2 послание Коринфянам | 4 глава

БЕСЕДА 8

Посему, имея по милости [Божией] такое служение, мы не унываем; но, отвергнув скрытные постыдные дела… (2 Кор. 4:1).

Заблуждение маркионитян и манихеев. — Каким образом апостолы покорили вселенную.

1. Так как (апостол) сказал много великого, и поставил себя и всех верных выше Моисея, то, сознавая всю силу и важность сказанного, смотри, как он опять умеряет свое слово. Действительно, ему надлежало и возвысить себя ради лжеапостолов, равно как и своих слушателей, и опять умерить эту высоту, на которую поставил себя, не отказываясь, впрочем, от нее совершенно, потому что отказаться значило бы шутить. Для этого он употребляет такой оборот речи, которым показывает, что все зависит не от собственных его совершенств, но от человеколюбия Божия, почему и говорит: «имея … такое служение» (имуще убо служение сие). «Мы ничего, — говорит, — не привнесли своего, мы только были служители у Бога и исполнители данных от Него наставлений». Вот почему он и называет (свое апостольское делание) не начальствованием, не водительством, а только «служением»; и даже этим не довольствуется, а присовокупляет еще: «по милости Божией» (якоже помиловани быхом), — то есть, «и то самое, что мы поставлены служителями, зависит только от милости и человеколюбия (Божия)». Правда, дело милости есть избавлять от зол, а не такие раздавать блага, какие даны были (апостолам); впрочем, Божией милости и это свойственно. «Мы не унываем» (Не стужаем си), то есть, «и то, что мы не унываем, надлежит приписать Его человеколюбию». Выражение: «по милости Божией» (якоже помиловани быхом) должно именно относить как к служению, так и к словам: «мы не унываем». Смотри же, как он старается смягчить прежде сказанное о себе: он говорит, что кто удостоился столь великих и многих благ, и удостоился только по милости и человеколюбию, — тот ничего не делает великого, сколько бы ни трудился, каким бы ни подвергался опасностям, и какие бы ни терпел искушения. «Оттого мы не только не унываем, — говорит, — но еще радуемся и дерзаем». Сказав именно: «Мы не унываем», он присовокупил еще: «но, отвергнув скрытные постыдные [дела], не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия» (но отрекохомся тайных срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия) (ст. 2). Что же значит: «скрытные постыдные дела» (тайных срама)? «Мы не так возвещаем, — говорит, — что на словах обещаем многое, а на деле показываем другое, как поступают лжеапостолы, — почему он и говорил: «На личность ли смотрите?» (яже пред лицем зрите) (2 Кор. 10:7), — но мы таковы же и на деле, каковыми вы нас видите, потому что мы не имеем ничего двусмысленного, и ничего не говорим и не делаем, что бы от стыда надлежало скрывать и оставлять во мраке». И желая высказать это еще яснее, прибавляет: «не прибегая к хитрости» (не в лукавствии ходяще). Что те (лжеапостолы) почитали похвальным, то он (апостол) называет постыдным и достойным смеха. Что же значит — «к хитрости» (в лукавствии)? Те (лжеапостолы) славились как нелюбостяжательные, а между тем брали дары, только тайно; почитались за святых и за истинных апостолов, а на самом деле имели множество пороков. «Мы же, — говорит, — все это отвергнули (т. е. то, что он и называет «постыдными делами»); мы и в самом деле таковы, каковыми кажемся, и не имеем ничего скрытого как в жизни нашей, так и в самом проповедании». Это и означают слова: «не искажая слова Божия, а открывая истину» (ни льстяще словесе Божия, но явлением истины), т. е., не наружно и для вида, но самым делом. «Представляем себя совести всякого человека» (Представляюще себе ко всякой совести человечестей). «Мы известны не только верным, но даже и неверным, потому что представляем себя на суд всякому, кто хочет испытывать наши дела. Так мы представляем себя, а не прикрываясь и показывая только светлую личину. Мы говорим, что не принимаем никаких для себя даров, — и вас же самих призываем в свидетели этого; утверждаем, что мы ничего худого за собою не знаем, — и в этом опять свидетельствуемся вами же самими. Мы не делаем, как они, прикрывая дела свои, чтобы обманывать других. Напротив, мы и жизнь свою предлагаем всем на рассмотрение, и учение преподаем без всякого прикрытия, так что все могут разуметь его». Но так как неверные не уразумели силы этого учения, то он присовокупляет, что «это не по нашей вине, а по причине бесчувствия их самих». Поэтому и говорит: «Если же и закрыто благовествование наше, то закрыто для погибающих для неверующих, у которых Бог века сего ослепил умы» (аще ли же и есть покровено благовествование наше, в гибнущих есть покровено, в нихже Бог века сего ослепи разумы неверных) (ст. 3, 4). Здесь он говорит то же самое, что он и прежде сказал: «для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь» (овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот) (гл. 2:16).

