Послание к Колоссянам | 3 глава

«Итак, если вы воскресли со Христом». Доказав прежде, что Он умер, теперь убеждает их, и потому говорит: «Итак, если вы воскресли со Христом, то ищите горнего» (3:1). Там нет соблюдения. «Ищите горнего, где Христос сидит одесную Бога». О, куда он возвел ум наш! Какой великой мыслью он исполнил их! Не удовольствовался тем, что сказал: «Горнего», ни словами: «Где Христос»; но прибавил: «Сидит одесную Бога», — дал понять, что оттуда не должно смотреть на земное. «О горнем помышляйте, а не о земном» (ст. 2). «Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге» (ст. 3). «Когда же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе» (ст. 4). Жизнь настоящая, говорит, не ваша; ваша жизнь иная некая. Он уже спешит перенести их (от земли), старается показать, что они находятся на небе, что уже умерли, давая из того и другого понять, что не должно искать здешнего (земного). Если вы умерли, то вам не должно искать (здешнего); если вы на небе, то не должны искать (земного). Не является Христос; значит и жизнь ваша еще не наступила, — она в Боге, на небе. Итак, что же? Когда мы будем жить? Когда явится Христос — жизнь ваша, тогда ищите и славы, и жизни, и радости. Это сказано с тою целью, чтобы удержать их от развлечений и праздности. (Павел) обыкновенно так делает, — доказывая одно, переходит к другому. Так, например, говоря о тех, которые предваряли трапезу, он вдруг перешел к соблюдению таинств. Ведь обличение бывает сильнее, когда оно неожиданно. «Сокрыта», — говорит, от вас. «Тогда и вы явитесь с Ним». Стало быть ныне не являетесь. Смотри, как он перенес их в самое небо. Он, как я сказал, всегда старается показать, что они имеют то же, что и Христос. Во всех посланиях своих он говорит об этом, чтобы показать, что они (верующие) имеют во всем общение с Ним. Для этого он говорит и о главе, и о теле, и делает все, служащее к объяснению этого. Итак, если мы явимся тогда, то не будем скорбеть, если теперь не наслаждаемся славой. Если настоящая жизнь — не жизнь, если жизнь сокровенна, то мы должны проводить настоящую жизнь как мертвые. «Тогда», — говорит, — «и вы явитесь с Ним во славе». Не без цели сказал: «Во славе»: и жемчужина скрыта, пока она в раковине. Итак, оскорбляют ли нас, другое ли что терпим, не будем скорбеть, так как настоящая жизнь — не наша жизнь: мы странники и пришельцы. «Итак, умертвите», — говорит. Кто настолько безрассуден, чтобы для мертвого и погребенного тела покупать рабов, или строить дома, или приготовлять драгоценные одежды? Никто. Потому и мы не должны поступать так. Мы обыкновенно желаем только одного: не быть обнаженными; и здесь также будем искать только одного. Наш первый человек погребен; не в земле погребен, но в воде; не смерть победила его, но Победителем смерти он погребен; не по закону природы, но по повелению власти, более сильной, чем природа. Что бывает по законам природы, то еще может разрушить кто‑нибудь, но того, что происходит по Его повелению, — никто. Ничего нет блаженнее этого погребения. О нем радуются все: и ангелы, и люди, и Владыка ангелов. Для этого погребения не нужно ни одежд, ни гроба, и ничего подобного. Хочешь видеть прообраз? Я тебе покажу купель, в которой один был погребен, а другой восстал. В Красном море египтяне потонули, а израильтяне вышли из него. От одного и того же может произойти погребение одного и рождение другого.

3. Не удивляйся, что в крещении бывает и рождение, и истление. Разве, скажи мне, разложение не противоположно соединению? Это очевидно для всякого. А огонь производит и то, и другое: воск он растопляет и уничтожает, а золотоносную руду сплавляет и делает золотом. Так и здесь (в крещении): огненная сила, расплавив восковую статую, обнаружила вместо нее золотую. В самом деле, до крещения мы были глиняные, после крещения — мы золотые. Откуда это видно? Послушай, что говорит сам (Павел): «Первый человек — из земли, перстный; второй человек» — небесный «с неба» (1 Кор. 15:47). Я сказал, какое расстояние между глиняным и золотым, нахожу, что еще большое различие между небесным и земным; не столько отличается глина от золота, сколько земное от небесного. Мы были восковые и глиняные и от пламени пожелания мы таяли гораздо более, чем воск от огня, и встретившееся искушение сокрушало нас гораздо более, чем камень — глиняные вещи. Изобразим, если хотите, прежнюю жизнь. Не все ли в ней было земля, и вода, и ветер, и пыль, непостоянно и преходяще? Рассмотрим, если угодно, не прежнее, а настоящее. Не найдем ли, что все существующее — прах и вода? О чем еще желаешь — сказать тебе? О начальствах и властях? В настоящей жизни ничего, кажется, не домогаются с таким старанием, как этого. Но скорее увидишь пыль, неподвижно стоящую в воздухе, чем постоянство в этом, особенно в наше время. Кому не подчинены (начальники)? Тем, которые любят их, Енухам, делающим все за деньги, злобе народа, гневу более сильных. Тот, кто вчера стоял на верхних ступенях трона, имел глашатаев, взывавших громким голосом, множество передовых слуг, гордо выступавших на площади, тот сегодня мал, низок и лишен всего этого; все исчезло, как пыль, поднятая ветром, как унесшаяся волна. И как наши ноги поднимают пыль, так властителей производят те, у которых деньги в руках; они во всю жизнь свою делают то же, что ноги наши (поднимая пыль). Поднявшаяся пыль занимает много места в воздухе, а сама невелика; такова и власть. Как пыль ослепляет глаза, так гордыня власти помрачает зрение ума.

Что же? Ты хочешь, чтобы я рассмотрел вожделенный предмет — богатство? Пожалуй, — рассмотрим его по частям. В нем есть удовольствия, есть почести, есть власть. Сначала, если хочешь, исследуем удовольствия. Разве они не пыль? Разве они проходят не скорее пыли? Сладость приятна, пока она на языке; а когда наполнен желудок, тогда и на языке нет ее. Зато почести приятны, говоришь ты. Но есть ли что‑нибудь неприятнее той чести, которая приобретается посредством денег? Если честь приобретена не усилием воли, не доблестью душевной, то не ты пользуешься честью, а богатство: такая честь делает богача бесчестнее всех. Если бы ты, имея друга, пользовался общим уважением, и все открыто говорили бы, что сам ты ничего не стоишь, что они принуждены уважать тебя из‑за друга твоего, скажи мне: могли ли бы они чем‑нибудь более бесчестить тебя? Следовательно, богатство, когда его чтут более, чем обладателей его, есть причина бесчестия нашего, свидетельство слабости, а не могущества. Не глупо ли, в самом деле, если нас не считают достойными этой земли и пепла, а таково золото, получать нам почтение из‑за него? Подлинно, лучше не пользоваться честью, чем приобретать ее таким способом. Но так не бывает с тем, кто презирает богатство. Если бы кто‑нибудь сказал тебе: я не считаю тебя достойным никакой чести, но уважаю тебя за твоих слуг, — скажи, — какое бесчестье было бы для тебя хуже этого? Если постыдно приобретать честь через рабов, имеющих одинаковую с нами душу и природу, то еще постыднее (приобретать ее) посредством того, что гораздо ничтожнее, — я разумею стены домов, дворы, золотые сосуды, одежды. Это, действительно, смешно и постыдно! Лучше умереть, чем пользоваться такой честью. Скажи мне: если бы ты, гордящийся своим величием, подвергся опасности, и какой‑нибудь незначительный и презренный человек захотел бы избавить тебя от нее, — что могло бы быть для тебя хуже этого? Что вы рассказываете друг другу о городе (Антиохии), о том же я хочу сказать вам. Некогда наш город оскорбил императора, и император приказал уничтожить его весь до основания, и мужей, и детей, и жилища. Так цари гневаются! Они пользуются властью, как хотят. Таково‑то зло власть! Итак, (город наш) был в крайней опасности. Соседний приморский город отправил к царю ходатаев за нас. А жители нашего города говорили, что это хуже, нежели истребление города. Такая честь хуже бесчестья. Смотри же, где честь имеет свой корень. Нас делают почетными и руки поваров, которых мы обязаны благодарить за это, и свинопасы, доставляющие богатый стол, и ткачи, и поденщики, и делатели металлов, и пирожники, и устроители трапез.

