Библия тека

Собрание переводов Библии, толкований, комментариев, словарей.


Послание к Колоссянам | 4 глава

Толкование Иоанна Златоуста


«Господа, оказывайте рабам должное и справедливое». А что такое правда, что — уравнение? Доставлять им все в изобилии и не допускать, чтобы они в чем‑либо нуждались, но вознаграждать их за труды, так как, если я сказал, что они от Бога получать награду, то из этого не следует, чтобы ты лишал их мзды. И в другом месте сказал: «Умеряя строгость» (Еф. 6:9), — желая сделать более кроткими, так как те были совершенны. То есть: «Какой мерой мерите, такой и вам будут мерить» (Мф. 7:2). Да и слова: «нет лицеприятия» — к ним же относятся, приложены же они к тем, чтобы они приняли это, так как когда касающееся одного мы говорим другому, тогда исправляем не столько его, сколько виновного. «И вы» с ними, говорит. Здесь рабство делает он общим. «Зная», — говорит, — «что и вы имеете Господа на небесах. Будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением». Так как пребывание в молитвах часто бывает причиной нерадения, то и говорит — «бодрствуя», то есть трезвясь, а не вертясь туда и сюда. Дьявол знает, хорошо знает, какое великое благо — молитва, и потому тяжело налегает (на молящегося). Знает и Павел, насколько беспечны многие молящиеся, и потому говорит: «Будьте постоянны в молитве», как в деле трудном, «бодрствуя в ней с благодарением». Это, говорит, пусть будет вашим делом — в молитвах благодарить и за явное и за неявное, и за те блага, которые (Бог) совершил для вас по вашему желанию, и за те, которые дарованы вам против желания, и за царство, и за геенну, и за скорбь, и за облегчение ее. Так обыкновенно молятся святые и благодарят за общие благодеяния.

3. Знаю я одного святого мужа, который молился так, что прежде этого слова ничего не говорил, но прямо взывал: «благодарим за все Твои благодеяния, оказанные нам недостойным с первого дня нашей жизни до настоящего, — благодарим за все, что знаем и чего не знаем, за все явное и неявное, обнаруживающееся делом и словом, совершившееся по воле и против нашей воли, за все с нами недостойными бывшее, за скорбь и ослабление скорби, за геенну, за мучение, за царство небесное. Молим Тебя сохранить нашу душу святой, чистой, совестливой и вполне достойной Твоего человеколюбия. Возлюбивший нас до того, что предал за нас Единородного Твоего, удостой нас быть достойными любви Твоей. Даруй нам в слове Твоем мудрость, и в страхе Твоем, Единородный Христе, вдохни в нас исходящую от Тебя силу. Давший за нас Единородного и пославший Духа Твоего Святого во отпущение наших грехов, прости нас и не осуди, если в чем согрешили мы волей или неволей. Помяни всех, призывающих имя Твое в истине. Помяни всех, хотящих и не хотящих нам добра, потому что все мы люди». Потом, присоединив молитву верных и вознесши моление, как бы некое возглавие и общий голос всех, он замолкал. В самом деле, Бог творит для нас много благ вопреки нашей воле, а много и еще больше совершает их помимо нашего сознания. Когда мы молим Его о чем‑нибудь, а Он делает противное тому, — тогда, очевидно, Он делает блага помимо нашего сознания. «Молитесь также и о нас». Смотри, каково смиренномудрие: себя полагает после их. «Чтобы Бог отверз нам дверь для слова, возвещать тайну Христову». (Молитву) называет входом и основанием дерзновения. О, такой подвижник не сказал: да избавлюсь от уз, но, находясь в узах, просил других, и просил о деле великом, чтобы получить дерзновение! Здесь две великие вещи: качество лица, и качество дела. О, какое достоинство! «Тайну», — говорит, — «Христову», показывая, что для него нет ничего желательнее проповеди о ней, «за которую я и в узах, дабы я открыл ее, как должно мне возвещать». С великим, говорит, дерзновением и ничего не умалчивая. Видишь ли, узы проявляют его, а не скрывают. С великим, говорит, дерзновением. Скажи мне: ты связан и просишь других? Да, говорит; но узы дают мне большее дерзновение, и я требую только Божией помощи, — потому что слышал слово Христово: «Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать» (Мф. 10:19). И смотри, как иносказательно говорит: «Чтобы Бог отверз нам дверь для слова». Смотри, как он чужд надменности, как смиренно провещевает в узах, чтобы, то есть, смягчить сердца их. И сказал так не для себя, — так смиренномудренно выразился, чтобы внушить дерзновение нам; он просит себе того, что уже имел. Называя в этом послании (ветхий завет) тенью, он этим самым показывает, почему Христос пришел не тогда: «Тело — во Христе» (Кол. 2:17), говорит он, так что к тени надлежало привыкнуть. Вместе с этим он обнаруживает и величайшее доказательство любви своей к ним. Чтобы вы, говорит, слышали о моих узах. Опять поставляет на вид узы, которые я очень люблю, которые не возбуждают мое сердце и всегда приводят к желанию видеть Павла связанным и в узах пишущим, проповедующим, крещающим, оглашающим. Ему связанному доносилось о всех Церквях, и он связанный назидал тысячи (христиан). Тогда скорее был он отрешен (от уз). Слушай, что он говорит: «И большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большей смелостью, безбоязненно проповедовать слово Божие» (Флп. 1:14). Он же опять свидетельствует об этом, говоря: «Когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12:10). Потому и сказал: «Но для слова Божия нет уз» (2 Тим. 2:9). Он был в узах с злодеями, с заключенными, с человекоубийцами, был связан учитель вселенной, восходивший на третье небо, слышавший глаголы неизреченные. Но тогда бег его был тем быстрее. Связанный тогда был разрешен, а несвязанный — связан; тот, что хотел, делал, а этот и ему не помешал и собственного намерения не исполнил. Что ты делаешь, безумный? Разве это плотской гонец? Разве на нашем поприще подвизается он? Он обитает на небе. Бегущего на небе не может связать и удержать земное. Разве не видишь этого солнца? Наложи узы на его лучи и останови его бег. Но ты не можешь. Так (не сможешь удержать) и Павла, и еще менее, чем солнце, — потому что он охраняется большим промыслом, чем последнее, — ведь и свет он приносит нам не такой (вещественный), но истинный. Где теперь те, которые ничего не хотели потерпеть ради Христа, — но что я говорю, потерпеть? — не хотели даже и жертвовать деньгами? Вязал некогда и Павел и ввергал в темницу; но как скоро сделался рабом Христовым, стал хвалиться уже не действованием, а страданием. И таково чудо проповеди, что она была возбуждаема и возрастала не от (деятельности) злодействующих, а от (страдания) терпящих. Где виданы такие подвиги? Злостраждущий побеждает, а злодействующий испытывает поражение. Первый выходит славнее последнего и проповедует посредством уз. Не стыжусь, а напротив хвалюсь, говорит, проповедуя Распятого. Подумай только: вся вселенная оставляет несвязанных и приходит к узникам, отвращается от вяжущих и чтит заключенных в оковы, ненавидит распинателей и поклоняется Распятому.

4. Не то только дивно, что проповедниками были рыбари, люди простые, но и то, что встретились и другие препятствия, препятствия по природе, и однако же дело шло успешно. Простота не только не мешала, но она‑то особенно и делала проповедь заметной. Послушай, что говорит Лука: «И приметив, что они люди некнижные и простые» (Деян. 4:13). И узы также не только не мешали, но еще делали (апостолов) более дерзновенными. Не столько дерзали ученики, когда Павел был свободен, как тогда, когда он находился в узах: «И говорили», — говорит, — «слово Божие с дерзновением». Где возражатели, говорящие, что эта проповедь была не Божественная? Разве простота оказалась недостаточной для обличения их? Разве в этом состоянии они не должны были испугаться? Ведь вы знаете, что простой народ водится двумя чувствованиями: тщеславием и робостью. Простота не позволяла им стыдиться; опасности же, конечно, должны были внушить им робость. Но они, говорят, творили чудеса. Так вы верите, что они творили чудеса. А если не творили? Вот чудо больше тех, какие творили, — что без чудес приводимы были (люди ко Христу).

Связан был и Сократ эллинами. Что же? Не тотчас ли ученики его ушли в Мегару? Конечно, — потому что не принимали учения о бессмертии. Но смотри, как здесь. Связан был Павел, и ученики его стали тем дерзновеннее. Так и следовало, — потому что они видели, что это не препятствует проповеди, — языка связать нельзя, а язык особенно и ускоряет ее. Как не помешаешь ты бежать гонцу, если не свяжешь ему ног, так не помешаешь и бегу благовестника, если не свяжешь ему языка; и как тот быстрее бежит и мчится, когда подвяжешь ему бедра, так и этот больше проповедует и с большим дерзновением, когда на нем узы. Боится узник, если смотрит только на узы; а кто презирает смерть, того как связать? Они сделали то же, как если бы например связали тень Павла и заградили ей уста. Это была борьба с тенью. Имея на себе узы, как воздаяние за мужество, (Павел) и для своих стал вожделеннее, и для врагов почтеннее. Венец украшает главу и делает ее славнее, а не посрамляет. Узами своими они нехотя увенчали его. Скажи мне: железо может ли устрашить того, кому не страшны были адамантовые врата смерти?