2. Кто же это — «Бог века сего»? Последователи заблуждения Маркиона говорят, что это сказано только о Творце правосудном, а не благом: они утверждают, что есть другой какой‑то Бог, правосудный только, без благости. Манихеи же, безумно желая ввести другого творца твари кроме истинного, говорят, что здесь говорится о диаволе, потому что Писание часто называет богом не по достоинству называемого, но по бессилию подчиненных его. Так оно и «мамону» называет господином (κύριον) (Мф. 6:24) и чрево — богом (Флп. 3:19). Однако ни чрево по этому самому не бог, ни мамона — господь, но так названы они из‑за тех, которые им подчиняют себя. Мы же думаем, что это сказано и не о диаволе, но о Боге всяческих. И должно читать это место так: «Бог ослепил разумы неверных века сего» (τών απιστων του αιώνος τούτου ετύφλωσεν ο Θεός τά νοήματα), потому что не будущий, а только настоящий век имеет неверных. Если же кто и так будет читать: «Бог века сего» (ο Θεός τού αιόνος τόύτου), то и такое чтение не представляет никакого затруднения, потому что не показывает еще, что Он — Бог только настоящего века. Он называется и Богом неба; однако не есть Бог одного только неба. Мы называем Его также и Богом настоящего дня; однако, говоря так, мы не ограничиваем власти Его только этим днем. Равным образом называется Он и Богом Авраама, и Богом Исаака, и Богом Иакова, и, однако, Он не есть Бог только их одних. Много и других подобных доказательств можно находить в Писании. Как же Он ослепил их? Не содействием к тому, — да не будет, — но оставлением и попущением. В Писании часто употребляются такие выражения. Так оно говорит: «предал их Бог превратному уму» (предаде их Бог в неискусен ум) (Рим. 1:28). Так как язычники прежде сами не поверили и сделали себя недостойными познания таин Божиих, то и Бог уже потом оставил их. Что же другое надлежало бы с ними делать? Насильно влечь и открывать тайны не желающим знать их? Но они еще более презрели бы и отказались знать их. Потому‑то (апостол) и присовокупил: «чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа» (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, — не для того, чтобы не веровали в Бога, но для того, чтобы неверующие, как неспособные, не видели внутренних таин. То же и нам заповедал Господь, повелев не метать бисера пред свиньями (Мф. 3:6). Иначе, если бы Он открыл и неверующим, то болезнь (неверия) только еще более усилилась бы в них. Так и больного глазами если бы кто насильно заставил смотреть на солнце, то еще больше только усилил бы его болезнь. Вот почему врачи и содержат таких больных в темноте, чтобы не усилить болезнь. Точно таким же образом и здесь представляй, т. е., что неверующие сделались такими по своей воле, а, сделавшись неверующими, они уже не могли созерцать неизреченных таин Евангелия, так как и Бог уже сокрыл от них сияние света евангельского. Об этом и (Господь) говорил ученикам: «потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат» (сего ради в притчах глаголю им, яко слышаще не слышат) (Мф. 13:13). Но чтобы еще лучше объяснить на примере то, о чем я говорю, представь себе какого‑нибудь эллина, который считает за басни наши таинства: больше ли пользы получил бы он, когда бы пошел к нам и увидел наши таинства, чем когда бы вовсе не входил? В таком же смысле и (апостол) говорит: «чтобы для них не воссиял свет» (во еже не возсияти им свету), продолжая все еще держаться истории Моисея. Что именно случилось с иудеями при Моисее, то же самое происходит и со всеми неверными во времена евангельские. А что от них сокрыто и неизвестно им, об этом послушай самого (апостола), который говорит: «чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога» (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, иже есть образ Бога), — т. е., что крест есть спасение вселенной и Его слава, что этот самый Распятый на нем опять имеет придти с великою славою, и все другое, настоящее и будущее, видимое и невидимое, неизреченная слава ожидаемых (благ). Вот почему он и сказал: «воссиять», чтобы ты не всего искал здесь в этой жизни, потому что слава, даруемая теперь, есть только некоторое сияние Духа. На это (апостол) указал и выше, когда упоминал о благоухании, равно как о залоге, — показывая тем, что большее остается там (в будущей жизни). Но все это сокрыто от неверующих; сокрыто же за то, что сами прежде не захотели поверить. Далее, чтобы показать, что не познавшие славы Христовой не знают не только Христовой славы, но и славы Отца, прибавил: «Который есть образ Бога». Нельзя ведь остановиться на одном только Христе, потому что, подобно тому, как чрез Христа ты видишь Отца, так, не познав славы Христовой, не познаешь и славы Отца. «Ибо мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа; а мы — рабы ваши для Иисуса» (Не себе бо проповедуем, но Христа Иисуса Господа, себе же самех рабов вам Иисуса ради) (ст. 5).

