2 послание Коринфянам | 1 глава

БЕСЕДА 1

Павел, волею Божиею Апостол Иисуса Христа, и Тимофей брат, церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих! (2 Кор. 1:1‑4).

Для чего апостол написал второе послание к коринфянам. — Смиренномудрие Павлово. — Бог всегда утешает. — Как следует поступать в скорбях.

1. Прилично прежде рассмотреть, для чего апостол к первому посланию прилагает второе, и почему начинает его указанием на щедроты Божии и на утешение. Итак, для чего он пишет второе послание? Так как в первом он сказал: «приду к вам, и испытаю не слова возгордившихся, а силу» (1 Кор. 4:19), и в конце его опять в более мягких словах обещал то же самое, говоря: «приду к вам, когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию. У вас же, может быть, поживу, или и перезимую» (прииду же к вам, егда Македонию преиду: Македонию бо прохожду: у вас же, аще случится мне, пребуду, или и озимею) (1 Кор. 16:5, 6), между тем, после того прошло много времени, а он еще не приходил, даже и назначенный срок уже прошел, а он еще собирался и медлил, будучи удерживаем Духом для других гораздо нужнейших дел, то он и почел поэтому нужным (написать) второе послание, в котором не было бы нужды, если бы он не долго промедлил. Впрочем, не одна эта была причина, но еще и та, что после первого послания коринфяне сделались лучшими. Именно соблудившего, которому прежде рукоплескали и которым гордились, они отсекли и отлучили совершенно от Церкви верующих, как это видно из следующих слов апостола: «Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью, — чтобы не сказать много, — и всех вас. Для такого довольно сего наказания от многих» (аще ли кто оскорбил, не мене оскорби, но отчасти, да не отягчу всех вас. Довольно таковому наказание сие, еже от многих) (2 Кор. 2:5, 6). И далее, продолжая послание свое, (апостол) опять указывает на то же, когда говорит: «Ибо то самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование [на виновного], какой страх, какое желание, какую ревность, какое взыскание! По всему вы показали себя чистыми в этом деле» (се бо сие самое, еже по Бозе оскорбитися вам, колико содела в вас тщание; колики извинения, и негодование, и страх, и желание, и ревность, и строгость. Во всем представисте себе чисты быти в сем деле) (7:11). Равным образом и милостыню, которой он просил у них, они начали собирать с великим усердием, почему и сказал: «знаю усердие ваше и хвалюсь вами перед Македонянами, что Ахаия приготовлена еще с прошедшего года» (вем усердие ваше, имже о вас хвалюся Македоняном, яко Ахаия готова еще от прошедшаго лета) (2 Кор. 9:2). И Тита, которого послал (апостол), они приняли со всею благосклонностью, на что и указывает опять словами: «сердце его весьма расположено к вам, при воспоминании о послушании всех вас, как вы приняли его со страхом и трепетом» (и сердце его чрезвычайно расположено к вам, воспоминающаго всех вас послушание, яко со страхом и трепетом приясте его) (2 Кор. 7:15). По всем этим причинам он и пишет второе послание. Да и нужно было, чтобы он как согрешивших их тогда упрекал, так исправившихся теперь похвалил и принял в свое благоволение. Потому‑то и все это послание чуждо угроз и упреков, за исключением некоторых только мест к концу послания, которые были нужны потому, что и между коринфскими христианами были некоторые из иудеев, высоко о себе мудрствовавшие и порицавшие Павла, как человека хвастливого и не заслуживавшего никакого уважения. Так они говорили: «в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь [его] незначительна» (послания убо тяжки, а пришествие тела немощно, и слово уничижено) (2 Кор. 10:10), то есть, когда он приходит, то оказывается ничего не стоящим, потому что это (и означают слова): «в личном присутствии слаб» (пришествие тела немощно); отшедши же, высоко превозносишь себя в своих посланиях, что (означают слова): «в посланиях он строг и силен» (послания тяжки). А чтобы показать себя достойными уважения, они притворялись нелюбостяжательными, на что и намекает (апостол) словами: «дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы» (да, о немже хвалятся, обрящутся, якоже и мы) (2 Кор. 11:12). Вместе с тем, имея дар слова, они весьма этим превозносились, почему (апостол) и называет себя невеждою, показывая, что он не стыдится этого, и не считает (дар слова) за какое‑то великое приобретение, а напротив, вменяет в ничто. А так как естественно было некоторым из верующих (слыша такие отзывы об апостоле) поколебаться в доверенности к нему, то он, сперва похвалив верных за то, в чем они исправились, и посрамив безумие горделивых, требовавших соблюдения иудейских обрядов, — потому что не время уже было исполнять их, — потом и за это делает упрек. Итак, вот, мне кажется, причина настоящего послания, как может это заметить всякий, слегка прочитав его. Обратимся теперь к началу послания, и исследуем, для чего (апостол), после обыкновенного своего приветствия, начал послание указанием на щедроты Божии. Прежде всего нужно сделать замечание о самом начале и узнать, почему он здесь присовокупляет к себе Тимофея, говоря: «Павел, волею Божиею Апостол Иисуса Христа, и Тимофей брат» (Павел посланник Иисус Христов, волею Божиею, и Тимофей брат) (ст. 1). Между тем, в первом послании он обещался послать его к ним, и убеждал их, говоря: «если же придет к вам Тимофей, смотрите, чтобы он был у вас безопасен» (аще же приидет Тимофей, блюдите, да без страха будет у вас) (1 Кор. 16:10). Как же здесь в начале (послания) говорит, что он с ним? Это потому, что (Тимофей), пришедши к ним, по обещанию учителя («для сего я послал к вам, — писал Павел, — Тимофея, который напомнит вам о путях моих во Христе» (послах бо к вам, Тимофеа, иже вам воспомянет пути моя, яже о Христе) — (1 Кор. 4:17), и исправив все порученное, возвратился назад, так как и посылая его, (апостол) наказывал: «проводите его с миром, чтобы он пришел ко мне, ибо я жду его с братиями» (проводите его с миром, да приидет ко мне: жду бо его с братиею) (1 Кор. 16:11).