Поревнуем этим узам, возлюбленные. Все вы, жены, украшающиеся золотыми ожерельями, возжелайте уз Павловых. Не столько сияют эти украшения на ваших шеях, сколько блистает красота железных уз на его душе. И кто желает последних, пусть возненавидит первые, потому что какое общение малодушия с мужеством, телесного украшения с любомудрием? Эти узы уважаются ангелами, а на те смотрят они, как на детские игрушки. Эти узы обыкновенно влекут от земли на небо, а те — с неба низводят на землю. Поистине, эти узы не то что те: эти — украшение, а те — узы; те вместе с телом сокрушают и душу, а эти вместе с телом украшают и душу. Хочешь ли узнать, что эти — действительно украшение? Скажи мне, кто больше привлекал зрителей, — ты или Павел? Но что я говорю — ты? Сама царица, вся покрытая золотом, не может привлечь к себе более зрителей. Если бы случилось в одно и то же время войти в церковь и Павлу в узах, и царице, — все направили бы свои глаза от последней на первого. Да так и следовало бы, потому что видеть мужа, стоящего выше человеческой природы, не имеющего ничего человеческого, но являющегося ангелом на земле, — любопытнее, чем видеть наряженную женщину. Последнюю можно видеть и в театрах, и в торжественных собраниях, и в банях, и в других местах, а человека заключенного в узы, почитающего их величайшим украшением и не страшащегося yз, — такого человека видеть — значит быть на зрелище не земном, но достойном неба. Душа, которой тело увешано драгоценностями, наблюдает, кто смотрит на них, кто не смотрит, пополняется надменностью, обнаруживает беспокойство и волнуется множеством других чувств; напротив, отягощенный узами не надмевается, душа его покойна, свободна от всякой заботливости, весела и смотрит на небо, как окрыленная. Если бы кто отдал мне на волю видеть Павла сходящим с неба и изрекающим слово, или выходящим из темницы, то я предпочел бы исхождение его из темницы, потому что, когда он был в темнице, — с неба к нему нисходили. Узы Павла — это союз проповеди; его кандалы — это основание. Пожелаем и мы этих уз.

5. Но как это возможно, скажешь? Если сокрушим и переломаем (те украшения). От этих уз нет никакой пользы, а скорее — вред. Они сделают нас узниками там; а узы Павловы разрешат нас там от уз. Душа, связанная этими узами здесь, будет связана по рукам и ногам нетленными узами там; а связанная узами Павла будет иметь их на себе тогда, как украшение. Разреши же и себя от уз, и бедного от голода. Что ты вяжешь цепи грехов? Как, скажешь? Так, что ты накопляешь золото, а другой погибает; ты для приобретения суетной славы бережешь массу золота, а другому и есть нечего. Этим разве не грехи вяжешь ты? Облекайся во Христа, а не в золото. Где маммона, там нет Христа, а где Христос, там нет маммоны. Ужели ты не хочешь облечься в Царя всяческих? Если бы кто дал тебе порфиру и диадему, — не принял ли бы ты этого вместо всякого золота? Я даю тебе не царское украшение, а предлагаю облечься в самого Царя. Но как облечься во Христа, скажешь? Послушай, что говорит Павел: «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал. 3:27); Послушай и увещания апостольского: «Попечения о плоти», — говорит, — «не превращайте в похоти» (Рим. 13:14). Итак, облекается во Христа тот, кто не угождает плоти до похотения. Если облечешься во Христа, то и демоны будут бояться тебя; а если в золото, то и люди станут смеяться над тобою; если облечешься во Христа, то и люди будут уважать тебя.

Хочешь ли казаться прекрасной и благопристойной? Довольствуйся тем образом, какой дал тебе Творец. Что привешиваешь золото, как бы поправляя образ Божий? Хочешь ли казаться благопристойной? Облекись в милосердие, облекись в человеколюбие, облекись в целомудрие, в смирение. Все это дороже золота; все это и красивую делает еще благопристойнее, и некрасивую благообразной. Кто взглянет на лицо, выражающее доброту, тот произнесет свое мнение от любви, а злое (лицо), хотя бы оно было и красиво, никто не может назвать прекрасным: возмущенное сердце правильного мнения не произносит. Украшена была та египтянка, украшен был и Иосиф; но кто красивее? Но говорю о том времени, когда первая была в царском дворце, а последний — в темнице. Этот был наг, но облекался одеждой целомудрия; а та была одета, но оказалась постыднее обнаженной, потому что не имела целомудрия. Когда ты, женщина, слишком украшаешься, тогда бываешь постыднее обнаженной, потому что снимаешь с себя благоприличие. Была нага и Ева; но она стала постыднее, когда оделась, потому что, будучи нагой, украшалась славой Божией, а облекшись в одежду греха, сделалась постыдной. Так и ты, надев на себя принадлежности щегольства, являешься более постыдной, потому что роскошная одежда не в состоянии обнаружить благообразие; напротив, одетая в нее может быть срамнее обнаженной. Спрашиваю: если бы ты надела когда‑нибудь принадлежности флейтщицы или танцовщицы, — не стыдно ли было бы тебе? Хотя эти одежды и золотые, но оттого‑то тебе и стыдно, что золотые, так как сценическая роскошь приличествует трагикам, комикам, мимикам, танцовщикам и гладиаторам; а жене верной дана от Бога иная одежда, — сам единородный Сын Божий. «Все вы», — говорит, — «во Христа крестившиеся, во Христа облеклись». Скажи мне: если бы кто дал тебе царскую одежду, а ты взяла бы и сверх ее надела рубище илота, — не понесла ли бы за это, кроме срама, и наказание? Ты облеклась во Владыку неба и ангелов, и еще вращаешься около земли? Это сказано мною с целью — показать, что щегольство и само по себе великое зло, хотя бы из него не происходило ничего другого и хотя бы можно было позволять его себе безопасно. Но оно располагает к тщеславию и надменности, а потом из прикрас рождается и многое другое, — явные подозрения, неблаговременные издержки, порицания, поводы к лихоимству. Для чего ты украшаешься, скажи мне? Чтобы нравиться мужу Так делай это дома. А здесь выходит противное. Если хочешь нравиться своему мужу, — другим не нравься; а когда нравишься другим, — не можешь нравиться своему. Итак, выходя на площадь, или вступая в церковь, ты должна была отложить всякое украшение. При том, не тем нравься мужу, чем нравятся и блудницы, но особенно тем, чем нравятся жены честные. Чем, скажи мне, отличается жена от блудницы? Тем, что эта смотрит только на одно, — как бы красотой тела привлечь любимого; а та и управляет домом, и обращается с детьми, и (заведывает) всем другим. Имеешь ты дочурку: смотри, как бы не позаимствовала она от тебя чего вредного: дети любят подделываться под нравы воспитателей и подражать нравам матерей. Будь для твоей дочери примером целомудрия; украшайся этим украшением, а тем, смотри, пренебрегай. Это ведь и есть действительное украшение, а то — безобразие. Довольно сказанного. Бог, создавший красоту и давший нам украшение души, да украсит нас и облечет Своей славой, чтобы все мы сияли добрыми делами и, живя во славу Его, воссылали славу Отцу и Сыну и Святому Духу.

БЕСЕДА 11

«Со внешними обходитесь благоразумно, пользуясь временем. Слово ваше да будет всегда с благодатью, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому» (Кол. 4:5, 6).

Скромность ап. Павла. — Как нужно поступать с врагами. — Завистник восстает против Бога и Церкви.