4. Итак, не лучшее ли не пользоваться честью, чем быть обязанным благодарностью за нее таким людям? Но и без этого я постараюсь ясно показать, что приобретение богатства соединено с великим бесчестием. Оно душу делает гнусной, — а что бесчестнеe этого? Скажи мне: если бы к благообразному и красивейшему телу подошло богатство и объявило, что оно сделает его гнусным, вместо здорового — больным, вместо хорошо сложенного — опухшим, и, наполнив все его члены водяной болезнью, вздуло бы лице, растянуло бы его во все стороны, раздуло бы ноги и сделало бы их тяжелее бревен, вспучило бы живот так, что он был бы больше всякой бочки, и затем объявило бы, что, если кто захочет исцелить его, — оно не позволит, — в этом его воля, — если бы, наконец, дошло до такого своеволия, что подвергало бы наказанию всякого, приближающегося к телу для его исцеления, — скажи мне: какая жестокость могла бы быть больше этой? Если же богатство поступает так с душой, какое же оно добро? Но власть его тяжелее болезни. Если больной не слушается предписаний врачей — это хуже болезни. А богатство именно это производит, отовсюду воспаляя душу и не позволяя врачам приблизиться к ней. Не будем же считать богачей блаженными за их власть, но пожалеем об них. Если я увижу одержимого водяной болезнью, употребляющего напитки и вредные мяса, какие хочет, и никто не может запретить ему, — я не назову его счастливым за власть его. Власть, равно и почести, не всегда благо, потому что они надмевают душу. Ты, без сомнения, не согласишься, чтобы тело получило с богатством такую болезнь: как же ты нерадишь о душе, которая принимает (с богатством), кроме болезни, и другое наказание? Ее отовсюду жгут горячки и воспаления, и никто не может угасить этот жар; богатство не позволяет этого, считая приобретением то, что в самом деле есть потеря, то есть, ничему не подчиняться и все делать по своему произволу. Ничья душа не наполнена столь многими и столь безрассудными пожеланиями, как (души) желающих обогащаться. Каких сумасбродств они не представляют себе? Всякий согласится, что они измышляют гораздо более, чем те, которые измышляют иппокентавров, химер, зверей с змеями вместо ног, скилл и чудовищ. Если ты захочешь представить себе какое‑нибудь из их пожеланий, — увидишь, что это такое страшилище, в сравнении с которым и скилла, и химера, и иппокентавр — ничто; найдешь, что оно совмещает в себе всех зверей. Кто‑нибудь, пожалуй, подумает, что я сам имел большие богатства, когда так верно изображаю жизнь богачей. Рассказывают, что какой‑то, — в подтверждение слов своих, я сначала приведу нечто из эллинских песнопений, — рассказывают, что какой‑то царь их до того обезумел от роскоши, что приказал сделать из золота платановое дерево выше неба, и сидел под ним в то время, когда воевал с неприятелями, искусными в военном деле. Разве такая прихоть не стоит иппокентавров или скилл? Другой бросал людей внутрь деревянного быка. Разве это не скилла? А некоего из древнейших царей и воинов (богатство) сделало женщиной вместо мужчины, — да что я говорю женщиной? — зверем бессмысленным, и еще хуже того, потому что звери, когда они находятся под деревьями, удерживают свои природные склонности и ничего больше не желают, а тот и природу зверей превзошел. Итак, не крайнее ли безумие — собирать богатства? А всему причиной неумеренность пожеланий. Но, скажете, богачу многие удивляются? Да; за то они и подвергаются такому же смеху, как и он. Не богатство здесь представляется глазам, а безумие. Выросшее из земли платановое дерево не гораздо ли лучше того золотого? Все, согласное с природой, приятнее того, что противно природе. На что хотелось тебе золотого неба, безумец? Видишь, как большое богатство доводит людей до безумия? Как надмевает их? Я думаю, что оно еще не знает моря, и скоро захочет по нем ходить. Разве это не химера? Разве это не иппокентавр? Есть и ныне такие, которые ничем не уступают, даже более безумствуют. Чем, скажи мне, отличаются по безумию от золотого платана те, которые делают золотые кувшины, горшки и сосуды? Чем отличаются от него те женщины, которые — стыдно, а необходимо сказать! — делают серебряные ночные горшки? Надлежало бы стыдиться вам, делающим это. Христос алчет, а ты так роскошничаешь, или, лучше сказать, безумствуешь. Какого наказания не заслуживают они? И ты еще спрашиваешь, отчего разбойники, отчего убийцы, отчего бедствия, когда дьявол так овладел вами? И блюда серебряные иметь несвойственно любомудрой душе, — все это роскошь, — а делать из серебра нечистые сосуды — разве не роскошь? Не скажу: роскошь, а безумие, и не безумие, а бешенство, даже хуже бешенства.

5. Я знаю, что многие за это смеются надо мной. Но я не перестану говорит, лишь бы только принести пользу. Подлинно, богатство делает (людей) безумными и бешеными. Если бы у них была такая власть, они пожелали бы, чтобы и земля была золотая, и стены золотые, а пожалуй, чтобы и небо и воздух были из золота. Какое сумасшествие! Какое беззаконие! Какая горячка! Другой, созданный по образу Божию, гибнет от холода, а ты заводишь такие (прихоти)! О, гордость! Может ли безумный сделать больше этого? Извержения свои ты так почитаешь, что собираешь их в серебро! Знаю, что вы приходите в ужас от моих слов; но должны ужасаться жены, которые так делают, и мужья, которые потворствуют таким недугам. Это необузданность, свирепость, бесчеловечие, зверство, наглость. Какая скилла, какая химера, какой дракон, или лучше какой демон, какой дьявол стал бы поступать так? Какая польза тебе от Христа? Какая польза от веры, когда иной эллин (язычник) сноснее, даже не эллин, а демон? Если голову не должно украшать золотом и камнями, то может ли ожидать прощения тот, кто употребляет серебро на такие грязные надобности? Разве не довольно того, что другие вещи, — хотя и это несносно, стулья, скамейки — все из серебра? Безумно и это; и везде чрезмерная пышность, везде тщеславие; нигде (нет соответствия) нужде, всюду излишество. Я опасаюсь, чтобы женщины, продолжая такое сумасшествие, не сделались похожими на чудовищ. Можно ведь ожидать, что они захотят иметь и волоса золотые. Можете ли вы сказать, что нимало не сочувствуете ничему из сказанного, что оно не трогает вас, не возбуждает пожелания? Если бы не удерживал стыд, вы не отперлись бы. Если вы позволяете себе и поступки более нелепые, то тем более я могу думать, что появляется желание иметь золотые и волоса, и губы, и брови, и все (члены) обмазать растопленным золотом. Если вы этому не верите и думаете, что я шутя говорю это, то расскажу вам, что я слышал, что даже и теперь есть. У персидского царя золотая борода, искусные слуги вплетают в волоса ее, как в уток, золотые пластинки и он лежит точно чудовище. Слава тебе, Христе! Каких великих благ исполнил Ты нас! Как все устроил Ты, чтобы сохранилось здоровье (души) нашей! От какой чудовищности, от какого безумия избавил Ты нас! Теперь предуведомляю, уже не увещеваю, но приказываю и объявляю, — кто хочет, пусть слушает, а кто не хочет, пусть не исполняет: если вы будете продолжать такую жизнь, я не потерплю более; я не приму вас; не позволю переступить этот порог. Что мне до того, что больных много? Что же будет, если, уча вас, не воспрепятствую прихотям? Павел запретил и золото, и жемчуг. Эллины смеются над нами; наше учение им кажется баснею. Внушаю это мужам. Ты вошел в училище, изучаешь духовную философию? Прекрати эту пышность. Внушаю это и мужам, и женам. Пусть кто‑нибудь поступает иначе; я не стану более терпеть. Двенадцать было учеников; а послушай, что говорит им Христос: «Не хотите ли и вы отойти?» (Ин. 6:67). Если мы будем все поблажать, — когда же исправим вас? Когда принесем пользу? Но есть, говоришь, другие ереси; переходят и туда. Это слова пустые. Лучше один, творящий волю Господню, чем тысяча беззаконников. А сам ты, скажи мне, чего бы хотел: иметь ли тысячу слуг беглецов и воров, или одного благоразумного? Итак, я увещеваю и приказываю: эти украшения для лиц и эти сосуды сокрушить и раздать бедным и не безумствовать так. Пусть кто хочет уходит (от меня), кто хочет осуждает, — я никому не буду поблажать. Когда я буду судиться пред престолом Христовым, вы будете стоять в стороне; ваша любовь не поможет мне, когда я буду давать отчет. Все портят эти слова: лишь бы, говорят, не отступил, не перешел в другую ересь; он слаб; окажи ему снисхождение. Но до чего же? До какого времени? Один раз, два, три раза; но не всегда же. Итак, я опять объявляю и свидетельствуюсь словами блаженного Павла, что «Что, когда опять приду, не пощажу» (2 Кор. 13:2). Когда исправитесь, узнаете тогда, какое приобретение, какая польза (в этом). Да, советую вам, прошу вас, я не отказался бы обнять колена ваши и умолять об этом. Какая изнеженность! Какая роскошь! Какая наглость! Да, это не роскошь, — это именно наглость! Какое безумие! Какое неистовство! Так много нищих стоит около церкви; а церковь, имея столько чад и столько богатых чад, не может помочь ни одному бедному. Один голодает, а другой напивается; один употребляет серебро даже для нечистот своих, а у другого нет и хлеба. Что за неистовство, что за зверство такое! Пусть же мы не будем доведены до искушения наказывать непослушных и делать это с досадой, но пусть они все это выполнять добровольно и с терпением, чтобы жить нам в славе Божией, избежать будущего наказания, и сподобиться благ, обещанных любящим Его, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

БЕСЕДА 8

«Итак, умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которое есть идолослужение, за которые гнев Божий грядет на сынов противления, в которых и вы некогда обращались, когда жили между ними» (Кол. 3:5‑7).

