. Непорочному все кажется непорочным, а человек с развращённым сердцем может в любой сцене найти что-то для возбуждения порочных желаний.

ХИРУРГИЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ (Мф 5:29−30)

А здесь Иисус выдвигает великое и радикальное требование: отсечь и изгнать из жизни все, что приводит или соблазняет к греху.

Интересное слово скандалон, употребленное Иисусом и переведенное в русской Библии как соблазняет (у Баркли: камень преткновения). Слово скандален образовано от скандалетрон, что значит стержень, на который насаживается приманка в западне. На этот стержень насаживается приманка и он приводит в движение механизм ловушки. И потому слово получило значение: то, что вызывает гибель человека.

За этим скрываются две идеи. Во-первых, идея камня, незаметно лежащего на тропинке, о который спотыкается человек, или веревки умышленно натянутой поперек тропинки, чтобы человек попал в западню. Во-вторых, идея ямы, выкопанной в земле и обманчиво прикрытой тонким слоем ветвей, с тем, чтобы, когда на него ступит нога неосторожного путника, он немедленно провалится в яму. Скандалон — камень преткновения, соблазн — это то, что заманивает человека, навлекает на него гибель, влечет его к гибели.

Конечно, не нужно понимать слова Иисуса буквально. Он имеет в виду, что из жизни должно быть с корнем вырвано все, что совращает человека к греху: привычка, которая может совратить к пороку; ассоциации, которые могут привести к грехопадению; удовольствие, которое может привести к гибели — все это должно быть радикально устранено из жизни. Этот отрывок следует непосредственно за отрывком о запретных мыслях и желаниях, и потому сам собой напрашивается вопрос: «Как освободиться от этих нечистых желаний и порочных мыслей?» Опыт жизни показывает, что мысли и образы приходят на ум непрошено, и очень трудно закрыть для них дверь.

Но нельзя просто сидеть и говорить себе: «Я не буду думать об этих запретных желаниях». Чем больше мы говорим себе, что не будем думать о том или об этом, тем более наши мысли концентрируются на этом.

В истории есть один примечательный пример неверного обращения с такими мыслями и желаниями: столпники, пустынники, монахи, отшельники в эпоху ранней Церкви. Это были люди, желавшие освободиться от всего земного и, в особенности, от плотских желаний. Для этого они уходили в египетскую пустыню с идеей жить в одиночестве и мыслить только о Боге.

Самый известный из них — Антоний. Он жил отшельником, постился, проводил ночи в бдении, истязал свое тело. Он прожил в пустыне 35 лет, которые были непрекращающийся битвой со своими искушениями. Вот история, рассказанная в его биографии:

«Сначала дьявол попытался увести его от монашеской жизни, нашептывая ему воспоминания о его былом богатстве, о том, что он должен позаботиться о своей сестре, о требованиях родственников, о любви к деньгам и к славе, о различных наслаждениях и о других развлечениях и, наконец, о трудностях и усилиях, связанных с соблюдением добродетели... Один нашептывал порочные мысли, а другой отвечал на них молитвами; один разжигал в нем страсть; другой, стыдясь, укреплял свое тело молитвами, верой и постом. Дьявол однажды ночью даже явился ему в образе женщины и подражал всем ее действиям, просто для того, чтобы обмануть Антония».

Совершенно очевидно, что если уж кто-то и ведет себя неосторожно, так это относится к Антонию и его друзьям. Такова уж человеческая природа, что чем более человек говорит себе, что он не будет думать о чем-то, тем больше это будет занимать его мысли. Есть только две возможности изгнать запретные мысли.

Во-первых, через христианские действия. Для того, чтобы расстроить такие мысли, лучше всего делать что-нибудь; наполнить жизнь христианской работой и христианским служением настолько, чтобы не оставалось времени для таких мыслей; заботиться так много о других, чтобы, в конечном счете, забыть о себе; избавиться от болезненного и нездорового самокопания, концентрируя свои мысли не на себе, а на других. Настоящее исцеление от порочных мыслей — добрые поступки.

Во-вторых, можно занять ум другими мыслями. В детском рассказе «Питер Пан» английского писателя Джемса Мэтью Барри (1860−1937 гг.) есть знаменитая сцена. Питер, мальчик, который не хотел стать взрослым, находится в детской спальне; дети видели, что он летает, и им тоже хочется полететь. Они пытаются взлететь с пола, они пытаются взлететь с постели, но все неудачно. «Как ты это делаешь?» — спрашивает Джон, и Питер отвечает: «Ты просто думай о прекрасном и чудесном и это поднимет тебя в воздух». Порочные мысли можно преодолеть, лишь подумав о чем-нибудь другом.

Если человека тревожат мысли о запретном и нечистом, он не сможет преодолеть их, устранившись от жизни и заявив: «Я не буду думать об этих вещах». Он может преодолеть их, лишь погрузившись в христианские дела и мысли. Человек не может достичь этого спасая свою жизнь; он может сделать это лишь положив свою жизнь ради других.

УЗЫ, КОТОРЫЕ НЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ РАЗРУШЕНЫ (Мф 5:31−32)

1. Брак у иудеев

Иисус излагал эти брачные нормы применительно к определенной исторической и жизненной ситуации. Никогда в истории человечества брак не подвергался такой опасности, как в эпоху возникновения христианства. В то время миру грозила опасность почти полного разрушения брака и домашнего очага.

Христианство пришло в мир в эпоху иудейской цивилизации, с одной стороны, и в эпоху греко-римской цивилизации, с другой стороны. Рассмотрим учение Христа на этом фоне.

В теории у иудеев были самые высокие идеалы брака. Брак считался священным долгом, который должен был исполнить каждый. Человек мог воздержаться или уклониться от брака лишь по одной причине: посвятить все свое время изучению закона. Если человек отказывался вступить в брак и зачать детей, говорили, что он нарушил заповедь, повелевающую человеку быть плодотворным и размножаться, и что он «умаляет образ Божий в мире» и «убивает свое потомство».

В идеале иудеи ненавидели разводы. У раввинов были прекраснейшие поговорки: «Мы считаем, что Бог долготерпелив ко всем грехам, кроме нецеломудрия». «Нецеломудрие заставляет славу Божью отступить». «Иудей должен скорее пожертвовать своей жизнью, нежели совершить идолопоклонство, убийство или прелюбодеяние». «Даже алтарь льет слезы, когда человек разводится с женой своей юности».

Но трагедия была в том, что на деле все было очень и очень далеко от идеала. Одно состояние совершенно искажало брачные отношения. В глазах закона женщина была просто вещью; она всецело находилась под властью отца или мужа; у нее не было абсолютно никаких прав. По существу, женщина не могла ни под каким предлогом развестись со своим мужем, а муж мог развестись с ней под любым предлогом.