1. То, что Христос говорил ученикам, внушает теперь и Павел. Что же говорил Христос? «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10:16), т. е. бывайте осторожны, не подавая им никакого повода уловить вас. Ведь для того и прибавлено: «Со внешними», чтобы мы знали, что по отношению к своим членам нам не столько нужно осторожности, как по отношению к чужим. Где братья, там бывает больше и снисходительности и любви. Но и здесь нужна осторожность, а тем более между чужими, потому что жить между неприятелями и врагами не то, что между друзьями. Так как (своими словами апостол) устрашил, то посмотри, как он потом снова ободряет. «Пользуясь», — говорит, — «временем», т. е. настоящее время непродолжительно. Это он сказал, не того желая, чтобы они были переменчивы и лицемерны, — такие качества свойственны не мудрости, а безумию, — но что? Вы не давайте, говорит он, улавливать себя в таких делах, которые не наносят вреда. Это он говорит и в послании к римлянам: «Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь» (Рим. 13:7). Пусть, говорит, только из‑за проповеди будет у тебя борьба с ними; ни от какой другой причины она не должна происходить, — потому что если у нас будет с ними вражда и из‑за чего‑нибудь еще другого, например, если не станем платить податей, если не будем воздавать приличных почестей, если не будем смиренны, то и нам не будет награды, и они сами (враги наши) сделаются хуже, и их обвинения против нас будут казаться справедливыми. Не видишь ли ты, как был уступчив Павел, когда что нисколько не вредило проповеди? Послушай его слов, сказанных Агриппе: «Почитаю себя счастливым, что сегодня могу защищаться перед тобою во всем, в чем обвиняют меня Иудеи, тем более, что ты знаешь все обычаи и спорные мнения Иудеев. Посему прошу тебя выслушать меня великодушно» (Деян. 26:2, 3). А если бы он считал необходимым говорить начальнику оскорбительные слова, то испортил бы все дело. Послушай также, с какой умеренностью отвечают иудеям те, которые были с блаженным Петром: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5:29). Хотя люди, решившиеся положить свою душу, могли бы и говорит дерзости и делать все, что угодно, но ведь они решились жертвовать жизнью не по тщеславию (это именно было бы тщеславием!), а для того, чтобы проповедовать и чтобы о всем говорит смело, тщеславие же показывает недостаток скромности. «Слово ваше да будет всегда с благодатью, приправлено солью», т. е. ваша любезность пусть не доходит до того, чтобы она употреблялась без разбора: можно говорит любезно, но нужно делать это с должным приличием. «Дабы вы знали, как отвечать каждому». Итак, не со всеми должно говорит одинаковым образом, т. е., с эллинами и с братьями; нет, — это было бы большим безрассудством. «О мне все скажет вам Тихик, возлюбленный брат и верный служитель и сотрудник в Господе» (ст. 7). О, каково благоразумие Павлово! Он помещает в своих посланиях не все, а что необходимо, в чем настоятельная нужда. Это потому, во‑первых, что не хотел слишком распространять (послания); во‑вторых, с целью предоставить больше чести лицу, отходившему (с посланием), чтобы ему было что рассказать; в‑третьих, показывая, как сам он к нему расположен, потому что в противном случае не поручил бы ему этого. Наконец, было что‑нибудь и такое, чего нельзя было объявлять письменно. «Возлюбленный брат», — говорит он. Если возлюбленный, то он знал все, и (Павел) ничего не скрывал от него. «И верный служитель и сотрудник в Господе». Если он верен, то ни в чем не солжет; если сотрудник, то участвовал в искушениях. Таким образом, (апостол) изобразил все то, что делало его достойным доверия. «Которого я для того послал к вам» (ст. 8). Здесь (апостол) показывает сильную любовь, так как по этому побуждению он и послал его и это было причиной его отправления в путь. То же говорил он, когда писал и к фессалоникийцам: «И потому, не терпя более, мы восхотели остаться в Афинах одни, и послали Тимофея, брата нашего» (1 Сол. 3:1, 2). Того же самого и по той же причине он посылает и к ефесянам (Еф. 6:22). «Чтобы он узнал», — говорит он, — «о ваших обстоятельствах и утешил сердца ваши» (ст. 8). Смотри, что он говорит: не говорит: чтобы узнать вам о моих делах, но — чтобы мне узнать о ваших; и вообще он нигде не выставляет на вид то, что касается собственно его. Он указывает также и на то, что они находятся в искушениях, говоря: «С Онисимом, верным и возлюбленным братом нашим, который от вас. Они расскажут вам о всем здешнем» (ст. 9). Это тот Онисим, о котором он говорил в послании к Филимону: «Я хотел при себе удержать его, дабы он вместо тебя послужил мне в узах за благовествование; но без твоего согласия ничего не хотел сделать» (Флм. 13‑14). Он присовокупляет нечто и в похвалу городу, чтобы они не только не стыдились, но и ставили себе это в честь: «Который от вас», — говорит он. «Они расскажут вам о всем здешнем. Приветствует вас Аристарх, заключенный вместе со мною» (ст. 9, 10).

2. Нет ничего выше такой похвалы. Это тот человек, который был вместе с ним уведен из Иерусалима. (Апостол) сказал более, чем пророки: те называли себя странниками и пришельцами, а он (называет себя) даже пленником, потому что его, как пленника, водили и волочили, и всякий мог наносить ему оскорбления. А лучше сказать — ему было даже хуже (чем пленникам), потому что, когда враги захватят, то прилагают затем большое попечение, заботясь как о своей собственности; а его, как врага и неприятеля, все гнали и преследовали — побоями, мучениями, оскорблениями, клеветами. А для них (его учеников) это служило утешением; когда и учитель находится в подобных же обстоятельствах, то для учеников получается более утешения. «И Марк, племянник Варнавы» (ст. 10). Он хвалит и этого (Марка) за его родство, так как Варнава был великий муж. «О котором вы получили приказания: если придет к вам, примите его» (ст. 10). Что же? Ужели без этого они и не приняли бы его? Конечно (приняли бы); но (апостол) выражает желание, чтобы они сделали это с большим усердием, и тем показывает, что этот человек был великий муж. Но откуда они приняли заповеди, он не говорит. «Также Иисус, прозываемый Иустом» (ст. 11). Может быть, это был коринфянин. Высказавши приличное каждому в отдельности одобрение, (апостол) наконец воздает общую всем хвалу: «Оба из обрезанных. Они — единственные сотрудники для Царствия Божия, бывшие мне отрадою» (ст. 11). Смотри, как он выставляет это на вид и ободряет их, чтобы, сказавши — «заключенный вместе со мною», не ослабить духа в слушателях: «Сотрудники для Царствия Божия», — говорит он; таким образом участвующие (с ним) в искушениях участвуют и в царстве (Божием). «Бывшие мне отрадою». Отсюда видно, что это были великие люди, как скоро они служили утешением для Павла. Но обратим внимание на благоразумие Павла. «Со внешними», — говорит он, — «обходитесь благоразумно, пользуясь временем», т. е. время это — не ваше, а их; поэтому вы не ищите владычества, а искупайте время. И он не сказал просто: искупайте, но — искупайте время, давая понять, что таким поведением вы иначе приобретаете его себе. Ведь крайне безрассудно выдумывать различные предлоги к ссорам и вражде. Кроме того, что вы без нужды и без пользы подвергаете себя опасностям, от этого происходит и другой вред, — что эллины не присоединяются к нам. Когда ты находишься между братьями, то справедливо не имеешь опасений; но между чужими не так должно быть. Видишь, как он повсюду эллинов называет чужими. Поэтому и в послании к Тимофею он говорил: «Надлежит ему также иметь доброе свидетельство от внешних» (1 Тим. 3:7); и опять: «Со внешними», — говорит, — «обходитесь благоразумно». Они — внешние потому, что, хотя живут в одном и том же с нами мире, но находятся вне царствия и отеческого дома. Называя их внешними, (апостол) через это выражает вместе и ободрение для своих, как высказал он это выше: «Жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге» (Кол. 3:3). Тогда, говорит, вы ищите славы, почестей, и всего другого, а теперь не ищите, но все им предоставляйте. Затем, чтобы ты не подумал, будто он говорит о деньгах, он прибавляет: «Слово ваше да будет всегда с благодатью, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому». Пусть, говорит, в нем не будет притворства, потому что это не будет благодать и не будет растворено солью. Например: если тебе приходится оказать кому‑нибудь услугу, и это будет безопасно (для спасения), то не отказывайся; если обстоятельства требуют вежливого разговора, то не считай этого дела за льстивость. Делай все, относящееся к чести, без вреда для благочестия. Не видишь ли ты, как служил нечестивому человеку Даниил? Не видишь ли, с каким благоразумием обращались с царем три отрока, показывая мужество и дерзновение, но ничего дерзкого и оскорбительного? Последнее происходит не от дерзновения, а от тщеславия. «Дабы вы знали», — говорит, — «как отвечать каждому», потому что иначе (должно отвечать) начальнику и иначе подчиненному, иначе богатому и иначе бедному. Почему так? Потому что у людей богатых и у начальников души бывают слабее, вспыльчивее и раздражительнее, так что здесь требуется сдержанность; а у людей бедных и находящихся под властью душа крепче и сосредоточеннее, так что здесь можно допустить и более свободы (в речи), имея в виду одну цель — назидание. Нужно уважать одного более, другого менее — не потому, что один богат, а другой беден, но по причине немощи с первым должно обращаться терпеливо, а с последним не так. Например: когда ты не имеешь повода, то не называй эллина нечестивым и не делайся обидчиком; но если тебя спросят об учении веры, то отвечай, что это безбожно и нечестиво; когда же тебя никто не спрашивает и не заставляет говорит, то не следует без причины поднимать вражду. Да и какая необходимость напрасно вооружать против себя? Опять: если ты наставляешь кого‑нибудь вере, то говори, что относится к предмету, потом молчи. Если слово твое будет растворено солью, то хотя бы оно попало и в раздражительную душу, произведет в ней нежную привязанность, и хотя бы в жестокую, умягчит ее суровость. Будь обходителен и не будь груб, но опять — и не слишком слаб, а имей твердость, соединенную с приятностью. Если будешь без меры строг, то сделаешь более вреда, чем пользы; если будешь чрезмерно любезен, то доставишь более печали, чем радости. Так должна быть мера во всем. Не будь суровым и угрюмым, потому что это неприятно; не будь и излишне веселым, потому что через это можно подпасть пренебрежению и презрению; но усваивая то, что составляет совершенство в том и другом, избегай недостатков, подобно пчеле заимствуя от одного веселость, а от другого — важность. Если врач неодинаково обходится с телом каждого, то тем более учитель. Но тело еще легче выдержит негодное для него лекарство, чем душа — слово. Например: приходит эллин и становится тебе другом. Ты не говори ему об этом ничего, доколь он не сделается твоим другом окончательно; а когда сделается, то (веди речь) постепенно.

3. Посмотри, с какой речью обратился к ним (т. е. к эллинам) сам Павел, когда прибыл в Афины. Он не говорил им: о, беззаконники и нечестивцы! Но что (сказал)? «Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны» (Деян. 17:22). Но опять он не отказался и упрекнуть, когда это было нужно, и с большим жаром говорил Елиму: «О, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын дьявола, враг всякой правды» (Деян. 13:10). Ведь как порицать (афинян) было безрассудно, так точно оставить без упрека (Елима) было бы малодушием. Опять, — являешься ли ты к начальнику по какому‑нибудь делу? Окажи ему приличную почесть. «О мне все скажет вам», — говорит он. Для чего, спросишь, они не пришли вместе? А что значит: «О мне все скажет вам»? Это значит: (скажут) об узах и о всем другом, что меня удерживает. Итак, при моем желании видеть вас, я, отправляя других, и сам не замедлил бы (к вам), если бы важная необходимость не удерживала меня. И это разве не должно было утешить их? И очень должно было утешить известие о том, что он подвергся искушениям и мужественно перенес их, должно было успокоить их и ободрить их души.