3. Какая здесь связь? И как это относится к вышесказанному? Здесь он указывает или на тех, которые гордились собою, и заставляли учеников своих называть себя их именами, как о том он говорил в первом послании: «я Павлов»; «я Аполлосов» (аз есмь Павлов, аз же Аполлосов) (1:12), — или на другое что, более важное. На что же? Так как (лжеучители) сильно восставали (на апостолов), и со всех сторон нападали на них, то он и говорит: «Против нас ли вы вооружаетесь и восстаете, или против Проповедуемого нами? Ведь мы не себя проповедуем. Я раб, я служитель даже тем, которые принимают эту проповедь, я тружусь для другого, т. е. для Господа, и все делаю для Его славы, так что враждующие против нас восстают против Господа. Я столько далек от того, чтобы искать себе каких‑нибудь выгод от проповеди Евангелия, что не отказываюсь быть и вашим рабом для Христа, — когда Ему угодно было столько почтить вас, когда Он столько возлюбил вас, и все для вас сделал». Поэтому и говорит: «мы — рабы ваши для Иисуса» (себе же самех рабов вам Иисуса ради). Видишь ли душу ни мало не заботящуюся о славе? Он говорит: «Мы не только не присваиваем себе того, что принадлежит Господу, но даже и вам служим для Него». «Потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца» (Яко Бог рекий из тмы свету возсияти, возсия в сердцах наших) (ст. 6). Видишь ли, как он опять желающим находить превосходство в славе Моисеевой показывает другую славу, сияющую с излишком пред Моисеевой? Он говорит, что как (тогда слава) озарила лицо Моисея, так (ныне слава) воссияла в сердцах ваших. Из всего созданного в начале прежде он упоминает о чувственном свете и осязательной тьме, показывая тем превосходство их пред другими творениями. Но когда (Бог) повелел из тьмы воссиять свету? При самом начале творения, как говорит (Моисей): «тма была верху бездны. И рече Бог: да будет свет» (Быт. 1:2, 3). Но тогда Он сказал: «да будет», и сделалось, а ныне Он не сказал, но сам стал для нас светом; не — «рече», но сам «воссиял». Потому и мы при сиянии этого света видим не чувственные предметы, но самого Бога чрез Христа. Видишь ли здесь нераздельность Св. Троицы? В самом деле, о Духе Святом (апостол) говорит: «Мы же все открытым лицем взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (мы же вси откровенным лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа) (3:18); о Сыне: «чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога» (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, иже есть образ Бога) (4:4); об Отце: «повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить [нас] познанием славы Божией в лице Иисуса Христа» (рекий из тмы свету возсияти, возсия в сердцах ваших к просвещению разума славы Божия о лице Христове) (ст. 6). И как сказавши: «благовествования славы Христовы», он присовокупил: «Который есть образ Бога», показывая тем, что (не познавшие славы Христовой) лишены и славы Бога Отца, так и после слов: «разума Божия» прибавил: «о лице Христове», показывая тем, что мы через Христа познаем Отца, подобно тому, как и через Духа приводимся к Нему. «Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была [приписываема] Богу, а не нам» (Имамы же сокровище сие в скудельных сосудех, да премножество силы будет Божия, и не от нас) (ст. 7). Так как (апостол) сказал много великого и высокого о неизреченной славе (верующих), то чтобы кто не сказал: «Почему же мы, получив такую славу, остаемся в смертном теле?», говорит, что это‑то особенно и удивительно и представляет величайшее чудо силы Божией, что скудельный сосуд может вмещать в себе такой свет и хранит такое сокровище. Удивляясь и сам этому, он сказал: «Да премножество силы будет Божия, а не от нас»; и опять указывает на тех, которые хвалятся о себе. И величие даров, и слабость получивших их показывают силу (Божию), не только тем, что (Бог) даровал столь великие блага, но и тем особенно, что даровал людям слабым. Под скудельным сосудом он именно разумеет слабость нашей смертной природы и немощь нашей плоти потому, что плоть наша нисколько не крепче скудельного сосуда — она столь же удобосокрушима и также легко разрушается — и смертью, и болезнями, и воздушными переменами, и другими бесчисленными (причинами). И это сказал он как для того, чтобы постыдить высокомерие их, так и для того, чтобы всем показать, что в делах наших нет ничего человеческого.

4. Подлинно, тогда‑то особенно и бывает видима сила Божия, когда она совершает великие дела чрез слабые орудия. Потому‑то и в другом месте (Господь) сказал: «ибо сила Моя совершается в немощи» (сила бо моя в немощи совершается) (2 Кор. 12:9). Так в ветхом завете чрез мошек и мышей (Господь) сокрушал целые полчища варваров (Исх. 8 и 10; 1 Цар. 5 и 6), — почему Он и гусениц называл великою Своею силою (Иоил. 2:25), — и некогда чрез одно смешение языков разрушил строение великой вавилонской башни (Быт. 11). А на войне в одно время тремястами человек рассеял бесчисленное войско (Суд. 7); в другое — одним звуком труб разрушил город (Нав. 6); впоследствии же посредством малого и ничтожного отрока Давида обратил в бегство все варварское войско (1 Цар. 17). Так и в Новом завете, послав только двенадцать человек, покорил вселенную, и притом, несмотря на гонения и преследования, которым подвергались эти двенадцать. Итак, подивимся силе Божией, почудимся ей и поклонимся! Спросим иудеев, спросим эллинов: кто убедил всю вселенную оставить отеческие обычаи и переменить образ жизни? Рыболов или скинотворец? Мытарь или некнижный и простой человек? Но имело ли бы это (разумный) смысл, если бы не действовала чрез них Божия сила? Что же они говорили, когда убеждали? — «Крестись во имя Распятого». Какого? Того, Которого они не знали и не видали. И, однако, говоря и проповедуя это, они убедили мир, что прорицатели и так называемые по преданию боги не суть боги. А пригвожденный ко кресту Христос привлекал к себе всех, несмотря на то, что распятие Его и погребение известны были всем, о воскресении же Его знали только немногие. Но и в этом они убедили даже тех, которые не видали этого, и уверили не только в том, что Он воскрес, но и в том, что Он вознесся на небо и придет судить живых и мертвых.

