1 послание Тимофею | 5 глава

2(б). «Старца» (πρεσβυτέρω) «не укоряй» (5:1). Hе говорит ли он здесь о сане (пресвитерском)? Не думаю, но о всяком престарелом человеке. Отчего же (не поступать с ним так), если он будет иметь нужду в исправлении? «Не укоряй», — говорит, — но так с ним беседуй, как бы ты относился к отцу согрешающему. «Младших, как братьев; стариц, как матерей; молодых, как сестер, со всякою чистотою» (ст. 2). По самому существу дела это, то есть слушание замечаний, тягостно, — и в особенности, когда это случается с престарелым человеком; а если (замечания делаются) к тому же юношею, то это становится втройне безрассудным. Поэтому и нужно смягчать (обличение) кротостью и дружелюбием. Можно ведь обличать без жестокости, если кто захочет упражняться в этом: только для этого требуется большое благоразумие, — однако это возможно. «Младших», — говорит, — «как братьев». Зачем и здесь заповедует это? Опять с тою целью, чтобы припомнить свойственную этому возрасту дерзость. Итак, и в этом случае обличение должно смягчаться духом кротости. «Молодых», — говорит, — «как сестер», и прибавляет: «со всякою чистотою». Не только, говорит, ты должен признавать грехом, но даже, говорит, ты должен не давать повода к подозрению. Так как беседы с молодыми женщинами с трудом избегают подозрения, а между тем епископ должен и это делать, то он прибавляет: «со всякою чистотою», показывая тем, что говорить с ними надлежит со всякою чистотою. Что ты говоришь, скажи мне? Неужели Тимофею заповедуешь это? Да, отвечает он, потому что чрез него я говорю всему миру. Если же Тимофею заповедует это, то пусть подумают все другие, каков должен быть (епископ), чтобы не подать случая к подозрению, ни даже тени оправдания для тех, которые захотели бы клеветать. «Вдовиц почитай, истинных вдовиц» (ст. 3). Отчего не говорит ничего о девстве, отчего не говорит: почитай дев? Оттого, мне кажется, что тогда их и не было, или были такие, которые пали. «Ибо некоторые», — говорит, — «уже совратились вслед сатаны» (1 Тим. 5:15). «Вдовиц почитай, истинных вдовиц», — говорит. Следовательно, можно не иметь мужа, и еще не быть вдовою. Подобно тому, как дева не чрез то становится девою, что она не сочеталась браком, но требуется и многое другое — непорочность, прилежание, так и вдовою делает не одна только кончина мужа, но терпение с целомудрием и совершенное уединение. Таких вдовиц он заповедует почитать, — и справедливо, потому что они достойны великого уважения, живя одинокими и не имея мужей, которые бы заступались за них. Состояние это многим кажется зазорным и достойным порицания. Поэтому он желает, чтобы она у священника пользовалась великим уважением, и не только по этой причине, но и потому, что она достойна (уважения). «Если же какая вдовица имеет детей или внучат, то они прежде пусть учатся почитать свою семью и воздавать должное родителям» (ст. 4). Примечай благоразумие Павла, как часто он увещает, обращаясь к человеческим соображениям. Здесь он не упомянул о чем‑либо великом и возвышенном, но о том, что для всех удобопонятно. «И воздавать», — говорит, — «должное родителям». За что? За воспитание, за возращение. Например, — ты пользовалась великим попечением; они скончались, и ты не могла заплатить им долг, — ведь в самом деле не ты их родила, не ты воспитала. Итак, заплати им во внуках, воздай долг чрез сынов. «Пусть учатся», — говорит, — «почитать свою семью». Проще сказать, он здесь говорит о добрых делах. Потом, чтобы более побудить к этому, прибавляет: «ибо сие угодно Богу». Так как (апостол) сказал: «истинных вдовиц», то теперь он показывает, кто истинная вдовица. «Истинная вдовица и одинокая надеется на Бога и пребывает в молениях и молитвах день и ночь; а сластолюбивая заживо умерла» (ст. 5, 6). Если которая‑нибудь, говорит он, будучи вдовою, не обратилась к мирской жизни, то она истинная вдовица; которая уповает на Бога, как следует, упражняется в молитве, проводит в ней день и ночь, та вдовица. Не говорит, что та, которая имеет детей не вдова, — он и ее хвалит, если она воспитает детей, как следует, — но (говорит): если которая не имеет детей, то есть пребывает в одиночестве. Далее он утешает ее в том, что она не имеет детей, говоря, что в том особенно и заключается преимущество вдовицы, что она лишена не только утешения от мужа, но и того счастия, какое приносят дети: взамен всего она имеет Бога. Та, которая не имеет детей, не хуже других; но этим утешением восполняет то, чего ей не достает вследствие того, что у нее нет детей. Поэтому сказанное имеет такой смысл: не скорби, когда услышишь, что должно воспитывать детей, и между тем у тебя их нет, и не думай, будто этим унижается твое достоинство. Ты истинная вдова. Вдова же, «сластолюбивая заживо умерла».

3. Так как многие женщины, имеющие детей, избирают вдовство не для того, чтобы лишить себя удовольствий жизни, а для того, чтобы более привязаться к ним, чтобы с большею независимостью делать все и больше отдаваться мирским похотям, то он поэтому говорит: «сластолюбивая заживо умерла». Что ты говоришь? Разве женщина‑вдова не должна искать наслаждений? Нет, говорит он. Итак, если та, которая и по природе и по возрасту более немощна, не только не имеет нужды в наслаждении, но даже соделывается причастною смерти, и при том смерти вечной, то что скажут на это мужчины, которые предаются наслаждениям? Справедливо говорит: «сластолюбивая заживо умерла». Но чтобы тебе знать, внимательно посмотрим, какие поступки свойственны живым и какие мертвым, и куда мы должны отнести ее. Живые делают то, что имеет отношение к жизни, жизни будущей, истинной. А что имеет отношение к будущей жизни, о которой мы должны постоянно заботиться, послушай Христа, который говорит: «приидите, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня» (Мф. 25:34, 35). Живые отличаются от мертвых не тем только, что смотрят на солнце и дышат воздухом, — не этим, говорим мы, а тем, что совершают что‑нибудь доброе. Если же этого не исполняют, то становятся ничем не лучше мертвых. И чтобы ты узнал это, послушай, как и мертвый может жить. «Бог», — говорится, — «не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22:32). Но это, скажешь, опять загадка. Поэтому разрешим и то, и другое. Всякий, будучи жив, становится мертвым, когда проводит жизнь в наслаждении. Отчего? Оттого, что он живет для одного чрева, а для прочих чувств — нисколько; например, — не видит того, что должно видеть, не слышит того, что должно слышать, не говорит того, что должно говорить, вообще не делает того, что делают живые; но подобно тому, как распростертый на одре, смежив глаза и закрыв веки, вовсе не ощущает того, что кругом его находится, так и этот, или скорее — не так, а гораздо хуже, потому что первый и к добру и к злу равно нечувствителен, а последний ощущает только одно, именно — зло, а для добра, подобно лежащему (мертвецу), неподвижен. Следовательно, таким образом, он и становится мертвым. Его не трогают никакие блага будущей жизни: между тем пьянство, заключив его в свои недра, как бы в какое темное и мрачное убежище и пещеру, полную всякой нечистоты, постоянно заставляет его вращаться во тьме, как мертвых. В самом деле, когда он проводит все время или в обедах, или в пьянстве, то ужели он не во тьме пребывает? Ужели он не мертв? И даже в утреннее время, когда он, по‑видимому, трезв, он не бывает вполне трезвым, отчасти потому, что вечернее вино еще не истощилось и не испарилось в нем, отчасти и потому, что им овладевает сильное желание будущих (наслаждений) и что он всегда проводит утро и полдень на пиршестве, и всю ночь и даже большую часть утра в глубоком сне. Скажи мне: ужели такого мы причислим к живым? Кто в состоянии описать ту жестокую бурю, которая поднимается вследствие пресыщения и устремляется равно на душу, как и на тело? Подобно тому, как сплошная густая туча не дает воссиять лучам солнца, так и пары, которые источают вино и пресыщение, подобно некоему утесу, ударяя в мозг и образуя там густой туман, не позволяют рассудку получить больше простора и погружают пьяного в великий мрак. Подумай, какая же воздвигается буря в душе того, кто испытывает это! Какое смятение! Как во время наводнения, когда вода начинает подниматься выше преддверий мастерских, мы видим, что живущие внутри дома приходят в смятение, и (пускают в дело) и почерпала, и амфоры, и губки, и многие другие средства придумывают для того, чтобы вычерпать (воду), чтобы она не разрушила основания (дома) и всех сосудов не сделала бесполезными, — так и в душе, когда она преисполняется излишних наслаждений, приходят в смятение помыслы, и когда не в силах удалить накопившегося, вследствие того, что опять нечто новое привходит, воздвигается жестокая буря. Не взирай, умоляю тебя, на светлое, радостное лицо, но исследуй то, что происходит внутри души, — и ты увидишь, какой великой скорби она преисполнена. Если бы можно было, выдвинув душу наружу, взглянуть на нее телесными очами, тогда, ты увидел бы душу сластолюбца уничиженною, скорбною, опечаленною и изнемогающею. В самом деле, чем больше тело питается и тучнеет, тем больше душа истощается и становится немощною. Чем больше изнеживается первое, тем глубже зарывается в землю последнее. И подобно тому, как в зенице ока, когда с наружной стороны окружающие ее покровы бывают толсты, не может отразиться предмет, подлежащий зрению, и его нельзя увидеть, потому что луч отражается от толщины покрова и вследствие этого часто происходит тьма, — так и тело, когда оно постоянно питается, очевидно, покрывается излишнею тучностью. Ты, быть может, скажешь, что мертвые гниют, истлевают и из них обильно истекает гной. Но то же самое можно видеть и в сластолюбцах: скопление дурных мокрот, флегму, насморк, одышку, рвоту, отрыжку, — остальное, о чем стыдно даже говорить, я уже оставляю без внимания. Так‑то велика власть сластолюбия, — оно заставляет нас делать даже то, о чем не смеем и говорить.