«С Онисимом», — говорит, — «верным и возлюбленным братом нашим». Раба Павел называет братом, — и справедливо, потому что и себя он называет рабом верных. Отложим же все гордость и подавим в себе высокомерие. Павел, который стоит вселенной и тысячи небес, называет себя рабом, и ты ли много о себе думаешь? Тот, кто всем распоряжался и действовал, как хотел, кто имеет преимущества в царстве небесном, кто был увенчан, кто взошел на третье небо, называет рабов братьями и со‑рабами. Где безумная гордость? Где высокомерие? Вот сколько достоин был доверия Онисим, что ему и это было поверено. «И Марк», — говорит, — «племянник Варнавы [о котором вы получили приказания: если придет к вам, примите его]». Может быть, они от Варнавы приняли заповеди. «Оба из обрезанных». Он укрощает гордость иудеев, а их ободряет тем, что «оба из обрезанных» немного, а большая часть (верных) — из язычников. «Бывшие мне отрадой», — говорит. Он показывает, что находится в великих искушениях. Итак, это не малое дело, когда мы утешаем святых и присутствием, и словом, и постоянной заботливостью об них, когда вместе с ними переносим несчастья (с узниками, говорит он, как бы узники); если мы принимаем на себя их страдания, то будем участниками их и в венцах. Ты не приведен на поприще? Ты не вышел на борьбу? Другой сражается; но если захочешь, будешь участником и ты: ободряй его в борьбе, будь ему друг и сотрудник, провозглашай о его подвигах, возбуждай его силы, укрепляй дух. Так следует поступать в отношении ко всем другим: ведь сам Павел не имел нужды (в таком участии), а говорил об этом (о своих искушениях) с целью их ободрить. Так и ты относись ко всем другим: заграждай уста тем, кто захотел бы злословить (находящегося в искушениях брата), приобретай ему друзей и, если он выйдет — принимай его с особенным усердием: таким образом ты будешь участником и венцов, и славы. Хотя бы ты ничего больше не сделал, а только стал бы радоваться о том, что делается, — и то уже ты принял участие, и не какое‑нибудь, потому что сказал любовь, которая есть главнейшее из всех благ. Если плачущие, представившись разделяющими чужую скорбь, одними своими слезами много утешают и значительно облегчают горесть, то тем более удовольствия должен доставлять другим тот, кто радуется с ними. А как велико несчастье — не видеть к себе сострадания, об этом послушай пророка, который говорит: ждах соскорбящего, и не беЖдал сострадания, но нет его») (Пс. 68:21). Поэтому и Павел говорит: «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими» (Рим. 12:15). Усиливай радость; если видишь, что брат твой пользуется доброй славой, не говори: «ведь слава принадлежит ему, из‑за чего же мне‑то радоваться?» Так говорить может не брат, а враг. Если угодно, эта слава — не его, а твоя; от тебя зависит увеличить ее, как скоро ты от этого не сделаешься угрюмым, а будешь радоваться, веселиться и торжествовать. А что это действительно так, видно из следующего. Завистники завидуют не только тем людям, которые пользуются добрым мнением, но и тем, которые радуются их доброй славе; значит они понимают, что и эти последние тоже заслуживают доброго мнения, — как и действительно, их‑то особенно и стоит уважать. Один даже краснеет, когда выслушивает большие себе похвалы, а другой получает от этого особенное удовольствие и возвышается в собственных глазах. Разве не знаете, как бывает у борцов: один удостаивается венка, другой его не удостаивается, а печаль и радость от этого бывает их друзьям и врагам: они скачут и прыгают. Видишь, что значит не иметь зависти: иной трудится, а ты получаешь удовольствие; иному надевают венок, а ты прыгаешь и ликуешь. Скажи мне: победу иной одержал, — зачем же ты торжествуешь? Но и они (завистники) хорошо понимают, что это дело общее. Потому завистники не восстают против того (человека, который одержал победу), а стараются унизить его победу, и ты слышишь от них такие слова: я уничтожил тебя, или: я посрамил тебя, — хотя дело не твое, а похвала тебе. Более же: в отношении к внешним так хорошо бывает не иметь зависти и близко принимать к сердцу блага другого, то тем более в отношении победы над дьяволом, потому что тогда именно он большей яростью дышит против нас, когда очевидно, что мы больше веселимся. Хотя он и погряз во зле, ясно однако же видит, что эта радость больше. Хочешь ли заставить его печалиться? Веселись и радуйся. Хочешь ли порадовать его? Будь уныл; своим унынием ты облегчаешь скорбь, которую причинила ему победа твоего брата; вместе с ним становишься противником твоего брата; делаешь зло большее, чем он. Но все ведь равно — будучи врагом, действовать по‑вражески, и — будучи приятелем, стоять за врагов; этот (последний) и вот самый ненавистный враг. Если брат твой приобрел себе добрую славу своим ли словом, умением ли держать себя, или своими поступками, ты разделяй с ним его добрую славу, покажи, что он — часть твоя.

4. Но как же? — скажешь ты: ведь не обо мне идет хорошая слава? Не говори никогда так, закрой уста. Если бы ты был подле меня и стал говорить так, я закрыл бы тебе уста рукой, чтобы не услышал враг. Часто мы враждуем друг с другом, но не подаем виду перед врагами; а ты обнаруживаешь это дьяволу. Не говори так, не имей даже и такой мысли; напротив (говори): он часть моя, слава от него переносится и на все тело. Но скажешь: зачем же внешние не имеют таких расположений? Этому виною — ты. Когда они видят, что ты чуждаешься их радости, то и сами чуждаются. Если бы они видели, что ты считаешь (их радость) своей, то не посмели бы (вести себя так). Но, впрочем, и ты так же славен, (как и брат твой). Ты не приобрел славы красноречием, зато участием в чужой радости ты заслужил ее в большей степени, чем тот. Если любовь есть дело важное и вершина всего, то ты приобрел венец за любовь: он — за искусство красноречия, а ты — за сильную любовь; он выказал силу слова, а ты делом победил зависть, подавил недоброжелательство, и за это по справедливости увенчан более, чем он. Твой подвиг славнее; ты не только подавил зависть, но сделал и нечто другое; он имеет один только венец, а ты — два, и оба они блистательнее, чем (его) один. Какие же это (венцы)? Один, который ты приобрел (в борьбе) против зависти, другой, которым увенчался за любовь. Сорадование служит доказательством не только того, что ты чист от зависти, но и того, что в сердце твоем укоренилась любовь. Его часто отягощает и человеческая страсть тщеславия, а ты свободен от всякой страсти, потому что, если бы в тебе было тщеславие, ты не радовался бы счастию другого. Скажи мне: он возвысил Церковь, увеличил собрание (церковное)? Опять похвали его: ты имеешь двойное право на венец, потому что победил зависть и украсился любовью. Да, я прошу и умоляю. Хочешь ли услышать и о третьем венце? Ему рукоплещут люди — на земле, а тебе ангелы — на небе. Ведь не все равно — отличаться красноречием, и побеждать страсти. За первое похвала временная, за последнее — вечная; за первое — от людей, за последнее — от Бога. Тот (кто славится красноречием) увенчивается явно, а ты увенчиваешься втайне, где видит тебя Отец твой. Если бы можно было, отрешившись от тела, видеть душу каждого, то я показал бы тебе, что этот последний почтеннее, чем первый, и сияет больше против него. Будем же, возлюбленные, подавлять в себе завистливые побуждения; воспользуемся выгодами, отсюда происходящими; возложим венец сами на себя.

Завистник идет против Бога, а не против того (кому он завидует). Когда он видит, что кто‑нибудь пользуется добрым расположением (у людей), и огорчается этим, и желает разорить Церковь, он идет не против этого человека, а против Бога. Скажи, в самом деле, если бы кто стал украшать царскую дочь, чтобы этим убранством сделать ее почтеннее и доставить ей возможность пользоваться между людьми уважением, а другой кто‑нибудь захотел бы обезобразить ее и его лишить возможности украсить ее, то против кого он восстал бы, против него ли, или против нее и отца ее? Так и ты, завистник, идешь против Церкви, восстаешь против Бога; как скоро с доброй славой твоего брата соединена польза самой Церкви, то с уничтожением первой необходимо разрушается и последняя, так что через это, действуя во вред телу Христову, ты совершаешь сатанинское дело. Ты досадуешь на того, кто не причинил тебе никакого оскорбления, а еще более — на самого Христа. Что Он сделал тебе, что ты не даешь Его телу процвети красотой, не даешь Его невесте явиться в своем убранстве? Но посмотри, какое и наказание. Ты радуешь врагов своих, и даже того, кто приобрел добрую славу и кому ты, по зависти, стараешься причинить огорчение, заставляешь напротив радоваться, потому что своей завистью еще очевиднее доказываешь, что он действительно возбудил хорошее о себе мнение (иначе тебе нечему было бы и завидовать), еще яснее обнаруживаешь, что для тебя это сущее наказание. Мне стыдно представлять вам такие доводы; но, так как мы находимся в таком опасном положении, то хотя бы после таких вразумлений избавиться нам от этой пагубной страсти. Ты досадуешь, что он приобрел добрую славу? Зачем же ты еще увеличиваешь славу его своей завистью? Ты желаешь отомстить ему? Зачем же показываешь, что сам ты мучаешься? Зачем вызываешь наказание скорее на себя, чем на того, чьей славы ты не терпишь? Наконец, для него будет двойная радость, а для тебя — (двойное) наказание: прежде всего ты своей завистью не только свидетельствуешь о его больших достоинствах, но и доставляешь ему другое удовольствие, потому что караешь сам себя; а потом еще он радуется тому, что тебе причиняет досаду, и радуется именно вследствие твоей зависти. Видишь, какие жестокие удары наносим мы сами себе, и не чувствуем. Но он враг. А почему враг? Какую обиду он нанес? Однако же славе врага мы придаем новый блеск, а самих себя более мучим. Опять, мы находим сами себе наказание в том, когда чувствуем, что ему это известно. Он ведь, может быть, и не радуется; а мы, думая, что он радуется, этим тоже мучаемся. Итак, перестань завидовать. Зачем наносить раны себе самому? Возлюбленные! Будем иметь в виду все это, — и двоякий венец для людей независтливых, т. е. похвалу от людей и от Бога, и то зло, какое происходит от зависти, — и тогда мы в состоянии будем умертвить этого зверя, приобрести славу у Бога, и получить то же самое, чего достигают люди, удостоившиеся славы. Быть может, и получим, а если и не получим, то для нашей же пользы не получим; ведь и без того нам можно будет пожить во славу Божию и сподобиться благ, обещанных любящим Его, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Св. Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 12