2. И вот, так как (Тимофей) возвратился к своему учителю, и (апостол), исправив вместе с ним нужное в Асии («в Ефесе же я, — говорит, — пробуду до Пятидесятницы» (пребуду бо во Ефесе до Пентекостии) — (1 Кор. 16:8), опять перешел в Македонию, то естественно и упоминает (о Тимофее), как уже находящимся с ним, потому что прежнее послание препроводил он из Асии, а настоящее из Македонии. Поставил же вместе с собою (Тимофея), чтобы проявить ему этим больше уважения, а в себе показать глубокое смиренномудрие, потому что хотя (Тимофей) и был ниже его, но любовь все сочетавает. Потому он везде и равняет его с собою, — то говорит о нем: как сын отцу, служил мне (якоже отцу чадо, со мною поработал) (Флп. 2:22); то: «ибо он делает дело Господне, как и я» (дело Господне делает, яко же и аз) (1 Кор. 16:10); а здесь и «братом» его называет. Таким образом представляет его по всем отношениям достойным уважения коринфян, — и тем более, что он, как я сказал, был уже у них, и показал опыты своих добродетелей. «Церкви Божией, находящейся в Коринфе» (Церкви Божией, сущей в Коринфе). (Апостол) опять называет коринфян Церковью, желая этим собрать и совокупить всех их воедино. Иначе и не может быть единая Церковь там, где составляющие ее разделяются между собой и враждуют друг на друга. «Со всеми святыми по всей Ахаии» (Со святыми всеми, сущими по всей Ахаии). Этими словами (апостол) оказывает и предпочтение коринфянам, когда чрез послание, писанное к ним, приветствует всех прочих, и вместе всю от язык собранную Церковь побуждает к миру и согласию. Наименованием же святых показывает, что нечистым не принадлежит это приветствие. Но почему (апостол), пиша здесь к главной Церкви, вместе с нею пишет и ко всем прочим, между тем как он не всегда так делает? Так послания к фессалоникийцам он не посылал вместе и к македонянам; равным образом, пиша к ефесянам, не обращался вместе и ко всей Асии; и послание к римлянам не послано вместе и к прочим жителям Италии. Но здесь он делает то же, что и в послании к Галатам. И это послание он посылает не одному, не двум или трем городам, но всем вообще живущим в той стране, когда говорит: «Павел Апостол, [избранный] не человеками и не через человека, но Иисусом Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых, и все находящиеся со мною братия — церквам Галатийским: благодать вам и мир» (Павел апостол ни от человека, ни человеком, но Иисус Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых, и иже со мню вся братия, церквам Галатийским: благодать вам и мир) (Гал. 1:1‑3). Равно и евреям он написал для всех одно послание, не разделяя их по городам. Какая же этому причина? Мне кажется, причиною тому были общие господствовавшие там болезни. Для того он и посылает общее ко всем послание, что все требовали общего исправления. Все ведь и галатяне страдали одной болезнью, и евреи. То же я думаю и о коринфянах. Итак, соединив всех воедино, и сделав общее приветствие, по принятому им обыкновению приветствовать всех: «благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа» (ст. 2), — слушай, как сообразно с избранным им предметом он начинает послание: «благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения» (благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец щедрот и Бог всякия утехи) (ст. 3). Но какая тут, скажешь ты, сообразность с избранным предметом? Самая близкая. Посмотри же. Коринфян очень опечалило и обеспокоило то, что апостол не пришел к ним, несмотря на то, что обещал придти, но все это время провел в Македонии, и как будто предпочитал им других. Итак, имея в виду это беспокойство, он сказывает им причину, почему не пришел. Впрочем, не тотчас открывает ее, и не говорит: «Я помню, что обещался придти, но меня задержали случившиеся со мною скорби, почему простите меня, и не обвиняйте в каком‑нибудь презрении, или нерадении о вас», но ведет к тому иным способом, гораздо величественнее и с большим убеждением, стараясь наперед утешить их, чтобы они уже и не спрашивали о причине, почему он не пришел. И это делает он точно так же, как если бы кто, обещавшись придти к своему другу, и, по преодолении весьма многих бедствий, пришедши, сказал: «Слава Тебе, Боже, что Ты показал мне возлюбленного друга моего! Благословен Ты, Господи, — от каких бед Ты избавил меня!» Такое славословие пришедшего есть вместе и оправдание пред намеревающимся обвинять его, и не попускает этому последнему жаловаться на замедление первого. Ему стыдно уже звать на суд приносящего Богу благодарение за избавление от стольких зол и требовать у него отчета в медлительности. Потому и (апостол), начиная речь словами «благословен Бог щедрот», указывает тем на изведение и избавление его от великих бедствий. Подобным образом и Давид не везде одинаково называет Бога, и не от одних и тех же свойств производит имена Его; но когда рассуждает о войне и победе, говорит: «Возлюблю тебя, Господи, крепость моя! Господь — твердыня моя» (возлюблю Тя, Господи, крепость моя, Господь защититель мой) (Пс. 17:2, 3); когда же воспоминает об избавлении его от скорби и мрака, одержавшего душу его, говорит: «Господь — свет мой и спасение мое» (Господь просвещение и Спаситель мой) (Пс. 26:1). Иногда заимствует наименования Его от человеколюбия, иногда от правды Его, иногда от нелицеприятного Его суда, — сообразно обстоятельствам, в которых он находился. Так и Павел здесь в начале послания называет (Бога) со стороны Его человеколюбия, говоря: «Бог щедрот», — т. е. явивший столь великие щедроты, что извел нас из самых врат смерти.