4. Неужели еще станешь спрашивать, каким образом тело расплывается во все стороны? Разве (не оттого), что оно ест и пьет? Но это еще не составляет признака человеческой жизни, потому что и бессловесные едят и пьют. Когда душа лежит, как мертвая, то какую пользу приносит ей пища и питье? Подобно тому, как телу, когда оно лежит мертвым, не приносят нисколько пользы цветные одежды, покрывающие его, так и мертвая душа не получает ни малейшей пользы оттого, что ее окружает цветущее тело. В самом деле, когда она постоянно ведет речь о поварах, о прислуживающих за столом, о хлебопеках, и никогда не беседует о благочестии, то ужели она не мертва? Посмотрим, впрочем, что такое человек. Внешние говорят: человек есть животное разумное, смертное, одаренное умом и знанием. Но мы не от них позаимствуем определение, — а откуда? Из Божественного Писания. Итак, где Писание приводит определение человека? Послушай, что оно говорит. «Был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла» (Иов. 1:1). Вот это человек. И опять другой говорит: «Великое — человек и драгоценное — человек милосердный, но найти правдивого человека трудно» (Притч. 20:6). Между тем тех, которые не таковы, хотя они наделены разумом и обладают беспредельным знанием, Писание не называет людьми, но псами, конями, ехиднами, змеями, лисами, волками, и всем, что только есть самого презренного между зверями. Если поэтому таков должен быть человек, то, очевидно, сластолюбец не человек. В самом деле, как может быть человеком тот, кто не заботится ни о чем подобном? Нельзя ведь соединить вместе сластолюбие и трезвость, — одно из этих свойств уничтожается другим. И внешние говорят то же, — что толстое брюхо не рождает тонкого ума. Кроме того, Писание иногда называет (таких) людей бездушными: «не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть» (Быт. 6:3). Конечно, они имеют душу; но так как она у них мертва, то и названы плотию. Как о добродетельных мы говорим: весь — душа, весь — дух, хотя они имеют тело, так и о порочных должно сказать противное. Поэтому и Павел говорит: «Но вы не по плоти живете» (Рим. 8:9), так как они не творили дел плоти. Следовательно, сластолюбцы не имеют ни души, ни духа. «Сластолюбивая заживо умерла», — говорит. Послушайте — вы, которые все время проводите на пиршествах и в пьянстве и которые презираете бедных, томящихся и умирающих от голода в то время, когда вы постоянно умираете от наслаждений. Вы становитесь причиною двух смертей, — одной, которая постигает этих несчастных, и другой, которая убивает вас самих, и при том и та и другая есть следствие неумеренности. Напротив, если бы вы своим избытком восполнили их скудость, то вы спасли бы две жизни. Зачем ты расширяешь свое чрево пресыщением? Зачем изнуряешь бедного скудостию? Одно сверх меры утучняешь, а другое сверх меры истощаешь? Помысли, что выходит из яств, во что они обращаются и чем становятся. Но ты, даже слыша об этом, приходишь в негодование? Так зачем же ты заботишься о том, чтобы больше накопилось этого? Ведь избыток пресыщения не что иное, как умножение помета. Природа знает меру, и то, что превосходит ее, уже не пища, а скорее нечистота и помет. Питай тело, не умерщвляй его. Потому она и называется пищею, чтобы мы питали тело, а не погубляли его. Для того, я думаю, пища и испытывает такое превращение, чтобы мы не возлюбили пресыщения. А если бы этого не было, если бы это не приводило к чему‑то, не приносящему никакой пользы, и не становилось бы пагубным для тела, то мы не переставали бы пожирать друг друга. Если бы чрево, принимая в себя столько, сколько бы мы ни захотели, все переваривало и передавало телу, то ты увидел бы бесчисленные войны и споры. В самом деле, если даже теперь, когда из пищи одна часть обращается в помет, а другая в бесполезную и зловредную кровь и влагу, мы предаемся сластолюбию и нередко тратим все свое состояние на один только стол, то чего бы не делали, если бы не к этому приводило нас сластолюбие? Чем больше мы предаемся сластолюбию, тем больше исполняемся зловония, когда тело, подобно меху, со всех сторон раздувается, когда отрыжка, испытываемая нами, расстраивает мозг близ стоящих, когда из тела со всех сторон истекают смрадные пары, как бы из печи, вследствие сильного накаливания, исполненной внутри зловония. Если же внешние члены в такое приходят расстройство, то что, по твоему мнению, должен испытывать внутри мозг, будучи беспрестанно помрачаем испарениями? В каком положении находятся ручьи кипящей крови, когда ей преграждают свободное обращение? Чему подвергаются другие внутренности — печень и селезенка? Что испытывают самые вместилища помета? И хуже всего то, что о (настоящих) вместилищах помета мы заботимся, чтобы они не засорялись и не извергали помета вверх, для того употребляем всевозможные меры, и шестами подталкиваем, и лопатами раскапываем; между тем вместилищ нашего чрева мы не только не очищаем, но даже засариваем и загромождаем, и никакого не обращаем внимания на то, что помет поднимается кверху, туда, где сам царь, то есть мозг, имеет свое пребывание. Мы делаем все это потому, что взираем на него не как на досточтимого царя, а как на какого‑нибудь нечистого пса. Бог для того и поместил вдали эти члены, чтобы от них ничто не терпело вреда. Но мы противодействуем этому, и все растлеваем неумеренностию. И кто может исчислить другие, проистекающие отсюда бедствия? Затвори стоки вместилищ (нечистот), — и ты увидишь, что тотчас появится зараза. Следовательно, если отвне встретившееся зловоние рождает заразу, то ужели то, которое находится внутри и со всех сторон окружено тесными пределами тела и нигде не имеет стока, не причиняет бесчисленных болезней как душе, так и телу? И ужаснее всего то, что многие негодуют на Бога, говоря: что это такое? Он сам определил, чтоб мы носили в себе помет. А между тем сами умножают помет. Но Бог для того так устроил, чтобы, по крайней мере, таким образом отвратить нас от сластолюбия, чтобы, по крайней мере, чрез это убедить нас в том, что мы не должны прилепляться к мирским благам. А ты, не взирая и на это, не только не перестаешь предаваться сластолюбию, но даже до самого горла, даже до следующего обеденного времени, даже долее, нежели продолжается самое наслаждение, продолжаешь пресыщаться. Разве не прекращается удовольствие сейчас, как скоро (пища) пройдет чрез язык и гортань? Ощущение состоят во вкушении, а после этого оно прекращается, и наступает состояние великого неудовольствия, вследствие того, что желудок или вовсе не переваривает принятую пищу, или делает это с великим трудом. Справедливо поэтому сказал (апостол): «Сластолюбивая заживо умерла». Действительно, душа, преданная сластолюбию, не может ничего ни слышать, ни говорить. Она становится изнеженною, вялою, робкою, несвободною, боязливою, исполненною лютости, неведения, лести, ярости, лености, — полною всех пороков, и чуждою противоположных им добродетелей. Вследствие этого и говорит (апостол): «И сие внушай им, чтобы были беспорочны» (ст. 7). Видишь ли, что предписание это принимает вид закона? Он не представляет этого свободе каждого, а говорит: заповедуй, чтобы не пресыщались, потому что это явный грех, так что тому, кто ведет роскошную жизнь, нельзя и вовсе неуместно быть причастником таинств. «И сие внушай им», — говорит, — «чтобы были беспорочны». Видишь ли, что это отнесено к числу грехов? Между тем, то, что предоставляется свободе каждого, если бы даже и не соблюдалось, нисколько не препятствует быть безукоризненным. Поэтому, повинуясь Павлу, и мы будем заповедовать, что вдовицы, которые преданы сластолюбию, должны быть исключены из числа вдовиц. В самом деле, если воин, который занимается банями, театрами и торговлею, подвергается осуждению наравне с беглецом, то тем более это должно сказать о вдовицах. Не будем же здесь искать покоя, чтобы там обрести его. Не будем здесь предаваться наслаждению, чтобы там вкусить истинного наслаждения, истинного удовольствия, которое не причиняет никакого зла и заключает в себе бесчисленные блага, коих да сподобимся мы все получить о Христе Иисусе, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 14

«Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим. 5:8).

Обязанность заботиться о родных. — О вдовицах. — Описание жизни монахов.