Все добрые дела без любви ничтожны. — Благодарить Бога нужно всегда. — Волшебные повязки. — Почему прекратились чудеса. — Против суеверий.

1. Знаю, что многие оскорбились предшествовавшей беседой. Но как мне быть? Слышали, что повелел Владыка? Виноват ли я? Что мне делать? Разве вы не видите, как заимодавцы ввергают в оковы несостоятельных должников? Вы слышали, что сегодня Павел возвестил? «Итак, умертвите», — говорит, — «земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которое есть идолослужение». Что хуже этого лихоимания? Оно несноснее того, о чем я говорил, — того бешенства, того сумасбродства в употреблении серебра. «И любостяжание», — говорит, — «которое есть идолослужение». Видите, где оканчивается зло? Не огорчайтесь же! Я не хочу иметь врагов по своей воле и безрассудно; но я желаю вам достигнуть такой степени добродетели, чтобы мне слышать об вас, что должно. Не по самомнению, и не по власти (я говорил), но по скорби и печали. Простите мне, простите. Говоря о таких вещах, я не желаю нарушать приличие; но нужда заставляет. Не ради скорби бедных говорю это, но ради вашего спасения, потому что погибнут не напитавшие Христа, погибнут. Важное ли дело, если ты питаешь бедного? Но когда ты так нежишься, так роскошествуешь, — все это прихоти. Не того от тебя требуют, чтобы ты дал много; но чтобы дал по своему состоянию, — кто дает менее, тот забавляется. «Итак, умертвите», — говорит, — «земные члены ваши». Что ты говоришь? Не ты ли сказал: вы погребены, спогребены, обрезаны, мы совлеклись тела греховного плоти? Как же ты опять говоришь: «умертвите»? Не шути: ты говоришь так, как бы эти (уды) в нас были? Тут нет противоречия. Если бы кто‑нибудь, очистив загрязненную статую, или даже перелив ее и сделав совершенно блестящей, сказал, что ее точит и губит ржавчина, и стал бы советовать снова постараться очистить ее от ржавчины, — он не противоречил бы себе, потому что он советовал бы очистить не от той ржавчины, которую уже счистил, но от той, которая показалась после. Так (и Павел) говорит не о прежнем умерщвлении, не о прежних блудодеяниях, но о последующих. Но вот, говорят еретики, Павел осуждает творение; прежде сказал: «О горнем помышляйте, а не о земном» (3:2), и опять говорит: «Итак, умертвите земные члены ваши». Но здесь выражением — «земная» указывается на грех, а не осуждается творение. Самые грехи он так называет: «земные», или потому, что они совершаются по земному мудрованию и на земле, или потому, что показывают земляность грешников. «Блуд, нечистоту», — говорит. Он не упомянул о тех делах, которые и назвать непристойно; но указал все словом: «нечистоту, страсть», — говорит, — «и злую похоть». Вот он сказал вообще обо всем, потому что все похоть злая — зависть, гнев, уныние. «И любостяжание», — говорит, — «которое есть идолослужение, за которые гнев Божий грядет на сынов противления». Разными способами он удерживал их (от греха): оказанными благодеяниями, будущими бедствиями, от которых мы, будучи такими, избавились, и почему, и — прочим всем, как то: кто мы были, в каких (обстоятельствам), что мы от них избавились, как, каким способом и почему: этого достаточно, чтобы удержать от греха. Но это (гнев Божий) сильнее всего. Неприятно это говорить, но вовсе не бесполезно; напротив — полезно. «За которые», — говорит, — «гнев Божий грядет на сынов противления». Не сказал: «На вас», но: «на сынов противления, в которых и вы некогда обращались, когда жили между ними». Для возбуждения в них стыда сказал: «Когда жили между ними»; но тут же и похвала, — что ныне они не живут (в них), что это можно сказать только о прежнем. «А теперь вы отложите все» (ст. 8). Он всегда говорит и вообще и в частности; это происходит от расположенности: «Гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу». Выразительно говорит: «Сквернословие уст ваших», потому что оно грязнит (уста). «Совлекшись ветхого человека с делами его облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его» (ст. 9 и 10). Здесь уместно спросить: почему он, назвав члены, и человека и тело, растленною жизнью, опять то же самое называет добродетельною? И, если грехи и человек — одно и то же, то как говорит он: «С делами его»? Он сказал однажды о ветхом человеке и показал, что не это человек, но другое, потому что свобода (в человеке) важнее сущности; первая более человек, нежели последняя. Не сущность ввергает в геенну, не она вводит в царство (Божие), но одна свобода. И мы любим, или ненавидим кого‑нибудь не за то, что он человек, но за то, что он такой‑то человек. Итак, если тело есть сущность, а сущность ни в том, ни в другом случае не подлежит ответственности, то как он тело называет злом?

2. О чем же он говорит: «с делами»? О свободе с делами. Ветхим же называет его, желая показать его гнусность, безобразие и слабость. «В нового», — как бы так говорит: не ожидайте, чтобы и с этим случилось то же; напротив, чем более он живет, тем более приближается не к старости, а к юности, которая лучше прежней. Чем больше он приобретает звания, тем большего удостаивается, и более цветет, и более имеет силы, не от юности только, но и от образа, к которому приближается. Потому‑то наилучшая жизнь называется тварью — по образу Христа; это и значит «по образу Создавшего его», так как и Христос умер не в старости, а Он имел тогда такую красоту, что и выразить нельзя. «Где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (ст 11). Вот третья похвала этого мужа! Он не различает ни по племени, ни по достоинству, ни по предкам. Он не имеет ничего внешнего и не нуждается в нем. Обрезание и необрезание, раб и свободный, эллин, то есть, пришлец, и иудей, то есть, природный, — все это внешнее. Если ты имеешь только это, то и достигнешь того же, чего достигли другие, имеющие это. «Но все», — говорит, — «и во всем Христос», — то есть, Христос да будет для вас все, — и достоинство, и род, и во всех вас — Он сам. Или же нечто другое говорит, именно: все вы сделались одним Христом, будучи телом Его. «Итак облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные» (ст. 12). Показывает легкость добродетели, чтобы они непрестанно имели ее, и пользовались ею, как величайшим украшением. Увещание (соединено) с похвалой, так как от этого оно получает больше силы. Они были святыми, но не были избранными; а ныне и избранные, и святые, и возлюбленные. «в утробы щедрот». Не сказал: в милосердие, но гораздо выразительнее, двумя словами. И не сказал: вы должны иметь расположение (друг к другу), как братья, но: как отцы к детям. Чтобы ты не сказал мне, что он ошибся, для этого он прибавил: «в утробы». И не сказал: в щедроты, — чтобы не унизить их, — но: «В утробы щедрот: в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы» (ст. 12 и 13). Опять говорит по частям; от благости смиренномудрие, а от смиренномудрия долготерпение. «Снисходя», — говорит, — «друг другу», то есть, прощая друг другу. И смотри, как он показал ничтожность этого, назвав «жалобу». Затем прибавляет: «Как Христос простил вас». Великий пример! (Павел) всегда так делает, убеждает их примером Христа. «Жалобу», — говорит. Выше показал, что это ничтожно; но когда привел пример, утверждает, что если бы мы имели и важные обвинения, должны прощать. Слова: «как Христос» означают это; и не это одно, но и то, что должно прощать от всего сердца; и даже не это только, но и то, что должно любить (оскорбляющих нас). Христос, представленный в пример, научает всему этому, и еще тому, что (должно прощать обиды), хотя бы они были велики, хотя бы мы ничем наперед не оскорбили обидевших нас, хотя бы мы были люди великие, а обидевшие нас — незначительны, хотя бы они и после прощения намеревались оскорбить нас, и наконец — что должно душу свою полагать за них. Слово: «как» требует этого; оно (показывает) еще, что должно стоять (за обидевших нас) не только до смерти, но, если возможно, и после смерти.

«Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства» (ст. 14). Видишь, он говорит это самое. Так как можно простить, но не любить, то он говорит: да, и любить (непременно должно), и показывает путь, который может привести к прощению. Путь этот — если кто бывает и добр, и кроток, и смиренномудр, и долготерпелив, и нераздражителен. Потому‑то он и сказал прежде: «утробы щедрот», и «любовь», и «милость. Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства» Он вот что хочет сказать: те (качества) души бесполезны; все они ослабевают, если не соединены с любовью, — все они только ею укрепляются. Все, чтобы ты ни называл благом, без любви не имеет никакой цены, — скоро исчезает. Это подобно тому, как для корабля бесполезны были бы большие стены, если бы он не имел обшивки, равно как и для дома, если бы не были положены перекладины, или как в теле бесполезны были бы большие кости, если бы они не имели связок. Какие бы ни были у кого добрые дела, без любви все они ничтожны. Не сказал, что она (любовь) есть вершина, но, что гораздо важнее — «союз»; это более необходимо, чем то. Вершина означает предел совершенства; а связь, подобно корню, есть удержание того, что составляет совершенство. «И да владычествует в сердцах ваших мир Божий, к которому вы и призваны в одном теле, и будьте дружелюбны» (ст. 15).

3. Мир Божий — это твердый и прочный мир. Если ты имеешь мир от людей, то он скоро разрушится; но если от Бога, то — никогда. Он сказал о любви вообще; а теперь переходит опять к частностям. Есть и неумеренная любовь, как, например, если кто‑нибудь по великой любви (к одному) напрасно обвиняет (другого), вступает в борьбу и отвращается. Не сказал: я не хочу этого, но: как Бог примирился с вами, так и вы делайте. Как же Он примирился? Сам восхотел, не получив ничего от нас. Что значит: «Да владычествует в сердцах ваших мир Божий»? Когда борются (в тебе) два помышления, не останавливайся на том, которое возбуждает гнев, или имеет целью возмездие; а на том, которое преклоняет к миру. Положим, например, что кого‑нибудь несправедливо обидели. От обиды у него родились два помышления, из которых одно требует мщения, а другое терпения, и борются они между собою. Если бы явился пред ними мир Божий с наградой, — он дал бы ее тому, которое требовало терпения, а другое пристыдил бы. Каким образом? Уверив, что Бог есть мир, что Он примирился с нами. Не без намерения показывает великую борьбу в этом деле. Пусть, говорит, определяет награду не гнев, не соперничество, не человеческий мир, потому что человеческий мир происходит из того, что мы не мстим, из того, что ничего тяжелого не терпим. Не этого, говорит, мира я хочу, но того, который сам Христос оставил нам. В душе, в помыслах Он устроил поприще, и состязание, и борьбу, и раздаятеля наград. Затем опять побуждение: «К которому вы и призваны», — говорит, т. е. ради него вы и призваны были. Напомнил, сколько благ произошло от мира. Ради него (Бог) призвал тебя, призвал так, что, вероятно, ты получишь награду. Для чего Он устроил едино тело? Не для того ли, чтобы владычествовал мир? Не для того ли, чтобы мы имели возможность жить в мире? Для чего все мы — едино тело? И как мы — едино тело? Для мира мы — едино тело, и для того, чтобы было едино тело, мы находимся в мире. Почему же он не сказал: мир Божий да побеждает, но: «да владычествует»? Чтобы сделать его (мир) более достоверным. Он не позволил злому помышлению бороться с миром, но поставил его ниже; а именем награды (без борьбы) возбудил внимание слушателя. Если бы он дал награду доброму помышлению, когда то (злое) боролось со всей наглостью, — это не принесло бы ему никакой пользы. А теперь то (злое) помышление, зная, что оно не получит награды, что бы ни делало, как бы ни усиливалось, как бы ни были стремительны его нападения, — оставит бесполезные труды. Хорошо также прибавил: «и будьте дружелюбны». Быть благодарным и чувствительно благодарным, значит — поступать подобно со‑рабам: раб чтит господина, как Бога, во всем соглашается с ним, повинуется ему, за все благодарит, хоть бы оскорбил кто, хоть бы ударил. Кто благодарит Бога за понесенную обиду, тот не мстит обидящему; а мстящий не благодарит (Бога). Не будем же поступать по примеру того, который требовал ста динариев, чтобы и нам не услышать: «Раб лукавый». Нет ничего хуже такой неблагодарности. Итак, те неблагодарны, которые мстят. Почему он опять начал говорит о блуде? Сказав: «умертвите земные члены ваши», тотчас прибавляет: «блуд», и это почти везде делает. Потому, что эта страсть более всего господствует. То же он сделал и в послании к фессалоникийцам, даже — что достойно удивления — когда и Тимофею говорит: «Храни себя чистым» (1 Тим. 5:22), и еще в другом месте: «Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа» (Евр. 12:14). «Умертвите», — говорит, — «члены ваши». Вы знаете, каково мертвое: гнусно, отвратительно, гнило. Когда умертвишь, — мертвое уже не будет (жить); тотчас начнет тлеть, как тело. Итак, угаси похоть, — и будет мертва. Показывает, что он делает то же, что и Христос в крещении. Потому‑то он и называет членами, как будто представляет какого‑нибудь героя, и тем делает речь более выразительной. И хорошо сказал: «Земные». Они (члены) здесь находятся, здесь и тлеют, гораздо более, чем эти (телесные) члены. Не столько тело из земли, сколько землян грех. Тело бывает иногда и красиво, а он — никогда. И возжелают эти члены всего, что на земле. Если таков глаз, то он не видит того, что на небе, также и слух, и рука, и все прочие члены. Глаз видит тела, красоту, формы земных вещей, — этим и наслаждается; а слух — нежным пением, цитрой, свирелью, сквернословием. Все это земное. Итак, поставив их (верующих) горе, пред престолом, (Павел) говорит: «Умертвите земные члены ваши». Нельзя с этими членами стоять горе; там нет предметов для них. Эта глина (из которой они состоят) хуже той. Та бывает золотом: «Когда же», — сказано, — «тленное сие облечется в нетление» (1 Кор. 15:54); а эту глину нельзя и переплавить. Эти (члены) более на земле, нежели те. Потому‑то он и не сказал: «от земли», но: «земные», так как эти могут быть и не от земли. Этим необходимо быть на земле, а тем не необходимо. Если слух не внимает ничему здешнему (земному), но только небесным речам, если глаз не смотрит ни на что здешнее, но только на горнее, — они не на земле; если уста не говорят ни о чем здешнем, — они не на земле; если руки не делают ничего худого, — они принадлежать не к тому, что на земле, но к тому, что на небе.

4. Это говорит и Христос: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя», то есть, если ты смотришь бесстыдно, «вырви его», то есть, худую мысль (Мф. 5:29). Мне кажется, что слова: блуд, нечистота, страсть, похоть — означают одно и то же, именно блуд, что всеми этими названиями он отвращает нас от (скверного) дела. Это, действительно, страсть; и как тело страдает, безразлично — от лихорадки ли, или от раны, так и это. И не сказал: обуздывайте, но: «умертвите», чтобы они и не могли восстать. «И отложите». Мы отлагаем мертвое; если, например, на теле есть мозоли, мы срезываем их, как тело мертвое. Если ты обрежешь живое тело, тебе больно; если же мертвое, боли вовсе не чувствуешь. То же должно сказать и о страстях: они делают бессмертную душу нечистой, страстной. Мы не раз говорили, почему любостяжание называется идолослужением. Над родом человеческим более всего владычествуют: любостяжание, невоздержание и похоть злая. «За которые гнев Божий грядет на сынов противления» (ст. 6). Называет сынами противления, чтобы лишить их прощения и показать, что, по причине непослушания, они принадлежат к числу таковых. «В которых», — говорит, — «и вы некогда обращались» и покорились: показывает, что они еще находятся в числе таковых. Говоря так, он и хвалит их: «А теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие» (ст. 8). Не к ним, но к другим обращает речь, чтобы не поразить их. Хулением он называет ругательства, также как яростью называет нечестие. А в другом месте, с целью пристыдить, говорит: «Потому что мы члены друг другу» (Еф. 4:25). Он представляет их как бы творцами людей, отвергающими одного и принимающими другого. Там сказал: «члены»; здесь перечисляет все: сердце — ярость, уста — хуление, глаза — блуд, любостяжание, руки и ноги — ложь, самую мысль и ветхий ум. У него один царский образ — образ Христа. Показывая, что члены, велики ли они или малы, имеют один царский образ, он, мне кажется, имеет в виду преимущественно (христиан) из язычников. Как земля делается золотом, лишившись прежнего вида своего — вида песка, как шерсть, какая бы она ни была, принимает другую форму, потеряв прежнюю, так и верующий. «Снисходя», — говорит, — «друг другу», — показал, в чем справедливость: прими ты его, и он тебя (примет), что и в послании к галатам говорит: «Носите бремена друг друга» (Гал. 6:2). «И будьте», — говорит, — «дружелюбны». Этого он везде требует больше всего, так как это — верх добрых дел.

