2 послание Коринфянам | 2 глава

1(б). «Рассудил сам в себе не приходить к вам опять с огорчением» (Судих же в себе, не паки скорбию к вам приити) (2:1). Слово «опять» (паки) показывает, что (апостол) уже огорчен был (коринфянами), и, по‑видимому, защищаясь перед ними, он незаметно упрекает их же самих. Представь же, как велика должна была быть скорбь (апостола), если уже раз огорчили его и опять готовы были огорчить. Но он не говорит им прямо: «вы огорчили меня», а дает понять им это другими словами, именно говоря: «я не пришел к вам для того, чтобы не огорчить вас». Это равносильно тому, что я сказал, между тем было удобоприемлемее и удобовыносимее. «Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?» (Аще бо аз скорбь творю вам, то кто есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?) (ст. 2). Какая тут последовательность? Очень большая. В самом деле, смотри. «Не хотел, — говорит, — придти к вам, чтобы не огорчить вас новыми упреками, негодованием и отвращением». Далее, так как и это было очень резко, и уличало (коринфян), будто они образом своей жизни огорчают Павла, то он, желая смягчить сказанное, говорит: «Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?» Смысл же слов его такой: «Если мне довелось испытать и огорчения, когда я принужден был упрекать вас и видеть вашу скорбь от того, то и это самое доставило мне радость. Это именно было признаком величайшей ко мне любви вашей, когда я так много значил для вас, что и одно негодование мое могло уязвлять вас».

2. И заметь мудрость (апостола). Ученики обыкновенно досадуют и скорбят, когда их упрекают, а он представляет эти упреки как благодать какую для них. «Никто, — говорит он, — так не радует меня, как тот, кто уязвляется от слов моих, и скорбит, видя меня огорченным». Правда, следовало бы сказать так: «Если я опечаливаю вас, то кто же может обрадовать вас?» Но он не говорит этого, а, желая исправить их, говорит обратное: «Хотя я и заставляю вас скорбеть, но вы, уязвляясь скорбию от моих слов, доставляете мне великую радость». «Это самое и писал я вам» (И писах вам сие истое) (ст. 3). Что же такое? «То, что я не пришел, именно щадя вас». Когда же (апостол) писал об этом? Разве в первом послании, когда говорил: «не хочу видеться с вами теперь мимоходом» (не хощу вас ныне в мимохождении видети) (16:7)? Нет, а я думаю, что в том же послании, когда сказал: «чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой» (да не паки пришедша мя смирит Бог мой у вас). Итак, «Это самое, — говорит, — и писал я вам, в конце послания, чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде» (да не паки пришедша мя смирит Бог мой, и восплачуся многих прежде согрешших) (12:21). Для чего же ты писал? «Дабы, придя, не иметь огорчения от тех, о которых мне надлежало радоваться: ибо я во всех вас уверен, что моя радость есть [радость] и для всех вас» (Да не пришед скорбь прииму, о нихже подобаше ми радоватися, надеяся на вся вы, яко моя радость всех вас есть) (2:3). Так как (апостол) сказал: «Я радуюсь, когда вы скорбите», а эти слова могли еще показаться слишком тяжкими и жестокими, то он опять выразил то же самое иначе, и последующими словами сделал сноснее сказанное. «Я для того, — говорит, — прежде написал вам, чтобы, к прискорбию моему, не найти вас не исправившимися. И когда я сказал: «дабы … не иметь огорчения» (да не скорбь прииму), то сказал так, имея в виду не свою, но вашу пользу. Я уверен, что вы радуетесь, если видите меня радующимся, и сами исполнитесь печали, когда увидите меня печальным». Смотри теперь, какую тесную связь имеет все сказанное. Теперь для нас будут понятны слова его. «Для того, — говорит, — не пришел я, чтобы не опечалить вас, если найду еще не исправившимися. Поступил же так, имея в виду не свою, но вашу пользу. От вашего огорчения я получаю немалое удовольствие, когда вижу, что вы так обо мне заботитесь, что и сами скорбите, и печалитесь, когда видите меня скорбящим: «кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?» (кто бо есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?) Однако, несмотря и на такое расположение моего духа, я, поскольку ищу вашей пользы, «это самое и писал я вам … дабы не иметь огорчения» (писах вас сие истое, да не скорбь прииму), и в этом случае опять ища не своей, но вашей пользы. Я ведь знаю, что вы сами будете скорбеть, увидев меня скорбящим; равно как, наоборот, возрадуетесь, когда увидите меня радующимся». Смотри же, какое здесь благоразумие. Прежде он сказал: «Я не пришел, чтобы не огорчить вас, хотя, — говорит, — я и радуюсь». Потом, чтобы не подумали, что он радуется только их огорчению, говорит: «Потому я радуюсь, что еще имею место в сердцах ваших. Иначе я бы сугубую понес скорбь — и оттого, что был бы принужден огорчить упреками вас, которые столько любите меня, и оттого, что сам бы скорбел, чем увеличил бы еще более и вашу скорбь». Смотри же теперь, как с похвалою сказал и эти слова: «о которых мне надлежало радоваться» (о нихже подобаше ми радоватися). Они свидетельствуют об искренности его и великой любви к ним. Так мог бы сказать какой‑нибудь отец к детям, для которых он делал много добра и много потрудился. «Итак, — говорит, — если я только пишу и не иду к вам сам, то не иду потому, что устраиваю что‑нибудь лучшее о вас, а не по ненависти к вам, не потому, чтобы отвращался вас, но потому, что очень люблю вас». Далее, чтобы ввиду слов, что кто скорбит, то радует его, не сказали ему: «Так ты заботишься только о том, чтобы тебе самому радоваться и показать всем, какую великую ты имеешь у нас силу?», он присовокупил следующее: «От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам» (от печали бо многия и туги сердца написах вам многими слезами, не яко да оскорбитеся, но любовь да познаете, юже имею изобильно к вам) (ст. 4).

Что может быть любвеобильнее этой души? Этими словами (апостол) показывает, что он скорбел о согрешивших не только не менее, напротив, даже гораздо более, чем скорбели сами согрешившие. Он не просто говорит — «от печали», но — «от великой скорби»; не слезами только, но — «многими слезами и от стесненного сердца» (от туги сердца), т. е.: «Я был угнетаем и подавляем печалью, и, будучи не в состоянии вынести этого облака печали, я решился писать к вам, — не для того, впрочем, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, — говорит, — какую я в избытке имею к вам». Надлежало бы сказать так: «Не для того, чтобы оскорбить вас, но чтобы исправить», потому что для этого (апостол) и писал; но он не говорит так, а, желая сделать речь более приятною и крепче привязать их к себе, он, вместо напоминания об исправлении, уверяет их в любви своей, по которой все делает. И не просто говорит: «Имею к вам любовь», но: «любовь, какую я в избытке имею к вам» (юже имам изобильно к вам). Желает и этим привлечь их к себе, показав, что он более всех любит их, и расположен к ним, как к избранным ученикам. Потому‑то он и прежде говорил: «если для других я не Апостол, то для вас Апостол» (аще иным и несмь апостол, но обаче вам есмь) (1 Кор. 9:2); и в другом месте: «хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов» (аще бо и многи пестуны имате, но не многи отцы) (1 Кор. 4:15); или еще: «по благодати Божией, жили в мире, особенно же у вас» (благодатию Божиею жихом в мире, множае же у вас) (2 Кор. 1:12); и ниже (в конце настоящего послания) пишет: «чрезвычайно любя вас, я менее любим вами» (и излишше вас любя, меньше любим есмь) (12:15); наконец и здесь говорит: «любовь, какую я в избытке имею к вам» (юже имам изобильно к вам).