1. Многие полагают, что для спасения им довольно собственной добродетели, и что если они хорошо будут располагать своею жизнью, то для спасения им уже больше ничего не будет недоставать. Но они думают неправильно. И это доказал тот, который закопал один талант, принес его не уменьшенным, но возвратил целым и таким, каким получил. То же доказывает и здесь блаженный Павел, когда говорит: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется». Попечение разумеет всякое — и о душе, и о теле, так как и последнее тоже есть попечение. Тот, кто не печется о своих, «особенно о домашних», то есть, принадлежащих к его роду, «хуже неверного». Это говорит и Исаия, глава пророков: «от единокровного твоего не укрывайся» (Ис. 58:7). Действительно, как может быть милостивым к посторонним тот, кто презирает людей одного с собою рода и свойственников своих? Не назовут ли все тщеславием то, когда кто, благодетельствуя чужим, презирает и не щадить своих? Или, с другой стороны, если, наставляя первых, он оставляет в заблуждении последних, несмотря на то, что благотворить последним было бы для него и удобнее и справедливее? Без сомнения. Разве не скажут тогда, что можно ли назвать милостивыми христиан, когда презирают они своих? «И неверного», — говорит, — «хуже». Почему? Потому что последний, если и презирает чужих, то, по крайней мере, не презирает близких себе. Сказанное (апостолом) имеет такой смысл: кто нерадит о своих, тот нарушает и закон Божий, и закон природы. Если же непекущийся о присных отрекся от веры и стал хуже неверного, то куда должен быть отнесен и где займет место тот, кто обижает присных своих? Но каким образом он отрекся от веры? «Они говорят, что знают Бога», — говорит, — «а делами отрекаются» (Тит. 1:16). Между тем, что заповедует Бог, в которого веруем? Не презирать тех, которые связаны с нами племенным родством. Каким же образом может веровать отрицающий это? Подумаем об этом все, которые, сберегая деньги, презираем ближних. Бог для того, и учредил родственные связи, чтобы мы имели больше случаев благотворить друг другу. Поэтому, если ты не делаешь того, что делает неверный, то ужели ты не отказался от веры? Итак, не в том состоит вера, чтобы веровать только исповеданием, но нужно еще являть праведные дела. Можно и во всяком деле веровать, и не веровать. Сказав о пресыщении и сластолюбии, (апостол) говорит, что она не оттого только погибает, что пресыщается, но и оттого, что принуждена бывает презирать ближних. И говорит это справедливо, потому что та, которая жила для чрева, оттого и погибла, что отверглась веры. Но почему становится хуже неверного? Потому что не все равно — презирать, ближнего, и дальнего. Отчего же? Оттого, что гораздо зазорнее презирать знакомого, нежели незнакомого, — друга, нежели недруга.

«Вдовица должна быть избираема не менее, как шестидесятилетняя, бывшая женою одного мужа, известная по добрым делам» (ст. 9‑10). (Апостол) говорил: «пусть учатся почитать свою семью и воздавать должное родителям», — говорил, что «сластолюбивая заживо умерла», — говорил, — «Если же кто о домашних не печется, тот хуже неверного» — говорил, что, которая этого не имеет, та не достойна занимать место в числе вдовиц. А теперь он говорит, что должна она иметь. Что же? Разве будем судить о ней по летам? Какая же в этом заслуга? Ведь не от нее зависело прожить шестьдесят лет. Не по одному возрасту только (должно судить), говорит он, так что если бы она и переступила за этот возраст, но не имела заслуг, то и тогда не должна быть причисляема (к вдовам). Почему он с такой точностью определяет возраст, причину этого указывает после, основываясь не на своем только соображении, но на положении самих вдовиц. Пока же выслушаем дальнейшие слова. «Известная», — говорит, — «по добрым делам». В каких делах? «Если она воспитала детей» (ст. 10). Поистине, немаловажное это дело — воспитать детей. Но воспитание детей не в том состоит, чтобы просто только кормить детей, а воспитать, как должно, подобно тому, как и выше сказал (апостол): «если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием» (1 Тим. 2:15). Видишь ли, как везде он ставит благодеяния, оказанные близким, выше оказываемых чужим? Прежде говорит: «Если она воспитала детей», а потом: «принимала странников, умывала ноги святым, помогала бедствующим и была усердна ко всякому доброму делу» (ст. 10). Но что, если она бедна? И тогда она не лишается возможности ни воспитывать детей, ни принимать странников, ни утешать скорбных. Она не беднее той, которая положила два обола. Допустим, что она бедна, однакож она имеет дом, живет не на открытом воздухе. «Если святым», — говорит, — «ноги умывала». Это не требует издержек. «Известная по добрым делам». Какую заповедь здесь он дает? Он заповедует оказывать вещественное пособие, так как женщины особенно способны прислужить, постлать постель, успокоить.

2. О, какого великого совершенства требует он от вдовицы! Почти такого же, как и от лица, облеченного епископским саном, — потому что выражение: «известная по добрым делам» имеет такой смысл, что если она сама не могла этого сделать, то по крайней мере принимала участие, служила. Отсекая роскошь, (апостол) хочет, чтобы она была заботлива, распорядительна, постоянно пребывала на молитве. Такова была Анна. Смотри, он требует от вдовицы такого совершенства, какого не требует даже от девственниц, несмотря на то, что и от этих последних требовал великого совершенства и высокой добродетели, — именно, сказав: «благочинно и непрестанно [служили] Господу без развлечения». (1 Кор. 7:35), он как бы в общих чертах обозначает всякую добродетель. Видишь ли, что для того, чтобы сделаться вдовицею, не довольно не вступать во второй брак, но нужно и многое другое? В самом деле, отчего, скажи мне, убеждает ее не вступать во второй брак? Разве он осуждал это? Нет; это свойственно только еретикам. Но он хотел, чтобы она после того упражнялась в подвигах духовных и обратилась к добродетели; а брак, хотя и не нечист, однакож соединен с заботами. Поэтому сказал: «да упражняются» (1 Кор. 7:5), не говорит: да очистятся. Действительно, брак причиняет много забот. Следовательно, если ты не вступаешь в брак потому, что хочешь упражняться в страхе Божием, и между тем не упражняешься, то не принесет тебе никакой пользы и то, что ты всячески служишь пришельцам и святым. Итак, когда ты не делаешь этого, то (очевидно) воздерживаешься от брака больше потому, что осуждаешь это дело. Так и девственница — если она не всецело сораспялась Христу — отвергает брак, потому что осуждает его, как скверный и нечистый. Видишь ли, что (апостол) гостеприимством называет не просто одно благорасположение, но соединенное со старанием, с добрым намерением, с усердием, которое так принимается за дело, как бы (готовясь) принимать самого Христа? Он хочет, чтобы служения святым они не поручали служанкам, но делали это сами лично. «Итак, если Я», — говорит (Господь), — «Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу» (Ин. 13:14). Хотя бы которая‑нибудь из них была даже до бесконечности богата, хотя бы она достигла величайшей известности и превозносилась знатностью рода своих предков, но и тогда не будет такого расстояния, какое было между Богом и учениками. Если ты принимаешь странника, как Христа, то нечего тебе стыдиться, напротив даже хвались этим делом; если же принимаешь его не как Христа, то лучше вовсе не принимай. «Кто принимает вас, принимает Меня», — сказал (Господь) (Мф. 10:40). Если ты не так принимаешь, не получишь и воздаяния. Авраам, как ему казалось, принимал людей, мимоидущих путников; между тем не все нужное для принятия их поручил приготовить домочадцам, но большую часть служения и сам лично совершил, и жене приказал месить муку, несмотря на то, что имел триста восемнадцать домочадцев, между которыми, вероятно, были и служанки. Он желал вместе с женою получить награду не только за издержки, но и за служение. Так мы должны исполнять долг гостеприимства, делая все сами, чтобы мы сами освятились, чтобы и наши руки были благословляемы. И когда подаешь нищему, не погнушайся дать сам: ведь даешь не нищему, а Христу. Между тем, кто может быть столь жалок, чтобы гнушался протянуть руку Христу? Вот в чем состоит гостеприимство, вот что значит действительно делать ради Бога. А если ты с гордостью станешь распоряжаться, то хотя бы приказал (страннику) занять первое место, это не будет гостеприимством и не будет совершаться ради Бога. Странник имеет нужду и во многих услугах и в великом ободрении, так как трудно ему и после этого не краснеть. Так как дело по самой природе таково, что человек, приемлющий благодеяние, стыдится, то избытком услуг надлежит рассеивать его стыд и показывать и словом, и делом, что благотворящий не благотворит, а сам находит благо, и скорее получает благодеяние, нежели оказывает. Таким образом, заслуга увеличивается вследствие свободного намерения. Подобно тому, как тот, кто думает, что несет убыток, все теряет, равно как и тот, кто думает, что благотворит, все теряет, так и тот, кто думает, что принимает благодеяние, еще больше приобретает. «Ибо доброхотно дающего любит Бог». (2 Кор. 9:7). Поэтому ты должен еще благодарить нищего за то, что он берет. Если бы не было нищих, то ты не освободился бы от множества грехов: они — врачи твоих язв, их руки предлагают тебе лекарство. Не в такой мере врач приносит тебе исцеление, когда протягивает руки и прикладывает лекарство, в какой мере снимает с тебя бремя твоих грехов нищий, когда протягивает руку и принимает от тебя милостыню. Ты дал ему серебро, — и вместе с ним удалились твои грехи. Таковы и священники: «Грехами народа Моего», — говорится, — «кормятся они» (Ос. 4:8). Таким образом, ты больше получаешь, нежели даешь, скорее принимаешь благодеяние, нежели благодетельствуешь; даешь взаймы Богу, а не людям, увеличиваешь богатство, а не уменьшаешь; уменьшаешь же, если не убавляешь его, если не даешь. «Если принимала странников», — говорит, — «умывала ноги святым». Каких именно святых? Тех, которые переносят скорби, а не вообще святых, потому что могут быть святые, пользующиеся от всех великими услугами. Не за теми ходи, которые живут в изобилии, а за теми, которых жизнь проходит в скорбях, в неизвестности, которых знают немногие. «Так как вы сделали это», — говорит Господь, — «одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. (Мф. 25:40).