5. Итак, будем благодарить (Бога) во всех случаях: в этом и состоит благодарение. Благодарить в счастье нетрудно, здесь самая природа вещей побуждает к тому; достойно удивления то, если мы благодарим, находясь в крайних обстоятельствах. Если мы за то благодарим, за что другие злословят, от чего приходят в отчаяние, — смотри, какое здесь любомудрие: во‑первых, ты возвеселил Бога; во‑вторых, посрамил дьявола; в‑третьих, показал, что случившееся (с тобою) ничто. В то самое время, когда ты благодаришь, и Бог отъемлет печаль, и дьявол отступает. Если ты приходишь в отчаяние, то дьявол, — как достигший того, чего хотел, становится возле тебя; а Бог, как оскорбленный хулой, оставляет тебя и увеличивает твое бедствие. Если же ты благодаришь, то дьявол, как не получивший никакого успеха, отступает; а Бог, как приявший честь, в воздаяние награждает тебя большей честью. И не может быть, чтобы человек, благодарящий в несчастии, страдал. Душа его радуется, делая благое, имея чистую совесть, — она услаждается своими похвалами, а (душе) веселящейся нельзя быть печальной. Там (в отчаянии), вместе с бедствием, еще наказывает совесть; а здесь она венчает и провозглашает нет ничего святее того языка, который в несчастьях благодарит Бога, он, поистине, ничем не отличается от языка мучеников и получает такой же венец, как и тот. Ведь и у него стоит палач, принуждающий отречься от Бога богохульством, стоит дьявол, терзающий мучительными мыслями, помрачающий (душу) скорбью. Итак, кто перенес скорбь и благодарил Бога, тот получил венец мученический. Если, например, болит дитя, а (мать) благодарит Бога, это — венец ей. Не хуже ли всякой пытки скорбь ее? Однако же она не заставила ее сказать жестокое слово. Умирает дитя, (мать) опять благодарит (Бога). Она сделалась дочерью Авраама. Хотя она не заклала (дитяти) своей рукой, но радовалась над закланной жертвой; а это все равно; она не скорбела, когда брали у ней дар (Божий). Заболело другое (дитя)? Она не сделала волшебных повязок, и это вменено ей в мученичество, потому что мыслью она принесла сына в жертву. Что за дело до того, что эти (повязки) не приносят никакой пользы, что это — дело обмана и насмешки? Есть и такие, которые верят, что они полезны. Но она лучше согласилась видеть свое дитя мертвым, чем предаться идолослужению. И, как эта (мать) есть мученица, с собою ли она, с дитятею ли поступила так, с мужем, или с кем бы то ни было из наиболее любимых, так другая есть идолослужительница, потому что она, очевидно, и жертву принесла бы, если бы только могла принести, а лучше сказать, она уже сделала то, что составляет жертву. Ведь эти повязки, сколько бы ни мудрствовали употребляющие их, утверждая, что мы призываем Бога, а больше ничего не делаем, и тому подобное, что (повязывающая) старуха — христианка и верная, все же представляют собою идолослужение. Ты верная? Перекрестись; скажи: вот единственное мое оружие, вот мое лекарство, другого не знаю. Скажи мне: если бы врач, придя (к больному), вместо того, чтобы употребить медицинские средства, начал напевать, — назвали ли бы мы его врачом? Нет, потому что мы не видели бы врачебных пособий. Так и здесь (в употреблении повязок) ничего нет христианского. Другие еще вешают (на шею) названия рек и множество подобного позволяют себе. Вот я объявляю и предупреждаю всех вас: не буду более щадить, если о ком‑нибудь узнаю, что он делал повязку, или заклинание, или другое что, относящееся к этому искусству. Что же, скажешь, умереть дитяти? Когда оно станет жить от этих средств, тогда оно умерло; а когда умрет без них, тогда ожило. Если бы ты увидела, что (сын твой) пошел к блудницам, ты скорее пожелала бы, чтобы он был погребен; ты сказала бы: какая польза, что он живет? А видя, что он находится в опасности лишиться спасения, ты хочешь, чтобы он жил? Разве ты не слышала, что сказал Христос: «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мф. 10:39). Веришь ты сказанному, или оно тебе кажется баснею? Скажи мне: если бы кто‑нибудь сказал тебе сведи меня в капище, я буду жив: согласилась ли бы ты? Нет, говоришь. Почему же? Потому что он заставляет служить идолам. Но здесь, скажешь, нет идолослужения, а просто — заклинание. Это сатанинская мысль, это дьявольская хитрость — скрывать заблуждение и в мед подавать яд. Когда дьявол увидел, что тем способом не убедил тебя, он пошел этим путем — повязками и бабьими баснями. И вот, крест пренебрегают, (суеверные) надписи предпочитают ему. Христа изгоняют и вводят пьяную сумасбродную старуху. Таинство наше попрано; а дьявольское заблуждение торжествует. Так почему же, говоришь, Бог не обличит? Он часто обличал (мнимую) помощь от этих средств; но ты не поверил. Наконец, Он оставил тебя при твоем заблуждении: «Предал их», — сказано, — «Бог превратному уму» (Рим. 1:28). Этим средствам не поверил бы и рассудительный эллин. Говорят, что в Афинах один демагог пользовался ими; но какой‑то философ, учитель его, встретившись с ним, укорял его, бранил, язвил и осмеял. А мы, несчастные, верим этим (предрассудкам)!

Отчего же, скажешь, нет ныне таких, которые бы воскрешали мертвых и совершали исцеления? Отчего? — не скажу пока. А отчего нет ныне таких, которые бы презирали настоящую жизнь? Отчего мы служим Богу из‑за награды? Когда природа человеческая была слабее, когда вера только насаждалась, тогда много было и таких людей; ныне же (Бог) не хочет, чтобы мы зависли от этих знамений, но чтобы готовы были к смерти. Почему же ты дорожишь настоящей жизнью? Почему не смотришь на будущее? Для настоящей жизни ты решаешься на идолослужение, а для будущей и поскорбеть не хочешь? Потому‑то и нет ныне таких людей, что мы презираем будущую жизнь и ничего для ней не делаем, а для настоящей на все решаемся. А что сказать о других смешных (суевериях) — о золе, саже, соли? И опять — эта старуха тут. Подлинно, смех и стыд! От глазу, говорит, погибло дитя.