Итак, скажи мне: откуда такая сила убедительности в этих речах? Не откуда более, как от силы Божией. И, прежде всего, самая новость была противна всем: если кто в такого рода вещах вводит новое, для того дело становится очень трудным, потому что он ниспровергает основания древнего обычая, и в корне подрывает законы. К тому же и самые проповедники казались не заслуживающими доверия, потому что были из народа, всеми ненавидимого, бедные и неученые. Каким же образом они покорили вселенную? Как могли посрамить и низложить вас и ваших предков, славившихся мудростью, даже и с богами вашими? Не ясно ли это показывает, что они имели Бога себе помощником? Не человеческой силе свойственно производить такие действия, но неизреченной силе Божией. «Нет, — скажут, — не Божией силе, но волхвованию». Но если волхвованию, то в таком случае надлежало бы еще более возрасти власти демонов и распространиться служению идолам. Отчего же прекратились и исчезали ложные служения, а наше служение восторжествовало над ними? Не ясно ли опять и отсюда, что все это произошло по определению Божию, не только в отношении проповеди, но и самой жизни (проповедников). В самом деле, когда явилась на земле повсюду такая любовь к девственной жизни? Когда стали презирать богатства, жизнь и другие всякие (блага)? Люди бесчестные и волхвы ничего такого не могли бы произвести; они сделали бы все напротив. Между тем апостолы научили нас жизни ангельской; и не научили только, но и насадили и утвердили эту жизнь не только в нашей стране, но и у варваров, и на самых отдаленных концах земли. Отсюда ясно открывается, что все это повсюду произвела сила Христова, повсюду сияя и быстрее всякой молнии озаряя умы человеческие. Итак, размыслив все это и в точном исполнении совершавшегося имея верный залог имеющих исполниться обетований, поклонитесь вместе с нами непобедимой силе Распятого, чтобы избежать вам тяжких наказаний и наследовать вечное царствие, которого да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава со Отцем и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

БЕСЕДА 9

Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены (2 Кор. 4:8).

Польза от искушений. — Воскресение Христа утверждает всеобщее воскресение. — Доказательство будущего страшного суда.

1. (Апостол) продолжает еще доказывать, что все сказанное им выше есть дело силы Божией, низлагая таким образом гордость тех, которые хвалятся самими собою. «Не то одно, — говорит, — только чудно, что мы храним это сокровище в скудельных сосудах, но и то, что, подвергаясь бесчисленным бедствиям и, будучи отовсюду поражаемы, сберегаем его, а не теряем. Между тем, как и адамантовый сосуд не мог бы ни носить такого сокровища, ни устоять против стольких наветов, ныне (и скудельный сосуд) вмещает его и остается невредим по благодати Божией». «Мы отовсюду притесняемы, — говорит, — но не стеснены» (Во всем скорбяще но не стужающе си). Что значит — «отовсюду» (во всем)? Т. е., «Отовсюду мы терпим скорби — от врагов, от друзей, от недостатка самого необходимого, и от других нужд, от недоброжелателей и от своих, — но остаемся нестесненными». И смотри, какие он указывает противоположности, чтобы и здесь показать силу Божию: «притесняемы (скорбяще), — говорит, — но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся» (но не стужающе си: не чаеми, но не отчаяваеми), т. е., «не теряем до конца надежды. Мы часто скорбим и не получаем, чего ищем, однако не так, чтобы теряли уже надежду получить то, к чему стремимся, потому что Бог попускает такие искушения не для того, чтобы поразить нас, но чтобы усовершить нас». «Мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем» (Гоними, но не оставляеми: низлагаеми, но не погибающе) (ст. 9). «Хотя постигают нас искушения, но не постигают следствия этих искушений; и это все происходит действием силы и благодати Божией». В других местах он говорит, что такие (искушения) Бог попускает и для того, чтобы смирить их самих и предостеречь других. Так, «чтобы я не превозносился, — говорит, — дано мне жало в плоть» (да не превозношуся, дадеся ми пакостник) (2 Кор. 12:7). И еще: «чтобы кто не подумал о мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня» (да не како кто вознепщует о мне паче, еже видит мя, или слышит что от мене) (ст. 6). И в другом месте: «чтобы надеяться не на самих себя» (да не надеющеся будем на ся) (там же, 1:9). А здесь (говорит): «дабы явилась сила Божия».