«Приветствует вас Епафрас ваш, раб Иисуса Христа, всегда подвизающийся за вас в молитвах, чтобы вы пребыли совершенны и исполнены всем, что угодно Богу. Свидетельствую о нем, что он имеет великую ревность и заботу о вас и о находящихся в Лаодикии и Иераполе» (Кол. 4:12‑13).

Павел — образец всех добродетелей. — Развратные женщины на брачных торжествах. — Каковы должны быть браки.

1. И в начале послания (апостол) рекомендует этого человека со стороны любви; а о любви свидетельствует и то, что, в похвалу ему, сказал он сначала: «Который и известил нас», — говорит, — «о вашей любви в духе» (1:8). О любви также свидетельствует и любовь к нему возбуждает и то еще, что он молится за них. А рекомендует его он с целью споспешествовать его проповеди, — потому что, когда наставник человек почтенный, то это полезно и для учеников, и опять же словами: «вас» внушается им то, что они должны гордиться таким человеком, тем, что из них выходят такие люди. «Всегда», — говорит, — «подвизающийся за вас в молитвах». Не просто сказал: который молится, но — «подвизающийся», с трепетом и страхом. «Свидетельствую о нем», — говорит, — «что он имеет великую ревность и заботу о вас». Достоверный свидетель! «Что он имеет», — говорит, — «великую ревность и заботу о вас», т. е. что он вас пламенно любит, что имеет к вам сильную привязанность. «И о находящихся в Лаодикии», — говорит, — «и Иераполе». И этим его рекомендует. Но откуда они могли это знать? Конечно, они могли слышать; но достоверно узнали, когда стали читать это послание: «Распорядитесь», — говорит он, — «чтобы оно было прочитано и в Лаодикийской церкви» (ст. 16). «Чтобы вы пребыли», — говорит, — «совершенны». Здесь он в одно и то же время и обличает их, и слегка убеждает, и подает им совет. Ведь возможно и быть совершенным, и не стоять, когда кто знает все, а между тем еще колеблется. Возможно и не быть совершенным и стоять, когда кто знает только часть, а стоит, хоть и нетвердо. Но он желает и того и другого, «чтобы вы пребыли» (ίνα στητέ — да станете), говорит, «совершенны». Посмотри, как он снова напомнил им слово об ангелах, и о жизни. «И исполнены», — говорит, — «всем, что угодно Богу». Недостаточно — исполнять лишь волю (Божию). Вполне узнавший (волю Божию) не допустит, чтобы у него была другая воля; иначе он не вполне узнал ее. «Свидетельствую», — говорит, — «о нем, что он имеет великую ревность». «Ревность», да еще «великую»; тут каждое слово имеет вес; так и о себе в послании к коринфянам он говорит: «Ибо я ревную о вас ревностью Божией» (2 Кор. 11:2). «Приветствует вас Лука, врач возлюбленный» (ст. 14). Это — евангелист. Он ставит его после (Епафраса), не унижая его этим, а только возвышает Епафраса. Конечно, были ведь и другие, которые носили это же имя. «И Димас». Сказав: «Приветствует вас Лука, врач», прибавил: «Возлюбленный». И это — немаловажная похвала, а напротив слишком большая — быть возлюбленным Павла. «Приветствуйте братьев в Лаодикии, и Нимфана, и домашнюю церковь его» (ст. 15). Посмотри, как он их сближает, как привязывает их друг к другу: он не только посылает им с этой целью свой привет, но и ведет с ними переписку. А потом еще он показывает расположение свое (к Нимфану) тем, что обращается к нему особо. Делает же это не без намерения, но чтобы и в других пробудить соревнование: ведь что‑нибудь да значит, когда отличают кого от других. Между тем посмотри, — из слов его видно, что это был человек знаменитый, так как дом его служил церковью. «Когда это послание прочитано будет у вас, то распорядитесь, чтобы оно было прочитано и в Лаодикийской церкви» (ст. 16). Мне кажется, что здесь было написано что‑нибудь такое, что нужно было слышать и этим (лаодикийцам) и для них отсюда проистекала тем большая польза, когда из обличения, направленного против других, они узнавали свои собственные недостатки. «А то, которое из Лаодикии, прочитайте и вы» (ст. 16). Некоторые утверждают, что (здесь разумеется) не послание Павла к ним (лаодикийцам), а их послание к Павлу; и самом деле, он не сказал: написанное к лаодикийцам, а говорит: «Скажите Архиппу: смотри, чтобы тебе исполнить служение, которое ты принял в Господе» (ст. 17). Зачем он не пишет к нему? Вероятно в этом не было нужды, а нужно было только одно легкое напоминание, чтобы он был ревностнее. «Приветствие моей рукой, Павловой» (ст. 18). Вот доказательство близости и приязни, — что они, видя его письма, питали к ним какое‑то особенное чувство. «Помните мои узы» (ст. 18). О, какое утешение! Этого было довольно, чтобы заставить их делать все что угодно, чтобы вдохнуть в них благородную решимость на все подвиги; и не только это придавало им мужества, но и теснее соединяло их между собою. «Благодать со всеми вами. Аминь».

2. Большая похвала, — даже больше всякой другой похвалы, — что он об Епафрасе выражается таким образом: «Приветствует вас раб Иисуса Христа». Он называет его еще служителем их, подобно тому, как и самого себя называет служителем Церкви, когда говорит: «Которой сделался я служителем» (1:25). В это же достоинство он возводит и этого человека: выше он называл его со‑рабом, здесь — рабом. «Приветствует вас», говорит. Как будто он беседует с матерью и говорит ей: ведь от твоей утробы! Но эта похвала могла породить зависть. Поэтому он рекомендует его не с этой только стороны, а и со стороны того, что относилось уже собственно к ним. И там он устраняет зависть, и здесь. «Всегда», — говорит, — «подвизающийся за вас»: не теперь только у нас — чтобы показать себя, и не у вас только — чтобы показать себя вам. Сказав: «подвизающийся»; он выразил этим особенное усердие (Епафраса). Затем, чтобы не показалось кому, будто он им льстит, — он присовокупил: «Что он имеет великую ревность и заботу о вас и о находящихся в Лаодикии и Иераполе». Равным образом и слова: «чтобы вы пребыли совершенны» также не заключают в себе нисколько лести, а напротив, как нельзя более естественны в устах достопочтенного наставника. «Исполнены», — говорит, — и «совершенны». Первое он дал им (т. е. исполнил их познаниями веры), а последнего (совершенства), по его словам, у них недостает еще. И не сказал: чтобы вы не колебались, но: чтобы стояли. Между тем приветствия, получаемые ими от многих, успокаивали их уверенностью, что о них помнят не только свои люди, из числа их же самих, но и другие. «Скажите Архиппу: смотри, чтобы тебе исполнить служение, которое ты принял в Господе». Он подчиняет их ему. Они уже не могли более жаловаться на него, зачем он обличает их, когда сами все приняли: ведь это неправильно, если ученики судят о своем учителе. Чтобы заградить им уста, он и пишет это. «Скажите Архиппу», — говорит, — «смотри» (βλέπε, смотри). Это слово всегда заключает в себе предостережение, — как например, говорится: «Берегитесь псов» (Флп. 3:2); «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас» (Кол. 2:8); «Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных» (1 Кор. 8:9); и вообще всегда так говорят, когда предостерегают. «Смотри», — говорит, — «чтобы тебе исполнить служение, которое ты принял в Господе». Не позволяет ему быть господином, как и о себе сказал: «Ибо если делаю это добровольно, то буду иметь награду; а если недобровольно, то исполняю только вверенное мне служение» (1 Кор. 9:17). «чтобы тебе исполнить служение», — постоянно прилагая свое старание. «Которое ты принял в Господе». Вот опять — «в Господе» значит то же, что — через Господа. Он, то есть, возложил на тебя эту обязанность, а не мы. И их он подчиняет ему, показывая, что он дан им самим Богом. «Помните мои узы. Благодать со всеми вами. Аминь». Он уничтожил страх. Если учитель и в узах, — за то благодать его разрешает. И это дело благодати, — что она попустила ему сделаться узником. Послушай, как говорит Лука: апостолы возвратились «радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие» (Деян. 5:41). И действительно, чтобы принять (за Христа) бесчестие и узы, — этого нужно еще сподобиться. Если тот, у кого есть любимый человек, считает находкой для себя — потерять что‑нибудь из‑за него, то тем большее (счастье страдать) за Христа.