3. Не предоставляй предстоятелю Церкви разделять милостыню; сама послужи, чтобы получить награду не только за издержки, но и за служение; давай собственными руками, сама засей ниву. Здесь не нужно ни водружать плуг, ни запрягать волов, ни выжидать время, ни рассекать землю, ни бороться со стужею; этот посев избавлен от всех таких заботу. Ты сеешь на небе, где нет ни стужи, ни зимы, ни чего‑либо другого; ты сеешь в душах, откуда никто не похитить того, что посеяно, но где оно сохранится постоянно, и с великою заботливостью, и с великим тщанием. Сам сей. Для чего ты сам себя лишаешь награды? Великая бывает награда и за то, когда кто может распределять и достояние других. Награда бывает не только за то, когда кто дает, но и за то, когда хорошо распределяет данное другими. Почему ты именно не получаешь награды? А что и за это бывает награда, послушай, что говорит (Писание): поставили апостолы Стефана с прочими на служение вдовицам (Деян. 6). Будь поэтому и ты распределителем твоих благ; на это поставляют тебя человеколюбие, страх Божий. Это избавляет от тщеславия, это утешает душу, это освящает руки, это усмиряет помысл, это учит любомудрию, это соделывает тебя более усердным, это дает тебе возможность снискивать благословение; ты отходишь, приемля на главу свою обильные благословения вдовиц. Соделайся более ревностным в молитвах, отыскивай святых мужей — истинно святых, которые сидят в пустынях, которые не могут просить, прилепившись к Богу; соверши дальний путь, подай лично сам; сам и получишь много пользы, если подашь. Видишь ли кущу и временное пристанище? Видишь ли пустыню? Видишь ли уединенное место? Часто, отправившись в путь для раздачи денег, ты всецело предал душу, и был задержан, и стал пленником, и явился пришельцем в мире. Посещение нищих составляет тоже великое дело. «Лучше», — говорится, — «ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира» (Еккл. 7:2). В последнем душа воспламеняется страстью, потому что если и ты можешь таким же образом пресыщаться, то получаешь побуждение к роскоши, а если не можешь, — чувствуешь печаль. Напротив, в доме плача не бывает ничего такого: там, не имея возможности пресыщаться, не огорчаешься, а когда имеешь ее, — воздерживаешься.

Воистину монастыри домы плача: там власяница и пепел, там уединение, там нет ни смеха, ни роя житейских забот, там пост, там возлежание на земле, там все удалено от запаха крови, от шума, смятения и людской суеты. Монастыри — тихая пристань. Они подобны светочам, которые, будучи помещены в пристани, с высоты светят людям, приходящим издалека, привлекая всех к своей тишине, не допуская тех, которые обращают взор свой на них, подвергнуться кораблекрушению, и тем, кто взирает на них, не позволяя пребывать во мраке. Иди к ним, дружески приветствуй, приступи, прикоснись к ногам святых: гораздо ведь почетнее прикасаться к их ногам, нежели к голове других людей. Скажи мне: если некоторые обнимают ноги статуй, потому что они вполне представляют царский образ, то ужели ты не обнимешь ног того, кто носит в себе образ Христа, чтобы получить спасение? Святы эти ноги, хотя и исхудалые; между тем у нечестивых даже голова не заслуживает уважения. Ноги святых имеют великую силу. Потому‑то и ниспосылают наказание, когда отряхивают с себя прах. Когда к нам придет святой человек, мы не должны стыдиться сделать для него что‑либо подобное этому. А святые — все те, которые имеют правую веру и живут благочестиво; они — святые, хотя бы не творили знамений и не изгоняли демонов. Иди к кущам святых. Искать убежища в монастыре святого мужа значит то же самое, что удаляться от земли на небо. Там ты не видишь того, что видишь дома: место это чисто во всех отношениях, там царствует молчание и глубокая тишина, там нет твоего и моего. Если же проведешь там день или два, то почувствуешь тогда еще больше удовольствия. Наступает день, или лучше, пред наступлением дня пропел петух, — и там нет того, что бывает дома: слуги храпят, двери заперты, все спят, как мертвые, погонщик мулов звенит колокольчиками. Там нет ничего такого; но все, когда настоятель разбудит их, тотчас, с благоговением отложив сон, встают и, составив священный лик, становятся в ряд, и вдруг простирают руки горе и воспевают священные гимны. Они не нуждаются подобно нам во многих часах для того, чтобы разогнать сон и облегчить тяжесть в голове. Мы, когда встаем, сидим, долгое время, вытягиваясь, и идем за нуждою; потом умываем лицо, руки; затем надеваем обувь и платье, — и времени у нас проходит много.

4. А там нет ничего такого: там никто не призывает слуг, потому что всякий сам себе может помочь, не требует многих одежд, не нуждается и в том, чтобы разогнать сон, но лишь только открыл глаза, вследствие трезвенной своей жизни, походит уже на того, кто долгое время бодрствовал. Действительно, когда сердце, не будучи отягчено яствами, не погружается в земное, то оно не имеет нужды в долгом времени, чтобы воспрянуть, но тотчас является трезвенным. Руки их всегда чисты, потому что и сон их бывает благопристойным: там не услышишь ни храпящих, ни зевающих, не увидишь ни раскинувшегося во сне, ни обнаженного, но все спят, лежа благоприличнее, нежели бодрствующие. Все же это происходит от доброго настроения души. Они поистине святые, — ангелы между людьми. И не удивляйся, слыша это, — великий страх пред Богом не позволяет впадать им в глубокий сон и погружать в него душу, но он (сон) как бы снаружи прикасается, только для успокоения их. А если таков их сон, то по необходимости таковы должны быть и их сновидения, — они не бывают исполнены мечтаний и страшных видений. Но вот, как я сказал, пропоет петух, — и тотчас приходит настоятель и, ногою просто толкнув лежащего, поднимает всех, потому что там не позволяется спать нагим. Встав, они тотчас становятся в ряд, и с великим согласием и мелодическою стройностью поют пророческие гимны. Ни гусли, ни свирель, ни иное какое‑либо музыкальное орудие не издает такого звука, какой можно слышать в глубокой тишине и в пустыне, когда поют эти святые люди. И самые эти песни плодотворны и исполнены любви к Богу. «Во время ночи» — говорится, — «Воздвигните руки ваши» к Богу (Пс. 133:2), и опять: от нощи утренюет дух мой к Тебе, Боже, зане свет повеления Твоя на земли. Не скрой от меня лица Твоего; «не отринь во гневе раба Твоего. Ты был помощником моим; не отвергни меня и не оставь меня, Боже, Спаситель мой!» (Пс. 26:9). (Поют они) и песни Давидовы, исторгающие обильные потоки слез. Ведь когда воспевал он их, говоря: «Утомлен я воздыханиями моими: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою» (Пс. 6:7); и опять: «Я ем пепел, как хлеб» (Пс. 101:10); и опять: «что [есть] человек, что Ты помнишь его» (Пс. 8:5)? «Человек подобен дуновению; дни его — как уклоняющаяся тень» (Пс. 143:4); также: «Не бойся, когда богатеет человек, когда слава дома его умножается» (Пс. 48:17); и опять: (Бог) вселяющий единомысленныея в дом «Бог одиноких вводит в дом»(Пс. 67:7); также: «Семикратно в день прославляю Тебя за суды правды Твоей» (Пс. 118:164); и опять: «В полночь вставал славословить Тебя за праведные суды Твои» (Пс. 118:62); также: «Но Бог избавит душу мою от власти преисподней, когда примет меня» (Пс. 48:16); и еще: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной» (Пс. 22:4); и опять: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень» (Пс. 90:5, 6); и опять: «считают нас за овец, [обреченных] на заклание» (Пс. 43:23), — тогда выражал пламенную свою любовь к Богу. А когда опять они поют вместе с ангелами (потому что и ангелы тогда поют), говоря: «Хвалите Господа с небес» (Пс. 148:1), между тем как мы в это время зеваем, чешемся, храпим, или просто лежим навзничь и придумываем тысячи обманов, то какое благо приносит им то, что они в этом проводят всю ночь? Когда же начинает рассветать, тогда они, наконец, отдыхают, и в то время как мы начинаем свои дела, они имеют час отдыха. С наступлением дня, каждый из нас, позвав другого, ведет с ним речь о дневных расходах; затем один выходит на общественную площадь, является к начальнику, дрожит, боится наказаний; другой идет на зрелище; иной к своим занятиям. Между тем они, окончив утренние молитвы и песнопения, обращаются к чтению Писаний. Есть между ними и такие, которые научились списывать книги. Каждый из них, заняв одно отдельное жилище, постоянно упражняется в молчании, никто не суесловит, никто ничего не говорит. Потом совершают они третий, шестой, девятый час и вечернее молитвословие, и, разделив день на четыре части, по окончании каждой из них прославляют Бога псалмопениями и гимнами. Тогда как все прочие обедают, смеются, забавляются, преисполняют себя излишними яствами, они занимаются пением гимнов, не имея времени ни для трапезы, ни для чувственных удовольствий. И после обеда опять принимаются они за те же упражнения, подкрепив себя сперва сном. Миряне и днем спят, а те и ночью бодрствуют. Воистину они — сыны света. Первые, проведши большую часть дня во сне, становятся тяжелыми; а последние, до позднего времени оставаясь без пищи и занимаясь гимнами, все еще трезвятся. Когда же наступает вечер, первые спешат в бани и на увеселения, а последние, освободившись от трудов, наконец, садятся за трапезу, и не поднимают толпы слуг, не бегают по дому, не производят шума, не предлагают множества блюд, распространяющих запах мяса, но подают — одни только хлеб и соль, а другие прибавляют еще елея; у иных, более немощных, подаются еще травы и овощи. Потом, посидев немного времени, или скорее, завершив день пением гимнов, каждый из них опочивает на постели, приспособленной к тому, чтобы найти на ней не негу, а только успокоение. Нет там ни страха пред правителями, ни надменности, свойственной вельможам, ни рабской боязни, ни женского шума, ни детского крика; нет там множества сундуков, ни излишнего скопления риз, ни золота, ни серебра; нет у них ни внутренней, ни внешней стражи; нет ни сокровищницы и ничего такого; но все исполнено молитвы, все гимнов, духовного благоухания; там нет ничего плотского. Не боятся они нападения разбойников, потому что не имеют ничего такого, чего могли бы лишиться; денег нет, есть только тело да душа. Если бы ее отняли у них, то принесли бы им не вред, а пользу. Ибо для меня», — говорит (апостол), — «жизнь — Христос, и смерть — приобретение» (Флп. 1:21). Они отрешились от всех уз. «Глас радости и спасения в жилищах праведников» (Пс. 117:15).