Дело осложнялось еще тем, что сама процедура иудейского права о разводе была очень проста в своем значении. Во Втор 24:1 сказано: «Если кто возьмет жену и сделается ее мужем, и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего». Процедура развода была чрезвычайно простой. Разводное письмо гласило:

«Пусть это будет тебе мое разводное письмо и отпускное свидетельство и акт освобождения, чтобы ты могла войти замуж за любого угодного тебе мужчину».

Всё, что нужно было сделать — отдать женщине в руки этот документ в присутствии свидетелей, и она была свободна.

Совершенно очевидно, что вся трудность заключалось в толковании выражения что-нибудь противное. В вопросах иудейского права было две школы. С одной стороны школа Шаммаи — строгая, суровая, и школа Гиллеля — толкующая эти слова очень широко. Шаммаи и сторонники его школы считали, что слова что-нибудь противное значат только одно — нецеломудрие, невоздержанность. «Даже если женщина будет такой непослушной, как жена Ахава, — говорили они, — развод ей можно дать только за супружескую неверность». Представители школы Гиллеля толковали выражение что-нибудь противное в самом широком смысле. Они говорили, что эта фраза значит, что муж может дать жене развод даже за то, что она испортила ему обед, положив в него много соли; если она вышла на улицу с непокрытой головой; если она говорила на улице с мужчинами; если она сварливая женщина; если она при муже пренебрежительно говорила о его родителях. Некий раввин Акиба говорил, что фраза не найдет благоволений в глазах его значит, что человек может развестись со своей женой, если он нашел женщину, которая ему нравится больше.

Вследствие того, что природа человека такова, как она есть, совершенно ясно, какую школу предпочитали мужчины. В эпоху Иисуса развод становился все проще и проще, так что девушки попросту отказывались выходить замуж, потому что брак стал столь неустойчивым.

Здесь Иисус говорил не как богослов-идеалист, а как практический реформатор: Он пытался разобраться в ситуации, когда рушилась сама идея семьи, когда нравы народа становились все более и более распущенными.

УЗЫ, КОТОРЫЕ НЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ РАЗРУШЕНЫ (Мф 5:31−32 (продолжение))

2. Брак у греков

Мы видели, как обстояло дело с браком в Палестине в эпоху Иисуса, но христианство скоро вышло далеко за пределы Палестины, и потому посмотрим, каким был брак в том мире, в который он вскоре вышло.

Посмотрим на брак у греков. Здесь брак осложняли две вещи.

Один историк сказал, что одной из главных причин гибели античной цивилизации был низкий статус женщины. Одной из причин низкого положения брака у греков было то, что они не видели ничего предосудительного во внебрачных связях, а наоборот, считали это нормальным и общепринятым явлением, которое нисколько не дискредитирует человека, а составляет неотъемлемую часть повседневной жизни. Великий афинский оратор и политический деятель Демосфен изложил такие общепринятые нормы жизни: «Для наслаждения у нас есть куртизанки; наложницы — для каждодневного сожительства; у нас жены, чтобы они рождали нам законных детей и были верными попечителями наших домашних дел». Позже, когда греческие идеи проникли в Рим и разрушили нравственность римлян, римский оратор, писатель и политический деятель Цицерон сказал: «Если кто-нибудь полагает, что молодым людям должна быть запрещена любовь куртизанок, то он слишком строг и суров. Я не могу отрицать этот принцип, но он противоречит не только нормам своего времени, но и обычаям и послаблениям наших предков. Когда этого не делали? Когда кто-нибудь находил это нехорошим? Когда отказывали в этом? Когда было противозаконным то, что законно сегодня?» Цицерон так же, как когда-то Демосфен, ссылается на то, что внебрачные отношения — обычная и общепризнанная вещь.

Взгляд греков на брак был крайне парадоксальным. Они требовали, чтобы уважаемая всеми женщина вела совершенно уединенный образ жизни, чтобы она никогда не появилась одна на улице и не обедала за столом со своим мужем. Она даже не могла принимать участия в общественной жизни. Грек требовал от своей жены абсолютной и безупречной нравственности, а для себя же — абсолютной свободы от всяких норм нравственности. Короче говоря, грек брал себе жену для обеспечения прочной домашней жизни, а наслаждения искал где-то на стороне. Даже великий греческий философ Сократ сказал: «Разве есть кто-нибудь, кому доверяешь серьезные вещи больше, чем своей жене, и разве ты говоришь с кем-нибудь меньше, чем с ней?» Когда жена Вера, соуправителя императора Марка Аврелия обвинила своего мужа в сожительстве с другими женщинами, Вер ответил, чтобы она не забыла, что титул жены обеспечивает женщине достоинство, а не наслаждение.

Таким образом, в Греции сложилась необычная ситуация. При храме Афродиты в Коринфе были тысячи жриц, священных куртизанок, спускавшихся по вечерам на улицы Коринфа, так что у людей вошло в поговорку: «Не каждый мужчина может решиться поехать в Коринф». Это поразительное сочетание религии и проституции можно видеть так же в том неправдоподобном факте, что Солон впервые официально разрешил в Афинах проституцию и строительство публичных домов, от прибылей которых был построен храм богине любви Афродите. Греки не видели ничего предосудительного в том, чтобы построить храм на доходы от проституции.

Но наряду с общепризнанной практикой проституции в Греции возник еще целый класс гетаир. Это были любовницы и содержанки выдающихся и знаменитых людей, наиболее образованные и культурные женщины того времени. Их дома были подобны великосветским салонам, и имена многих из них вошли в историю и пользовались такой же славой, как и их великие любовники. Таис была гетаерой Александра Македонского. После его смерти она вышла замуж за Птоломея и стала матерью египетской царской семьи. Аспазия была гетаерой Перикла, самого выдающегося государственного деятеля Афин. Говорят, что она обучала Перикла ораторскому искусству и писала за него его речи.

Таким образом, мы видим в Греции целую систему внебрачных отношений; мы видим, что все считали такие отношения нормальными и вовсе не достойными порицания. Мы видим, что эти отношения могли занимать главное место в жизни мужчины, а также, что греки принудительно держали своих жен в абсолютном уединении и непорочности, а сами искали удовольствие и настоящую жизни во внебрачных отношениях.

Кроме того, брак у греков разрушало еще то, что для развода вообще не требовалось формальной процедуры. Мужчина должен был лишь отпустить женщину в присутствии двух свидетелей и вернуть ей ее приданное.

Теперь ясно видно то новое, что принесло в ту цивилизацию христианское учение о непорочности и верности.