Видишь, какая польза от искушений? Чрез них становится очевиднее действие силы и благодати Божией: «довольно для тебя, — говорит, — благодати Моей» (довлеет ти благодать Моя) (2 Кор. 12:9). Они одних привели к смиренномудрию, а других, по крайней мере, заставили умерить свою гордость, и сделали более великодушными: «от терпения, — говорится, — опытность, от опытности надежда» (терпение соделывает искусство, искусство же упование) (Рим. 5:4). Те, которые подвергались бесчисленным бедствиям, и освобождались от них только надеждою на Бога, научались чрез это и во всяком другом случае всего более держаться этой надежды. «Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем» (Всегда мертвость Господа Иисуса в теле носяще, да и живот Иисусов явится в теле нашем) (ст. 10). Что же значит — «мертвость Господа Иисуса», которую они носили? Ежедневно угрожающие различные роды смерти, которые указывали вместе и на воскресение. «Если кто не верит, — говорит, — что Иисус умер и воскрес, такой пусть уверится в истине воскресения, видя нас ежедневно умирающими и воскресающими». Видишь, как он нашел еще и другую причину искушений? Какую же именно? «Чтобы и жизнь Иисусова, — говорит, — открылась в теле нашем» (Да и живот Иисусов явится в теле нашем), т. е., когда Господь исторгает нас из опасностей смерти, так что то самое, что показывает, по‑видимому, бессилие (апостолов) и оставление их (от Господа), ясно проповедует Его воскресение. «Сила Его, — говорит, — не так бы была видима, если бы мы не терпели никаких страданий, как она видима теперь, когда мы страдаем, но остаемся непобедимыми». И «мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей» (мы бо живии в смерть предаемся Иисуса ради, да и живот Иисусов явится в нас в мертвенной плоти нашей) (ст. 11). Когда (апостол) говорит что‑нибудь неясно, он всегда присовокупляет объяснение своих слов. Это самое он сделал и здесь, поясняя сказанное им выше. «Для того, — говорит, — мы предаемся, т. е., носим мертвость Его, чтобы открылась в нас сила жизни Его, когда Он не попускает смертной плоти нашей, столько страждущей, быть побежденною множеством зол». Можно и иначе понимать эти слова. Как же? Так, как в другом месте говорит: «если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем» (аще с Ним умрохом, с Ним и оживем) (2 Тим. 2:11). «Подобно тому как мы носим Его смерть, и решаемся заживо умереть для Него ныне, так и Он благоизволит умерших нас оживить тогда. Если мы, пренебрегая жизнью, идем на смерть, то и Он приведет нас от смерти к жизни». «Так что смерть действует в нас, а жизнь в вас» (Темже смерть в нас действует, а живот в вас) (ст. 12). Здесь он рассуждает уже не о смерти, но о бедствиях и утешениях. «Мы, — говорит, — в бедствиях и искушениях, а вы наслаждаетесь покоем, и наши бедствия доставляют вам жизнь. Мы подвергаемся опасностям, а вы наслаждаетесь благополучием, потому что вы не претерпеваете подобных искушений». «Но, имея тот же дух веры, как написано: я веровал и потому говорил, и мы веруем, потому и говорим, зная, что Воскресивший Господа Иисуса воскресит через Иисуса и нас» (Имуще же тойже дух веры, по писанному: веровах, темже возглаголах; и мы веруем, темже и глаголем, яко воздвигий Господа Иисуса, и нас чрез Иисуса воздвигнет) (ст. 13, 14). Здесь он припомнил нам псалом (115:1), который заключает в себе много любомудрия, и весьма может утешить в несчастье, потому что эти слова были произнесены праведником, когда он находился среди великих бедствий, от которых нельзя было освободиться иначе, как только при помощи Божией.

2. Так как (апостол) знал, что в подобных (несчастиях) подобные же (утешения) особенно облегчают душу, то и сказал — «имея тот же дух», т. е., «тою же помощью, которою тот избавился от бедствий, и мы спасаемся, и тем же Духом, которым он говорил, и мы говорим». Вместе с тем он показывает здесь и то, что между ветхим и новым заветом находится большое согласие, что один и тот же Дух действовал в обоих заветах; также, что не мы одни подвергаемся бедствиям, но и все древние подвергались им, и что более надо утверждаться в вере и надежде, а не искать тотчас же избавления от постигающих нас (бедствий).