3. Таким образом, хотя слова (апостола) и полны были гнева, но этот гнев происходил от великой любви и скорби. «И пиша послание, — говорит, — я страдал и скорбел не о том только, что вы согрешили, но и о том, что я поставлен был в необходимость огорчить вас, и все это от любви, — подобно отцу, который, будучи поставлен в необходимость отсекать или прижигать гнилые члены у любимого сына, вдвойне страдает — и оттого, что сын болеет, и от необходимости самому отсекать. Таким образом, что вы почитаете признаком недоброжелательства к вам, служит признаком величайшей к вам любви. Если же огорчить вас меня побуждала любовь, то тем более радоваться — ваша скорбь». Итак, защитив себя (он и часто так защищается, и не стыдится этого, потому что если и Бог это делает, говоря напр.: «Народ Мой! Что сделал Я тебе?» (людие Мои, что сотворих вам) (Мих. 6:3), — то тем более мог делать это Павел), — итак, защитив себя самого, (апостол) переходит теперь к защищению впадшего в блудодеяние. Так как (апостол) сам же прежде изъявил гнев на него, а теперь требует простить его, то, чтобы не перетолковали в худую сторону его повеление как противоречащее первому и не стали упорствовать — смотри, каким образом предуготовил их к этому как вышесказанным, так и нижеследующим. Что именно он говорит далее? «Если же кто огорчил, то не меня огорчил» (Аще ли кто оскорбил, не мене оскорби) (ст. 5). Сначала похвалив их за то, что они имеют с ним одни радости и одни скорби, и, сказав наперед: «моя радость есть радость и для всех» (всяко моя радость всех вас есть) (ст. 3), (апостол) начинает после этого уже речь о кровосмеснике. «Если, — говорит, — радость моя есть вместе и ваша радость, то вы должны и теперь вместе со мною радоваться, точно так же, как и тогда вместе со мною скорбели. Как тогда своею скорбью вы доставили мне удовольствие и радость, так и теперь сделаете то же вашей радостью, если только примете участие в моей радости». (Апостол) не сказал: «Моя скорбь есть скорбь и для всех вас», но он высказал то же в других местах другими словами, а здесь упомянул только о том, что было нужно, именно о радости, сказав, что «моя радость есть радость и для всех вас». Вслед за этим он напоминает и прежде сказанное им, говоря: «Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью, — чтобы не сказать много, — и всех вас» (аще ли кто оскорбил, не мене оскорби, но отчасти, да не отягчу всех вас). «Знаю, — говорит, — что и вы со мною огорчились и вознегодовали на впадшего в блудодеяние, и что случай этот отчасти огорчил всех вас. Впрочем, «отчасти» сказал я не потому, что ваше огорчение было меньше моего, но чтобы не отягчить впадшего в блудодеяние. Итак, не меня только огорчил он, но и вас в равной мере, и я только по снисхождению к нему сказал — «отчасти». Видишь, как скоро (апостол) смягчил гнев их, сказав, что и они были общниками в его скорби? «Для такого довольно сего наказания от многих» (Довольно бы таковому запрещение сие, еже от многих) (ст. 6). Не говорит: «впадшему в блудодеяние», но опять, как и в первом послании: «таковому», хотя и по другой уже причине; тогда говорил так по отвращению от соделанного греха, а здесь по снисхождению к согрешившему. Здесь он совсем не упоминает о содеянном грехе, потому что время уже было защищать виновного. «Так что вам лучше уже простить его и утешить, дабы он не был поглощен чрезмерною печалью» (Темже сопротивное паче вы да даруете и утешите, да не како многою скорбию пожерт будет таковый) (ст. 7). (Апостол) повелевает здесь не только разрешить положенное наказание, но и возводит виновного в прежнее его состояние, потому что если кто, наказавши виновного, просто отпускает его, без всякого утешения, то не делает ему никакой пользы. Но смотри опять, как (апостол) удерживает и виновного, чтобы он, получив прощение, не сделался хуже. Он показывает ему, что хотя он и исповедал свой грех и раскаялся в нем, однако получает прощение не столько за раскаяние, сколько по милости и снисхождению, почему и говорит: «Так что вам лучше уже простить его и утешить» (да даруете и утешите). Это же видно и из дальнейших слов. «Не потому, — говорит, — разрешаю простить виновного, что он достоин этого, или что он показал достаточное раскаяние; но потому, что он слаб», — почему и присовокупил: «дабы он не был поглощен чрезмерною печалью» (да не како многою скорбию пожерт будет таковый). Говоря так, (апостол) свидетельствует и о великом раскаянии виновного, и не допускает его дойти до отчаяния. Что же значит: «дабы он не был поглощен» (пожерт будет)? Или то, что он поступит так же, как Иуда, или, что, оставшись жить, сделается еще хуже. «Хотя, — говорит, — он и не таков, чтобы не мог более переносить скорби продолженного наказания, но, потеряв терпение и надежду, легко может посягнуть на свою жизнь, или предаться, в конце концов, большему нечестию. Поэтому нам нужно быть осмотрительными, чтобы рана не сделалась более тяжкой и чтобы неумеренностью (в наказании) не погубить того, что уже сделали доброго».