УЗЫ, КОТОРЫЕ НЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ РАЗРУШЕНЫ (Мф 5:31−32 (продолжение))

3. Брак у римлян

История брака у римлян — это трагическая история. Сначала и римская религия и римское общество были основаны на домашнем очаге. Основу римской республики составляла патриа потестас — отцовская власть; у отца была в прямом смысле власть над жизнью и смертью своей семьи. Сын римлянина и не мог стать совершеннолетним, пока был жив отец; он мог стать консулом — высшее должностное лицо в Риме — он мог достичь высших почестей и должностей в государстве, но оставался во власти отца пока отец был жив. Дом был для римлянина всем. Римская матрона не вела такого уединенного образа жизни, как греческая женщина. Она принимала такое как и мужчина, участие в общественной жизни. «Брак, — говорил римский юрист Горений Модестин, — это длящееся всю жизнь товарищество всех божественных и человеческих прав». Совершенно естественно, что и там были публичные женщины, но их презирали, и считалось бесчестьем быть с ними как-то связанным. В римской республике были очень высокие нормы нравственности: за первые 500 лет ее истории не был зафиксирован ни один развод. Впервые развелся со своей женой Спурий Карвилий Руга в 234 г. до Р.Х. да и то потому, что она не могла родить ему ребенка.

Потом в Риме появились греки. С военной и государственной точки зрения Рим покорил и завоевал Грецию, но в социальном и нравственном смысле Греция завоевала Рим Во 2 в. до Р.Х. в Рим стали проникать греческие нравы и римские нравы стали падать катастрофически. Развод стал таким же обычным делом, как и брак.

Дело дошло до того, что установили особый налог на холостых и им запрещалось вступать в наследство. Были предоставлены особые льготы и привилегии тем, кто имел детей. В попытке спасти брак был призван на помощь закон.

В основе трагедии римлян лежал «тот взрыв неуправляемого и почти безумного разврата, который последовал за их знакомством с Грецией». И опять же нетрудно представить себе, как должно было шокировать античный мир христианское требование непорочности.

Мы оставим пока — до Мф 19:3−8 — обсуждение идеала христианского брака. Сейчас же мы должны просто отметить, что вместе с христианством в мир пришел идеал непорочности, о котором люди даже и не мечтали.

СЛОВО — КЛЯТВА (Мф 5:33−37)

Очень интересно отметить, что в Нагорной Проповеди Иисус часто напоминает иудеям то, что им уже было известно. Иудейские учители всегда требовали, чтобы люди говорили только правду. «Мир прочно держится на трех вещах: на справедливости, истине и мире». «Четыре человека не могут явиться в присутствии Бога: зубоскал, лицемер, лгун и сплетник». «Давший слово и изменивший ему подобен идолопоклоннику». Представители школы Шаммаи были настолько преданы истине, что запрещали даже обычную в обществе вежливую учтивость, например, делать невесте комплимент за ее красоту, если она в действительности ничем не выделялась. Еще строже относились иудейские учители к истине, если она клятвенно заверена. Это неоднократно отмечено в Ветхом Завете. «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно» (Исх 20:7). Эта заповедь не имеет никакого отношения к ругательствам; она осуждает человека, который клянется в подтверждение истинности своих слов, или обещает что-то, ссылаясь на Бога, но делает это с целью обмануть. «Если кто даст обет Господу, или поклянется клятвою, положив зарок на душу свою, то он не должен нарушать слова своего» (Чис 30:3). «Если дашь обет Господу, Богу твоему, немедленно исполни его; ибо Господь, Бог твой, взыщет его с тебя, и на тебе будет грех» (Втор 23:21).

Две точки зрения отрицательно влияли на клятву во времени Иисуса Христа.

С одной стороны была широко распространена, так сказать, легкомысленная божба, когда клялись и божились там, где в этом не было необходимости и где это вообще не было уместно. Стало слишком обычным предварять какое-нибудь заявление словами: «Клянусь твоей жизнью», или «Клянусь моей головой», или «Да не видать мне утешения Израилева, если...» Раввины объявляли греховным и неуместным употребление любых клятв в утверждении простого предложения, как, например: «Это масличное дерево». «Да» в устах праведника — это «да», — говорили они, — а его «нет» — «нет».

И нынче еще уместны такие предостережения. Слишком часто люди бессмысленнейшим образом употребляют самые священные слова и выражения, бездумно и неуважительно произносят самые священные имена. Священные слова нужно употреблять для священных дел. Была у иудеев еще одна привычка, некоторым образом еще хуже этой; ее можно назвать уклончивой божбой. Иудеи делили клятвы на совершенно обязательные и не обязательные. Любая клятва, в которой упоминалось имя Божье, была совершенно обязательной, а клятва, в которой можно было избежать упоминания имени Божьего, считалось не обязывающей. И потому, если человек клялся именем Бога, он твердо выполнял свою клятву, а если он клялся небом или землей, или Иерусалимом, или своей головой, то считал себя вправе нарушить эту клятву. И потому такая уклончивость была доведена до высокого искусства. А стояла за этим идея, что, если упомянуто было имя Бога, то Он становился соучастником договора, а если же Его имя не упоминалось, Бог не имел к делу никакого отношения. Вкладываемая Иисусом в Его слова идея совершенно ясна. Иисус говорит, что никто не может посчитать, что Бог не имеет никакого отношения к тому или иному делу или договору, потому что Бог всегда уже присутствует повсюду. Небеса — это престол Божий; земля — подножие ног Его; Иерусалим — город Божий; голова тоже не принадлежит самому человеку, потому что он не может ни одного волоса сделать черным или седым; и жизнь его тоже принадлежит Богу. Все в мире принадлежит Ему, и потому, независимо от того, упоминается в связи со всем этим имя Божье или нет, Он всегда присутствует при этом.

И в этом великая непреходящая истина: жизнь нельзя делить на сферы, в которых Бог присутствует, и на сферы, в которых Он не присутствует. Нельзя говорить в церкви одним языком, а на заводе или в конторе — другим. Нельзя устанавливать для церкви одни нормы поведения, а другие — для деловых отношений. Бога нельзя призывать в одни сферы жизни и устранить из других. Он присутствует везде, во всех сферах жизни и областях деятельности. Он слышит все слова, а не только те, что обращены к Нему и связаны с Его именем, ибо нет такой фразы, которая исключила бы Бога из деловых отношений. Мы будем считать священными все наши обеты и обещания, если будем помнить, что все они произносятся в присутствии Бога.

КОНЕЦ КЛЯТВЫ (Мф 5:33−37 (продолжение))

Этот отрывок заканчивается заповедью, что человек обязан сказать только «да», если он должен сказать «да», а если он должен сказать «нет», то он и обязан сказать только «нет» и ничего больше.

В идеале у человека никогда не должно быть необходимости подкреплять истинность своих слов клятвами или гарантиями. Сам характер человека должен сделать клятву совершенно ненужной. Он сам и его поведение должны быть его гарантией. Крупный греческий учитель и философ Сократ сказал: «Человек должен вести образ жизни, который вызывает к нему больше доверия, чем любая клятва». Климент Александрийский говорил, что христианин должен вести такой образ жизни и проявлять себя так, чтобы никто не посмел потребовать от него клятвенного заверения. Идеальным является общество, в котором от человека не требуется никаких клятв и заверений в подтверждение искренности и в качестве гарантии его обещаний.