5. Не слышно там ни воплей, ни рыданий: под этим кровом нет таких огорчений, нет таких возгласов. Умирают, конечно, и у них, — потому что по телу они не бессмертны, — но смерти не почитают смертию. И отшедших провожают с гимнами, называя это сопутствованием, а не выносом. Как скоро становится известным, что кто‑нибудь скончался, сейчас настает великая радость, великое удовольствие. Вернее же — никто даже и сказать не смеет, что такой‑то скончался, но говорят: такой‑то достиг совершенства. Потом бывает благодарение, великое славословие и веселие, при чем каждый молится, чтобы и ему иметь такую же кончину, таким же образом выйти из этой борьбы, опочить от трудов и подвигов и узреть Христа. Если же кто заболеет, то не слезы, не стенания, а опять молитвы; и часто не руки врачей, а одна вера восстановляет болящего. Но если понадобится и врач, то и тут является великое любомудрие, великое терпение. Не предстоит жена с распущенными волосами, не присутствуют дети, оплакивающие свое, еще не наступившее, сиротство, не упрашивают умирающего господина рабы, чтобы он как‑нибудь обеспечил их: душа его свободна от всего этого и смотрит только на одно — на последний вздох, как бы отойти возлюбленною Богом. Если и приключается болезнь, то приключается не от обжорства и не от пьянства, но и самые причины болезней бывают достойны похвал, а не осуждения, равно как и самые (болезни): болезни происходят или от бдения, или от усиленного поста, или от других таких же причин, почему и легко излечиваются, — для излечения всех этих недугов им довольно только не в такой степени трудиться.

6. Иной спросит: а скажи мне, умывал ли кто‑нибудь ноги святых в церкви; можно ли и здесь найти таких? Можно, и очень можно; на том основании только, что мы описывали жизнь этих людей, не станем пренебрегать теми, которые пребывают в церквах. Много таких часто бывает и среди церквей; но они скрываются. Следовательно, мы не должны презирать их за то, что они ходят по домам, отправляются на торжища и занимают начальнические должности. И Бог заповедал это. «Защищайте сироту», — говорит Он, — «вступайтесь за вдову» (Ис. 1:17). Много путей добродетели, подобно тому, как многоразличны бывают и жемчужины; хотя все они называются жемчужинами, но одна светла и со всех сторон кругла, а другая этой красоты не имеет, а имеет иную. Какую же именно? Подобно кораллу, искусно обделанному, они имеют продолговатый вид, выточенные углы и другой цвет гораздо приятнее белого, именно — одни имеют зеленый цвет, который гораздо красивее всякой зелени, другие свежестью краски уподобляются цвету крови, третьи бывают синее моря, иные блистательнее пурпура; можно находить бесчисленное множество и других, которые столь же разнообразны, как цветки, и уподобляются цвету солнечных лучей. Таковы и святые, именно — одни стараются усовершенствовать самих себя, другие содействуют устроению церквей. Хорошо поэтому сказал (апостол): «Если умывала ноги святым, помогала бедствующим». Он сказал это с тою целью, чтобы всех побудить к подражанию. Поэтому и мы поспешим исполнить это, чтобы и мы могли похвалиться тем, что умывали ноги святых. Если же надобно умывать им ноги, то тем более следует подавать им из рук деньги и заботиться о том, чтобы это оставалось тайным. «Пусть левая рука», — говорит (Господь), — «твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6:3). Зачем берешь с собою тысячи свидетелей? Пусть не знает об этом ни слуга, ни — если можно — жена. Много бывает соблазнов со стороны лукавого. Часто случается, что прежде она никогда не препятствовала, а тут станет препятствовать, или вследствие тщеславия, или вследствие чего‑либо другого. Потому‑то и Авраам, несмотря на то, что у него была достойная удивления жена, намереваясь принести в жертву сына, скрыл это от нее, — хотя и не знал, что должно было произойти, так как он был уверен, что действительно принесет его в жертву. Но что сказал бы на это человек из толпы народа? Не сказал ли бы он: кто тот, который решается сделать это? Не обвинил ли бы его в бесчувственности и жестокости? Жена не сподобилась даже посмотреть на свое дитя, слышать последний его вопль, взглянуть на него, когда он будет испускать дух; он взял и повел его будто пленника. Но ни о чем таком не помышлял этот праведник, воодушевившись любовью. Он не видел ничего другого, кроме того, как бы исполнить то, что было ему заповедано, и не было там ни раба, ни жены; он даже и сам не знал, что произойдет, но старался принести вполне чистую жертву, не оскверненную ни слезами, ни противоречием. Смотри же, с какой кротостью спрашивает его Исаак и что говорит ему: «вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» Что же отвечает отец? «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой» (Быт. 22:7, 8). Это сказано было и как бы пророчески, то есть — что Бог узрит Себе Сына во всесожжение; и так тогда случилось. Но для чего, скажи, скрываешь ты это от имевшего быть закланным? Конечно, скажешь, я боялся, чтобы он не был поражен ужасом, — боялся, чтобы он не явился недостойным. Видишь ли, с какою точностью все он делал? Следовательно, хорошо сказало Писание: «Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6:3), то есть — хотя бы мы смотрели на кого, как на собственный член, однако не должны, без крайней необходимости, спешить открывать ему свои намерения, потому что от этого происходит много бед, и кто увлекается тщеславием, тот часто встречает в этом препятствие. Потому мы должны, если можно, скрываться и от самих себя, чтобы могли стяжать обетованные блага благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне я присно, и во веки веков.

БЕСЕДА 15

«Молодых же вдовиц не принимай, ибо они, впадая в роскошь в противность Христу, желают вступать в брак. Они подлежат осуждению, потому что отвергли прежнюю веру; притом же они, будучи праздны, приучаются ходить по домам и [бывают] не только праздны, но и болтливы, любопытны, и говорят, чего не должно. Итак я желаю, чтобы молодые вдовы вступали в брак, рождали детей, управляли домом и не подавали противнику никакого повода к злоречию; ибо некоторые уже совратились вслед сатаны» (1 Тим. 5:11‑15).

Праздность научает всякому злу. — Изменчивость и скоротечность земной жизни.

1. Павел, сказав многое о вдовицах, определив их возраст следующими словами: «Вдовица должна быть избираема не менее, как шестидесятилетняя», и показав качества вдовицы, говоря: «если она воспитала детей, принимала странников, умывала ноги святым» (1 Тим. 9, 10), здесь опять говорит: «Молодых же вдовиц не принимай». Между тем касательно дев, несмотря на то, что вопрос этот был гораздо важнее, он ничего такого не заповедует. И справедливо. Почему? Потому что девы обязывались к более высокому (служению), и ради более возвышенных целей учреждалось это звание. Поэтому (такие заповеди как) «принимала странников, умывала ноги святым», и все тому подобные он опустил в виду усердия (дев), а также сказанного: «незамужняя заботится о Господнем» (1 Кор. 7:34). Если же он не определяет с точностью времени, то этому не удивляйся: из вышесказанного весьма ясно открывается и это. Впрочем, я уже сказал, что последние избирали девство ради более возвышенных целей. Кроме того, здесь, у первых, уже случались падения, и они сами дали повод к установлению такого закона, между тем как там ничего такого не было. Что некоторые уже пали, это явствует из следующих слов: «ибо они, впадая в роскошь в противность Христу, желают вступать в брак»; и опять: «ибо некоторые уже совратились вслед сатаны». «Молодых же вдовиц не принимай». Почему? «Ибо они, впадая в роскошь в противность Христу, желают вступать в брак». Что это значит: «впадая в роскошь»? Когда становятся распутными, изнеженными; подобно тому, как если бы кто‑либо сказал честному мужу: отпусти ее, потому что она принадлежала другому. Таким образом, (апостол) показывает, что они избрали вдовство легкомысленно, не подумав хорошо. Следовательно, и вдовица своим вдовством обручается Христу: я, говорит, покровитель вдов и отец сирот. (Апостол) показывает, что они неправильно избирают вдовство, а развращаются, и однакож терпит их, хотя в другом месте говорит: «я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою» (2 Кор. 11:2). Несмотря на то, говорит, что они посвятили себя ему (Христу), «желают вступать в брак. Они подлежат осуждению, потому что отвергли прежнюю веру». Верою называет обет, истину; как бы так говорит: обманули его, нарушили обет. «Притом же они, будучи праздны, приучаются».