3. Подлинно, миловать так преимущественно пред всеми свойственно и сродно Богу. Поэтому он и называет Его Богом щедрот. Но заметь и здесь смиренномудрие Павлово. Претерпевая беды ради проповеди, не говорит он, что по достоинству от них спасается Богом, но ради щедрот Божиих. Но об этом еще яснее сказал он ниже. А теперь, продолжая речь свою, говорит: «утешающий нас во всякой скорби» (утешаяй нас во всякой скорби). Не сказал: не попускающий нам впадать в скорби, но — утешающий нас в скорби, потому что это и показывает силу Божию, и укрепляет терпение скорбящих. «От скорби, — говорит он (в другом месте), — происходит терпение» (скорбь терпение соделовает) (Рим. 5:3). Это выразил и пророк словами: «в тесноте Ты давал мне простор» (в скорби распространил мя еси) (Пс. 4:2). Не сказал: «Ты не попустил впасть мне в скорбь», или «Ты тотчас рассеял скорбь», но — «в продолжение скорби Ты распространил меня», — то есть, великую дал прохладу и отдохновение. То же самое было и с тремя отроками. Он не возбранил ввергнуть их в пещь, и, когда они были ввержены, не угасил пламени; но, когда пылала пещь, подал им прохладу.

Так и всегда обыкновенно делает Бог. Намекая на это, и Павел говорит: «утешающий нас во всякой скорби» (ст. 4). Но этим он показывает еще нечто новое. Что же такое? То, что Бог не однажды, не дважды, но всегда так поступает. Не так, чтобы ныне утешал, а в другое время оставлял; но всегда и во всякое скорбное время подает утешение. Поэтому и сказал (апостол): «утешающий» (утешаяй), а не — утешивший, и: «во всякой скорби»; не в той или другой, но — «во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих» (во всякой, яко возмощи нам утешити сущия во всякой скорби, утешением, им же утешаемся сами от Бога). Видишь ли, как он предуготовляет себе оправдание, напоминая слушателю о великой скорби? А вместе с тем и смиряет себя, когда говорит, что самая эта милость оказана не ради его достоинства, но ради тех, которые от него должны принимать назидание. Для того, говорит, и утешил нас Бог, чтобы мы другу друга утешали. Но в этих же словах дает чувствовать и достоинство апостолов, когда показывает, что, получив утешение и отдохновение, он не предается беспечности, как мы, но приступает к возбуждению, укреплению и восстановлению других. Некоторые же еще дают словам (апостола) и такой смысл, что утешение наше есть вместе утешение и для других. А мне кажется, что он здесь в виде введения направляет речь свою еще и против лжеапостолов, напрасно хвалящихся, сидящих дома и предающихся неге. Впрочем, на это намекает он не прямо, но как бы мимоходом; главная же цель его была та, чтобы оправдать себя в своем замедлении. «Если для того, — говорит, — мы сами утешаемся, чтобы утешать и других, то не упрекайте нас за то, что мы не пришли к вам, потому что все это время мы употребили на отвращение воздвигаемых на нас злоумышлений, нападений и различных зол». «Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» (Зане якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше) (ст. 5). Чтобы не привести в уныние учеников слишком сильным описанием своих бедствий, он показывает и великое богатство утешения, и таким образом ободряет их дух; и не только этим ободряет их, но еще и тем, что напоминает о Христе, говоря о своих страданиях, что они страдания Христовы, и, таким образом, прежде всякого другого утешения, извлекает утешение из самих скорбей. В самом деле, что может быть приятнее, как быть общником Христу, и ради Его терпеть страдания? Что может равняться с этим утешением? И не этим только, но и других образом он восставляет души скорбящих. Чем же? Тем, что говорит: «умножаются» (избыточествуют). Не сказал: «как постигают нас страдания Христовы», но: «как умножаются» (якоже избыточествуют), показывая тем, что (апостолы) претерпевают не только страдания Христовы, но еще большие. Мы претерпели, говорит, не только те страдания, которые Он претерпел, но и преизбыточествующие. Христос был гоним, преследуем, биен, умер. Но мы, говорит, более того претерпели. Этого одного уже достаточно для утешения. И никто не подозревай здесь преувеличения. Вот он и в другом месте говорит: «ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей» (ныне радуюся во страданиях моих, и исполняю лишение скорбей Христовых во плоти моей) (Кол. 1:24). И ни в том, ни в другом месте нет ни дерзости, ни самохвальства. Подобно тому, как (апостолы) совершили большие знамения, нежели сам Христос («верующий в Меня, — говорит Господь, — и больше сих сотворит» (веруяй бо в Мя больша сих сотворит) (Ин. 14:12)), — хотя все это совершает Он же, действуя в них, — так и пострадали больше Его, — хотя это опять же принадлежит одному Господу, Который утешал их и давал им силы к перенесению приключавшихся зол.