Следует ли тогда считать это высказывание Иисуса абсолютным запретом давать клятву, даже, например, в качестве свидетеля на судебном процессе? Две группы людей совершенно отклоняли клятву. Одна из них — древнеиудейская секта ессеев, о которых историк Иосиф Флавий пишет: «Они известные своей верностью и точностью, и они проповедуют мир. Все, что они говорят — вернее всякой клятвы. Они избегают клятв и считают их хуже лжесвидетельства. Они говорят, что человек, которому нельзя верить на слово (без клятвы), уже осужден». Кроме того, была, да существует еще и нынче, секта квакеров. Квакеры ни при каких обстоятельствах не согласятся принести клятву. Основатель движения квакеров Джордж Фоке соглашался, самое большое, сказать слово «истинно». Он писал: «Я никогда не причинил зла мужчине или женщине за все то время (что был предпринимателем). Когда я был в таком служении, я употреблял слово «истинно» в моих делах и все говорили: «Если Джордж Фоке сказал «истинно», тут уж ничего изменить нельзя». Ессеи в древности никогда не клялись, и квакеры не делают этого и сегодня.

Правильно ли они поступают тогда? Павел в некоторых ситуациях как бы клялся. «Бога призываю во свидетеля на душу мою, — пишет он коринфянам, — что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф» (2Кор 1:23). «А в том, что я пишу вам, — пишет он галатам, — пред Богом, не лгу» (Гал 1:20). В таких обстоятельствах Павел клянется сам. Сам Иисус не возражал, если нужно было принести клятву. На суде первосвященник сказал Ему: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» (Мф 26:63). В какой же ситуации клятва допустима? Взглянем на вторую часть стиха. В Библии сказано, что человек должен отвечать только «да» или «нет», а что «сверх того, то от лукавого». Что это значит? Это может значить одно из двух.

а) Если необходимо, чтобы человек дал клятву или присягу, то эта необходимость обусловлена злом, которое находится в каждом человеке. Если бы в человеке не было зла, от него не нужно было бы никакой клятвы. Другими словами, необходимость взять у человека клятву обусловлена присущим человеческой природе злом.

б)Необходимость взять у человека клятву может быть обусловлена тем, что порочен этот наш мир. В совершенном мире, в Царствии Божием, вообще не нужно брать у человека клятву или присягу. Эта необходимость обусловлена исключительно порочностью мира сего. Иисус говорит, что добродетельному человеку вообще не нужно давать клятвы; истинность его высказываний и надежность его обещаний не требуют такой гарантии. Но сам факт того, что иногда клятвы и присяги необходимы, является доказательством того, что люди не добродетельны и мир этот — злой мир.

Таким образом, это высказывание Иисуса накладывает на нас два обязательства. Мы обязаны стать такими, чтобы люди хорошо видели нашу добродетель и даже не требовали никогда от нас клятвы; и мы обязаны стараться сделать этот мир таким, чтобы в нем не было лжи и неверности, и тем самым исчезла бы необходимость в клятвенных заверениях.

ДРЕВНИЙ ЗАКОН (Мф 5:38−42)

Только немногие новозаветные тексты могут показать нам христианскую этику более полно, чем этот. Здесь изложены особенности христианской этики, которая должна регулировать жизнь и поведение христианина.

Иисус с самого начала цитирует древнейший в мире закон «око за око, и зуб за зуб». Этот закон носит название Лекс Талионис, Талиона закон, от латинского талио — возмездие, который может быть описан как равное по силе преступлению. Этот закон представлен уже в древнейшем кодексе законов, известном под названием законы Хаммурапи, правившего в Вавилоне в 2285 — 2242 гг. до Р.Х. В кодексе Хаммурапи есть такое интересное различие между дворянином и тружеником:

«Если человек был причиной потери глаза дворянина, то он должен потерять один глаз. Если он повредил какой-нибудь член дворянина, то должен быть поврежден его член. Если он был причиной потери глаза бедного человека или он повредил один его член, он должен уплатить одну мину серебра. Если он выбил зуб равному себе по званию, то должно выбить ему зуб. Если он выбил зуб бедному человеку, он должен уплатить 1/3 мины серебра».

Принцип простой и совершенно ясный: человеку, причинившему повреждение другому человеку, должно быть причинено такое же повреждение.

Этот закон стал неотъемлемой частью этики Ветхого Завета, где он зафиксирован не менее трех раз. «А если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб» (Исх 21:23−25). «Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал. Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб: как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать» (Лев 24:19−20). «Да не пощадит его глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу» (Втор 19:21). Эти законы часто приводят в доказательство кровожадности, дикости и безжалостности ветхозаветных законов; но, прежде чем начать критиковать, надо отметить некоторые вещи.

1. Талиона закон, закон удар за удар — это вовсе не дикарский и кровожадный закон, а, наоборот, первый шаг милосердия. Первоначальной его целью было, несомненно, сдерживание мстительности. В древности большое значение играла кровная месть. Как только один член рода причинял повреждение или рану члену другого рода, все члены рода пострадавшего стремились отомстить всем членам рода обидчика, и эта месть была ни менее ни более, как смерть. А этот закон сознательно ограничивает месть. По этому закону наказанию подлежит лишь человек, причинивший повреждение, или ущерб. Если смотреть на этот закон в исторической перспективе, то он представляется не дикарским, а милосердным законом.

2. Кроме того, этот закон никогда не давал отдельному человеку права осуществлять месть; это был закон, по которому судья в суде определял наказание и штраф (ср. Втор 19:18). Этот закон никогда не давал отдельному человеку права доставить себе удовольствие местью. Всегда предполагалось, что этот закон — руководство для судьи при установлении меры наказания, которое полагается за всякое насилие или несправедливое действие.

3. Более того, этот закон никогда не исполнялся в буквальном смысле слова, по крайней мере в даже полуцивилизованном обществе. Иудейские законники с полным правом утверждали, что его буквальное исполнение было бы извращением справедливости, потому что на практике могло выйти так, что человеку удаляют хороший и здоровый глаз или зуб, тогда как пострадавший потерял кривой глаз или испорченный зуб. И потому очень скоро причиненный ущерб стали определять в деньгах, и в иудейском законе, в трактате Баба Камма, тщательно разобрано, как определяется причиненный ущерб. Если человек причинил другому увечье, он несет ответственность по пяти пунктам: за причиненное увечье, за причиненную боль, за лечение, за потерянное время, за причиненное оскорбление. В плане причиненного увечья на пострадавшего смотрели как на выставленного на продажу раба. Определялась его стоимость до и после причинения увечья, и причинивший увечье платил разницу в стоимости; он нес ответственность за потерю в цене человека, получившего увечье. Плата за боль определялась так: устанавливали, за какую сумму человек был готов перенести боль, связанную с причиненным увечьем, и ответственный за увечье должен был платить эту сумму. За лечение — причинивший увечье нес все расходы по медицинскому обслуживанию пострадавшего до полного исцеления его. Возмещение за потерю времени — тут причинивший увечье платил жалованье за все время, в течение которого получивший увечье не мог работать, да еще компенсацию, если у пострадавшего была хорошая должность, а теперь, после получения увечья, он годился только для нижеоплачиваемой работы. Что касается возмещения за причиненное оскорбление, то причинивший увечье должен был оплатить ущерб, причиненный оскорблением и унижением, связанными с увечьем. На практике компенсация, установленная по Талиона закону выглядит очень современной.