Доказав таким образом, чрез умозаключения, воскресение и жизнь, и что бедствие не есть признак бессилия и оставления от Бога, (апостол) переходит, наконец, к вере, и к ней все направляет. Но и для утверждения этой веры он опять указывает на воскресение Христово, говоря: «и мы веруем, потому и говорим» (и мы веруем, темже и глаголем). Чему же веруем? «Зная, что Воскресивший Господа Иисуса воскресит через Иисуса и нас и поставит перед [Собою] с вами. Ибо все для вас, дабы обилие благодати тем большую во многих произвело благодарность во славу Божию» (Яко воздвигий Иисуса, и нас воздвигнет и предпоставит с вами. Вся бо вас ради, да благодать умножившаяся, множайшими благодарении избыточествует в славу Божию) (ст. 15). Опять внушает (коринфянам), чтобы они полученные благодеяния не приписывали людям, т. е. лжеапостолам, потому что все от Бога, Который благоволит изливать благодеяния Свои на многих для того, чтобы большее число людей благодарили Его. «Для вас, — говорит, — Его воскресение и все прочее. Не для одного только человека Он столько совершил, но для всех». «Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (Темже и не стужаем си: но аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни) (ст. 16). Каким образом «тлеет»? Когда терпит бичевания, гонения и другие бесчисленные бедствия. «То внутренний обновляется по вся дни». Как «обновляется»? Верою, надеждою, ревностью. Потому надо быть мужественными в бедствиях. Действительно, чем более страдает тело, тем более душа имеет благих надежд и тем более просветляется, как золото, много испытанное действием огня. И смотри, как он отнимает силу у скорбей настоящей жизни. «Ибо кратковременное легкое страдание наше, — говорит, — производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое» (Еже бо ныне легкое печали по преумножению в преспеяние вечную тяготу славы соделывает, не смотряющим нам видимых, но невидимых) (ст. 17, 18). Все дело полагает он в надежде. И как в послании к Римлянам говорил: «Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда» (упованием спасохомся, упование же видимое несть упование) (Рим. 8:24), к тому же и здесь приводит слушателя, когда настоящее противополагает будущему, временное — вечному, легкое — трудному, скорбь — славе. И не довольствуясь этим противоположением, он прибавляет еще другое выражение с усугублением его, и говорит: «производит в безмерном преизбытке» (по преумножению в преспеяние) (καθ υπερβολήν εις υπερβολήν). Потом показывает и способ, как облегчится тяжесть скорбей. Как же? «Когда мы смотрим, — говорит, — не на видимое, но на невидимое» (Не смотряющим нам видимых, но невидимых). Если таким образом мы будем отвращать взор свой от видимого, то настоящее будет для нас легко, а будущее велико: «ибо видимое временно» (видимая бо временна); следовательно, и скорби (временны). «А невидимое вечно» (Невидимая же вечна); следовательно, и венцы таковы же. Не сказал он: «одни скорби временны», но все видимое, хотя бы то была скорбь, хотя бы радость, — чтобы и в радости мы не расслабевали, и скорбями не тяготились. Потому же, говоря и о будущем, он не сказал: «царствие вечно», но: «невидимое вечно», хотя бы то было царствие, хотя бы мучение, — чтобы мы этого последнего страшились, а к первому стремились. И так как видимое временно, а невидимое вечно, то к невидимому и будем простирать наши взоры. В самом деле, чем мы извиним себя, если временное предпочтем вечному? Положим, что и временное приятно, но оно непродолжительно; а мучения за него не будут иметь ни конца, ни пощады. Какой ответ дадут те, которые, будучи удостоены Духа Божия и получив столь великий дар Божий, обратили взоры свои долу и ниспали к земному? Слышу, как многие говорят весьма смешные слова: «Дай мне нынешний день и возьми себе завтрашний». Если в будущем веке действительно так, как говорите, то пусть будет одно за одно, а если там вовсе нет ничего такового, то два за ничто. Что может быть законопреступнее и безумнее таких слов? Мы рассуждаем о небе и о неизреченных тамошних благах; а ты предлагаешь нам слова, употребляемые только на конских ристалищах. И ты не стыдишься и не закрываешь лица, говоря то, что свойственно говорить безумным? Не краснеешь от стыда, так сильно прилепившись к настоящему? Не перестаешь безумствовать, говорить против здравого смысла, и болтать как юноша? Неудивительно, если это говорят язычники, но людям верным можно ли простить такое безумие? Ужели ты совсем не веришь тем надеждам, какие обещают тебе в вечности? Ужели все это для тебя сомнительно? Может ли быть для этого какое‑нибудь оправдание? «Но кто, — скажут, — пришел оттуда и возвестил, что там есть?» Правда, из людей никто не приходил; но Бог, Который более всех достоин нашей веры, открыл это. Ты не видишь, что там? Но ты не видишь и Бога; однако, ужели потому, что не видишь, скажешь, что нет Бога? «Напрасно, — скажешь, — я очень верю (что Бог есть)».