4. Вот почему и Павел, чувствуя сам, как много он сказал, смотри, как опять смягчает сказанное, говоря: «умножается Христом и утешение наше» (тако Христом избыточествует и утешение наше); он все приписывает Господу, прославляя и этим Его человеколюбие. Не только, говорит, насколько скорбим, настолько и утешаемся, но гораздо более. Не сказал, что утешение равно страданиям, но: «умножается утешение» (избыточествует утешение), так что время подвигов есть вместе время и новых венцов. В самом деле, скажи мне, что может равняться с тем, как терпеть бичевание за Христа и удостоиться за то беседования с Богом, быть сильнее всех, торжествовать над своими гонителями, быть выше целой вселенной, и чаять таких благ, каких «не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку» (их же око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша) (1 Кор. 2:9)? Что может равняться с тем, как терпеть скорби ради благочестия, и за то сподобиться бесчисленных утешений от Бога, получить отпущение стольких грехов, удостоиться Духа, освящения и оправдания, никого не бояться и не трепетать, и среди самых напастей быть славнее всех? Итак не будем унывать во время искушений. Никто из любящих увеселения, беспечно почивающих и услаждающихся, никто из проводящих жизнь изнеженную и рассеянную не может быть общником Христу. Но кто проводит жизнь среди скорбей и искушений и ходит тесным путем, тот близок к Нему. Он ведь и Сам шествовал тем же путем, — почему сказал: «Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Сын человеческий не имать где главы подклонити) (Мф. 8:20).

Итак, не печалься, если терпишь скорби, помышляя, кому ты через них приобщаешься, как ты очищаешься чрез искушения и какую великую получаешь от них пользу. Подлинно, нет ничего тяжкого и печального, кроме оскорбления Бога. Если же этого нет, то ни скорби, ни козни, ни что другое не может опечалить богомудрой души. Напротив, как малая искра, брошенная в великую морскую бездну, тотчас же угасает, так точно и всякая печаль, даже самая великая, приразившись к благой совести, легко рассеивается и тотчас исчезает. Потому‑то и Павел всегда радовался, что всегда подвизался в делах угодных Богу, и даже не замечал постигавших его великих зол; хотя он и чувствовал скорбь, как человек, но не падал духом. Так и великий патриарх не переставал радоваться, хотя и постигали его многие огорчения. Посмотри: он лишился отечества, принужден был предпринять длинное и многотрудное путешествие; пришедши на чужую землю, не имел на ней и одной пяди собственности; здесь, опять, встретил его голод и заставил переселяться с одного места на другое; за голодом последовали похищение жены, страх смерти, бесчадие, война, опасности, злоумышление соседей, и наконец сильнейшая из всех скорбей — тяжкое и нестерпимое заклание единородного и любимого сына. Беспрекословно он повиновался Богу; но не подумай поэтому, что он и переносил все это равнодушно. Хотя бы он был и в высшей степени праведник, каков он был и действительно, все же он был человек и подвержен немощам естества человеческого. И однако ничто не могло сразить его; он устоял, как мужественный ратоборец, после каждого искушения увенчиваясь победным венцом. Так и блаженный Павел, видя тучи искушений, каждодневно на него находящих, среди них, как бы среди рая, утешался, радовался и веселился. Но как радующийся этою радостью не может быть пленен унынием, так напротив, не стяжавший ее делается легко уловимым для всякой скорби, и претерпевает то же, что и худо вооруженный, которого и легкий удар уязвляет. Напротив, тот, кто хорошо отовсюду вооружен, удобно отражает всякий направленный против него удар. Радость же по Боге сильнее всякого оружия, и кто имеет ее, того ничто не может привести в уныние и малодушие; напротив, он все переносит мужественно. Что может быть хуже огня, что лютее непрестанных мучений? Хотя бы кто лишился бесчисленных богатств, или детей, или другого чего подобного, но это (огонь и мучения) нестерпимее всех скорбей. «Кожу, — сказано, — за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него» (Кожу за кожу, и вся, елика имать человек, даст за душу свою) (Иов. 2:4). Так, ничего нет тягостнее мучений; но радость по Боге и для слуха нестерпимые мучения делает сносными и даже приятными. И если бы ты снял с дерева или со сковороды едва‑едва дышащего мученика, ты нашел бы в нем такую радость, какой и изобразить невозможно. Но скажут: «как могу я страдать теперь, когда прошло время (подвигов) мученичества? Что ты говоришь? Разве теперь прошло время мученичества?» Оно никогда не проходит, напротив — всегда перед нашими глазами, если только мы бодрствуем. Ведь не повешение только на дереве делает мучеником. Если бы так было, то Иов остался бы без венца мученического. Он не стоял пред судилищем, не слыхал голоса судии, не видал мучителя, не был строгаем по ребрам, повешенный и поднятый на дерево. И однако он страдал более, нежели многие мученики; сообщения вестников, приходивших друг за другом, нестерпимее всякого удара поражали его и прободали со всех сторон; а уста червей лютее множества палачей отовсюду терзали его.