4. Но, что важнее всего, надо помнить, что ветхозаветная этика сводится не только к Талиона закону. В Ветхом Завете рассыпаны проблески милосердия. «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего» (Лев 19:18). «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою» (Притч 25:21). «Не говори: «Как он поступил со мною, так и я поступаю с ним» (Притч 24:29). «Подставляет ланиту свою бьющему его, пресыщается поношением» (Плач 3:30). В Ветхом Завете достаточно милосердия.

Таким образом, этика древних была основана на принципе зуб за зуб; но это был подлинно милосердный закон, назначенный для руководства судьям, а не отдельному человеку. Он никогда не применялся в буквальном смысле, и в законе звучат также нотки милосердия. А вот Иисус совсем отклоняет этот принцип закона, потому что в христианской жизни нет места возмездию, сколь бы ограниченным и контролируемым оно ни было.

КОНЕЦ НЕНАВИСТИ И МЕСТИ (Мф 5:38−42 (продолжение))

Таким образом, Иисус отменяет для христиан старый закон ограниченного воздаяния и вносит новый дух чувства незлобивости и терпимости. Иисус приводит далее три примера христианского духа в действии. Принимать эти примеры в буквальном смысле, значит совершенно не увидеть их подлинного смысла. Поэтому важно понять, что имел в виду Иисус.

1. Он говорит, что если кто ударит нас в правую щеку, мы должны подставить ему и другую. За этим скрывается много большее, чем кажется на первый взгляд.

Допустим, что человек-правша стоит перед другим и, допустим, хочет ударить его в правую щеку. Как же ему сделать это правой рукой? Если он не постарается совершенно извернуться и изловчиться, и при этом ему придется ослабить силу своего удара, то он сможет ударить его лишь тыльной стороной руки. Ну, а удар тыльной стороной руки был по иудейскому раввинскому закону вдвое оскорбительнее для человека, чем удар открытой ладонью. Таким образом, Иисус говорит: «Даже если человек наносит вам ужасное и рассчитанное оскорбление, ни в коем случае не мстите и не злитесь».

Если нас и бьют когда-либо по лицу, то это случается не так уж часто, но время от времени жизнь доставляет нам маленькие или большие оскорбления, и Иисус говорит здесь, чтобы настоящий христианин научился не негодовать на оскорбления и не искать мести. Про Иисуса Самого говорили, что Он любит поесть и пить вино; Его называли другом мытарям и грешникам, подразумевая под этим, что Он подобен тем, с кем водил компанию. Первых христиан называли людоедами и поджигателями; их обвиняли в безнравственности, вульгарности и бесстыдстве, потому что частью их богослужения была вечеря любви. Когда граф Шефтсбери принял близкое участие в делах бедных и обездоленных, его предупреждали, что «он станет непопулярным у «людей своего круга» и что «он должен будет навсегда оставить надежду стать министром» английского правительства. Когда Уилберфорс начал борьбу за освобождение рабов, о нем стали распространять клеветнические слухи, будто он жестокий муж, бьет свою жену, и что женат он на негритянке.

Часто случается так, что кто-то из членов церкви «чувствует себя оскорбленным», потому что его не пригласили на важное заседание или не выбрали в президиум, не внесли в список тех, кому выражена благодарность. Настоящий христианин забыл, что такое быть оскорбленным. Он научился от своего Господа принимать любое оскорбление и никогда не выходить из себя, никогда не пытаться мстить.

2. Далее, Иисус говорит, что если кто-нибудь хочет отнять у нас по суду рубашку, ему должны отдать не только рубашку, но и верхнюю одежду. И опять же за этим скрывается больше, нежели видно на первый взгляд.

Рубашка, хитон, представляла собой длинную дерюжную или холстяную одежду из хлопочато-бумажной или льняной ткани. Даже у самого бедного была смена рубашек. Верхняя одежда, своего рода большой, похожий на одеяло плащ, человек носил днем как одежду, а ночью использовал как одеяло, и такое одеяние у иудея было только одно. По иудейскому закону в качестве залога можно было взять хитон, рубашку, но не верхнюю одежду, плащ. «Если возьмешь в залог одежду ближнего твоего, до захождения солнца возврати ее, ибо она есть единственный покров у него; она одеяние тела его: в чем будет он спать?» (Исх 22:26,27). Смысл сводится к тому, что по закону у человека нельзя было безвозвратно отнять его верхнюю одежду.

Иисус, таким образом, говорит следующее: «Христианин никогда не настаивает на своих правах; он никогда не спорит о своих правах; он вообще не считает, что у него есть какие-либо права». Некоторые люди вечно настаивают на своих правах, цепляются за свои привилегии и никогда не поступятся ими. Они воинственно пойдут судиться, но не потерпят даже их мельчайшего ущемления. К великому сожалению, Церковь полна таких людей. Такие люди все еще не поняли, что такое христианство. Христианин должен думать не о своих правах, а о своем долге; не о своих привилегиях, а о своей ответственности. Он совершенно должен забыть о том, что у него вообще есть права; а человек, до последнего борющийся за свои права как в церкви, так и вне ее, еще далек от христианства.

3. Далее, Иисус говорит о том, что если кто принудит нас идти одно поприще, то мы должны добровольно пройти два поприща.

За этим скрывается малоизвестная нам картина оккупированной территории. Принудить, в греческом — аггареиейн, а у этого слова есть своя история. Оно происходит от персидского аггареус, что значит курьер. У древних персов была удивительная для того времени почтовая система. Все дороги были разделены на отрезки длиною в дневной путь; в конце каждого отрезка были свежие лошади, корм и вода для лошадей, а также пища для курьера. Но, если на станции чего-нибудь не было или недоставало, могли принудить любое частное лицо дать пищу, приют, помощь, лошадей и даже самому везти почтовое сообщение до следующей станции. Вот такое принуждение и называлось аггареиейн.