6. Доколь же будут продолжаться эти сатанинские (дела)? Как не смяться эллинам? Как не издеваться, когда мы говорим им: велика сила крестная? Поверят ли они нам, когда видят, что мы ожидаем помощи от того, над чем они смеются? Для этого Бог дал врачей и лекарства. Но что же, если они не помогают, а дитя отходит? Куда отходит, скажи мне, бедный ты и несчастный? К демонам что ли отходит? К тирану какому‑нибудь отходит? Не на небо ли отходит? Не к Владыке ли своему? О чем же ты скорбишь? О чем плачешь? О чем сокрушаешься? Зачем ты любишь дитя больше Владыки своего? Не Он ли даровал тебе дитя? Зачем же ты столь неблагодарен, что дар любишь более, чем Даровавшего? Но я слаб, говоришь, и не переносу страха Божия. Но если в телесных болезнях большей (болью) подавляется меньшая, то тем более и душе; от страха, если бы он был в ней, рассеялся бы страх и от печали печаль. Дитя было красиво? Но каково бы оно ни было, оно не красивее Исаака; тот был к тому же единородный. Твое родилось в старости? И тот также. Прекрасно было дитя? Но каково бы оно ни было, оно не прекраснее Моисея, который даже в варварском взгляде возбудил любовь к себе, будучи в таком возрасте, когда красота еще не раскрывается. Однако же родители бросили в реку своего возлюбленного (сына). Ты и лежащее дитя видишь, и гробу предаешь, и ходишь к памятнику; а они не знали, чьей пищей он сделается — рыб ли, собак ли, или какого‑нибудь из зверей, живущих в море, и это совершили, ничего еще не зная ни о царстве (Божием), ни о воскресении. Дитя твое не единородное; но оно умерло после смерти многих (других детей)? Все же это не было так ужасно и горестно, как бедствие Иова. Не падала храмина (твоя), не во время пиршества (детей это было), пред тем не получал ты известий о своих потерях. Твое любимое было (дитя)? Не более же, чем Иосиф, пожранный зверем; однако же отец перенес горе и в этом случай и в бывшем затем. Он плакал, но не поступил нечестиво; сетовал, но не предался отчаянию; был столько тверд, что говорил: «Иосифа нет, и Симеона нет, и Вениамина взять хотите, — все это на меня!» (Быт. 42:36). Видишь, как сильный голод заставил его пожертвовать детьми! А на тебя страх Божий столько не действует, сколько голод. Плачь — я не запрещаю; но не богохульствуй — ни словом, ни делом. Каков бы ни был сын твой, все же нельзя сравнить его с Авелем; но Адам ничего такого не сказал, несмотря на то, что несчастье его было весьма велико, — что, в самом деле, ужаснее братоубийства? Кстати, я вспомнил о других братоубийцах; например Авессалом убил первенца Амнона (2 Цар. 13:28, 29). Царь Давид любил отрока, сидел во вретище и пепле (во время его болезни); однако не позвал ни гадателей, ни заклинателей, — а они были тогда, как показывает Саул, — но молился Богу. Так и ты делай; что сделал праведник, то делай и ты; те же слова говори, когда умрет дитя (твое): «Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне» (2 Цар. 12:23). Вот что свойственно любомудрию и нужной любви! Как ты ни любил бы свое дитя, ты не столько любишь, сколько он тогда, несмотря на то, что (отрок его) был плод беззакония. Блаженный Давид весьма любил мать его; а взаимная любовь родителей переходит, как вам известно, на детей. Он так любил отрока, что, хотя и худо о нем говорили, все же хотел, чтобы он остался жив. Однако же он благодарил Бога. Как, думаешь ты, страдала Ревекка, когда брат угрожал смертью Иакову? Однако же она не опечалила мужа, а велела (Иакову) бежать. Когда постигнет тебя какое‑нибудь горе, думай о больших бедствиях и получишь достаточное утешение. Подумай: что, если бы пришлось умереть на войне? Что, если бы в огне? Если будем думать о несчастьях больших, чем те, которые мы терпим, то получим достаточное утешение. Будем размышлять или о тех более тяжких бедствиях, которые другие терпели во все времена, или о тех, которые мы сами терпели когда‑нибудь прежде. Такое и Павел дает наставление, когда говорит: «Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха» (Евр. 12:4); и в другом месте: «Вас постигло искушение не иное, как человеческое» (1 Кор. 10:13). Итак, находясь в беде, будем размышлять о больших бедствиях, а найдем такие, — и тогда будем благодарны. Но более всего будем усердно благодарить Бога за все. Таким образом и несчастья прекратятся, и жить мы будем в славе Божией, и получим обещанные блага, которых да удостоимся все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

БЕСЕДА 9

«Слово Христово да вселяется в вас обильно, со всякой премудростью; научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песнями, во благодати воспевая в сердцах ваших Господу. И все, что вы делаете, словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца» (Кол. 3:16, 17).

Каким способом можно проявлять благодарность к Богу. — Следует читать Свящ. Писание.

1. Убедив (колоссян) быть благодарными, (Павел) показывает им и способ к этому. Какой же именно? Тот, о котором мы уже беседовали с вами. Какими словами (показывает)? «Слово Христово да вселяется в вас обильно». Или лучше — не этот только (способ), но и другой. Я сказал, что надобно представлять себе тех, которые претерпели более ужасные страдания, тех, которые перенесли более тяжелые, чем наши, бедствия, и благодать, что не случилось того же с нами; а что говорит сам он? «Слово Христово да вселяется в вас обильно», то есть, (да вселяются) учение, догматы, убеждения, по силе которых, говорит, настоящая жизнь и ее блага — ничто. Если бы мы видели это, то никакой неприятности не поддались бы. «Да вселяется», — говорит, — «в вас» — не просто, но — «обильно», с великим изобилием. Послушайте все вы, люди мирские и пекущиеся о жене и детях, как и вам внушает (апостол) больше читать Писание, — и не просто, как случится, а с великим старанием. Ведь подобно тому, как богатый деньгами может перенести убыток и неудачу, так и имеющий достаточные познания в любомудрии легко перенесет не только бедность, но и все несчастья. И последний еще легче, чем первый, потому что там, когда оказывается убыток, богатый необходимо становится беднее и это делается известным для других, и если он терпит это часто, то уже нелегко ему бывает переносить свои потери; а здесь не так: когда нам случается переносить, чего бы мы и не хотели, мы не теряем здравого рассудка, но сохраняем его постоянно. И заметь мудрость этого блаженного. Не сказал: «Слово Христово» да будет в нас, просто, — но что? «Да вселяется», и — «обильно, со всякой премудростью; научайте и вразумляйте друг друга». Премудростью называет добродетель. И справедливо, потому что действительно и смиренномудрие, и милостыня, и все подобное есть мудрость. Следовательно, противное этому будет глупость, так как от глупости происходит жестокость. Отсюда часто всякий грех называется безумием. «Сказал», — говорит, — «безумец в сердце своем: "нет Бога"» (Пс. 13:1); и опять: «Смердят, гноятся раны мои от безумия моего» (Пс. 37:6). Что, скажи мне, несмысленнее того человека, который возлагает на себя дорогие одежды, а братий своих, не имеющих одеяния, презирает; кормит собак, а на образ Божий в алчущем ближнем смотрит с презрением; совершенно убежден в ничтожестве земных вещей, а привязан к ним, будто к нетленным? Но как нет ничего, несмысленнее такого (человека), так нет ничего мудрее подвижника добродетели. Посмотри, говорит, как он мудр: уделяет из своего имущества, является милосердым, человеколюбивым; он уразумел общность естества, уразумел значение денег, то есть, что они ничего не стоять, что более должно беречь свои тела, чем деньги. Потому кто презирает почести, тот и любомудр он знает дела человеческие, а в знании‑то дел Божеских, и человеческих и состоит любомудрие. Итак, зная, какие дела — Божии и какие — человеческие, он от одних воздерживается, а другие совершает. Знает он это и за все благодарит Бога; настоящую жизнь он вменяет ни во что, и потому, как не радуется в счастии, так не скорбит и в несчастии. И не ожидай другого учителя; есть у тебя слово Божие, — никто не научит тебя так, как оно. Ведь другой учитель часто многое скрывает то из тщеславия, то из зависти. Послушайте, прошу вас, все привязанные к этой жизни, приобретайте книги — врачевство души. Если не хотите ничего другого, приобретите по крайней мере Новый Завет, Деяние апостолов, Евангелие — постоянных наших наставников. Постигнет ли тебя скорбь, приникай к ним, как к сосуду, наполненному целебным веществом. Случается ли утрата, смерть, потеря ближних — оттуда почерпай утешение в своем несчастии. Или лучше — не приникай только к ним, но принимай их всецело и храни в своем уме. От незнания Писания — всякое зло. Мы выходим на войну без оружия, — и как нам спастись? Легко спасаться с Писаниями, а без них невозможно. Не возлагайте всего на нас: вы, конечно, овцы, но не бессловесные, а разумные. Павел многое внушает и вам. Научаемые не всегда проводят время в приобретении познаний, потому что не всегда учатся; если всегда будешь только учиться, то никогда не выучишься; не с тем приходи сюда, то будто тебе самому всегда нужно только учиться, — иначе никогда не будешь знать, — а с тем, что тебе нужно выучиться и потом учить другого. Скажи мне, не определенное ли время все посвящают наукам и всяким вообще искусствам? Все мы назначаем для этого известный срок. А если всегда учишься, — это знак, что ты ничего не знаешь.