5. Итак, с каким мучеником не может он сравняться? Подлинно (он равен) с бесчисленно многими. Он отовсюду выдерживал борьбу и собирал венцы — и от потери имущества, и от погибели детей, и гниения тела, и от укоров жены, и от друзей, и от врагов, и даже от рабов своих, — потому что и те плевали на лице его, — и от голода, и от сновидений, и от мучительной боли, и от зловония. Вот почему я и сказал, что он может равняться не с одним, не с двумя, не с тремя, а с бесчисленным множеством мучеников. Кроме сказанного, и самое время дает великое преимущество венцам его, потому что он терпел эти скорби прежде закона и благодати, терпел в продолжение многих месяцев, и все в высшей степени, притом же все эти несчастия обрушились на него вдруг, тогда как каждое из них и само по себе нестерпимо, не исключая даже и потери стяжаний, которая, по‑видимому, (не) сноснее других зол. В самом деле, многие перенесли удары, а потери имущества не перенесли; напротив, предпочитали лучше терпеть бичевание и множество других мучений, нежели уступить что‑нибудь из своих стяжаний, так что потерю их считали для себя самым тяжким ударом. Таким образом, и потеря имущества есть некоторый род мученичества для того, кто мужественно ее переносит. Но как, скажешь, перенести мужественно такие потери? Ты научишься этому, когда узнаешь, что через одно слово благодарности ты приобретешь больше, чем потерял. В самом деле, если, услышав о погибели наших благ, мы не смутимся, а скажем: «Благословен Бог», — то этим приобретем гораздо большее богатство. И действительно, не столько ты получишь пользы, тратя свое богатство на неимущих, всюду обходя и ища бедных, расточая все, что имеешь, алчущим, сколько приобретешь одним этим словом. Вот почему я не столько удивляюсь Иову, отверзавшему для бедных дом свой, сколько изумляюсь и с удивлением восклицаю, видя, как он с благодарением переносил потерю своих стяжаний. То же самое можно приложить и к потере детей. И здесь ты можешь получить не меньшую награду, чем и тот, который возложил на жертвенник и готов был заклать сына своего, если, видя умирающим свое детище, будешь благодарить человеколюбивого Бога. В самом деле, поступающий так чем будет ниже Авраама? Авраам еще не видел (сына своего) лежащего мертвым, но только готовился к этому, так что если он и имеет преимущество в том отношении, что хотел принести в жертву (сына своего), протянул руку и взял нож, то, с другой стороны, он уступает в том отношении, что здесь лежит уже мертвый сын. Кроме того, Авраама ободряла уверенность, что он совершает доблественный поступок, и что славный этот подвиг есть дело собственного его мужества; да и глас с неба, им слышанный, воодушевлял его к этому подвигу; здесь же, напротив, нет ничего подобного. Вот почему тому, кто видит распростертого и лежащего во гробе единородного сына своего, воспитанного в богатстве и подававшего добрые надежды, нужно иметь адамантовую душу, чтобы кротко перенести постигшее его несчастие. И если таковой, укротив естественное волнение, сможет без слез сказать с Иовом: «Господь дал, Господь и взял» (Господь даде, Господь отъят) (1:21), то за одно это слово встанет в ряд с Авраамом и вместе с Иовом будет прославляем. И если, остановив вопли жен и воспретив клики плачущих, обратит всех к славословию Бога, то получит бесчисленные почести и от Бога и от людей: люди будут ему удивляться, ангелы рукоплескать, Бог увенчает его славою.

6. Но как могу я не плакать, скажешь ты, когда я человек? (Можешь), если подумаешь о том, что и патриарх, и Иов, будучи оба людьми, ничего подобного не испытали, и притом еще живя оба прежде закона и благодати, и не зная еще тех богомудрых законов, какие у нас; если сообразишь, что умерший переселился в лучшую страну и перешел к лучшему наследию, и что ты не потерял сына, а только препроводил его в безопаснейшее жилище. Итак, не говори: «Я не могу уже называться отцом». Почему тебе не называться отцом, когда сын твой жив? Разве ты потерял детище? Разве ты погубил сына? Напротив, приобрел его, и с большею безопасностью владеешь им. Чрез это ты не здесь только будешь называться отцом, но и на небе, и не только не потерял имени отца, но приобрел право на еще большее наименование: ты будешь называться отцом уже не смертного сына, но бессмертного, отцом мужественного воина, вечно пребывающего в доме Божием. Не думай, что он уже и погиб, если не стоит пред тобою. Ведь если бы он находился теперь в путешествии, то его телесное отсутствие не прекратило бы между вами родственной связи. Не останавливай же своих взоров на лице лежащего, потому что возбудишь этим в себе страдание; но возведи мысль твою от лежащего к небу. Не этот лежащий труп есть сын твой, но тот, который отлетел и восшел на неизмеримую высоту. Итак, когда видишь закрытые глаза, сомкнутые уста и неподвижное тело, не о том помышляй, что эти уста уже не говорят, эти глаза уже не видят, эти ноги уже не ходят, и все обращается в тление, — не так говори, а совершенно напротив: эти уста будут говорить лучше, эти глаза увидят больше, эти ноги понесутся на облаках, это разрушающееся тело облечется в бессмертие, и я опять получу сына, но светлейшего. Если же видимое тобою печалит тебя, то скажи себе: это — одежда, и он скинул ее для того, чтобы опять получить ее же, но более многоценную, это — дом, но он разрушается для того, чтобы стать светлее. Подобно тому как мы, когда хотим очистить дом, не дозволяем оставаться внутри его живущим в нем, чтобы предохранить их от пыли и от шума, но велим на некоторое время выйти; когда же совсем устроим дом, тогда опять безбоязненно вводим их, — так делает и Бог: разрушив гнилую храмину усопшего, Он взял его в Свой отеческий дом, даже к Себе, чтобы после, как она разберется и вновь перестроится, опять отдать ему ее в лучшем и светлейшем виде. Итак, не говори, что он погиб, и что не будет его более; это слова неверующих; но говори: он спит и восстанет; он отправился в путь и возвратится с Царем. Кто так говорит? Тот, кто имеет в себе говорящим Христа. «Ибо, если мы веруем, — говорит (апостол), — что Иисус умер и воскрес и живет, то и умерших чрез Иисуса Бог приведет с Ним» (Аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе тако Бог и умершия приведет с ним) (1 Фес. 4:14). Итак, если ты ищешь сына, ищи его там, где находится Царь, где воинство ангелов, не в гробе, не в земле, чтобы, тогда как он вознесен на такую высоту, тебе самому не остаться поверженным на земле. Если мы таким образом будем любомудрствовать, то легко преодолеем всякую подобную печаль. Бог же щедрот и Отец всякия утехи утешит сердца всех нас, и подобными скорбями и другими печалями одержимых, дарует нам избавление от всякого уныния, и сподобит нас стяжать духовную радость и получить будущие блага, которых и да сподобимся все мы достигнуть благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 2

Скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения, которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим. И надежда наша о вас тверда (2 Кор. 1:6‑7).

Добродетель праведника в скорбях просиявает и возрастает. — Сила молитвы. — Молитвы за оглашенных. — Природа греха.

1. Предложив одно и главное побуждение к утешению (именно общение со Христом), (апостол) присовокупляет еще другое, именно то, что (скорби, претерпеваемые апостолами) содействуют к устроению спасения самих наставляемых в вере. «Итак, не падайте духом, — говорит он, — не смущайтесь, и не предавайтесь страху оттого, что мы терпим скорби; напротив это‑то самое и должно исполнять вас бодростью и упованием. В самом деле, если бы мы не подвергались скорбям, это привело бы всех нас к погибели. Как же и почему? Потому что, если бы мы по малодушию и из опасения бедствий не стали вам проповедывать слово, чтобы научить вас истинному знанию, то спасение ваше подверглось бы крайней опасности». Видишь ли опять силу и твердость Павла? Чем они смущались, тем он утешает их. «Чем тягостнее, — говорит, — становятся наши гонения, тем более должна в вас умножаться добрая надежда, потому что тем более открывается и средств к вашему спасению, случаев к утешению. В самом деле, что может принести вам столько утешения, как те великие блага, которые вы получаете от нашей проповеди?» Потом, чтобы не подумали, что он всю похвалу в этом случае приписывает только себе одному, посмотри, как он и их делает общниками тех же похвал. Сказав: «Скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения» (аще ли скорбим, о вашем утешении и спасении), он присовокупляет: «которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим» (действующемся в терпении тех же страданий, яже и мы страждем). Яснее то же самое выражает он ниже, говоря: «вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении» (якоже общницы есте страстем, такожде и утешению), здесь же пока выразил это, обобщая свою речь словами: «тех же страданий». Смысл его слов таков: «Не мы одни были виновниками вашего спасения, но и вы сами. Как мы, проповедуя, терпим скорби, так и вы, принимая наше слово, то же самое терпите: мы, чтобы передать вам то, что сами получили, а вы, чтобы принять передаваемое и не потерять». С чем можно сравнить такое смиренномудрие Павла, когда он и столь далеко отстоящих от него в добродетели поставляет на одной с собой степени терпения? Именно он говорит: «которое совершается перенесением тех же страданий» (действующемся в терпении техже страданий), то есть, не тем только устрояется спасение ваше, что веруете, но и тем, что вы так же страдаете и терпите, как и мы.