Следовательно, не только мужчинам заповедует трудиться, но и женщинам, потому что праздность научает всякому злу. Не этой только вине, говорит он, подлежат они, но и другим грехам. Если же женщине неприлично ходить по домам, то тем более деве. «Не только праздны», — говорит, — «но и болтливы, любопытны, и говорят, чего не должно. Итак я желаю, чтобы молодые вдовы вступали в брак, рождали детей, управляли домом». Итак, что выйдет из того, когда они откажутся и от попечения о мужах, и не приложат старания о Боге? Тогда они, без сомнения, сделаются праздными, болтливыми, без нужды пытливыми. Действительно, кто не заботится о своем, тот непременно будет заботиться о чужом, равно как заботящийся о своем и говорить не станет о чужом, и не будет иметь никакого о том попечения. «И говорят, чего не должно». Нет ничего в такой степени неприличного женщине, как всячески разузнавать чужие дела; впрочем не только женщине, но и мужчине, потому что это величайший признак бесстыдства и наглости. «Итак я желаю». Так как они сами хотят, то и я хочу, чтобы юные вдовицы вступали в брак, рождали детей, занимались хозяйством, сидели дома, потому что делать это гораздо лучше, нежели что‑либо другое. Правда, следовало им иметь попечение о службе Божией, следовало хранить веру; но если этого нет, то лучше, чтобы было последнее, чем первое, потому что в таком случае и Бог не бывает отвергаем, и сами они не учатся этому. От того вдовства не будет никакой пользы; а от этого брака (может быть) много благ: вследствие него беспечный и леностный их ум может обратиться (к добру). Но отчего, спросишь ты, (апостол) не сказал, что так как вдовицы пали, то они должны употребить особенное старание, чтобы не испытать того, о чем я говорил, но заповедует вступать в брак? Оттого, что (вступать в брак) не запрещено, оттого, что он поставляет в безопасное положение; поэтому и прибавляет: «и не подавали противнику никакого повода к злоречию». «Ибо некоторые уже совратились вслед сатаны». Итак, он отвергает таких вдовиц, желая не того, чтобы они не были молоды, но, не желая того, чтобы они прелюбодействовали, не желая, чтобы они были праздны, без нужды пытливы, чтобы говорили, чего не следует, не желая, чтобы диавол находил в них повод (к осуждению); так что, если бы этого не было, то он и не отвергал бы их. «Если какой верный или верная имеет вдов, то должны их довольствовать и не обременять Церкви, чтобы она могла довольствовать истинных вдовиц» (ст. 16). Видишь, как опять он истинными вдовицами называет совершенно одиноких, не имеющих ни откуда утешения? Так, действительно, было лучше. Отсюда проистекали два величайшие (блага): одни находили повод делать добро, другие были хорошо пропитываемы, и Церковь не обременялась. Кстати он прибавил: «если какой верный», — потому что верные не должны были получать пропитание от неверных, чтобы не казалось, будто имеют в них нужду. И смотри, как утешительна (его речь). Не сказал: да будет доставляемо им роскошное содержание, но: «должны их довольствовать», Церковь, «чтобы она могла довольствовать истинных вдовиц». Следовательно, и за такую помощь она получает награду; помогая Церкви, она не ей только помогает, но и тем (вдовицам), когда доставляет им обильное содержание. «Я желаю молодым» — что? Пресыщаться? Или предаваться неге? Ничего такого, но «вступать в брак, рождать детей, управлять домом» А чтобы ты не подумал, будто он увещевает их проводить жизнь в удовольствиях, он прибавил: «и не подавали противнику никакого повода к злоречию». Им надлежало быть выше житейских нужд, но так как они стали ниже их то, по крайней мере, на той степени должны были стоять. «Достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении. Ибо Писание говорит: не заграждай рта у вола молотящего; и: трудящийся достоин награды своей» (ст. 17, 18).

2. Честью здесь называет попечение, доставление всего необходимого. Это видно из слов: «не заграждай рта у вола молотящего»; и: «трудящийся достоин награды своей» Следовательно, и в том случае, когда говорит: «вдовиц почитай» (1 Тим. 5:3), говорит это о необходимой для них пище; «чтобы она могла довольствовать истинных вдовиц», — говорит он; и опять: «почитай, истинных вдовиц», т. е., бедных, потому что чем беднее, которая из них, тем она больше вдовица. Здесь приводит и постановление закона, и заповедь Христову, — и то и другое согласны между собою. Закон именно говорит: «не заграждай рта у вола молотящего». Видишь ли, каких трудов требует он от учителя? Нет, воистину нет другого труда, равного его труду. Но это — постановление закона. Какую же приводит он заповедь Христову? «Трудящийся», — говорит, — «достоин награды своей». Поэтому не на одну только награду мы должны обращать внимание, но и на то, как повелено; а он говорит: «трудящийся достоин» пищи «своей» Следовательно, тот, кто предается удовольствиям и успокоению, не достоин ее. Кто не вол молотящий, кто не несет терпеливо ярма, не обращая внимания на жар и терние, и не прежде оставляет его, как по собрании плодов в житницу, тот не достоин ее. Поэтому надобно, чтобы учителям все необходимое было доставляемо в изобилии, чтобы они не трудились (для этого сами), не изнемогали и, занимаясь маловажным, не лишались великого, чтобы они упражнялись в духовных подвигах, нисколько не заботясь о житейских делах. Таковы были левиты: у них не было никакой заботы о житейском, потому что попечение о них имели миряне и законом определены были их доходы, как то: десятины, известное количество златниц, начатки, молитвы, и многое другое. Но им естественно назначалось это по закону, так как они искали настоящего; а я говорю, что предстоятели не должны иметь ничего больше, кроме пищи и одежды, чтобы они не развлекались этим. Что же значит: «сугубую честь»? Сугубой по отношению к вдовицам, или по отношению к диаконам, или просто — сугубой чести, то есть, великой. Поэтому мы должны обращать внимание не только на то, что (апостол) удостаивает их сугубой чести, но и на то, что он говорит дальше: «Достойно начальствующим». Что же значит: «Достойно начальствующим»? Послушаем, что говорит Христос: «пастырь добрый душу свою полагает за овцы» (Ин. 10:11). Следовательно, в том состоит хорошее предстоятельство, чтобы ради попечения о них не щадить ничего. «Особенно тем», — говорит, — «которые трудятся в слове и учении». Где теперь те, которые утверждают, что ненужно слова и учения? Между тем и Тимофею он дает столько увещаний, говоря: «О сем заботься, в сем пребывай» (1 Тим. 4:15); и опять: «занимайся чтением, наставлением; так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя» (1 Тим. 4:13, 16). Равным образом он хочет, чтобы таких почитали больше, нежели всех других. И приводит причину: они, говорит, подъемлют великий труд. И справедливо. Тогда как другой и не бодрствует, и не печется, но остается без заботы и печали, тот трудится, печется, и поучается, — особенно когда бывает неопытен во внешних науках. Как же не должен он пользоваться большею честью, нежели все прочие, когда он предается столь великим трудам? При том он служит предметом бесчисленных разговоров. Один укоряет его, другой хвалит, иной насмехается, тот оскорбляет его память и намерения, — и нужна ему большая крепость духа, чтобы переносить это. Это важно и много содействует благоустроению Церкви и великую приносит пользу, когда предстоятели ее люди ученые. А когда этого нет, то в Церквах многое погибает. Вот почему к прочим (свойствам предстоятеля), к страннолюбию, к кротости, к непорочности (апостол) причисляет и это, говоря: «учителен». При том, почему он называется учителем? Конечно, потому, скажешь, что он своей жизнью должен научать других любомудрию. Следовательно, это становится излишним, и для преуспеяния не нужно словесного наставления. Но как же Павел говорит: «особенно тем, которые трудятся в слове и учении»! Ведь когда речь идет о догматах, тогда какую силу имеет жизнь? Впрочем, о каком слове говорит он? Не о хвастливом, не о том, какое отличается внешнею утонченностью, но о том, которое проникнуто великою силою духа, исполнено разума и мудрости. Поэтому ему нужны не искусство и изящные выражения, а мысли, — не изложение, а смысл. «Обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях» (ст. 19). Следовательно, ужели нужно принимать обвинение (взводимое) на молодого без свидетелей? Или вообще на всякого? И ужели вообще должно без исследования произносить приговоры? Что же значит сказанное им? Он говорит — ни на других, но особенно на пресвитера, потому что под именем пресвитера, он разумеет здесь не сан, а возраст, так как юноши легче погрешают, нежели старцы. Отсюда явным становится то, что Тимофею уже вверена была Церковь, или и весь народ Азии. Поэтому (апостол) и беседует с ним о пресвитерах. «Согрешающих обличай перед всеми, чтобы и прочие страх имели» (ст. 20). То есть, не тотчас отсекай, но все исследуй с великою точностью. Когда же ясно узнаешь, строго взыскивай, чтобы и другие вразумлялись. Как вредно бывает необдуманно осуждать, так и не наказывать явно согрешивших значит давать дорогу другим к тому, чтобы и они то же самое делали и на то же покушались. Обличай, говорит, показывая (что нужно действовать) не кое‑как, но со строгостью, потому что таким образом и другие будут бояться. Как же Христос говорит: «пойди и обличи его между тобою и им одним» (Мф. 18:15), если он согрешил против тебя? Однако же (Христос) позволяет обличать его и в церкви.