2. Укоряя за это иудеев, Бог сказал: «Принятые Мною от чрева, носимые Мною от утробы матерней: и до старости вашей» (Ис. 46:3). Если бы не всегда ожидали вы этого, не шло бы все так назад. Если бы оказывалось, что одни уже научились, а другие имеют научиться, то дело у нас простиралось бы вперед: тогда вы приступили бы к другим и помогли бы нам. Скажи мне: те, которые ходят к учителю, но постоянно сидят над азбукой, не доставляют ли больших трудов для учителя? Доколь нам беседовать с вами об (этой) жизни? У апостолов так не бывало: они всегда миновали тех учеников, которые учились у них прежде, поставляя их учителями других желающих учиться. Потому‑то они и могли обойти вселенную, что не были привязаны к одному месту. Подумайте, сколько нужно преподать учения братьям вашим по деревням и самим учителям их? А вы держите меня, приковали к себе, потому что прежде чем хорошо будет настроена голова, не следует идти к прочим членам. Вы все возлагаете на нас, тогда как только бы вам надлежало учиться у нас, а женам вашим у вас, детям тоже у вас; напротив, вы все оставляете нам. Оттого‑то и много труда. «Научайте», — говорит, — «и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песнями». Смотри, как снисходителен Павел. Так как чтение утомительно и может наскучить, — он располагает не к повествованиям, а к псалмам, чтобы ты вместе и увеселял душу пением, и не замечал трудов. «Славословием», — говорит, — «и духовными песнями». А ныне ваши дети любят сатанинские песни и пляски, подражая поварам, пекарям и танцовщикам; псалма же никто ни одного не знает, — ныне такое знание кажется неприличным, унизительным и смешным. В этом‑то и все зло; на какой земле стоит растение, такой приносит и плод: на песчаной и сланцовой — такой, на доброй и тучной — другой. Итак, учение есть как бы какой благотворный источник. Научи сына петь те преисполненные любомудрия псалмы, например: сначала о воздержании, или прежде всего о несообщении с нечестивыми, т. е. псалом в самом начале книги [с этой‑то целью и пророк начал отсюда, говоря: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых» (Пс. 1:1); и опять: «не сидел я с людьми лживыми» (Пс. 25:4); и еще: «Тот, в глазах которого презрен отверженный, но который боящихся Господа славит» (Пс. 14:4)], об обращении с добрыми [это тоже найдешь там, и многое другое], о воздержании чрева, об удержании рук, о нестяжательности, о том, что и деньги, и слава, и все подобное — ничто. Если научишь его этому с детства, то постепенно возведешь его и выше. Псалмы заключают в себе все, а затем гимны — ничего человеческого; когда он будет сведущ в псалмах, тогда узнает и гимны, представляющие собою дело более святое, так как вышние силы гимнословят, а не псалмословят: «Неприятна», — сказано, — «похвала в устах грешника» (Сир. 15:9); и опять: «Глаза мои на верных земли, чтобы они пребывали при мне» (Пс. 100:6); и опять: «Не будет жить в доме моем поступающий коварно» (Пс. 100:7); и опять: «Кто ходит путем непорочности, тот будет служить мне» (Пс. 100:6). Таким образом, вы должны опасаться, как бы они не завели связей не только с друзьями, но и с слугами: бесчисленное бывает зло для свободных, если приставляем к ним развратных рабов. Если едва спасаются они, пользуясь попечением и любомудрием отца, то что из них будет, когда вверим их беспечности слуг? Слуги будут смотреть на них, как на врагов, в той мысли, что господствование их будет кротче, если они сделают их бестолковыми, глупыми и ничего нестоящими. Итак, станем заботиться об этом более всего другого. Я возлюбил, говорит, возлюбивших закон Твой (Пс. 118): будем же, подражая ему, и мы любить их. А чтобы дети были воздержны, пусть послушают, что говорит пророк: «внутренность моя насыщена позором» (Пс. 37:8); и опять: «Ты истребил всякого любодействующего от Тебя» (Пс. 72:27). Также, чтобы они не были сластолюбивы, пусть опять послушают: «Убил», — говорит, — «тучных их, еще пища была в устах их» (Пс. 77:30, 31). Равным образом, что они не должны быть побеждаемы дарами, научатся из следующего: «Когда богатство», — говорит, — «умножается, не прилагайте к нему сердца» (Пс. 61:11); что надобно стоять выше славы, найдут следующее: «Не пойдет за ним слава его» (Пс. 48:18); что не должно завидовать лукавым: «Не ревнуй злодеям» (Пс. 36:1); что властвование надобно вменять ни во что: «Видел я нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся многоветвистому дереву; но он прошел, и вот нет его» (Пс. 36:35, 36); что настоящее должно почитать ничтожным: «Блажен народ, у которого это есть. Блажен народ, у которого Господь есть Бог» (Пс. 143:15); что не безнаказанно грешим мы, но будет воздаяние: «Ты воздаешь каждому по делам его» (Пс. 61:13); почему же не воздает ежедневно? — потому, говорит, что «Бог — судия праведный, [крепкий и долготерпеливый]» (Пс. 7:12); что смиренномудрие — благо: «Господи!» — говорит, — «не надмевалось сердце мое» (Пс. 130:1); что высокомерие — зло: «Оттого», — говорит, — «гордость, как ожерелье, обложила их» (Пс. 72:6); и опять: «Бог гордым противится» (Иак. 4:6); и опять: «Выкатилась как от жира неправда их» (Пс. 72:7); что милостыня — благо: «Он расточил, роздал нищим; правда его пребывает во веки» (Пс. 111:9); что милосердие похвально: «Добрый человек милует и взаймы дает» (Пс. 111:5). Найдешь там и много других догматов любомудрия, — например, что злословить не должно: «Тайно клевещущего на ближнего своего изгоню» (Пс. 100:5). Верные знают, каков гимн вышних сил, что говорят херувимы, что говорили ангелы на земле. «Слава Богу на небесах». Потому, после псалмопения, гимны — дело более совершенное. «Псалмами», — говорит, — «славословием и духовными песнями, во благодати воспевая в сердцах ваших Господу». (Павел) этим говорит или что Бог даровал им это для благодати, или что песни их были благодатные, или что они должны были вразумлять себя и научать благодатью, или что в них благодатно были эти дары, или же это есть объяснение. От благодати Духа, говорит, «Воспевая в сердцах ваших Господу»: не просто, говорит, устами, но со вниманием. Это последнее и значит петь Богу, а то первое — воздуху, так как голос попросту разливается (в воздухе). Не для того, чтобы выказать себя, говорит. Будь ты хоть из торговой площади, — можешь сосредоточиться в себе и петь Богу, не будучи никем слышим. Ведь и Моисей так молился, и был услышан. Что взываешь ко Мне, говорит ему Бог? А он ничего не высказал, но взывал мысленно, с сокрушенным сердцем. Потому и Бог слышал его один. Не мешает и во время пути молиться сердцем и быть горе. «И все», — говорит, — «что вы делаете, словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца». Если мы будем так поступать, то там, где призывается Христос, не найдется ничего мерзкого, ничего нечистого; ешь ли, пьешь ли, женишься ли, отправляешься ли в путь, — все делай во имя Божие, т. е. призывая Бога на помощь. Берись за дело, прежде всего помолившись Богу. Хочешь ли что произнести? Поставь это наперед. Потому‑то и мы в своих письмах впереди поставляем имя Господа. Где — имя Господа, там все благополучно. Если имена консулов скрепляют грамоты, то тем более — имя Христово. Или же то разумеет Павел, что все говорите и делайте по‑божески; не вводите ангелов. Ешь? Благодари Бога, с решимостью то же делать и после. Спишь? Благодари Бога, с решимостью то же делать и после. Идешь на площадь? То же делай. (Пусть не будет) ничего мирского, ничего житейского; все совершай во имя Господне, и все у тебя будет благоуспешно. Что ни запечатлеешь именем Божиим, все выйдет счастливо. Если оно изгоняет демонов, устраняет болезни, то тем более облегчает совершение дела. И что значит — «Что вы делаете, словом или делом»? Этим указывает или на допускающего, или на делающего что‑либо подобное. Послушай, как Авраам во имя Божие посылал раба. Давид во имя Божие умертвил Голиафа. Дивно и велико имя Его. Потом опять Иаков, посылая детей, говорит: «Бог же Всемогущий да даст вам найти милость у человека» (Быт. 43:14). Кто делает это, тот помощником имеет Бога, без Которого не дерзал ничего делать. Таким образом, чествуемый призыванием (Бог) воздает обратно честь дарованием успеха в делах. Призывай Сына, благодари Отца; призывая Сына, ты призываешь и Отца, а благодаря Отца, благодаришь и Сына. Будем учиться исполнять это не одними словами, но и делами. Этому имени нет ничего равного; оно всегда дивно: «Имя твое», — говорится, — «как разлитое миро» (Песн. Песн. 1:2). И кто произнес его, тот вдруг исполнился благоухания. «Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1 Кор. 12:3). Вот как столь много совершается этим именем! Если слово «Во имя Отца и сына и Святого Духа» ты произнес с верой, то ты все совершил. Смотри, сколько ты сделал: ты воссоздал человека, и произвел все прочее, в таинстве крещения. Таким же образом это страшное имя владычествует и над болезнями. Потому, завидуя нам в чести, дьявол ввел подобающее ангелам. Таковы демонские напевы. Но будет ли то ангел, или архангел, или херувим, — не терпи этого; ведь и эти силы не примут тебя, но отвергнуть, когда увидят, что Владыка бесчестится. Я почтил тебя, говорит, и сказал: призывай Меня. А ты бесчестишь Его? Если бы ты пел этот напев с верою, то прогонял бы и болезни, и демонов. А если бы и не прогнал болезни, то не по бессилию, а вследствие того, что (болезнь) полезна. По величию Твоему, говорит, и хвала Твоя. Этим именем обращена вселенная, разрушено тиранство, попран дьявол, отверзлись небеса. Но что я говорю — небеса? Этим именем возрождены мы, и если не оставляем его, то просияваем. Оно рождает и мучеников, и исповедников. Его должны мы держать, как великий дар, чтобы жить в славе, благоугождать Богу и сподобиться благ, обетованных любящим Его, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава со Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