Говоря так, (апостол), как я и прежде заметил, хотел и обуздать и вразумить (виновного), чтобы он, получив прощение, не сделался еще нерадивее. «Я принял его, — говорит, — (в прежнее мое расположение) не потому, чтобы он совершенно очистился от скверны, но боясь, чтобы он не сделал чего‑нибудь хуже». Отсюда мы научаемся, что меру покаяния надобно назначать не только по свойству грехов, но и сообразуясь с расположением и состоянием самих грешников. Так и тогда поступил апостол, так как и его устрашила слабость грешника. Потому он и сказал: «дабы он не был поглощен» (да не пожерт будет) — как бы зверем каким‑нибудь, или волнами, или бурею. «И потому прошу вас» (Тем же молю вы) (ст. 8). Не повелевает уже, но просит, — не как учитель, но как равный, и, предоставив им восседать на судейском седалище, сам стал на месте защитника. Так как он достиг уже, чего хотел, то от радости не знал меры своему смирению. О чем же ты просишь, скажи мне? «Оказать ему любовь» (Утвердите к нему любовь), — т. е.: «С крепкою любовью, а не просто и как случилось, примите его». Говоря это, (апостол) опять усваивает им величайшую добродетель. Те самые, которые прежде так любили согрешившего и так защищали его, что даже гордились этим, до такой степени отвратились от него, что Павлу стоило великого труда заставить их принять его с крепкою любовью. Вот похвальное качество в учениках, вот совершенство в учителе — когда ученики так послушны, а учитель образует таких (послушных учеников). Если бы и ныне так было, то согрешающие не были бы так нечувствительны к своим грехам. И никого не должно ни безрассудно любить, ни отвращаться без причины. «Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны» (На сие бо и писах вам, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливы есте) (ст. 9), т. е., не только в отсечении согрешившего, но и в присоединении его. Видишь, как и здесь опять (апостол) поставляет их в необходимость решиться на этот подвиг? Как тогда, когда (виновный) согрешил, (апостол) представил им, какая опасность грозит им, если они не отсекут его, сказав, что «малая закваска квасит все тесто» (мал квас все смешение квасит) (1 Кор. 5:6), и многое другое, так точно и здесь опять представил им всю опасность непослушания. «Подобно тому, как прежде, — как бы так говорил, — я должен был заботиться не о нем только, но и о вас, так и теперь не столько забочусь о нем, сколько о вас, чтобы кто не почел вас за людей упорных, бесчеловечных, и не во всем послушных». Поэтому и говорит: «Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны». То (удаление виновного из общества) могло показаться и делом ненависти и жестокости, а это (принятие его в любовь) особенно докажет искренность послушания, а вместе и готовность к делам человеколюбия.

В том и заключается признак добрых учеников, что они повинуются своему учителю не только в первом (его требовании), но и тогда, когда он повелевает и обратное (этому требованию). Потому‑то (апостол) и сказал: «во всем», желая показать, что коринфяне в случае непослушания постыдят не столько его, сколько себя, заслужив славу непокорных. Делает же это он для того, чтобы и этим побудить их к послушанию, почему и говорит: «Я для того и писал вам» (на сие бо и писах вам). Хотя он и не для того писал, так как главная цель его была спасение согрешившего, однако говорит «для того», чтобы тем более расположить их в пользу виновного. Впрочем, этим он и себе не вредит в достижении главной цели, и коринфянам делает приятное. Словами же «во всем» он напоминает им о первом их послушании и выставляет его здесь на вид с намерением похвалить их. «А кого вы в чем прощаете, того и я» (Ему же аще что даруете, и аз) (ст. 10). Видишь, как опять унижает себя перед ними, поставляя их на первом месте, а себя на втором; и все это для того, чтобы смягчить ожесточенные души и преклонить грубые сердца. Затем, чтобы не подать повода думать, что все дело предоставлено их власти, и чтобы они не стали упорствовать в прощении (виновного), опять побуждает их к этому, говоря, что и сам он даровал ему прощение. «Ибо и я, если в чем простил кого, простил для вас» (Ибо и аз, аще что даровах, еже даровах, вас ради). «И это самое, — говорит, — сделал я для вас». И в первый раз, когда повелевал отсечь виновного, он не дал им власти простить его, сказав: «уже решил … сделавшего такое дело … предать сатане» (уже судих предати таковаго сатане), а потом допустил и их к участию в этом приговоре, когда сказал: «в собрании вашем … предать» (собравшимся вам предати таковаго) (1 Кор. 5:3‑5). Он поступил так, имея в виду две важные вещи: чтобы и приговор произнести, и не без согласия коринфян, чтобы не огорчить их. И таким образом, ни сам один не произнес приговора, чтобы коринфяне не подумали о нем, как о человеке гордом и презирающем их, ни им не присвоил всей власти, чтобы они, сделавшись полновластными судиями, преждевременно не даровали прощения виновному и чрез то не погубили его. Точно так же поступает он и здесь, когда говорит: «Я даровал уже прощение — я, который в первом послании осудил его». Потом, чтобы коринфяне не оскорбились, как бы пренебреженные (апостолом), он говорит: «вас ради». Что же это? Ужели он простил согрешившего для людей? Нет, — почему и присовокупил: «от лица Христова» (о лице Христове). Что же значит: «от лица Христова»? Или — по воле Божией, или — во славу Христа. «Чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы» (Да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его) (ст. 11). Видишь, как он то присваивает (коринфянам) власть суда, чтобы смягчить их, то снова отнимает ее, чтобы истребить в них всякую гордость. Впрочем, не этого только хочет он достигнуть своими словами; он хочет еще и показать, что в случае их непослушания вред будет общий для всех. Так поступил он и вначале. Как тогда он говорил: «малая закваска квасит все тесто» (1 Кор. 5:6), так и теперь говорит: «чтобы не сделал нам ущерба сатана»; и везде усвояет прощение согрешившего как себе, так и им (коринфянам).