Не будем же досадовать на оскорбления за Христа, но будем и мы вспоминать узы Павловы, — пусть это (воспоминание) будет служить для нас ободрением. Положим, например, — ты убеждаешь кого‑нибудь подавать бедным Христа ради: напомни этим (людям) узы Павловы, скажи им, что вот мы с тобою — люди несчастные, если он предал свое тело узам ради Его (Христа), а ты не хочешь поделиться и пищей. Или ты уже стал велик по своим делам? Вспомни узы Павловы, вспомни, что ты не потерпел еще ничего подобного, — и ты перестанешь превозноситься. Тебе захотелось того, что имеет твой ближний? Вспомни узы Павловы, и ты увидишь, какая тут несообразность, — когда он в несчастии, а ты живешь в свое удовольствие. Но все‑таки тебе сильно хочется удовольствий? Так приведи же себе на память темницу Павлову. Ты ученик его, ты — соратник его. Есть ли тут здравый смысл — когда твой соратник в узах, а ты наслаждаешься удовольствиями? Или тебя постигло огорчение, ты считаешь себя покинутым? Послушай слов Павловых, и ты увидишь, что терпеть огорчения еще не значит быть покинутым. Тебе желательно носить шелковое платье? Вспомни узы Павловы, и все это тебе покажется презреннее самого грязного рубища. Ты хочешь надеть золотые украшения? Приведи на память узы Павловы, и тогда покажется тебе, что все это нисколько не лучше старой веревки. Или ты захотела убрать свои волосы и казаться красавицей? Подумай о том, какой жалкий вид имел Павел в темнице, и поверь, — ты воспламенишься (любовью) к той красоте, а эту будешь считать крайним безобразием, и тяжело будешь вздыхать об этих вожделенных узах. Хочешь подкрасить себя притираниями, румянами и еще чем‑нибудь в этом роде? Подумай об его слезах: три года, день и ночь, он плакал беспрестанно. Вот этим украшением лучше укрась свои щеки; эти слезы придадут им блестящую красоту. Я не требую, чтобы ты плакала о других, — хотелось бы правда и этого, но это превышает твои силы, — по крайней мере прошу тебя плакать о своих грехах. Ты приказала связать своего слугу, ты разгневалась, разгорячилась? Вспомни об узах Павловых, и у тебя в ту же минуту пройдет гнев. Припомни только, что мы сами принадлежим к числу связанных, а не тех, которые вяжут, — к числу сокрушенных сердцем, а не тех, которые приводят в сокрушение. Ты слишком развеселилась, расхохоталась? Приведи себе на мысль его рыдания и вздохни; эти слезы сделают тебя несравненно прекраснее. Увидала пирующих и пляшущих? Вспомни его слезы: какой источник выпустил из себя столько потоков, сколько эти глаза — слез? Помните, говорит он (Деян. 20:31), мои слезы, подобно тому, как здесь — узы. И справедливо он сказал им это, когда призвал их из Эфеса в Милет. Он говорил с наставниками: от тех требовал он того, чтобы они собирали (верующих), а от этих только, чтобы переносили опасности.

3. Какой источник ты хотел бы сравнить с этими слезами? Тот, который был в раю и орошал всю землю? Но между тем и другим нет никакого сравнения, потому что этот источник слез напаял души, а не землю. Если бы кто показал нам Павла плачущего и вздыхающего, то не правда ли, что гораздо приятнее было бы смотреть на него, чем на бесчисленный сонм (людей), украшенных блестящими венцами? Не говорю уже о вас; но если бы даже кто привел из театра, прямо со сцены какого‑нибудь самого необузданного человека, воспламененного до безумия плотской любовью, и показал ему непорочную девицу в самом цвете лет, которая превосходит своих сверстниц и красотой лица, и стройностью прочих частей, и другими достоинствами, которая имеет взор нежный и томный, слегка углубленный, слегка рассеянный, взор влажный, кроткий, ясный, улыбающийся, полный робкой стыдливости и вместе великой прелести, взор, увенчанный сверху и снизу темными ресницами, — показал бы девицу что называется с душой, у которой ясное чело, а ланита под челом с розовым оттенком, которая стройна, точно вытесанная из мрамора, — а потом показал бы мне Павла в слезах, — я оставил бы ее и бросился бы смотреть на него, так как в его глазах сияла бы духовная красота. Та красота приводит души молодых людей в восторг, воспламеняет их, сжигает, а эта напротив укрощает; кто смотрит в глаза этого человека, тот делает глаза своей души прекраснее, укрощает чрево, исполняется любомудрия, становится человеком в высшей степени сострадательным, и может смягчить даже адамантовое сердце. Этими слезами орошается Церковь, ими возращаются души. Будь огонь, даже чувственный и плотской, эти слезы могут погасить его, эти слезы погашают разожженные стрелы лукавого. Так будем же вспоминать об его слезах, и тогда все в настоящей жизни покажется нам смешным. Эти слезы ублажал Христос, когда говорил: блаженны плачущие, блаженны рыдающие, потому что они будут смяться. Эти слезы проливал Исаия, проливал и Иеремия; один говорил: «Оставьте меня, я буду плакать горько» (Ис. 22:4), а другой взывал: «О, кто даст голове моей воду и глазам моим — источник слез» (Иер. 9:1)? — как будто естественного (источника) было мало. Нет ничего сладостнее этих слез; он приятнее всякого смеха. Пусть же будет известно тем, которые проливают слезы, как много утешения в них заключается. Мы не должны считать их чем‑нибудь для себя неприятным, а напротив крайне желательным. Будем же вспоминать эти слезы, эти узы, не для того, чтобы другие грешили, а для того, чтобы нам, чувствовать сокрушение при виде их грехов. Может быть, эти слезы текли отчасти и вследствие уз: чувствовать удовольствие от уз ему не позволяла смерть тех погибших (людей), которые наложили на него эти узы. И о них он соболезновал: ведь это был ученик Того, Кто оплакивал иудейских священников не потому, что они имели Его распять, но потому, что они сами погибали. А этот (Учитель) не сам только поступает таким образом, но убеждает к тому и других словами: «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне» (Лк. 23:28). Эти глаза видели рай, видели третье небо; но я называю их блаженными не столько потому, что они это видели, сколько — за эти слезы, за которые они узрели Христа, а это — действительно блаженство! Он и сам ставит это для себя за большую честь, когда говорит: «Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего?» (1 Кор. 9:1). Но еще большее блаженство заключается в этом плаче. Того видения удостаивались многие, да и тех, которые не сподобились его, Христос все же называет блаженными, когда говорит: «Блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29); а это (плакать ради Христа) доставалось не многим. Если оставаться ради Христа здесь нужнее для спасения других, чем разрешиться, чтобы потом быть с Ним, то естественно, что и видеть Его — дело не такой важности, как соболезновать о других. Если даже быть в геенне ради Него — большее благо, чем быть с Ним, и отделиться от Него ради Него — гораздо привлекательнее, чем быть постоянно с Ним, — это самое и разумел (Павел), когда говорил: «Я желал бы сам быть отлученным от Христа» (Рим. 9:3), — то тем более (желал он) проливать ради Него слезы. «Непрестанно», — говорит он, — «со слезами учил каждого из вас» (Деян. 20:31). Почему? Не потому, что боялся опасностей, но — подобно тому, кто сидит при больном и, не зная исхода болезни, плачет вследствие сильной привязанности к нему, из опасения, чтобы он не умер — и он, когда видел больного (духовно) и не имел возможности вразумить его, начинал плакать. Так и Христос поступал для того, чтобы по крайней мере постыдились Его слез. Например, если кто согрешал, Он сначала вразумлял его; но если вразумляемый плевал на Него и отходил прочь, — тогда, Он плакал, чтобы хоть этим способом привлечь его к Себе.