БЕСЕДА 10

«Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе. Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы. Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу. Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали. Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога. И все, что делаете, делайте от души, как для Господа, а не для человеков, зная, что в воздаяние от Господа получите наследие, ибо вы служите Господу Христу. А кто неправо поступит, тот получит по своей неправде, у Него нет лицеприятия. Господа, оказывайте рабам должное и справедливое, зная, что и вы имеете Господа на небесах» (Кол. 3:18‑25; 4:1).

О взаимоотношениях мужей, жен, родителей, детей, господ, и слуг. Пример молитвы одного святого мужа. — Узы не помеха проповеди. Восхваление уз Павловых. — Против излишества в женских украшениях.

1. Почему (Павел) повелевает это не везде и не во всех посланиях, но здесь, и в посланиях к ефесянам, к Тимофею и Tитy? Потому что в этих городах, вероятно, происходили несогласия, или потому, что иное в них, быть может, было исполняемо хорошо, а в этом они погрешили, — так что надлежало им слышать и об этом. Справедливее же будет сказать, что (апостол) говорит это сколько к ним, столько же и ко всем (христианам). Послание это весьма сходно с посланием к ефесянам. В других местах он не делает того же — или потому, что мужам, уже умиротворенным, которые, как не знавшие высоких догматов, должны были учиться им, писать об этом не следовало, или потому, что получившим утешение в искушениях излишне было слышать об этом. Эти соображения позволяют мне догадываться, что здесь Церковь была уже тверда и что он говорит это при конце (своей жизни). «Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе», вместо — повинуйтесь для Бога, так как это украшает вас, говорит, а не их. Повиновение же я разумею не (рабское) к господам и не то, которое зависит от природы, но которое бывает для Бога. «Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы». Смотри, как он увещевает соблюдать взаимные отношения. Как там внушает страх и любовь, так и здесь, потому что и любящему можно огорчаться. Итак, слова его значат: не враждуйте; нет ничего огорчительнее той вражды, которой подвергается жена от мужа; вражда, направляемая против любимых лиц, бывает самая горькая; она показывает, что огорчение велико, когда кто восстает против своего члена. Итак, любить — дело мужей, а уступать — дело жен. Потому, если всякий будет исполнять свой долг, то все будет крепко; видя себя любимой, жена бывает дружелюбна, а встречая повиновение, муж бывает кроток. Смотри, так устроено это и в природе, чтобы муж любил, а жена была послушна. Когда начальствующий любит подначальное, тогда все благоустроено. Любовь не столько требуется от подначального, сколько от начальствующего к подначальному, а от подначального (требуется) послушание. Да и то, что красота — в жене, а пожелание — в муже, показывает не иное что, как устроение для любви. Потому, когда подчиняется жена, — не величайся; и ты жена, когда тебя любит муж, — не надмевайся; ни дружба мужа пусть не возбуждает превозношения в жене, ни подчинение жены пусть не надмевает мужа. Бог подчинил ее тебе для того, чтобы она была более любима; а любит тебя, жена, внушил Он мужу для того, чтобы легче было тебе подчиняться. Не бойся подчинения; подчиняться любящему нисколько нетрудно. Не бойся любви; (жена твоя) уступчива пред тобою. Союз не иначе возможен. Ты имеешь власть, необходимую по природе; имей же и союз по любви, (этот же союз) позволяет терпеть слабейшую. «Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу». Опять полагает — «Господу», полагает законы послушания, усовещивает, смиряет. «Ибо это», — говорит, — «благоугодно Господу». Смотри, как хочет, чтобы мы все делали не по одной природе, но сверх того и по воле Божией, чтобы нам получить награду. «Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали». Вот и здесь опять — подчинение и любовь. Не сказал: любите детей, — потому что это было бы лишнее (слово), к этому влечет сама природа; а исправил то, что надлежало, именно, что любовь здесь бывает сильнее, насколько и послушание больше. Ведь нигде не полагает он примера мужа и жены, — но что? Послушай, что говорит пророк: «Как отец милует сынов, так милует Господь боящихся Его» (Пс. 102:13); и опять говорит Христос: «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею?» (Мф. 7:9, 10)? «Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали». Что особенно, знал он, будет чувствительно для отцов, то и полагает и повеление дружелюбно преподает сам, нигде не приводя Бога; этим возбуждает он чувство родителей и смягчает сердце их. Выражение же: «не раздражайте» значит: не делайте их спорщиками. Есть случаи, в которых вы должны уступать им. Потом переходит к третьему (предмету) власти: «Рабы», — говорит, — «во всем повинуйтесь господам вашим по плоти». Здесь хотя и есть нечто, относящееся к любви, но эта любовь предписывается не природой, как было выше, а обычаем, и требуется с одной стороны властью, с другой делами. Здесь таким образом начало любви уменьшено, а начало послушания усилено, и этим выражается желание, чтобы то, что первые имеют по природе, последние воздавали им из послушания, — так что здесь (Павел) беседует не за господ с одними рабами, но за самих (рабов), чтобы господам сделались они желанными. Впрочем, выражает это не явно; иначе привел бы их в недоумение. «Рабы», — говорит, — «во всем повинуйтесь господам вашим по плоти».

2. И смотри, как всегда ставит имена — жены, дети, рабы — в смысле обязанности повиноваться; а чтобы ты не скорбел, прибавляет: «Господам вашим по плоти». Лучшее твое, говорит, твоя душа свободна; рабство же временно. Подчини же ему свое тело, чтобы не рабствовать необходимости. «Не в глазах только служа им, как человекоугодники». Сделай, говорит, так, чтобы рабство от закона было рабством от страха Христова. Если бы даже господин и не видел, что ты совершаешь должное и для его чести, — все же ты совершаешь ради недремлющего Ока. «Не в глазах только», — говорит, — «служа им, как человекоугодники», так как (работая только пред очами) вы подвергаетесь вреду. Послушай, что говорит пророк: «Бог рассыпал кости человекоугодников» (Пс. 52:6). Смотри, как он щадит их и упорядочивает. «Но в простоте сердца», — говорит, — «боясь Бога», потому что одно иметь в сердце, а другое делать, иным казаться в присутствии господина, и иным в отсутствии, — это не простота, а притворство. Потому не просто сказал: «но в простоте сердца», но — «боясь Бога». Это именно и значит бояться Бога, когда мы не делаем ничего худого, хотя бы никто не видел нас; если же делаем, то боимся не Бога, а людей. Видишь ли, что он упорядочивает их? «И все, что делаете», — говорит, — «делайте от души, как для Господа, а не для людей». Этим хочет избавить их не только от притворства, но и от лености. Если они не имеют нужды в надзоре со стороны господ, то через это он делает их вместо рабов свободными. «от души» — значит с благорасположением, не с рабской необходимостью, а свободно и добровольно. И какая награда? «Зная», — говорит, — «что в воздаяние от Господа получите наследие, ибо вы служите Господу Христу», следовательно, от Него получите и награду. А что Господу работаете, видно из следующего: «А кто неправо поступит», — говорит, — «тот получит по своей неправде». Здесь (Павел) подтверждает сказанное прежде: чтобы слова его не показались лестью, говорит: «Тот получит по своей неправде», то есть, получит наказание, потому что у Бога нет лицеприятия. Что, если ты и раб? Не стыдись. Однако же это следовало сказать господам, как и в послании к ефесянам; но здесь под именем господ, мне кажется, разумеются язычники. Что, если он — язычник, а ты христианин? Испытываются не лица, а дела, — так что и в этом случае должно работать с благорасположением и от души.