5. Пересмотри же снова (все, что он говорил): «Если же кто огорчил, — говорит, — то не меня огорчил, но частью, — чтобы не сказать много, — и всех вас» (аще же кто оскорбил, не мене оскорби, но от части, да не отягчу всех вас); затем далее: «для такого довольно сего наказания от многих». Таков его приговор и определение. Впрочем, на этом приговоре он не остановился, но призывает опять к участию в нем и коринфян, говоря: «Так что вам лучше уже простить его и утешить … И потому прошу вас оказать ему любовь» (темже сопротивное паче вы да даруете и утешите. Темже молю вы, утвердите к нему любовь). Но, предав виновного в их руки, опять переходит к утверждению свой власти, говоря: «Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны» (на сие бо и писах вам, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливи есте). Затем опять приписывает прощение согрешившего коринфянам, говоря: «вам лучше уже простить его» (емуже аще что даруете); а потом себе: «и я, — говорит, — простил» (и аз … аще что даровах); наконец им и себе вместе: «ибо и я, — говорит, — если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова» (ибо и аз, аще что даровах, вас ради, о лице Христове), — т. е., или во славу Христа, или потому, что сам Христос повелел (простить согрешившего). Эти последние слова особенно убедительны были для коринфян, так как они боялись уже отказать в прощении, которое служило к славе (Иисуса Христа) и было Ему угодно. Вслед за тем опять поставляет на вид коринфянам общий для всех вред в случае их непослушания, говоря: «чтобы не сделал нам ущерба сатана» (да не обидими будем (πλεονεκτηθώμεν) от сатаны). Здесь он очень кстати употребил слово хищение (πλεονεξίαν), так как диавол берет уже не свое, а похищает наше. Не говори мне того, что один только согрешивший мог бы сделаться добычею этого зверя, но представляй и то, что угрожает опасность всему стаду уменьшением числа его, и особенно теперь, когда можно возвратить то, что потеряно. «Ибо нам не безызвестны его умыслы» (Не неразумеваем бо умышлений его), т. е., что (сатана) и путем благочестия может привести к погибели. Он может погубить не только тем, что доводит до блудодеяния, но и противоположным способом может ввергнуть в погибель, именно: безмерною печалью во время покаяния. Таким образом, если (сатана) вместе со своею собственностью захватывает и нашу, когда и того, кого доводит до греха, погубляет, и того, кому мы повелеваем спасительное покаяние, у нас похищает, то как же назвать это, если не хищением? Для него недостаточно, что он низлагает нас чрез грех; он и чрез покаяние делает то же, если мы не бываем осторожны. Вот почему (апостол) весьма справедливо и назвал хищением тот случай, когда (сатана) побеждает нас нашим же оружием. Ему свойственно овладевать нами чрез грех, а не чрез покаяние, потому что последнее есть наше оружие, а не его. Итак, если (сатана) и чрез покаяние может овладевать нами, то рассуди сам, как постыдно для нас это поражение, как он будет насмехаться и издеваться над нами, как над бессильными и немощными, если победит нас нашим же оружием? И подлинно, в высшей степени смешно и крайне постыдно, если он нашими же лекарствами причиняет нам раны. Потому‑то (апостол) и сказал: «ибо нам не безызвестны его умыслы» (не неразумеваем бо умышлений его), т. е. насколько лукав, коварен, злокознен и исполнен он злобы, и какой вред причиняет нам даже под видом благочестия. Итак, помышляя об этом, не будем никогда ни презирать никого (из согрешающих), ни сами, согрешая, предаваться отчаянию, равно как и оставаться в беспечности; напротив, будем сердечно сокрушаться о своих беззакониях, не на словах только раскаиваясь в них. В самом деле, я знаю многих, которые хотя говорят, что они оплакивают свои грехи, ничего, однако ж, важного не делают. Правда, они постятся и носят грубые одежды, но в то же время имеют жадность к деньгам гораздо большую, чем торгаши, предаются более сильному гневу, чем звери, и находят удовольствия в злословии более, чем другие в похвале. Это не составляет покаяния; это только призрак и тень покаяния, а не самое покаяние. Потому‑то и этим (грешникам) прилично сказать: «Смотрите, чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы (да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его). Одних он губит чрез грехи, других чрез покаяние, и этих еще и другим образом, — когда не дает им воспользоваться плодами покаяния. Когда сатана не находит случая прямо погубить кого‑нибудь, он подходит к нему другим путем, побуждая человека усугубить труды, но не давая ему воспользоваться плодами трудов своих, и стараясь уверить его, что он все необходимое уже сделал, и потому может не заботиться ни о чем другом. Итак, чтобы нам не изнурять себя напрасно трудами, побеседуем немного с теми женами, с которыми так бывает, потому что женщины преимущественно подвержены этому недугу. Прекрасно, конечно, и то, что и ныне вы делаете, т. е. пост, лежание на земле и посыпание пеплом главы. Но все эти дела не принесут никакой пользы, если к ним не присоединятся другие. Бог показал, как Он прощает грехи. Для чего же вы, оставив указанный путь, пролагаете себе другой? Согрешили некогда ниневитяне, и сделали то же, что и вы теперь делаете. Но посмотрим, что послужило к их спасению. Как для излечения больных врачи, хотя употребляют многие средства, но благоразумный смотрит не на то, что принимал больной, а на то, что послужило к его исцелению, так точно и здесь надобно смотреть. Итак, что же спасло тех ниневитян? На язвы свои они возложили пост, и строгий пост, лежание на земле, одежды из вретища, пепел и слезы, и вместе с этим переменили и образ жизни.

6. Посмотрим же, какое из перечисленных лекарств уврачевало их. «Но как мы узнаем это?» — скажет кто. Узнаем, если придем ко Врачу, или спросим Его самого. Он не утаит от нас; напротив, со всею готовностью откроет это. Он даже в книге записал это лекарство, исцелившее их, чтобы всякий знал его и не имел нужды спрашивать о нем. Что же это за лекарство? «И увидел Бог, — говорит (пророк), — дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них» (Виде Бог, яко обратишася от путей своих лукавых и раскаяся о зле, еже глаголаше сотворити им) (Ион. 3:10). Не сказал: «видел пост, вретища и пепел». Я говорю это не с тем, чтобы отвергать пост, — нет, — а для того, чтобы убедить вас делать то, что лучше поста — воздерживаться от всякого зла. Согрешил и Давид: посмотрим же, как и он каялся. Три дня он сидел во прахе. Однако он сделал это не для заглаждения греха своего, но молясь о (больном) детище, не истрезвившись еще от упоения страстью. Грех же свой очистил он иначе, именно: самоуничижением, сокрушением сердечным, скорбью душевною, строгим воздержанием от подобных грехов, непрестанным памятованием сделанного греха, благодушным перенесением всех постигших его скорбей, пощадою своих оскорбителей, наконец, тем, что не только сам не мстил врагам, поносившим его, но не позволял мстить и другим за него, когда они хотели того. Так, когда Семей осыпал его бесчисленными проклятиями, и когда военачальник, находившийся (при Давиде), вознегодовал на это, тогда он сказал: «пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида» (оставите его проклинать мя, яко Господь повеле ему) (2 Цар. 16:10). Он имел сокрушенное и смиренное сердце, и это‑то особенно и очищало грехи его, потому что в этом и состоит исповедание, это и есть покаяние. Напротив, если, постясь, мы остаемся высокомерными, то не только не получим никакой пользы, но еще потерпим и вред. Итак, смири сердце твое и ты, чтобы умилостивить Бога: «Близок Господь к сокрушенным сердцем» (Близ Господь сокрушенных сердцем) (Пс. 33:19). Видишь, как жившие в светлых чертогах переносили бесчестие, как они, поносимые и от последних из рабов своих, не прекословили, но терпели поношения за бесчестие, которым покрыл их грех. Так поступай и ты. Если поносит тебя кто — не ожесточайся, но плачь и стенай, не о том, что тебя поносят, но о грехе, который подверг тебя такому бесчестью. Плачь и стенай, когда согрешишь, не о том, что будешь наказан, так как это ничего не значит, но о том, что ты оскорбил своего Владыку, который столь кроток, столько тебя любит, столько заботится о твоем спасении, что и Сына предал за тебя. Вот о чем плачь и стенай, и делай это непрестанно, потому что в этом и состоит исповедание. Не будь ныне весел, завтра печален, потом опять весел, а всегда пребывай в плаче и сокрушении. «Блаженны, — говорит (Господь), — плачущие» (Мф. 5:4), т. е. те, которые непрестанно это делают. Непрестанно и ты делай это, всегда внимай себе и сокрушай сердце твое, наподобие того, как сокрушался бы тот, кто потерял любимейшего сына. «Расторгните (Раздирайте), — говорит (Господь), — сердца ваша, а не ризы ваша» (Иоил. 2:13). А расторгнутое не воздымается уже, сокрушение не восстает более. Потому‑то и говорит (Писание) в одном месте: «расторгните», а в другом: «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. 50:19). Итак, мудрец ли ты, или богатый, или сильный, расторгни сердце твое, т. е. не попускай, чтобы оно высокомудрствовало и надмевалось, потому что расторгнутое не надувается, хотя бы и было чем надуваемо: оно не может вынести этого надувания, потому что расторгнуто. Так и ты смири свое сердце. Помысли, что мытарь за одно слово был оправдан, хотя то, что говорил он, было даже не столько смирение, сколько истинное признание. Если же и истинное признание имеет такую силу, то насколько более смиренномудрие? Прости обиды тем, кто погрешил против тебя, потому что и это служит к прощению грехов твоих. О первом (сетовании и скорби о грехах) сказано: «Я видел, что пойде дряхл (печален) и исцелил пути его» (Ис. 77:17, 18). Это же прекратило гнев Божий и на Ахаава (3 Цар. 21:29). А о втором (прощении обид) говорится: «прощайте, и прощены будете» (отпущайте, и отпустят вам) (Лк. 6:37). Есть еще и другой способ, которым обретается это врачевство, это — осуждение себя в своих беззакониях: «говори ты, чтоб оправдаться» (глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися) (Ис. 43:26). Равным образом и благодарное чувство, с которым мы переносим скорби, заглаждает грехи наши, более же всего милостыня. Перечти же целительные средства для уврачевания твоих язв и прикладывай все их одно за другим непрестанно: самоуничижение, исповедание, непамятозлобие, благодарение за посылаемые на тебя скорби, вспомоществование бедным деньгами и вещами, наконец, непрестанную молитву. Неотступным молением вдовица умилостивила жестокого и немилосердного судию (Лк. 18:5). Если же эта вдова умилостивила неправедного судию, то тем более ты умилостивишь Судию кроткого. Кроме этих способов (к очищению грехов) есть еще и другой — заступление обидимых. «Защищайте, — говорится, — сироту, вступайтесь за вдову … Тогда придите — и рассудим … Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю» (Судите сиру, и оправдите вдовицу, и приидите, и истяжимся: и аще будут грехи ваши яко багряное, яко снег убелю) (Ис. 1:17, 18). Итак, будем ли мы достойны какого‑либо извинения, когда, имея столько путей, возводящих на небо, и столько средств для уврачевания язв душевных, остаемся в этих язвах даже и после крещения? Не будем же закосневать в них. И те, которые еще не пали, пусть стараются сохранить невредимо красоту свою, мало того — пусть еще более приумножают ее, потому что хотя они и теперь непорочны, но упомянутые добродетели еще более украсят их. Что же касается нас, которые много уже нагрешили, то потщимся воспользоваться предложенными средствами к очищению грехов наших, чтобы нам предстать судищу Христову со многим дерзновением, которое все мы и да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 5

Придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашел [там] брата моего Тита (2 Кор. 2:12, 13).

Величайшая добродетель — все приписывать Богу. — Никто не может скрыться от очей Божиих. — Не нужно молиться о погибели врагов. — Проклятия против врагов смешны.

1. Эти слова кажутся недостойными Павла, так как показывают, что он из‑за отсутствия брата пренебрег случаем споспешествовать спасению. Притом же они, по‑видимому, не имеют и связи с (прежде сказанным). Что же прежде хотите, чтобы я вам доказал? То ли, что (апостол) не сказал здесь ничего недостойного себя, или то, что сказанное им имеет тесную связь с предыдущим? Мне кажется, прежде должно доказать последнее, потому что тогда и первое будет для нас удобопонятнее и яснее. Итак, какую же связь имеют эти слова с тем, что сказано прежде? Припомним прежде сказанное, тогда поймем и теперь сказанное. Что же прежде он говорил? То, что говорил в начале послания, а именно: «не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы» (не хощу вас не ведети о скорби, бывшей нам во Асии, яко по премногу и паче силы отяготихомся) (1:8). Потом показывает, как он избавился от угрожавшей опасности, и, высказав далее промежуточные мысли, служащие к его оправданию, наконец опять дает знать, что он имел и другую скорбь. Какую же, и каким образом? Ту, что не нашел Тита. Поистине, и претерпенные (апостолом) искушения составляли для него немалую скорбь и могли повергнуть душу его в уныние. А когда не нашлось и того, кто мог бы его утешить и через участие облегчить тяжесть скорби, то, естественно, душевная буря должна была возрасти еще более. А этот Тит есть тот самый, о котором ниже говорит (апостол), и который приходил к нему (от коринфян), и от него обратно был посылаем к ним, и о котором он так много говорил с великою похвалою. Итак, желая показать, что он и об отсутствии Тита скорбел из‑за них же, (апостол) и сказал вышеуказанные слова. Отсюда очевидно, что эти слова имеют тесную связь с прежде сказанным. А что слова эти и не недостойны Павла — я попытаюсь доказать и это. В самом деле, он не говорит, что отсутствие воспрепятствовало спасению желавших присоединиться к верующим; не говорит и того, что из‑за этого он презрел верующих; а говорит только, что он не имел покоя, т. е. скорбел и печалился об отсутствии брата, желая показать этим, что значит отсутствие брата, и по этой причине вышел из Троады. Что же значат слова: «Придя в Троаду для благовествования» (пришед в Троаду во благовестие)? «Не без намерения, — говорит, — пришел я, но для того, чтобы проповедовать. И все‑таки, несмотря на то, что с таким намерением пришел я (в Троаду), и там нашел весьма много дела: «хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел, — говорит, — покоя духу моему» (двери отверзене ми бывшей о Господе, не имех покоя). Впрочем, это не помешало делу проповеди. Как же говорит: «но, простившись с ними, я пошел» (отрекся им изыдох)? То есть: «Я не мог там остаться на долгое время по причине стеснения и скорби сердечной»; а может быть, и потому, что самое отсутствие (Тита) служило препятствием делу. А это также немало служило к успокоению коринфян. «Если, — говорит, — потому только, что не нашел брата (в Троаде), я должен был поспешно удалиться оттуда, хотя там мне отверзта была дверь для проповеди, для которой я и приходил туда, то тем более вы должны извинить нас теснотою обстоятельств, которые всюду нами управляют и не позволяют нам, как бы мы хотели, ни уходить откуда‑либо, ни проводить где‑либо более времени, по нашему желанию». Вот почему, как выше он усвоял свои путешествия Духу Божию, так и здесь приписывает Богу, присовокупляя слова: «Благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте» (Богу же благодарение всегда победители нас творящему о Христе, и воню разума Его являющу нами во всяком месте) (ст. 14). Чтобы не подумали, что (апостол) сетует и ропщет на принуждение от Бога быть там или в другом месте, он воссылает благодарение Богу. Смысл же слов его такой: «Повсюду скорби, повсюду теснота! Пришел я во Асию — там отягчен был сверх сил; пришел во Троаду — тут не нашел брата; не пошел к вам — и это причинило мне немалое, даже весьма большое огорчение, как потому, что многие из вас согрешили, так и потому, что я по этой причине не мог видеть вас». «Щадя вас, — говорит, — я доселе не приходил в Коринф» (Щадя вас ктому не приидох в Коринф) (1:23). Итак, чтобы, говоря таким образом, не показаться ропщущим на Бога, (апостол) присовокупляет, что: «В этих скорбях мы не только не унываем, но еще радуемся; и что главное — радуемся не только ради будущих наград, но и ради настоящих, так как перенесением скорбей мы еще и в этой жизни приобретаем себе похвалу и славу. Поэтому мы так далеки от сетования и ропота, что случающияся с нами скорби называем даже торжеством и хвалимся ими». В этом смысле и сказал (апостол): «Благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе» (Богу же благодарение всегда победители нас творящему), т. е., делает нас для всех славными. Хотя для других кажется бесчестием то, что мы всюду терпим гонение, но для нас это является величайшей честью. Вот почему не сказал: «делающему нас известными», но: «победители творящему», желая показать, что эти гонения служат для нас по всей земле вместо славных памятников непрестанных побед, одержанных над диаволом. Указав же на Дающего победы, далее сказывает и причину (этих побед) и тем ободряет слушателей. «Не только, — говорит, — от Бога даются нам победы, но и о Христе», т. е. через Христа и проповедь. «А одерживая победы, — говорит, — нельзя и не прославиться нам, носящим знамение победы, так как мы именно носим его. Оттого мы и известны и сильны везде. «Благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте» (И воню разума его являющу нами во всяком месте).