Как ратоборец, хотя возбуждает удивление и тогда, когда только показывается зрителям, и дает видеть свою телесную крепость и искусство, которым он владеет; но несравненно более покрывается славою тогда, когда борется со врагом, выдерживает удары его и ему самому наносит удары, — потому что тогда особенно обнаруживается его сила и высказывается на деле высота его искусства, — так и спасение ваше тогда особенно действуется, т. е. делается явным, возрастает и возвышается, когда бывает соединено с терпением, страданиями и мужественным перенесением всех зол. Таким образом, действительная сила спасения состоит не в том, чтобы не делать зла, но в том, чтобы (самим мужественно) терпеть зло. И не сказал: «которое совершаем» (действующем), но: «которое совершается» (действующемся), показывая тем, что наряду с их собственным рвением много совершила и благодать, действующая в них. «И надежда наша о вас тверда» (И упование наше известно о вас) (ст. 7). То есть, хотя вы терпите и бесчисленные бедствия, однако мы уверены, что вы не отпадете даже и тогда, когда вас будут гнать. Мы не только не имеем подозрения, чтобы вы смутились нашими страданиями, но и уповаем, что вы пребудете тверды и тогда, когда сами подвергнетесь опасностям. Видишь, какой плод принесло в них первое послание (Павла)! Здесь же он гораздо более восхвалил их, нежели сколько в первом послании хвалил и превозносил македонян. За тех он опасался, и потому говорил: «и послали к вам Тимофея, чтобы утвердить вас и утешить в вере вашей, чтобы никто не поколебался в скорбях сих: ибо вы сами знаете, что так нам суждено» (послахом к вам Тимофеа..., утвердити вас и утешити в вере, яко ни единому смущатися в скорбех сих: сами бо весте яко на сие истое учинени есмы). И опять: «посему и я, не терпя более, послал узнать о вере вашей, чтобы как не искусил вас искуситель и не сделался тщетным труд наш» (сего ради и аз ктому не терпя, послах разумети веру вашу, да не како искусил вы искушаяй, и вотще будет труд наш) (1 Сол. 3:2, 3, 5). О коринфянах же ничего подобного не говорит, а напротив, пишет: «И надежда наша о вас тверда. Утешаемся ли, [утешаемся] для вашего утешения и спасения, зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении» (упование наше известно о вас. Аще ли утешаемся, о вашем утешении и спасении: ведящи, зане якоже общницы есте страстем, такожде и утешению). Что ради них апостолы терпели скорби, это уже показал он выше, когда сказал: «скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения» (аще ли же скорбим, о вашем утешении и спасении), а теперь хочет показать, что (апостолы) и утешались для них же. И выше он говорил об этом, хотя и не так определенно, когда сказал: «благословен Бог, утешающий нас во всякой скорби нашей» (благословен Бог, утешаяй нас во всякой скорби, яко возмощи нам утешити сущия во всякой скорби). И здесь говорит опять то же другими словами, но гораздо яснее и назидательнее. «Утешаемся ли, [утешаемся], — говорит, для вашего утешения и спасения» (Аще ли утешаемся, о вашем утешении). Смысл этих слов такой: «Наше утешение обращается вам в успокоение, даже и тогда, когда бы нам не случилось утешать вас словами. Если мы получим только малую отраду, то и этого довольно к утешению вашему. И хотя бы нам одним случилось получить утешение, и это уже утешит вас, потому что как страдания наши вы принимаете, точно свои собственные, так и утешение наше вы должны считать своим собственным. Если в скорбях наших вы участвуете, почему же не будете участвовать в радостях? Если же вы во всем имеете общение с нами — и в скорби и в утешении, то не обвиняйте меня за то, что так долго медлю придти к вам, — ведь и скорбим мы для вас, и утешаемся для вас». Чтобы не показалось кому тяжким сказанное, что для вас мы терпим скорби, он присовокупляет, что «для вас мы и утешаемся; и не одни мы терпим бедствия, потому что и вы, — говорит, — участвуете с нами в тех же страданиях».

2. Таким образом, принимая их в соучастники в бедствиях, и относя к ним причину бедствия своего, (апостол этим самым) смягчает свое слово. «Итак, строит ли нам ковы, — говорит, — будьте тверды духом, потому что мы терпим это для того, чтобы ваша вера делалась сильнее. Дается ли нам утешение, и вы радуйтесь этому, потому что мы ради вас получаем его, чтобы и вам отсюда могло быть некоторое утешение, как участникам в нашей радости». А что он действительно говорит теперь о том роде утешения, которое получил он, не только будучи утешен коринфянами, но еще и узнав, что они чувствуют облегчение в скорбях, — послушай об этом далее, где он ясно открыл это, говоря: «зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении» (ведяще, зане якоже общницы есте страстем, такожде и утешению). То есть, как тогда, когда преследует нас, вы скорбите, как бы сами терпели гонение, так мы уверены, что и тогда, когда мы получаем утешение, вы принимаете его так, как бы вы сами им наслаждались. Что может быть смиренномудреннее таковой души? Тот, кто столько претерпел бедствий, называет соучастниками в них тех, которые не претерпели и малейшей их части; а говоря об утешении, всю причину его приписывает им, а не своим трудам. Потом, так как он говорил о скорбях неопределенно, то далее называет и место, где их претерпел: «Ибо мы не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии» (не бо хощем вас не ведети, братие, о скорби нашей, бывшей нам во Асии) (ст. 8). «Возвещаем вам, — говорит, — об этом, чтобы вы не были в неведении о случившемся с нами. Мы желаем, чтобы вы знали все, что с нами происходит, и весьма об этом заботимся». А это служит величайшим доказательством любви его к ним. То же говорил он и в первом послании: «ибо для меня отверста великая и широкая дверь, и противников много» (дверь бо ми отверзеся велика и поспешна, и сопротивнии мнози) в Ефесе (1 Кор. 16:9). Итак, желая сделать известными им свои скорби и все, что он потерпел, говорит: «не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии» (не хощу вас не ведети о скорби, бывшей нам во Асии). Подобное писал он и в послании к ефесянам; посылая к ним Тихика, представил ту же самую причину его посольства: «А дабы и вы знали, — говорит, — о моих обстоятельствах и делах, обо всем известит вас Тихик, возлюбленный брат и верный в Господе служитель, которого я и послал к вам для того самого, чтобы вы узнали о нас и чтобы он утешил сердца ваши» (да увесте же и вы яже о мне, что делаю, вся скажет вам Тихик, возлюбленный брат и верен служитель о Господе: его же послах к вам на сие истое, да увесте яже о нас, и да утешит сердца ваша) (Ефес. 6:21, 22). То же самое делает он и в других посланиях. И это было не излишне, а напротив, весьма нужно, как по побуждению великой любви его к ученикам, так по причине непрестанных искушений, при которых величайшим утешением было знать взаимное состояние друг друга, чтобы, если оно будет скорбное, приготовиться к подвигу и вооружиться мужеством против опасностей, если же радостное, то вместе разделять радость. Здесь, впрочем, он говорит вместе и о нападении искушений, и об освобождении от них: «потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы» (яко попремногу отяготихомся паче силы) — подобно кораблю, обремененному сверх меры каким‑нибудь грузом и готовому потонуть. По‑видимому, (апостол) выражает одно и то же словами — «чрезмерно» (попремногу) и «сверх силы» (паче силы); на самом деле, однако, это не одно и то же. Именно чтобы кто не сказал: «Как ни чрезмерна была опасность, но она не велика была для тебя», (в предупреждение этого апостол) присовокупил, что она и велика была, и превышала силы наши, и притом настолько превышала, «яко не надеятися нам и жити», то есть, мы не чаяли уже и в живых остаться. Что Давид называет «вратами ада», «болезнями смертными» и «сению смерти» (Пс. 87), то же самое выражает и апостол, говоря, что мы подверглись такой опасности, которая несомненно угрожала смертью. «Но сами в себе имели приговор к смерти, для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых» (Но сами в себе осуждение смерти имехом, да не надеющеся будем на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя) (ст. 9). Что же такое значит — «приговор к смерти» (осуждение смерти)? Значит — приговор, определение, ожидание смерти. Так говорили дела, такой приговор произносили случившиеся обстоятельства, т. е. что мы непременно должны умереть. Впрочем, этого не случилось на самом деле, но ограничилось только нашим ожиданием. Хотя положение вещей предвещало такой конец, но сила Божия не допустила этому приговору придти в исполнение, допустив совершиться ему только в нашей мысли и ожидании. Потому и говорит: «сами в себе», а не на самом деле, «имели приговор к смерти» (осуждение смерти имехом). Для чего же попустил Бог подвергнуться такой опасности, что мы даже потеряли надежду и отчаялись в жизни? «Чтобы надеяться, — говорит, — не на самих себя, но на Бога» (Да не надеющеся будем на ся, но на Бога).