Позже, это слово стало означать любое насильственное принуждение к несению службы на оккупантов. В оккупированной стране население могли принудить поставлять пищу, давать постой, перевозить грузы. Иногда завоеватели осуществляли свое право принуждать людей выполнять те или иные работы самым тираническим и отталкивающим образом.

Угроза быть призванным для выполнения принудительных обязанностей постоянно висела над людьми. А Палестина была завоеванной и оккупированной страной, и любой иудей мог в любой момент ощутить на плече прикосновение копья римского воина и услышать, что он призван служить римлянам, может быть для выполнения самой тяжелой и черной работы. Именно так случилось с Симоном Киринеянином, когда его принудили (аггареиейн) нести Крест Иисуса.

Таким образом, Иисус говорит следующее: «Если ваш работодатель придет и принудит вас служить проводником или носильщиком грузов на один километр, то не делайте этого с чувством злобы и негодования, а пойдите с ним два километра в хорошем настроении и с охотой». Другими словами: «Не думайте постоянно только о том, как бы сделать так, как вы хотите, а всегда помните о вашем долге и обязанности служить другим. Если вам поручено какое-то дело, и даже если это дело кажется вам безрассудным, непосильным и ненавистным вам, не выполняйте его как ненавистную и мерзкую обязанность, а делайте его как услугу, которую вы с удовольствием оказываете».

Дело всегда можно сделать двояко. Можно сделать самый необходимый минимум и не больше, чтобы в этом было видно, насколько оно ненавистно нам, но можно выполнить его с улыбкой, любезно и вежливо, с желанием не просто выполнить его, но выполнить его хорошо. Работу можно выполнить не только так хорошо, как этого от нас ожидают, но и намного лучше, чем кто-нибудь мог этого ожидать. Неспособный работник, обиженный слуга, грубый помощник еще не имеют правильного представления о христианской жизни. Христианин не должен думать о том, чтобы поступать так, как ему хочется; он должен заботиться о том, как бы помочь, даже тогда, когда эта просьба о помощи неучтива, неразумна и эгоистична.

Таким образом, в этом отрывке Иисус в яркой восточной манере излагает три великих правила: христианин никогда не будет негодовать или искать мести за оскорбление, каким бы рассчитанным и ужасным оно ни было; он никогда не будет настаивать на своих законных или иных правах, которые ему полагаются; христианин никогда не считает, что может поступать так, как ему хочется; он помнит лишь о своем долге оказывать помощь другим. Вопрос стоит так: «Насколько мы соответствуем этим требованиям?»

ВЕЛИКОДУШНОЕ ДАЯНИЕ (Мф 5:38−42 (продолжение))

Наконец, Иисус требует, чтобы мы давали всем, кто просит, и не отворачивались от тех, кто просит взаймы. В высшем своем проявлении иудейский закон о даре — прекрасная вещь. Он основан на Втор 15:7−11.

«Если же будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих, в одном из жилищ твоих, на земле твоей, которую Господь, Бог твой, дает тебе: то не ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей пред нищим братом твоим,

Но открой ему руку твою и дай ему взаймы, смотря по его нужде, в чем он нуждается.

Берегись, чтобы не вошла в сердце твое беззаконная мысль: «приближается седьмой год, год прощения», и чтоб от того глаз твой не сделался немилостив к нищему брату твоему, и ты не отказал ему; ибо он возопиет на тебя к Господу, и будет на тебе грех.

Дай ему взаймы и, когда будешь давать ему, не должно скорбеть сердце твое; ибо за то благословит тебя Господь, Бог твой, во всех делах твоих и во всем, что будет делаться твоими руками.

Ибо нищие всегда будут среди земли твоей; потому я и повелеваю тебе: отверзай руку твою брату твоему, бедному ему и нищему твоему на земле твоей».

В связи с фразой седьмой год нужно отметить, что в каждый седьмой год у иудеев погашались все долги, и потому жадный и расчетливый человек мог вообще отказаться дать что-либо взаймы в преддверье седьмого года, чтобы долг не оказался погашенным и он не потерял бы свое добро.

Вот на этом отрывке и был основан иудейский закон о дарах и пожертвованиях. Иудейские раввины установили пять принципов, регулирующие дарение:

1. Нельзя отказываться дать нуждающемуся. «Отказывающий от милосердия подобен идолопоклоннику». Если человек откажется дать нуждающемуся, вполне может наступить день, когда ему придется просить милостыню — может быть у тех же людей, которым он отказался дать.

2. Дар должен быть на пользу человеку, которому он дается. В Книге Второзаконии прямо сказано, что человеку нужно дать смотря по его нужде. Другими словами, человеку нужно дать не только тот минимум, который позволяет ему вести полуголодное существование; ему нужно дать столько, чтобы он мог вести приличный образ жизни, по крайней мере не много хуже того, как он жил до этого. Так, говорят, раввин Гиллель постановил, чтобы окончательно обедневший сын аристократической семьи получил не только то, что спасет его от голодной смерти, но и лошадь для верховой езды и раба, бежавшего впереди. А однажды, когда ни одного раба не было, раввин Гиллель сам бежал впереди, как раб. Есть что-то прекрасное и благородное в идее, что человеку нужно дать не только столько, чтобы уберечь его от голодной смерти и вызволить из острой нужды; но также уменьшить нищету и унижение.

3. Даяние должно совершаться в частном порядке, индивидуально и без огласки; при этом не должны присутствовать посторонние. Раввины доходили до того, что утверждали, что высшей формой даяния является такое, когда дающий не знает, кому он дает, а берущий не знает, от кого он получает. В Храме было специальное место и помещение, куда люди приходили, чтобы в секрете отдать свои дары и подаяния. Эти дары распределялись секретно для улучшения благосостояния когда-то благородных семей, а также чтобы собрать приданное для дочерей таких семей, без которого они не смогли бы выйти замуж. Иудеи смотрели с отвращением на дар или благотворительность, сделанные ради престижа, известности, самовосхваления.

4. Способ, которым сделано даяние, должно соответствовать характеру и темпераменту берущего. Если у человека были средства, но он был слишком скуп, чтобы тратить их, ему делали подарок, а потом требовали это назад с его имения, как ссуду. Если человек был слишком горд, чтобы просить о помощи, раввин Измаил рекомендовал прийти к нему и сказать: «Сын мой, может быть тебе нужна ссуда?» и таким образом пощадить его самолюбие, а ссуду никогда не просили вернуть; это была, в сущности, не ссуда, а дар. Было установлено, что если человек не мог выполнить просьбу о помощи, его отказ должен был быть выражен в такой форме, чтобы было видно, что, если уже ему нечего больше дать, он проявляет человеку свое сочувствие. Даже отказ должен был помогать человеку, а не обидеть его. Даяние следовало сделать так, чтобы сама форма даяния помогала столько же, как и само даяние.