2. Выше (апостол) сказал: «всегда победители нас творящему»; теперь говорит: «во всяком месте», указывая этим на то, что всякое место и время наполнены апостольскими подвигами. При этом он употребляет новую метафору, заимствованную от благовонного запаха. «Мы так же, — говорит, — делаемся всем известны, как и носящие многоценное миро», называя многоценным миром познание (о Христе). И не сказал просто — «познание» (разум), но — «благоухание познания» (воню разума), потому что именно таково нынешнее наше познание: не совсем ясно и не совершенно открыто. Потому‑то и в первом послании он говорил: «теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (видим убо ныне зерцалом в гадании) (13:12), и здесь познание о Христе называет «благоуханием познания» (вонею разума). Кто обоняет благоухание, тот знает, что где‑то находится благовонное миро; но каково это миро само в себе, этого не может знать, если прежде не имел случая видеть его. Точно так же и мы: знаем, что Бог есть; а что Он по существу — этого не знаем. «Итак, мы, — говорит, — подобны царской кадильнице; и куда бы ни пошли, всюду источаем небесное миро и духовное благоухание». Говоря так, (апостол) имел двоякое намерение: во‑первых, хотел показать силу проповеди — именно то, что через врагов, строящих козни, они только еще более прославляются, поскольку гонения дают возможность всей вселенной видеть их победы и обонять благоухание их проповеди; во‑вторых, желал убедить коринфян мужественно переносить скорби и искушения, потому что через это они приобретут неизреченную славу еще прежде воздаяния (на небе). «Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих» (Яко Христово благоухание есмы Богови в спасаемых и в погибающих) (ст. 15). «Спасается ли кто, — говорит, — или погибает, проповедь Евангельская всегда сохраняет свое достоинство». Как свет и тогда, когда ослепляет слабых зрением, остается светом, хотя ослепляет; или как мед, хотя бы казался горьким для больных, не перестает быть сладким по природе, так точно и благовестие (о Христе) всегда сохраняет свое благоухание, хотя неверующие и погибают. Губит их не благовестие, но собственное их ожесточение. И погибелью нечестивых даже особенно обнаруживается благоухание проповеди. Таким образом, сила благовестия обнаруживается не только в спасении добрых, но и в погибели нечестивых. Так и солнце потому особенно и ослепляет взоры слабых, что светит очень ясно. Также и Спаситель, хотя «лежит Сей на падение и на восстание многих» (лежит на падение и на востание многим) (Лк. 2:34), однако не перестает быть Спасителем и тогда, когда бесчисленное множество людей падают. И хоть пришествие Его на землю более послужило в наказание для неверующих, несмотря на то, оно всегда пребывает спасительным. В этом смысле и Павел говорит: «мы Христово благоухание Богу» (благоухание есмы Богови); т. е., «хотя некоторые из слышащих благовестие и погибают, однако мы не перестаем быть тем, что мы есть». И не просто сказал — «благоухание», но — «Богу». Если же мы благоухание Богу и сам Бог так определяет о нас, то кто еще будет противоречить? И слова «Христово благоухание», по моему мнению, имеют двоякое значение. Этим (апостол) хочет сказать или то, что они, повседневно умирая (1 Кор. 15:31), приносят себя в жертву Богу, или, что они — благоухание смерти Христовой точно так же, как бы кто‑нибудь сказал: «этот фимиам точно благоухание такой‑то жертвы». Итак, или в этом последнем значении употребил он слово «благоухание», или в первом мною сказанном, т. е., что (апостолы) повседневно приносили себя в жертву Богу, для Христа. Видишь ли, до чего он возвысил искушения, назвав их своим торжеством, и благоуханием, и жертвою, приносимою Богу? Далее, так как он сказал: «мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих» (благоухание есмы и в погибающих), то, чтобы ты не подумал, что и погибающие угодны Богу, присовокупил: «для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь» (овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот) (ст. 16), т. е., обоняя это благоухание, одни спасаются, а другие погибают — так, впрочем, что если кто погибает, тот бывает сам виною своей погибели, потому что и благовонное миро, говорят, удушает свиней, и свет, как я прежде сказал, ослепляет слабых зрением. И таково свойство благ, что они не только усовершают сродное им, но и губят противное; и в этом последнем случае особенно обнаруживается их сила. Так и огонь, не тогда только, когда светит или очищает золото, оказывается огнем и обнаруживает свойственную ему силу; но еще более тогда, когда пожигает терние. И Христос явит свое величие, когда «убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего» (убиет антихриста духом уст Своих, и упразднит явлением пришествия Своего) (2 Сол. 2:8). «И кто способен к сему?» (И к сим кто доволен?) Так как (апостол) сказал много великого и необычайного, называя себя и жертвою и благоуханием Христовым, и усваивая себе повсеместное торжество, то он опять старается умерить сказанное, относя все это к Богу. Поэтому и говорит: «И кто способен к сему?» «Все это, — говорит, — Христово, и нет ничего нашего». Видишь ли его отличие от лжеапостолов? Последние хвалятся, что они в проповедь о Христе приносят нечто свое; а он, напротив, ставит в похвалу себе то, что ничего не называет своим. «Ибо похвала наша, — говорит, — сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире» (Похваление наше сие есть, свидетельство совести, яко не в мудрости плоти, но благодатию Божиею жихом в мире) (2 Кор. 1:12). И как те приобретение земной мудрости вменяли в похвалу себе, так он, напротив, вменяет себе в похвалу незнание ее. Потому и здесь говорит: «И кто способен к сему?» А если мы сами по себе недостаточны для этого, то все происходящее (с нами и чрез нас) есть дело благодати. «Ибо мы не повреждаем слова Божия, как многие» (Несмы бо, якоже прочии нечисто проповедающии слово Божие) (ст. 17).