3. Что же? Разве не больше будет соблазна, когда пред всеми станешь обличать? Каким образом? Когда грех узнают, а наказания видеть не будут, то больше станут соблазняться. Как оттого, что согрешившие остаются ненаказанными, многие согрешают, так и оттого, что они бывают наказываемы, многие исправляются. Так поступал и Бог. Он привел фараона на средину (моря) и наказал; видим также, что получили наказание и Навуходоносор, и многие другие люди и города. Следовательно, он хочет, чтобы все имели страх пред епископом, и поставляет его над всеми. Но так как многие подвергались осуждению по подозрению, то он говорит, что надобно, чтобы были свидетели, которые обличили бы его, согласно предписанию древнего закона: «при словах двух свидетелей, или при словах трех свидетелей состоится дело» (Втор. 19:15). «На пресвитера», — говорит, — «обвинение не иначе принимай». Не сказал: не осуждай, но: даже не принимай обвинения и вовсе не призывай его на суд. Но что, если и двое свидетелей солгут? Это редко случается, при том же по расследованию на суде и это может обнаружиться. Для (обличения) грехов довольно и двух свидетелей, в виду того, что они совершаются тайно и скрытно, — так что это служит признаком строгого исследования. Но что, если грехи будут явны, а свидетелей не будет, но только подозрение в дурном? Выше я сказал, говорит он: «Надлежит ему также иметь доброе свидетельство от внешних» (1 Тим. 3:7). Будем же любить Бога со страхом, потому что хотя «закон положен не для праведника» (1 Тим. 1:9), однако многие, упражняясь в добродетели по необходимости, а не вследствие свободного расположения воли, от страха получают много пользы, часто отсекая свои пожелания. Для того послушаем о геенне, чтобы эта угроза и этот страх доставили нам нечто важное. Если бы Тот, Кто намеревается ввергнуть в нее грешников, не высказал наперед этой угрозы, то многие попали бы в нее. В самом деле, если даже теперь, когда страх потрясает наши души, есть люди, которые так легко согрешают, как будто она и не существует, то какого зла мы не сделали бы, если бы ничего такого не говорили нам и ничем таким не угрожали? Следовательно, как всегда я говорю, геенна не менее царствия показывает попечение Божие о нас. Геенна содействует царствию (Божию), страхом подвигая людей к нему. Итак, не будем считать этого признаком излишней строгости и жестокости, но милосердия, великого человеколюбия, попечения и любви к нам. Если бы во времена Ионы не угрожала погибель, то не была бы предотвращена погибель. Если бы Бог не сказал, что «Ниневия будет разрушена» (Ион. 3:4), то не устояла бы Ниневия. Если бы Он не угрожал нам геенною, все мы попали бы в геенну. Если бы не грозил нам огонь, никто не избежал бы огня. Он говорит, что сделает то, что несогласно с Его желанием, чтобы сделать то, чего желает. Он не хочет смерти грешника, но говорит о смерти грешника, чтобы не предать его смерти. Не только словом выражает это, но показывает и на деле, чтобы мы избежали ее. А чтобы кто‑нибудь не подумал, что это только одна угроза, а не что‑либо действительное, Он сделал это ясным чрез события, которые прежде здесь совершались. Не кажется ли тебе, что потоп есть образ геенны, истребление посредством дождя есть образ такого же истребления посредством огня? «Как было», — говорит, — «во дни Ноя, женились и выходили замуж» (Мф. 24:37, 38), так и теперь. Задолго предсказывал Он тогда, предсказывает лет за четыреста, или более, но никто не внимает. Все полагают, что это басни, все смеются, никто не чувствует страха, никто не плачет, никто не бьет себя в грудь. Река огня кипит, пламень разгорается, а мы смеемся, предаемся удовольствиям и грешим безбоязненно. Никто никогда не приводит себе на память этого дня; никто не помышляет, что настоящее преходит, что все это временно, несмотря на то, что события ежедневно говорят о том. Преждевременная смерть, перемены обстоятельств, совершающиеся, когда мы еще и живем, не вразумляют нас, равно как и недуги, и прочие немощи. И не в наших только телах, но и в самых стихиях можно видеть эти перемены; и (перемены), замечаемые в возрастах, ежедневно приводят нас к размышлению о смерти; и везде во всем отпечатлевается непостоянство вещей. Никогда не продолжается неизменно ни зима, ни лето, ни весна, ни осень, но все бежит, летит и течет. Но о чем бы ты желал, чтобы я говорил тебе: о цветах ли, о достоинствах ли, о царях ли, которые ныне живут, а завтра перестанут существовать? Или о богатых? Или о блестящих зданиях? Или о ночи и дне? Или о солнце и о луне? Разве не уменьшается и эта последняя? Разве самое солнце часто не затмевается и не покрывается мраком? Разве не закрывает его облако? Разве что‑либо видимое пребывает неизменным? Ничто из всего того, что в нас находится, кроме души; и между тем о ней мы нерадим. Мы много печемся о том, что изменчиво, считая его постоянно пребывающим; а на то, что постоянно пребывает, на душу, как будто на нечто скоропреходящее, мы не обращаем никакого внимания. Положим, что иной имеет великую силу. Но только до завтра, а после этого она погибает; это видно из того, что бывали люди, одаренные великим могуществом, и теперь их нигде не видно. Жизнь походит на сцену и сновидение. Подобно тому, как на сцене, по снятии покровов, исчезает разнообразие изображений, и как, с появлением солнечного луча, все сновидения улетают, — так и теперь, после того как последует кончина и общая, и каждого порознь, все разрушается и исчезает. И дерево, которое ты посадил, остается; и дом, который ты построил, тоже остается; между тем художник и земледелец удаляются и погибают. И когда все это происходит, мы, несмотря даже на это, не вразумляемся, и как будто бессмертные все это устрояем, предаваясь удовольствиям и наслаждению.

4. Послушай, что говорит Соломон, который на деле испытал значение настоящих вещей. «Построил себе домы», — говорит он, — «посадил себе виноградники, устроил себе сады и рощи, сделал себе водоемы, собрал себе серебра и золота, завел у себя певцов и певиц, также крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех» (Еккл. 2:4‑8). Никто не был столько предан наслаждению, никто не был так славен, никто так мудр, никто так могуществен, никто не видел, чтобы все так шло по его желанию. Что же? Ничто из этого не принесло ему пользы: но что говорит он после всего этого? «Суета сует», — говорит, — «все суета» (Еккл. 1:2). Не просто суета, но суета по преимуществу. Последуем ему, умоляю вас, ему, изведавшему все на опыте; последуем ему, и обратимся к тому, в чем нет суеты, где истина, где все постоянно и неизменно, где все создано на камне, где нет ни старости, ни изменяемости, где все цветет, где все исполнено силы, где ничто не ветшает и не стареет и не приближается к разрушению. Возлюбим, умоляю вас, преискренне Бога — не из страха геенны, а из желания приобресть царствие. В самом деле, скажи мне, что может равняться с созерцанием Христа? Нет ничего такого. Что может равняться с наслаждением теми благами? Тоже нет ничего такого. И справедливо, потому что «не видел того глаз», — говорится, — «не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9).