5. В глазах иудеев даяние было одновременно и привилегией и обязательством, потому что, в действительности, любое даяние дается ни кому-нибудь, а Самому Богу. Дать нуждающемуся человеку было не просто делом выбора и свободной воли — человек должен был сделать это, ибо, если он отказывал в помощи человеку, он отказывал Богу. «Кто помогает бедному, дает Господу и Он воздаст ему за его добрые дела». «Небеса милосердны ко всем, кто проявляет милосердие по отношению к бедным».

Должны ли мы сделать из этого вывод, что Иисус требует от людей огульного даяния? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Совершенно очевидно, что должно быть принято во внимание воздействие, которое оказывает даяние на берущего. Даяние никогда не должно подстрекать человека к лени и эгоизму, потому что такое даяние может принести только вред. Но в тоже время нужно помнить, что многие люди, заявляя, что они будут давать лишь через официальные каналы и отказываясь отвечать на обращенные к ним просьбы отдельных людей, лишь ищут отговорку, чтобы вообще не давать и изгнать из благотворительности и даяния всякий личный элемент. Надо также помнить, что лучше помочь дюжине мошенников-попрошаек, чем отвернуться от одного человека, которому действительно нужна помощь.

ХРИСТИАНСКАЯ ЛЮБОВЬ (Мф 5:43−48)

1. Ее значение

Иудейский ученый Монтефиоре называет эти строки «центральным и самым важным отрывком» Нагорной Проповеди. И, действительно, в Новом Завете нет больше отрывка, в котором была бы так сжато изложена христианская этика личных отношений. Для простого человека этот отрывок — описание подлинного христианства в действии, и даже те, которые никогда не ходят в церковь, знают, что Иисус сказал это, и они часто осуждают исповедующих христианство за то, что они так далеки от требований Иисуса Христа.

При изучении этого отрывка мы должны сперва попытаться выяснить, что же имел в виду Иисус и чего Он требовал от Своих последователей. Если мы хотим жить в соответствии с этой заповедью, то мы должны прежде всего знать, чего это от нас потребует. Что подразумевает Иисус под выражением любите врагов ваших!

Греческий язык богат синонимами. В других языках часто просто невозможно передать все оттенки значения греческих слов. В греческом четыре слова передают значение любовь.

1. Во-первых, существительное сторге и глагол стергейн, которые означают семейная любовь. Они описывают любовь родителей к детям и детей к родителям. «Ребенок, — говорил великий древнегреческий философ Платон, — любит (стергейн) тех и любим теми, кто воспроизвел его на этот свет». «Ласков отец к своим детям, если в его сердце любовь (сторге)», — сказал Филемон. Эти слова передают любовь в семье.

2. Во-вторых, существительное эрос и глагол эран, которые передают любовь мужчины к женщине; в них всегда звучит страсть, это всегда физическая любовь. Великий греческий драматург Софокл характеризовал эрос как «ужасное, страстное желание». В этих словах нет ничего плохого; они лишь передают страсть любви человека, но со временем эти слова стали больше значить похоть, а не любовь, и в Новом Завете они вообще не встречаются.

3. Потом есть слово филия и глагол филейн. В греческом это самые теплые и самые хорошие слова о любви. Они передают подлинную любовь, подлинную привязанность. Хот филоунтес, причастие настоящего времени этого глагола передает значение — ближайший и вернейший друг. Это слово употреблено в знаменитом высказывании: «Кого боги любят, тот умирает молодым». Филейн может иметь значение ласкать, целовать; это слово нежной привязанности, передающее высшую форму любви.

4. И, наконец, агапе и глагол агапан. Эти слова передают непоколебимую благожелательность. (Здесь как раз употреблено слово агапе.) Если мы смотрим на человека с агапе, то это значит, что бы человек ни сделал по отношению к нам, как бы он ни обращался с нами, — оскорбляет ли он нас, обижает ли или огорчает, — мы не будем испытывать горечи по отношению к нему в нашем сердце, а будем относиться к нему с той же непоколебимой благожелательностью и расположением, за которым скрывается лишь пожелание его высшего блага. Из этого вытекают некоторые идеи.

1. Иисус никогда не требовал, чтобы мы любили наших врагов так же, как мы любим наших самых близких и дорогих. Само употребленное Им слово имеет другой оттенок; было бы не только невозможно, но и неправильно любить наших врагов так же, как наших самых близких и дорогих.

2. В чем же заключается главное различие? Мы просто не можем не любить наших близких и дорогих, даже если бы хотели. Мы говорим охватила любовь, потому что она приходит неожиданно, когда о ней совершенно не думаешь; она идет от сердца. А любовь к нашим врагам идет не только от сердца, но и от воли. Это не то, совершенно независимое от нас чувство; мы должны заставить себя захотеть сделать это. Это победа над тем чувством, что внезапно охватывает естественного человека.

Агапе — это не то, идущее от сердца чувство, против которого мы ничего не можем сделать, которое приходит непрошено и неожиданно. Агапе идет от нашей установки, от рассудка, через которые мы обретаем ту непоколебимую доброжелательность, даже по отношению к тем, кто обижает и оскорбляет нас. Агапе, сказал кто-то, это способность любить тех, кто нам не нравится и кому не нравимся мы. Мы можем лишь тогда обладать агапе, когда Иисус Христос дает нам способность преодолеть нашу естественную склонность к гневу и резкости и обрести эту непоколебимую доброжелательность по отношению ко всем людям.

3. И потому агапе, христианская любовь, вовсе не значит позволять людям делать абсолютно все, что им хочется и оставлять их необузданными. Никто не станет утверждать, что человек действительно любит своего ребенка, если позволяет ему делать все, что тому хочется. Если мы относимся к человеку с непреклонной доброжелательностью, нам, может быть, придется наказывать его, обуздывать, воспитывать, защищать его от самого себя. Но это будет также значить, что такое наказание не должно служить удовлетворению нашего чувства мести, оно должно сделать человека лучше. Это значит, что целью христианского наказания является не месть, а исцеление. Наказание не должно быть только карательной мерой, оно всегда должно исправлять.

4. Следует отметить, что Иисус сформулировал эту заповедь о любви как основу для личных отношений. Многие люди используют этот отрывок как апологию пацифизма, как текст, который должно положить в основу международных отношений. Конечно, слова Иисуса затрагивают и этот аспект, но в первую очередь они затрагивают наши личные отношения в семье и с нашими соседями, а также с людьми, с которыми мы сталкиваемся в нашей повседневной жизни. Намного проще расхаживать и рассуждать о том, что не должно быть войны между народами, нежели самим жить жизнью, в которой вообще нет резкости и ожесточенности в отношениях с теми, с кем мы встречаемся каждый день. Эта заповедь Иисуса относится в первую очередь к личным отношениям. Мы должны говорить себе: «Эта заповедь относится прежде всего и больше всего ко мне».