3. «Хотя мы, — говорит, — и возвещаем много великаго, однако ничего не присваиваем себе, напротив, все относим ко Христу. Мы не хотим подражать лжеапостолам, которые много присваивают себе самим. Это значило бы поступать подобно торгашу, когда он подделывает вино, или продает за деньги то, что надлежало бы давать даром». В самом деле, мне кажется, что (апостол) здесь осмеивает и любостяжание (лжеапостолов), и опять намекает на то, о чем я прежде говорил, т. е. что они проповедуют божественное с примесью своего собственного. Обличая тот же порок, и Исаия говорил: «корчемницы твои мешают вино с водою» (1:22). Хотя это сказано о вине, но не будет погрешности, если кто отнесет это и к учению. «Не так, — говорит, — поступаем мы; но что вверено нам, то и предлагаем другим, и преподаем учение чистое — без всякой примеси — почему и присовокупил еще: «но проповедуем искренно, как от Бога, пред Богом, во Христе» (но яко от чистоты, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем). «Мы, — говорит, — не с тем проповедуем, чтобы обманывать вас, как бы свое даруя вам что‑нибудь, или от себя что‑нибудь привнося и примешивая, но «как от Бога», т. е.: «не говорим, будто от себя что‑нибудь даруем вам, но утверждаем, что все даровал Бог». Выражение «как от Бога» именно и значит — ничем не хвалиться как своим, но все приписывать Богу. «Во Христе проповедуем» (Во Христе глаголем), — т. е., «все говорим не от нашей мудрости, но просвещаемые силою Христовою». Напротив, любящие хвалиться не так проповедуют, но как бы привнося что‑нибудь свое. Потому и в другом месте (апостол), обличая таких проповедников, говорит: «Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?» (Что имаши, егоже неси приял? Аще же и приял еси, что хвалишься, яко не прием) (1 Кор. 4:7).

Самая высокая добродетель — приписывать все Богу и ничего не почитать своим, ничего не делать для приобретения славы человеческой, но все — для благоугождения Богу, потому что Он (а не другой кто) потребует от нас отчета. В наше же время порядок этот извращен. Ныне мы не столько боимся Того, кто некогда воссядет на судилище и потребует от нас отчета в делах наших, сколько страшимся тех, которые вместе с нами предстанут на суд. Откуда же у нас эта болезнь? Откуда проникла в наши сердца? От редкого помышления о будущем и крайней привязанности к настоящему. Оттого мы так легко впадаем и в злые дела; и даже если делаем что‑нибудь доброе, то делаем только напоказ, так что и отсюда для нас происходит вред. Ты не один раз глядел бесстыдными глазами на женщину, и утаил это как от той, на которую посмотрел, так и от спутников твоих; но ты не скроешь этого от Ока, никогда не дремлющего. Еще прежде, чем человек совершит грех, Оно уже видело в душе его преступную похоть, и внутреннее неистовство, и бурное и необузданное движение помыслов. Тот, кто все видит, не имеет нужды в свидетелях и доказательствах. Итак, смотри не на подобных тебе рабов. Если и похвалит дела твои человек, для тебя нет в том никакой пользы, как скоро не примет их Бог; равным образом, если и похулит их человек, нет в том для тебя никакого вреда, как скоро не похулит Бог. Напротив, высоко ценя мнение подобных тебе рабов, а не страшась и не трепеща негодования Судии, смотри, не прогневай Судию. Итак, презрим похвалу человеческую. Доколе станем унижаться и пресмыкаться по земле? Доколе будем порываться к земле, когда Бог влечет нас на небо? Братья Иосифа не сделали бы умысла убить своего брата в пустыне, если бы, как должно, имели пред очами своими страх Божий (Быт. 37). Равным образом и Каин, если бы боялся суда Божия, как надлежало бояться, не сказал бы Авелю: «иди, и пойдем на поле» (Быт. 4:8). В самом деле, для чего ты, жалкий и несчастный, отлучил брата своего от отца и увел в пустыню? Разве Бог не видит и на поле твоего дерзкого преступления? Как ты не научился из случившегося с твоим отцом, что Бог все видит и присутствует при всех наших делах? Но почему, когда (Каин) не признавался в своем преступлении, Бог не сказал ему: «от Меня ли Вездесущего и знающего даже тайные помышления ты скрываешь?» Потому, что он не мог еще хорошо понимать этих свойств Божиих. Что же сказал ему Бог? «Голос крови брата твоего вопиет ко Мне» (Глас крове брата твоего вопиет ко Мне) (Быт. 4:10). Слова эти не то значат, чтобы кровь имела голос, а сказаны в том же смысле, как и мы говорим о случаях явных и очевидных: самое дело говорит. Итак, всегда должно иметь пред очами суд Божий — и все зло угаснет. Таким же образом и во время молитв мы можем удерживать трезвенное внимание, если будем помнить, с кем беседуем, если будем представлять, что приносим жертву, имеем в руках нож, и огонь и дрова; если, мысленно отверзши двери неба, там остановимся, и, взяв духовный нож, вонзим его в жертвенное животное, и пожрем Ему трезвенное внимание, и прольем пред Ним слезы. Такова кровь этой жертвы; таковым закланием должен быть обагрен этот жертвенник! Смотри же, не позволяй ни одному помыслу занимать в это время твою душу.

4. Припомни, что и Авраам при своем жертвоприношении не позволил быть ни жене, ни рабу, ни другому кому. Так и ты не оставляй при себе никакой страсти, свойственной рабам, а не свободным, но один взойди на ту гору, на которую он всходил, и на которую никому другому всходить не позволено. Если же какие из недостойных помыслов и будут усиливаться, чтобы взойти с тобою на гору, запрети им это, как господин их, и скажи: «останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам» (сядите зде, аз же и детищ поклонившеся возвратимся) (Быт. 22:5). Все, что есть бессловесного и неразумного — и осла и рабов — оставь при подошве горы; взойди, взяв с собою только разумное, как он — Исаака. И ты, как он, устрой жертвенник, отрешившись от всего человеческого и став выше своей природы — ведь и он, если бы не стал выше своей природы, не решился бы заклать сына. Наконец, ничто пусть не возмущает тебя в это время, но будь выше самых небес. Горько плачь, принеси в жертву исповедание (грехов), потому что сказано: «говори ты, чтоб оправдаться» (глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися) (Ис. 43:26). Принеси в жертву сокрушение сердечное. Такие жертвы не превращаются в пепел, не исчезают с дымом; не нужны для них ни дрова, ни огонь, нужно только сокрушенное сердце. Это дрова, это огонь, который объемлет дрова пламенем, а не сжигает их. Кто с пламенным усердием молится, тот горит и не сгорает — подобно золоту, испытываемому огнем, делается только чище и светлее.