Постараемся же получить эти блага и презрим земные. Разве не до бесконечности мы уничижаем эти последние, (говоря): человеческая жизнь ничто? Зачем же заботишься о ничем? Зачем подъемлешь труды для ничего? Но ты взираешь на блестящие здания, и созерцание их прельщает тебя? Тогда взгляни тотчас на небо, обрати свой взор от камней и столпов к этой красоте, — и увидишь, что все это — дела муравьев и комаров. Почерпай мудрость из этого зрелища, восходи к небесному. Оттуда рассмотри блестящие здания, — и увидишь, что они не иное что, как игрушки малых детей. Разве не видишь, насколько тоньше, насколько легче, насколько чище, насколько светлее становится воздух, по мере того, как восходишь на высоту? Творящие милостыню там имеют домы и местопребывание. А эти (земные домы) при воскресении разрушатся, или, правильнее говоря, прежде воскресения самое время разрушит, уничтожит и истребит их; даже прежде времени, часто в полной силе и красоте, или ниспровергает их землетрясение, или всецело истребляет пожар. Не только ведь в отношении человеческого возраста, но и в отношении к зданиям бывает преждевременная смерть. Часто те здания, которые от времени соделались ветхими, при колебании земли оставались невредимыми; между тем блестящие, прочные и недавно построенные одним ударом грома были потрясаемы и разрушаемы. И это происходит, думаю, по устроению Божию, чтобы мы не гордились нашими зданиями. Хочешь ли другим образом сохранить бодрость духа? Ступай к общественным зданиям, которыми наравне с другими и ты владеешь. Ведь нет, поистине нет дома, который, как бы блистателен ни был, превосходил бы блеском общественные здания. Пребывай там, сколько хочешь времени. Эти здания — твои, они твои столько же, как и всех прочих; они общие, а не частные. Но ты скажешь, что они не нравятся тебе. Не нравятся, во‑первых, вследствие привычки, во‑вторых, вследствие любостяжания. Следовательно, то, что нравится, есть любостяжание, а не красота. Следовательно, наслаждение состоит в любостяжании и в желании присвоить себе все. До каких же пор будем прилепляться к этому? До каких пор будем прикованы к земле и, как черви, будем пресмыкаться в грязи? Бог дал нам тело из земли для того, чтобы мы и его возвели на небо, а не для того, чтобы чрез него и душу низвели в землю. Оно — земное; но если я захочу, будет небесным. Смотри, какой честью Он нас почтил, предоставив нам такое дело. Я сотворил, говорит Он, землю и небо; даю и тебе творческую власть, — сотвори землю небом, ты можешь сделать это. О Боге сказано: «Кто сотворил [всё] и претворяет»(Амос. 5:8). Но такую же власть Он дал и людям, подобно тому, как чадолюбивый отец, занимаясь живописью, не только сам (упражняется в этом), но и сына хочет довести до одинакового с ним совершенства. Я сотворил, говорит Он, прекрасное тело; даю тебе власть создать нечто лучшее, — соделай прекрасною душу. Я сказал: «да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя дерево плодовитое» (Быт. 1:11). Скажи и ты: да произрастит та же земля собственный плод и произойдет то, что по Твоему желанию должно произойти. Я творю лето и мглу, утверждаю гром и созидаю дух; Я создал змия, что бы ругаться над ним, то есть диавола. Не позавидовал Я тебе и этой власти. Ругайся над ним и ты, если хочешь; можешь связать его, как птичку. Я воссияваю солнце на злых и благих; подражай и ты, — раздавай свои стяжания и добрым, и злым. Я, будучи оскорбляем, терплю, и благотворю оскорбляющим Меня; подражай и ты, — ты можешь сделать это. Я благодетельствую не ради воздаяния; подражай и ты, и делай добро не ради воздаяния и не ради награды. Я возжег светила на небе; зажги и ты светила блистательнее этих, ты можешь сделать это, — просвети заблудших. Дать познать Меня — большее благодеяние, нежели доставить возможность видеть солнце. Ты не можешь сотворить человека, но можешь сделать его праведным и благоугодным Богу. Я сотворил существо; ты укрась намерение. Смотри, как Я люблю тебя, и что Я дал тебе силу даже в более важных делах. Видите, возлюбленные, как мы почтены, и между тем некоторые несмысленные и неблагодарные говорят: для чего мы одарены свободною волею? Если бы у нас не было свободной воли, то все, о чем мы говорили, и в чем можем подражать Богу, не могло бы составлять для нас предмета подражания. Я управляю, говорит Он, ангелами; и ты — чрез Начаток. Я восседаю на царском престоле; и ты совосседаешь Мне — чрез Начаток. «И воскресил с Ним», — говорит (апостол), — «и посадил на небесах во Христе Иисусе» (Ефес. 2:6). Тебе покланяются херувимы и серафимы и все ангельские силы, начала, власти, престолы, господства — чрез Начаток. Не порицай тела, которое сподобилось такой чести, пред которым трепещут даже бесплотные силы. Но что скажу еще? Не этим только изъявляю Я свою любовь, но и страданиями Моими. Для тебя Я подвергся оплеванию, заушению, истощил славу, оставил Отца и пришел к тебе, ненавидящему Меня, отвращающемуся от Меня и не желающему даже слышать Мое имя. Я шел вслед за тобою и догонял, чтобы удержать тебя; Я соединил и сочетал тебя с Собою; «ешь Меня», — сказал Я, — «и пей Меня». И горе держу тебя, и долу соединяюсь с тобою. Разве не довольно для тебя того, что начаток твой я держу горе? Разве это не удовлетворяет твоей любви? И опять Я сошел на землю, — не просто смешиваюсь с тобою, а соединяюсь, снедаюсь, раздробляюсь на малые части, чтобы произошло великое растворение и смешение и соединение, — потому что соединяемое пребывает в своих пределах, а Я воедино слился с тобою. Я не хочу, чтобы уже было что‑то среднее; хочу, чтобы мы оба были одно. Итак, зная это и великое Его о нас попечение, будем все делать, чтобы мы могли явить себя не недостойными великих Его даров, которые да сподобимся все мы получить благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 16

«Пред Богом и Господом Иисусом Христом и избранными Ангелами заклинаю тебя сохранить сие без предубеждения, ничего не делая по пристрастию. Рук ни на кого не возлагай поспешно, и не делайся участником в чужих грехах. Храни себя чистым. Впредь пей не [одну] воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов» (1 Тим. 5:21‑23).

Нравственные наставления.

1. Сказав о епископах, о диаконах, мужах, женах, о вдовицах, о пресвитерах и о всех прочих, и показав, над кем простирается власть епископа, (апостол) когда стал говорить о суде, присовокупил: «Пред Богом и Господом Иисусом Христом и избранными Ангелами заклинаю тебя сохранить сие без предубеждения, ничего не делая по пристрастию». Вот, наконец (он изрекает) страшное увещание, потому что не посовестился (сказать это) даже из уважения к тому, что Тимофей был его возлюбленное чадо. Тот, кто не постыдился сказать о себе: «дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным» (1 Кор. 9:27), тем более не устыдился и не посовестился (сказать так) и Тимофею. Впрочем, он хорошо (поступает), призывая в свидетели Отца и Сына; но для чего еще — избранных ангелов? Вследствие великого снисхождения, потому что и Моисей говорит таким же образом: «то свидетельствуюсь вам сегодня небом и землею» (Втор. 4:26), — вследствие великого снисхождения Господня. И опять: «слышите дебри, основания земли. Слушайте, горы, суд Господень, и вы, твердые основы земли: ибо у Господа суд с народом Своим, и с Израилем Он состязуется» (Мих. 6:2). А призывает он Отца и Сына в Свидетели сказанного им для того, чтобы в грядущий день, если бы что совершилось вопреки долга, остаться правым пред Ними, то есть, как бы снимая с себя всякую (ответственность). «Заклинаю тебя сохранить сие», — говорит он, — «без предубеждения, ничего не делая по пристрастию». То есть, ты должен быть дружелюбным и справедливым к судящимся и ожидающим от тебя приговора и никто не должен предрасполагать тебя в свою пользу и склонять на свою сторону. Но кто это избранные ангелы? Некоторые, следовательно, как будто не были таковы. Потому‑то и Иаков берет себе в свидетели Бога и холм. Равным образом и мы часто берем в свидетели и важных, и незначительных лиц. Столь великое значение имеет свидетельство. Он как будто так сказал: призываю в свидетели Бога, и Сына Его, и слуг Его, что я заповедал тебе; вот пред ними заповедую тебе. Он устрашает Тимофея. Потом, сказав это, он присовокупил то, что было всего более благовременно, что преимущественно содействует устроению Церкви, — именно о рукоположениях. «Рук», — говорит, — «ни на кого не возлагай поспешно, и не делайся участником в чужих грехах». Что значить: «поспешно»? Не по первом, не по втором, не по третьем испытании, но неоднократно рассмотрев и тщательно исследовав, так как это дело не безопасное. За соделанные им грехи, как прежние, так и будущие, подвергнешься наказанию и ты, доставивший ему власть, потому что, неблаговременно отпустив ему прежние грехи, ты станешь виновным и в тех, которые он совершит впоследствии времени; именно — будешь причиною этих последних потому, что вверил ему начальство, а прежних потому, что не дал ему оплакать их и придти в состояние сокрушения. Ты становишься соучастииком как добрых его дел, так и грехов. «Храни себя чистым». Здесь говорит о воздержании. «Впредь пей не [одну] воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов». Если же мужу, который до такой степени соблюдал посты и столько времени употреблял воду, что стал даже подвергаться болезням и частым недугам, (апостол) заповедует воздержание, и тот не огорчается, то тем более мы не должны огорчаться, когда слушаем чьи‑нибудь наставления. Почему же он не исцелил его желудка? Не потому, что не мог, а потому, что хотел и отсюда извлечь какое‑либо важное наставление; а тот, чья одежда воскрешала мертвых, без сомнения, мог сделать и это. Итак, зачем же не сделал он этого? Затем, чтобы мы, когда и теперь видим людей великих и добродетельных подверженными недугам, не соблазнялись этим. Таким образом, и это служило на пользу. Если ему самому дан был ангел сатанин, чтобы он не возгордился, то тем более Тимофею, — потому что знамения легко могли привести его к гордости. Поэтому (апостол) предоставил ему пользоваться правилами врачебной науки, чтобы и он сам меньше думал о себе, и другие не соблазнялись, и уразумели, что и те святые мужи, будучи одинаковой с нами природы, совершали то, что совершали. Кроме того, мне кажется, что он подвержен был недугам и от других причин; на это указывает (апостол), говоря: «ради частых твоих недугов», и от желудка и от других частей тела. Впрочем, он не позволил ему неумеренно напиваться вином, но, сколько нужно для здоровья, а не для удовольствия. «Грехи некоторых людей явны и прямо ведут к осуждению, а некоторых [открываются] впоследствии» (ст. 24). Так как он говорил о рукоположениях, то и сказал: «и не делайся участником в чужих грехах». Но что, если я не знаю, скажешь ты? «Грехи некоторых людей явны и прямо ведут к осуждению, а некоторых [открываются] впоследствии» У некоторых, говорит, они явны потому, что предшествуют; а у других нет, и те следуют за ними. «Равным образом и добрые дела явны; а если и не таковы, скрыться не могут» (ст. 25).