4. Будем вспоминать эти слезы. Будем воспитывать таким образом своих дочерей и своих сыновей, — проливая слезы, когда видим их дурное поведение. Которые хотят, чтобы их любили, пусть вспоминают слезы Павловы, — и сокрушаются сердцем. Если вы считаетесь счастливыми, если живете в чертогах, если пользуетесь удовольствиями, — вспоминайте эти слезы. Если вы испытываете горе, — прогоняйте слезы слезами; он плакал не об умерших, а об живых, которые шли на погибель. Укажу вам еще и на другие слезы. И Тимофей проливал слезы, потому что он был ученик его (Павла). Потому (Павел) и писал ему: «вспоминая о слезах твоих, дабы мне исполниться радости» (2 Тим. 1:4). Многие плачут навзрыд и от радости; следовательно слезы бывают и следствием радости, и при том самой сильной радости. После этого, конечно, не бывают тяжелы и слезы, если они происходят от такой радости; но и эти слезы, происходящие от мирской радости, далеко не так сладостны, как те. Послушай, что говорит пророк: «Услышал Господь голос плача моего» (Пс. 6:9). И могут ли быть такие случаи, чтобы слезы не были полезны — во время молитвы и при увещаниях? Мы порицаем их; но это потому, что они у нас идут не на то, для чего даны. Когда мы уговариваем брата, живущего в грехе, — следует плакать, если только мы соболезнуем и вздыхаем об нем. Когда кого убеждаем, а тот не слушает и идет на погибель, — нужно плакать. Это слезы разумные. Но если кто сделается беден, или заболит телесно, или умрет, — плакать не следует, потому что это не стоит слез. Так, подобно тому, как порицаем мы смех, если он бывает не ко времени, мы порицаем и слезы, когда они являются не ко времени. Тогда только ведь и открывается истинное достоинство каждого, когда он стремится к соответствующим действиям; а когда — не к соответствующим, то совсем напротив. Например, вино дано для увеселения, а не для пьянства; хлеб для питания; супружеская жизнь для деторождения. И как это подвергается порицанию вследствие злоупотреблений, так бывает и со слезами. Будь такой закон, чтобы слезы проливались только на молитве и при увещаниях, — посмотри, как привлекательна сделалась бы тогда эта вещь? Ничто так хорошо не может загладить грехи, как слезы; и даже самый телесный облик представляется от слез привлекательным; они располагают зрителя к милосердию и придают человеку вид, внушающий нам уважение. Ничто так сильно не располагает, как глаза, проливающие слезы. Это у нас благороднейший и прекраснейший член, это (орган) души. Нас трогают они до такой степени, что как будто мы видим самую душу в слезах. Все это говорится вам не без цели, но для того, чтобы вы не присутствовали при свадебных увеселениях, плясках и сатанинских сборищах. Ведь посмотри, что выдумал дьявол! Так как от сцены и от тех гнусностей, какие там бывают, женщины удалены самой природой, он проник с театральными (мерзостями) в жилище женщины, — я говорю об изнеженных и развратных женщинах. Эту язву принес с собою закон супружества, или лучше не супружества, — да не будет! — а нашей беспечности. Что делаешь ты, человек? Ты сам не знаешь, что делаешь. Жена предназначается для целомудренной жизни и для чадородия: для чего же тут развратные женщины? Для того, говоришь ты, чтобы веселее было. Разве же это не безумие? Ты оскорбляешь невесту, оскорбляешь приглашенных. Если в этих (вещах) они находят для себя удовольствие, то — это оскорбление. Если это придает несколько блеску, когда смотрят из бесчинства развратниц, так зачем уж ты не тащишь сюда и невесту, чтобы и она посмотрела? Во всяком случае срам и позор приводить в дом распущенных мужчин и плясунов со всей их сатанинской пышностью. «Помните», — говорит он, — «мои узы». Брак есть узы, и узы, установленные Богом; развратная женщина разрывает и уничтожает эти узы; иным способом можно достигать того, чтобы брачное торжество было веселье, — например: приготовлять богатый стол и роскошное платье; я не возбраняю этого, чтобы не показаться слишком строгим. Правда, Ревекке было довольно одного покрывала; но я не возбраняю. Можно для торжества надеть лучшее платье, могут явиться на это торжество почтенные люди — мужчины и женщины. Но зачем заводишь ты эти забавы, эти причуды? Ну, скажи же, что от них выслушиваешь? Тебе стыдно сказать? Если стыдно, так зачем же заставляешь их это делать? Если это хорошо, так почему и сам ты не делаешь того; а если это скверно, — зачем другого заставляешь делать? Все должно быть проникнуто скромностью, благопристойностью и хорошим вкусом. Между тем я вижу теперь совершенно противное: скачут, как верблюды или как мулы. Для девицы нужна лишь одна спальня. Ты скажешь, она бедна? Но потому уже самому, что бедна, должно вести себя благоприлично. Пусть вместо богатства у нее будет добрый нрав. Она не имеет приданого? Но зачем же ты отнимаешь у ней и другие достоинства, развращая ее душу? По моему хорошо, что приходят девицы почтить свою сверстницу, — приходят также и женщины почтить ту, которая вступает в их общество. Это хороший обычай. Тут два кружка: один состоит из девиц, другой из женщин; те отдают, эти принимают; невеста между ними — не девица и не женщина. Оттуда она выходит, а в это общество поступает.

Но для чего же тут распутные женщины? Вместо того, чтобы укрываться и спасаться от них, когда случится брак, — потому что распутство есть порча брака, — мы приводим их на брак. Ведь когда что‑нибудь другое вы делаете, — вы даже и на словах остерегаетесь того, что вредит делу. Например, когда у тебя посев, или когда ты переливаешь вино, только что выжатое, ты даже не скажешь, что значит закваска. А тут, где совершается такое целомудренное дело, (брак), у тебя является закваска, — потому что развратная женщина — настоящая закваска. Когда вы приготовляете благовонную мазь, вы заботитесь о том, чтобы даже и вблизи не было ничего такого, что издает дурной запах. А брак — благовонная мазь. Как же ты туда, где приготовляешь благовонную мазь, приносишь смрадную грязь? Что ты говоришь? Девица веселится и ей не до того, чтобы стыдиться своей сверстницы? Да ей‑то и нужно быть почтеннее, чем последняя. Но ведь она вышла из рук (родительских), а не из палестры (школы борцов). Лучше уже девице вовсе и не показываться на брачном торжестве.

5. Разве не знаешь ты, как бывает в царском дворце, как допускаются там внутрь и окружают царя только те, кто заслужил эту честь, а кто не заслужил, тот стоит на дворе? И ты будь внутри — около невесты; но будь чистой в доме; не бесславь девства. Здесь присутствуют родные с обеих сторон: одни показывают, какую отдают, а другие — имеют соблюдать ее: зачем же ты наносишь бесчестие девству? Ведь если ты такая, — жених в праве думать так же точно и об невесте. Если ты хочешь быть любимой, то и торговка, и зеленщица, и ремесленница того же (хотят). И это не срам? Конечно срам, если ты ведешь себя беспорядочно, хотя бы ты была царская дочь. Не скажешь ли ты, что мешает бедность, или ремесло? Но будь девица даже рабой, — все же должна жить в целомудрии: «Нет раба, ни свободного во Христе Иисусе» (Гал. 3:28). Ведь брак не зрелище. Это — таинство и образ великой вещи. Если тебе не стыдно перед ним самим, постыдись хоть того, образом чего он служит. «Тайна сия», — говорит (апостол), — «велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Еф. 5:31). Это — образ Церкви и Христа, а ты приводишь развратных женщин? Но если, скажешь, не будут танцевать ни девицы, ни женщины, так кто же будет танцевать? Никто. Что за необходимость — танцы? Пляска (уместна) в таинствах эллинов, а в наших тишина и благопристойность, скромность и сдержанность. Великое таинство совершается: вон развратных женщин, вон нечистых! Какое же таинство? Соединяются два человека и делается из них один. И почему в то время, как входит (невеста), не бывает ни пляски, ни кимвалов, а наблюдается глубокая тишина и спокойствие, а когда соединятся они, составляя не бездушный образ, не образ чего‑нибудь земного, а самого Бога, ты поднимаешь такой шум, нарушаешь спокойствие присутствующих, срамишь и возмущаешь душу? Приходят те, которые будут единым телом. Вот опять таинство любви! Если двое не будут одно, они, пока останутся двоими, не произведут многих; а когда достигнут соединения, тогда только и начинают производить. Какое отсюда вытекает заключение? То, что единство имеет большую силу. Творческая премудрость Божия с самого начала разделила одного на два и, желая показать, что и по разделении остается одно, устроила так, что одного недостаточно бывает для рождения. Ведь кто еще не объединился (узами брака), тот не составляет и целого, а половину. Это видно из того, что он не производит детей, по‑прежнему. Видишь ли тайну брака? Из одного Он сделал двоих, а потом из двоих сделал и до сих пор делает одного, так что и теперь человек рождается от одного, — потому что жена и муж — не два человека, а один человек. И в этом можно убедиться из многих мест, как то из примера Иакова, Марии, матери Христовой, из слов: «Мужчину и женщину сотворил их» (Быт. 1:27). И если он глава, а она тело, так каким же образом их двое? Поэтому‑то ей предназначено быть ученицей, а ему учителем; он должен быть начальником, она — подчиненной. И из самого образования тела видно, что они — одно, — потому что (жена) произошла от ребра мужа и оба они составляют как бы две части одного целого. Для того‑то Он называет ее и помощницей, чтобы показать, что они одно. Для того‑то Он супружеское сожительство поставляет выше отца и матери, чтобы показать, что они одно. И отец одинаково радуется, выходит ли замуж дочь, или женится сын, точно одно тело влечется к другому, как своей части; нужды нет, что тут бывают такие большие издержки, такая трата денег, — все же для него невыносимо видеть их безбрачными. Каждый из них в отдельности неполон, как будто бы у него отнята какая‑нибудь часть тела, и не в состоянии ни рождать детей, ни устроить, как следует, настоящую жизнь. Потому‑то и пророк говорит: «Пребывал превосходный дух» (Мал. 2:15). А каким образом они бывают в плоть едину? Все равно, как если бы ты отделил самое чистое золото и смешал его с другим золотом, — и здесь происходит нечто подобное: жена принимает плодотворное вещество в то самое мгновение, как жар наслаждения приводит его как бы в расплавленное состояние, и, приняв, питает и согревает его, привносит к нему, что нужно, и с своей стороны, — и производит человека. И ребенок служит чем‑то вроде мостика, так что тут уже трое составляют одну плоть, потому что дитя соединяет обе стороны одну с другой. Все равно как два города, разделенные рекой, составляют один город, если есть мост, который поддерживает между ними взаимное сообщение, — и здесь то же, или еще больше, так как этот мостик устроен из существа их обоих. В этом отношении они одно так же, как голова и туловище составляют одно тело: они, правда, отделяются шеей, но не столько отделяются, сколько соединяются; это средина, которая связывает их друг с другом. Это все равно, как если хоровод, разделенный (на две части), составит одно, взяв одну часть свою отсюда, а другую — с другой стороны. Или еще это подобно тому, как если люди, которые стоят, опустив руки, потом их протянут, и все же каждый составляет одно лицо, потому что протянутые руки еще не делают из одного (человека) двух. Потому‑то он и выразился точно, — не сказал: будут одна плоть, а — «Одним телом», то есть, соединятся в плоть младенца. Что же, если младенца не будет, — и тогда они не будут составлять два лица? Конечно. Ведь это (единство) происходит от совокупления, которое соединяет и смешивает тела обоих. Все равно, как если ты в масло вольешь благовонные капли, у тебя изо всего выйдет одно, — так бывает и здесь.