Вместе с этим наблюдай и то, чтобы не говорить в молитве ничего, что может прогневить своего Владыку: не приступай к Нему с молитвою о погибели врагов. Если иметь врагов уже преступление, то подумай, какое преступление, если молишься о погибели их? Ты должен просить прощения и в том, что имеешь врагов; а ты хочешь еще обвинять их? И как ты можешь получить прощение, когда обвиняешь других, и притом в такое время, когда сам имеешь нужду в великой милости? Ты ведь приходишь сюда за тем, чтобы молиться о прощении своих грехов; итак, не припоминай чужих грехов, чтобы не припомнили твоих. Если ты, молясь Богу, говоришь: «порази врага», то заграждаешь этим себе уста, и связываешь себе язык, во‑первых, потому, что в самом начале молитвы тотчас приводишь в гнев Судию, во‑вторых, потому, что просишь совсем не того, о чем, по‑видимому, молишься. В самом деле, если ты молишься об отпущении грехов, то почему же просишь о наказании? Совсем напротив надлежало бы поступать тебе — молиться и за самих врагов, чтобы с дерзновением молиться и за себя. А ты теперь, требуя казни грешников, осуждением их присваиваешь себе место Судии, что и делает тебя недостойным никакого помилования. Когда же будешь молиться за врагов, то, хотя бы ты ничего не говорил в молитве о своих грехах, ты все исполнил. Припомни, сколько жертв указано в законе. Жертва хвалы, жертва исповедания, жертва спасения, жертва очищения и другие бесчисленные; ни одной нет против врагов, но каждая за свои грехи или даже за добродетели. Разве ты приступаешь с молитвою к другому Богу? Ты приступаешь к тому же Богу, Который сказал: «молитесь за врагов ваших» (Мф. 5:44). Как же ты вопиешь против них? Как дерзаешь просить Бога, чтобы Он нарушил собственный Свой закон? Эта личина неприлична молящемуся рабу.

Всякий должен молиться не о погибели другого, но о своем спасении. Для чего же ты принимаешь на себя вид молящегося раба, а говоришь как обвинитель? Притом, когда мы о себе молимся, то и почесываемся, и зеваем, и развлекаемся бесчисленными помыслами; а о погибели врагов молимся со всем вниманием. Так как диавол знает, что мы в это время поднимаем меч на себя самих, то он нисколько нас и не развлекает и не останавливает, чтобы таким образом больше повредить нам. Но меня обидели и огорчили, скажешь ты? Так молись о погибели диавола, который несравненно более всех обижает нас. Об этом тебе и предписано молиться так: «избавь нас от лукаваго» (Мф. 6:13). Подлинно, он один непримиримый наш враг, а человек, чтобы он ни делал, всегда друг и брат наш. Итак, на диавола все мы должны обращать гнев свой, о его погибели должны молить Бога, и говорить: «сокруши сатану под ноги наши», потому что он и людей делает врагами нам. Если же ты будешь молиться о погибели врагов, то будешь молиться о том, чего хочет твой непримиримый враг, между тем как молитва за врагов есть молитва против него самого. Итак, для чего ты, оставив настоящего твоего врага, терзаешь собственные члены, и таким образом делаешься лютее зверей? Ты скажешь: «он обидел меня», или: «отнял у меня имение». Но и в этом случае о ком более должно плакать — о том ли, кто потерпел обиду, или о том, кто обидел? (Об обидевшем, потому что) тот, кто обогатился чужим имением, лишился благоволения Божия, и потерял несравненно более, нежели сколько приобрел — он, следовательно, и есть обиженный. Вот почему не против него, но за него должно молиться, чтобы Бог был милостив к нему.

5. Смотри, сколько несчастий потерпели три отрока, не сделавшие никакого зла: лишены были отечества и свободы, отведены в плен и стали рабами в стране чужой и варварской, наконец, без вины и напрасно приговорены были на смерть — за сновидение (которого волхвы не могли припомнить и объяснить Навуходоносору — Дан. гл. 1 и 2). Что же предпринимали эти три отрока вместе с Даниилом? О чем молились Богу, что говорили? Сокруши Навуходоносора? Сорви с него диадему? Низвергни его с престола? Нет, ничего такого (они не говорили); но — «просили милости у Бога» (щедрот прошаху у Бога) (Дан. 2:18). Также поступали они и тогда, когда ввержены были в печь огненную. Не так поступаете вы; но терпя несравненно менее, нежели те три отрока, и притом часто по заслугам, вы не престаете в молитве всячески проклинать врагов. Один говорит: «низвергни (Господи) врага моего, как вверг ты в море колесницы фараоновы». Другой говорит: «порази плоть» (врага); иной еще говорит: «воздай ему на детях его». Ужели не узнаете, что это ваши слова?

Отчего же вы смеетесь? Видишь, как смешны (проклятия твои), когда в спокойном состоянии вспоминаешь о них! И всякий другой грех оказывается столь же постыдным, когда будешь рассматривать его, отложив страсть к нему. Человеку, увлекшемуся гневом, после напомни слова, произнесенные им во гневе; он покраснеет от стыда, будет смеяться над самим собою, и скорее решится терпеть что угодно, нежели согласится признать их своими. Или, приведи распутного к блуднице, с которой он пал; он с отвращением будем смотреть на нее, как на женщину непотребную. Так и вы теперь, будучи свободны от страсти, смеетесь над своими словами. Они и достойны смеха, потому что свойственны пьяным старухам и малодушным женщинам. Иосиф, проданный братьями, сделавшись рабом и вверженный в темницу, не говорил против оскорбивших его ничего оскорбительного. Что же он говорил? «Я украден из земли Евреев» (Крадением украден бых из земли Еврейския) (Быт. 40:15). Не упомянул даже, через кого был украден. Он стыдился за злых братьев своих более, нежели они сами, сделавшие это. Такие же чувства должны иметь и мы, и причиняющих нам обиды должны жалеть более, нежели они сами, потому что весь вред переходит на них. Подобно тому, как вбивающие гвозди и тем гордящиеся достойны сожаления и слез за свое безумие, точно так же и обижающие тех, которые не сделали им никакого зла, достойны более сострадания и слез, нежели проклятий, потому что погубляют свои души. Подлинно, нет ничего презреннее души, которая в молитве проклинает других, и сквернее языка, который приносит (Богу) такие жертвы. Ты человек — не изливай же из уст твоих яда аспидов. Человек ты — не будь же зверем. Уста даны тебе не для того, чтобы уязвлять, но чтобы исцелять язвы других. «Вспомни, — говорит Бог, — что Я внушал тебе: оставлять и прощать (согрешения). А ты умоляешь Меня, чтобы и Я был тебе сообщником в нарушении Моих же повелений, и снедаешь брата, обагряешь кровью язык свой, подобно бешеным, которые своими зубами терзают свои же члены». Думал ли ты о том, как радуется и смеется диавол, когда слышит такие молитвы? Помышлял ли, напротив, как гневается, как отвращается и как ненавидит Бог, когда ты так молишься? Что может быть преступнее того, что ты делаешь? В самом деле, если и тому, кто имеет только врагов, не следует приступать к таинствам, то как не должно возбранить приближаться даже к преддверию храма тому, кто не только имеет врагов, но еще и молится о погибели их? Итак, сообразив сказанное и припомнив, что виновник жертвы (нами приносимой) принес Себя в жертву за врагов, постараемся не иметь врагов. Если же имеем, то будем молиться за них, чтобы и мы, получив прощение грехов наших, с дерзновением могли предстать на суд Христа, Которому слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.