3. Итак, если кто‑нибудь из неверных спросит тебя: «А кто приходил с неба, и возвестил тебе это?» — что ты ответишь ему? Откуда ты узнал, что Бог есть? «Из вещей, — скажешь, — видимых, из благоустройства, какое усматриваем во всем творении, и из того, что это всем известно». А если так, то с такою же верою прими и слово о суде. «Как же?» — скажешь ты. А вот как: я буду тебя спрашивать, а ты отвечай мне. Правосуден ли этот Бог, в Которого ты веруешь, и каждому и воздает по заслугам, или напротив — Он хочет, чтобы злые благоденствовали и веселились, а добрые страдали? «Никак, — отвечаешь, — потому что и человек этого не потерпит. Где же будут наслаждаться благами те, которые жили здесь добродетельно? Где, напротив, злые получат наказание, если не будет другой жизни, после настоящей, если не будет воздаяния?» Видишь ли, что пока уже есть одно за одно, если не два за одно. А я покажу тебе, что праведным будет не только одно за одно, но и два за одно; для грешников же, которые здесь утешаются, все напротив. Действительно, проведшие здесь свою жизнь в увеселениях и удовольствиях не получили и одного за одно, а живущие добродетельно, напротив, получают два за одно. Кто, в самом деле, и здесь наслаждается блаженным спокойствием — те ли, которые во зло употребили настоящую жизнь, или те, которые любомудрствовали? Ты, может быть, скажешь, что первые; а я докажу тебе, что последние, призывая в свидетели тех самых, которые думали насладиться настоящими благами; и они не будут столько бесстыдны, (чтобы стали говорить против того), что я намерен сказать. Они часто проклинали виновников брака, и тот день, в который убраны были брачные чертоги их, и называли счастливыми тех, кто не вступал в брак. Многие юноши, вступившие в брачный возраст, отказались от него единственно по причине забот, соединенных с брачною жизнью. Впрочем, я говорю это не в укоризну брака, — который честен, — но (в укоризну) тех, кто худо воспользовался им. Если же вступившие в брак часто считают свою жизнь невыносимой, то что сказать о тех, которые низверглись в ров распутства, и чрез то попали в состояние рабства гораздо более жалкого, нежели рабство какого бы то ни было пленника? Что сказать о тех, которые от невоздержания сгнили, и тела свои подвергли бесчисленным болезням? «А слава, — скажут, — разве не приносит удовольствия?» Напротив, нет ничего несноснее такого рабства. Ищущий суетной славы и желающий всем угодить раболепствует хуже всякого последнего слуги. Напротив, кто презрел эту славу и не заботится о том, чтобы другие прославляли его, тот выше всех. Скажешь: «Иметь богатство вожделенно»? Но мы несколько раз уже доказывали, что богаты и благоденствуют гораздо более те, которые свободны от этого бремени, и ничего не имеют. И упиваться вином приятно. Но кто бы сказал это? Итак, если гораздо приятнее не иметь богатства, нежели иметь его; не вступать в брак, нежели вступать в него; не искать славы, нежели искать ее; удаляться роскоши и неги, нежели утопать в них, — то и здесь еще более имеют те, которые не прилепляются к земным благам. Я не говорю уже о том, что такой человек, хоть бы подвергся бесчисленным бедствиям, имеет еще утешительную надежду, которая его поддерживает, между тем как прилепившийся к земному, хотя бы наслаждался бесчисленными удовольствиями, смущается страхом будущего и портит себе этим все удовольствие. Действительно, и это немалый род наказания; равно как и противный — проистекающий из самых удовольствий и радостей земных. Но есть для них еще и третий род наказания. Какой же это? Тот, что утешения житейские даже и тогда, когда они бывают, не открываются (в полной мере), так как и природа их и время обличают (их ничтожество). Между тем утешения небесные не только истинны, но и пребывают неизменны. Итак, видишь ли, что мы можем представить тебе не только два за ничто, но и три и пять и десять и двадцать и бесчисленное множество за ничто? Но чтобы ты яснее мог узнать это на примере, то вот пример богатого и Лазаря: один наслаждался благими настоящей жизни, а другой предвкушением благ будущих. Ужели ты думаешь, что одно и то же — вечно терпеть мучение и в короткое время претерпеть голод? Ужели все равно: терпеть болезни в тленном теле, и в нетленном страшно мучиться в пламени; быть увенчанным и торжествовать в бессмертной жизни за кратковременную болезнь в здешней жизни, и мучиться там без конца за кратковременное наслаждение земными удовольствиями? И кто мог бы сказать это? Чего ж еще хочешь? Того ли, чтобы мы показали качество и количество того и другого, суд Божий и определение Божие о том и другом? Доколе вы будете говорить слова приличные только тем, которые подобны жукам, ничего более не знающим, как только копаться в навозе? Разумным людям несвойственно губить за ничто столь драгоценную душу, тогда как немного лишь стоит потрудиться, чтобы получить небо.

Если хочешь, я и иначе докажу тебе, что будет страшный суд по смерти. Открой дверь твоей совести, и посмотри на судию, сидящего в твоей душе. Если же ты, несмотря на самолюбие, осуждаешь себя самого и не допускаешь, чтобы был произнесен неправедный суд, то не гораздо ли более Бог попечется о Своем правосудии и беспристрастно произнесет суд о всем? Или Он оставит все на произвол и без внимания? Но кто отважится сказать это? Никто. Напротив, с нашим мнением согласны и эллины и варвары, стихотворцы и философы, и вообще весь род человеческий, — хотя и не в равной мере, так как допускают некоторого рода судилища в аде. До такой степени это для всех ясно и несомненно. Но скажут: для чего же здесь не наказывает Бог? Для того, чтобы показать Свое долготерпение, и чрез покаяние доставить нам спасение, чтобы в противном случае не истребить совершенно нашего рода, и чтобы не лишить спасения тех, которые чрез перемену порочной жизни на лучшую могут еще спастись. Если бы Он тотчас наказывал каждого за грехи его, то как бы спасся Павел, как бы Петр, эти верховные учители вселенной? Как бы Давид чрез покаяние получил спасение? Как бы (получили спасение) галатяне и многие другие? Вот почему Он не всех наказывает здесь, но из всех только некоторых, и не всех там, но одного (наказывает) здесь, а другого там, — чтобы, здесь наказывая одних, чрез то возбудить и самых бесчувственных (от усыпления греховного) и, не наказывая других, заставить ожидать будущего наказания. Ужели ты не знаешь, что многие наказываются и здесь, как, например погребенные под развалинами башни (Лк. 13:4), или те, кровь которых Пилат смешал с их жертвами (Лк. 13:1), или те из коринфян, которые умирали внезапною смертью за то, что недостойно причащались таин (1 Кор. 11:30), как фараон, как те из иудеев, которые побиты были некогда варварами, и как многие другие, как тогда, так и ныне, и всегда? И другие, хотя и много нагрешили, но умерли, не получив здесь наказания, как например богач (живший) во дни Лазаря, и многие другие.