6. Знаю, что многие стыдятся того, о чем я говорю; причиной тому неумеренность и невоздержность. Это дело унижено оттого, что браки совершаются у нас таким образом, — оттого, что их портят, между тем как «Брак у всех да будет честен и ложе непорочно» (Евр. 13:4). Что за стыд — дело честное? Зачем краснеть от того, что чисто? Это свойственно только еретикам, да тем еще, которые приводят распутных женщин. Потому‑то мне и хочется очистить (брак), возвести его на ту степень благородства, какая ему приличествует, и этим заградить уста еретикам. Осрамлен дар Божий, корень нашего бытия! А все оттого, что около этого корня много навоза и грязи. Вычистим же его своим разумом. Потерпите немного, — ведь и тот, у кого есть грязь, терпит ее зловоние. Мне хочется показать вам, что этого не нужно стыдиться, а нужно стыдиться того, что вы делаете. А ты между тем не думаешь стыдиться последнего, а стыдишься первого, и таким образом осуждаешь Бога, который так устроил. Скажу и то еще, что это — таинственное изображение Церкви. Христос пришел к Церкви, из нее произошел, и с нею соединился духовным общением. «Потому что я обручил», — говорит (апостол), — «вас единому мужу чистой девой» (2 Кор. 11:2). А что мы от Него происходим, послушай, как об этом он говорит: мы все от удов его и от плоти его (Еф. 5:30). Подумаем же обо всем этом и не станем стыдиться такого таинства. Брак есть образ того, как Христос присутствует (в Церкви), а ты напиваешься? Скажи мне: если бы ты увидал образ царя, стал ли бы ты его стыдиться? Конечно, нет. То, что делается у нас при совершении брака, кажется делом безразличным, и между тем служит виною больших зол. Тут все — нарушение закона. «Сквернословие», — говорит (апостол), — «и пустословие и смехотворство» не должны исходить из уст ваших (Еф. 5:4). А все это (что делается на браках) и есть сквернословие, и буесловие, и кощунство, да еще в высшей степени, потому что это сделалось искусством и большую славу доставляет тем, кто упражняется в нем. Пороки сделались искусством! Мы не как‑нибудь (ненамеренно) впадем в них, а с особенным старанием и умением; тут есть и предводитель — дьявол, управляющий своим воинством. Действительно, где пьянство, где бесчинство, где сквернословие, там непременно присутствует дьявол, который присовокупляет нечто и от себя. Скажи же мне: ты пируешь с ними, совершаешь таинство Христово и призываешь дьявола? Вероятно, вы считаете меня человеком тяжелым. Ведь и то бывает от крайнего развращения, что, если кто станет вразумлять (других), он подвергается осмеянию, как человек суровый. Разве не слышите, что говорит Павел: что ни делаете вы, «едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию» (1 Кор. 10:31)? А вы напротив — (делаете все) к бесславию и к посрамлению. Не слышите ли, что говорит пророк: «Служите Господу со страхом и радуйтесь [пред Ним] с трепетом» (Пс. 2:11). А вы совершенно забываетесь. Разве нельзя и повеселиться, но без вреда для себя? Ты хочешь послушать приятных песен? Но лучше бы не слушать. Впрочем, если угодно, я уступаю тебе; но слушай не сатанинские, а духовные (песни). Хочешь посмотреть ликующих, — смотри на лик ангелов. Ты скажешь: как возможно их видеть? Если ты удалишь эти (беспорядки), то придет к тебе на такое брачное торжество и сам Христос; а если где присутствует Христос, там, конечно, является и лик ангелов. Если хочешь, и ныне Он совершит чудо, как тогда (в Кане Галилейской), и ныне претворит воду в вино, а что еще гораздо удивительнее — остановит нескромную веселость, обуздает холодную страсть и обратит ее на предметы духовные: это значит сделать из воды вино. Но где флейтщики, там решительно нет Христа; если же Он и придет, то сначала выгонит их, а потом уже совершит чудо. Что может быть ненавистнее сатанинской роскоши, где все как‑то нескладно, все без толку, а если и есть в чем‑нибудь стройность, так за то все гнусно, все отвратительно.

7. Нет ничего приятнее добродетели; нет ничего сладостнее благопристойности, нет ничего привлекательнее скромности. Начни кто‑нибудь устроять брак так, как я говорю, — он увидит, как это будет приятно. А как устраивать брак, послушайте. Прежде всего ищи для девицы мужа, настоящего мужа и покровителя, — ведь ты хочешь приставить к телу голову, ведь хочешь отдать ему не рабыню, а дочь свою. Не ищи денег, ни знатности по роду, ни высокого происхождения, — все это неважно, — а ищи душевного расположения, кротости, истинного благоразумия и страха Божия, если хочешь, чтобы твоей дочке приятно было жить с ним. Если ты (мать) будешь искать побогаче, ты не только не принесешь ей никакой пользы, но причинишь еще вред, потому что сделаешь ее из свободной рабой. От золотых украшений она не получит столько удовольствий, сколько огорчений доставит ей ее рабское положение. Нет, ты не этого ищи, а всего лучше ищи ровню; если же нельзя, скорее ищи беднее себя, чем богаче, если только не хочешь отдать свою дочь господину, а хочешь отдать мужу. Когда достоверно разузнаешь о нравственных достоинствах человека и порешишь отдать, — призови Христа, чтобы Он присутствовал при этом деле. Он не почтет этого для Себя унизительным, если брак таинственно изображает Его присутствие (в Церкви). И тут‑то всего больше проси Его, чтобы Он дал тебе именно такого жениха. Не будь хуже Авраамова раба: хотя того отправили в такое дальнее путешествие, он знал однако же, куда нужно было ему обратиться, и потому‑то нашел все. И ты, когда начинаешь хлопотать и искать мужа, молись; скажи Богу: кого Ты хочешь, того и определи мне; поручи Ему это дело, и Он наградит тебя за то, что ты предоставишь Ему такую честь. Двух правил тут надобно держаться: доверить это дело Ему и искать такого, какого желает Он, — скромного и честного. Итак, ты (мать), когда выдаешь замуж (дочь), не ходи по домам и не бери зеркал и платьев; ведь не на показ делается это дело, и не на выставку ты выводишь свою дочку; но украсивши дом тем, что есть, позови соседей, друзей, родных. Зови тех, которые известны тебе, как люди кроткого нрава: проси быть довольными тем, что есть. Музыкантов пусть не будет ни одного, потому что с ними лишние и пустые издержки. Но прежде всех позови Христа. Знаешь ли, как Его позвать? Если кто сотворит, говорит Он, «Одному из сих меньших, Мне» сотворит (Мф. 25:45). Не думай, что звать нищих ради Христа — дело неприятное. Неприятно только звать распутных женщин. Если звать бедных, — это ведет к богатству, а то — к распутству. Украшай невесту не этими украшениями из золота, но кротостью, скромностью и обычными платьями, — вместо всякого украшения и плетений пусть украшением для нее будут стыдливость, застенчивость и совершенное равнодушие к украшениям первого рода. Пусть не будет тут ни малейшего шума и никакой тревоги. Пусть позовут жениха, — и он возьмет девицу. Обиды и ужины не должны изобиловать пьянством, а духовным весельем. От такого брака будет весьма много добра и житейские дела будут упрочены. А от нынешних браков (если только можно назвать их браками, а не церемонией) смотри — сколько происходит зла? Через них в столовых — разгром, сейчас же забота и опасение, как бы из вещей, взятых на подержание, что‑нибудь не пропало, и веселье сменяется несносной тоской. Это — мучение для родных, но нельзя сказать, чтобы и невеста была от него свободна; что следует после того, все падает на саму невесту. Видеть, как все рушится, — тут есть о чем пожалеть; смотреть на запустевшие дома, — тут есть отчего придти в уныние. Там Христос, здесь сатана; там веселье, а здесь заботы: там удовольствие, здесь печаль; здесь издержки, там их отсутствие; здесь беспорядок, там благоприличие; здесь зависть, там радушие; здесь пьянство, там воздержность, там спасенье, там благоразумие. Подумаем же обо всем этом и поставим предел злу, чтобы нам угодить Богу и удостоиться получить блага, обещанные любящим Его, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

толкования Иоанна Златоуста на послание к Колоссянам, 4 глава

ПОДДЕРЖИТЕ НАШ ПРОЕКТ

Получили пользу? Поделись ссылкой!


Напоминаем, что номер стиха — это ссылка на сравнение переводов!


© 2016−2024, сделано с любовью для любящих и ищущих Бога.