5. Следует отметить, что эта заповедь может относиться только к христианину. Лишь благодать Иисуса Христа может дать человеку способность обладать этой непоколебимой доброжелательностью и неуклонной благожелательностью в отношениях с другими людьми. Лишь тогда, когда в наших сердцах живет Христос, в них умирает ожесточение и рождается любовь. Часто говорят, что мир стал бы совершенным, если бы люди стали жить по принципам, изложенным в Нагорной Проповеди. Но печальный факт заключается в том, что без помощи Иисуса Христа никто даже не может начать жить по этим принципам. Чтобы исполнять заповеди Христовы нам нужен Христос.

6. И, наконец — и может быть это самое важное — следует отметить, что из этой заповеди не только следует, что люди могут относиться к нам так, как они того хотят; она также требует от нас, чтобы мы что-то делали для них. Мы должны молиться за них. Человек не может молиться за другого и при этом ненавидеть его. Когда человек сам обращается к Богу и приводит к Нему другого человека, которого он хотел бы ненавидеть, все меняется. В присутствии Бога мы не можем больше ненавидеть другого человека. Самый надежный способ покончить с ожесточением в сердце своем — молиться за человека, которого мы хотели бы ненавидеть.

ХРИСТИАНСКАЯ ЛЮБОВЬ (Мф 5:43−48 (продолжение))

2. Ее причина

Мы видели, что имел в виду Иисус, когда Он заповедовал нам христианскую любовь, а теперь мы рассмотрим, почему Он потребовал ее от нас. Так почему же Иисус требует от человека такую любовь, непоколебимую доброжелательность и непобедимую благожелательность? Ответ чрезвычайно прост и поразителен: потому что такая любовь уподобляет человека Богу. Иисус указывает на свершения Бога в мире, и мы видим, что Бог относится с непоколебимой доброжелательностью ко всем. Бог повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми; Он посылает дождь для праведных и неправедных. Раввин Иошуа бен Неемия говорил: «Видели ли вы, чтобы дождь выпал на поле праведника, а не на поле неправедного? Или что солнце взошло и светило для Израиля, который был праведен, и не для язычников, неправедных? Бог повелевает солнцу светить как для Израиля, так и для всех народов, потому что Бог добр для всех». Иудейского раввина тронула абсолютная доброжелательность Бога, одинаковая по отношению к святым и к грешникам.

Есть раввинская повесть о погибели египтян в Красном море. Когда египтяне начали тонуть, ангелы запели победную песнь, но Бог сказал печально: «Творение рук Моих тонет в море, а вы поете передо Мной». Любовь Бога такова, что Он не может видеть удовольствия в уничтожении вообще какого-либо создания, сотворенного Его руками. У псалмопевца это сказано так: «Очи всех уповают на Тебя, и Ты даешь им пищу их в свое время. Открываешь руку Твою и насыщаешь все живущее по благоволению» (Пс 144:15−16). В Боге есть это всеобъемлющее благоволение, даже по отношению к тем, кто пронзил Его сердце. Иисус говорит, что любовь эта должна быть у нас для того, чтобы мы могли стать «сынами Отца нашего Небесного». В древнееврейском не очень-то много прилагательных, и потому иудеи употребляют вместо прилагательного оборот сын и родительный падеж абстрактного существительного. Так, например, сын мира значит спокойный, мирный человек; сын утешения значит утешитель; и, потому, сын Божий значит человек, подобный Богу. Именно потому, что Бог обладает этим благоволением и этой доброжелательностью, у нас они должны быть тоже; а если они у нас есть, мы — сыны Божии, подобные Богу люди. И здесь лежит ключ к одному из самых трудных в Новом Завете предложений, которым заканчивается этот отрывок. Иисус сказал: «Итак будьте совершенные, как совершен Отец ваш Небесный». На первый взгляд складывается впечатление, что эта заповедь не может иметь абсолютно никакого отношения к нам. Ведь никто из нас и не подумает, что он может быть столь совершенным.

Совершенный — это в греческом телейос, и оно часто имеет в греческом совершенно специфическое употребление. Оно не имеет никакого отношения к тому, что мы называем абстрактным, философским, метафизическим совершенством. Телейос называется жертва, годная для принесения в жертву Богу, то есть жертва без порока. Взрослый человек, достигший своего полного роста — тоже телейос, в противоположность не выросшему подростку. Студент, достигший зрелых знаний в своем предмете, тоже телейос, в противоположность начинающему ученику, который еще не очень хорошо понимает предмет. Иными словами, представление греков о совершенстве связано исключительно с функциональной стороной. Они считали совершенным всякий предмет, который полностью выполнял функцию, для которой он был предназначен и изготовлен. В сущности, именно это значение связано и с происхождением слова, прилагательное телейос образовано от существительного телос, что значит конец, цель, намерение, назначение. Вещь характеризуется как телейос, если она выполняла цель, для которой она была предназначена; человек совершен, если он осознает или выполняет цель, для которой он был сотворен и послан в мир. Возьмем совсем простую аналогию. Допустим, что в моем доме ослабла какая-то гайка и я хочу закрепить и подправить ее. Я иду в магазин и покупаю гаечный ключ. Гаечный ключ отлично подходит к моей руке и он во всем в самый раз: ни велик, ни мал, ни слишком груб, ни слишком гладок. После этого я прикладываю гаечный ключ к гайке и вижу, что он как раз подходит. Потом я поворачиваю гайку и закрепляю ее. В представлении греков и, в особенности, в представлении новозаветных авторов, этот ключ телейос, потому что он как раз выполнил ту функцию, для которой он был мне нужен и для которой я его купил. Таким образом, человек будет телейос, если он выполнит цель, для которой он был предназначен. А для какой цели создан человек? Относительно этого Библия не оставляет никаких сомнений. В истории творения мы встречаем такие слова Бога: «Сотворим человека по образу Нашему» (Быт 1:26). Человек был сотворен, чтобы быть подобным Богу. Отличительной чертой Бога является Его универсальное благоволение, Его непобедимая доброжелательность, Его постоянное радение о высшем благе каждого человека. Бога отличает любовь как к святому, так и к грешнику. Как бы люди не поступали по отношению к Нему, Он хочет для них лишь высшего блага. Вот тогда, когда человек в своей каждодневной жизни проявляет это неустанное прощение, эту самопожертвованную благожелательность, он становится подобным Богу и совершенным в том смысле, в каком это слово употребляется в Новом Завете. Попросту говоря, тот человек совершенен, кто больше всего заботится о людях.

Все учение Библии сводится к тому, что мы становимся действительно людьми тогда, когда мы становимся подобными Богу. Лишь одно делает нас подобными Богу — любовь к людям и непрестанная забота о них, безотносительно к тому, как они обращаются с этой любовью. Мы обретаем христианское совершенство, когда научимся прощать так, как прощает Бог, и любить так, как любит Бог.