4. Так поступает (Господь) с одной стороны для того, чтобы возбудить веру в тех, которые не верят будущему, с другой стороны для того, чтобы и верующих, но живущих беспечно, сделать более ревностными. Бог судия праведный и сильный и долготерпеливый и не наводит гнева на всякий день (Пс. 7:12). Но если мы будем во зло употреблять Его долготерпение, то придет время, когда Он нисколько уже не потерпит, но тотчас накажет. Итак, не будем предаваться мгновенным удовольствиям, — а настоящая жизнь и есть мгновение, — чтобы не навлечь на себя вечного наказания; но лучше — мгновение потрудимся, чтобы после вечно торжествовать. Ужели вы не видите, что и в делах житейских многие так поступают, и предпринимают малый труд ради долговременного спокойствия, хотя часто и выходит наоборот? Здесь выгоды бывают соразмерны с трудами, но часто и то бывает, что труд требуется необычайный, а польза от него очень малая, часто и той не бывает. Но не так в царствии небесном: там труд небольшой, а наслаждение обильно и беспредельно. Вот смотри: здесь земледелец трудится целый год, и часто под самый конец лишается и одежды и плода многих трудов своих. Опять, мореплаватель и воин проводят жизнь до глубокой старости в борьбе и трудах, но часто и тот и другой оставляют свое поприще так, что первый лишается богатого своего груза, а второй вместе с победою теряет и самую жизнь. Итак, скажи мне, какое мы будем иметь оправдание, когда предпочитаем тяжкие труды в делах житейских, предпринимаемые для кратковременного успокоения, или даже совсем напрасно, — потому что надежда в них очень сомнительна, — а в делах духовных поступаем напротив, и за кратковременное нерадение навлекаем на себя страшное наказание? Потому прошу вас всех, — хоть поздно, но позаботьтесь высвободить себя из этого оцепенения. Ведь в то время никто уже нас не избавит — ни брат, ни отец, ни сын, ни друг, ни сосед, ни другой кто, но если дела наши осудят нас, то все будет потеряно, и мы непременно погибнем. Какие вопли испускал богач, как он умолял патриарха, и просил послать Лазаря? Но послушай, что отвечал ему Авраам: «между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят» (пропасть между вами и нами, яко да хотяще прейти отсюду к вам не возмогут) (Лк. 16:26). Сколько девы умоляли своих подруг, чтобы они уделили им немного елея? Но послушай, что и те говорят: «чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас» (еда како не достанет нам и вам) (Мф. 25:9). И никто не мог ввести их в чертог Жениха. Размышляя об этом, позаботимся и сами о своей жизни. На какие бы труды ты ни указал, какие бы ни представил мучения, все это ничего не значит в сравнении с будущими благами. Представь, если угодно, огонь, железо, зверей или что‑нибудь еще более страшное: все это не составит даже и тени будущих мучений. В самом деле, здешние мучения, когда усиливаются, тогда особенно и делаются легкими, потому что ускоряют минуту освобождения, когда тело не может более выносить ни жестокости, ни продолжения казни. Но там будет не так. Там соединяются и продолжительность, и чрезмерность, как в радостном состоянии, так и в плачевном. Итак, пока есть время, «предстанем лицу Его со славословием» (предварим лице Его во исповедании) (Пс. 94:2), чтобы тогда нам узреть Его кротким и милостивым, чтобы избежать тех грозных сил. Посмотри здесь на воинов, служащих своим начальникам, как они влекут виновных, как вяжут, как бичуют, как прокалывают бока, как, для умножения мук, подносят факелы, как отсекают члены тела. Но все это игрушка и смех в сравнении с будущими мучениями. Эти мучения временны, а там «червь их не умирает и огонь не угасает» (ни червь не умирает, ни огнь не угасает) (Марк. 9:48), потому что и тело нетленно. Не дай Бог нам узнать это на опыте, но пусть эти ужасы останутся для нас только на словах; не дай Бог, чтобы мы были преданы тем мучителям, но чтобы здесь исправились. Сколько тогда будем мы говорить в обвинение самих себя! Сколько будем плакать, сколько рыдать! Но все будет уже бесполезно. Так и кормчие не помогут уже кораблю, когда он разрушился и погрузился на дно, ни врачи — когда больной умер. После только говорят, что то и то надлежало бы сделать; но все тщетно, все напрасно. Тогда надлежит обо всем и говорить, и все делать, пока еще есть надежда исправить дело. А когда не осталось ничего в нашей власти и все погублено, тогда напрасно уже и говорить, и делать. Тогда и иудеи скажут: «благословен грядущий во имя Господне» (Ин. 12:13), но это восклицание нисколько не поможет им, чтобы избежать вечного наказания, потому что, когда надобно было говорить это, они не говорили. Итак, чтобы и с нами, в соответствии с образом нашей жизни, не случилось того же, переменим отныне нашу жизнь, чтобы предстать пред судилище Христово со всяким дерзновением, которое и да сподобимся получить все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава (ныне и присно и во веки веков. Аминь).