3. Впрочем, Павел сказал это не потому, чтобы сам был так настроен. Нет; но он, под видом повествования о себе самом, хотел только вразумить других, а притом сказал так по свойственному ему смирению. Подобно говорит он и ниже: «дано мне жало в плоть (разумея искушения) удручать меня, чтобы я не превозносился» (дадеся ми пакостник плоти (разумея искушения), да не превозношуся) (12:7), показывая, впрочем, что Бог и не для того попустил эти искушения, но по другой причине. По какой же именно? Чтобы тем более просияла в нем сила Божия. «Довольно для тебя, — говорит, — благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (Довлеет бо ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается) (12:9). Но, как я уже сказал, он никогда не оставляет своего обыкновения — ставить себя наряду с худшими людьми, которых нужно много учить и исправлять. В самом деле, если и для вразумления обыкновенных людей довольно бывает одного или двух искушений, то как же тот, который подвигами целой жизни стяжал особенное пред всеми людьми смиренномудрие, и столько претерпел, сколько никто другой, по истечении стольких лет и по достижении любомудрия, достойного небес, мог иметь нужду в столь тяжком вразумлении? Отсюда ясно, что и здесь он только по смирению и для приведения к тому же смирению тех, кто много мечтает о себе и гордится собою, говорит: «чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога» (да не надеющеся будем на ся, но на Бога). И смотри, как он и этим врачует их: «Бог, — говорит, — попустил найти на нас искушениям для вас. Вот сколько вы драгоценны у Бога!» «Скорбим ли мы, — говорит, — [скорбим] для вашего утешения и спасения» (Аще бо скорбим, о вашем утешении и спасении); а избыток искушений попущен собственно для нас, чтобы не думали много о себе». «Потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы… для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых» (Яко попремногу и паче силы отяготихомся, да не надеющеся будем на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя). Здесь опять напоминает им о воскресении, о котором так много говорил в первом послании, и настоящими обстоятельствами утверждает его истину. Потому и присовокупил: «который и избавил нас от столь [близкой] смерти» (иже от толиких смертей избавил ны есть) (ст. 10). Не сказал: «от стольких опасностей» (от толиких опасностей) — как для того, чтобы показать этим непреодолимую силу искушений, так и для того, чтобы еще более уверить в истине своего учения, которое предлагал прежде. Так как воскресение мертвых есть еще дело будущее, то он показывает здесь, что оно и каждодневно бывает. Когда Бог человека, отчаявшегося и дошедшего до врат адовых, исторгает оттуда, то что другое делает Он, как не воскрешает мертвого, изымая их самых уст смерти впадшего в них? Потому‑то при неожиданном освобождении какого‑нибудь человека из отчаянного состояния, как то: от жестокой болезни, или от невыносимых бедствий, у многих вошло в обыкновение говорить: «На этом человеке мы видели воскресение из мертвых». «Надеемся, что и еще избавит, при содействии и вашей молитвы за нас, дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас» (Уповахом же, яко и еще избавит, споспешествующим и вам по нас молитвою, да от многих лиц еже в нас дарование многими благодарится о нас) (ст. 11). Так как слова: «чтобы надеяться не на самих себя» (да не надеющеся будем на ся) могли показаться общим обвинением и обличением, а потому падали и на некоторых из коринфян, то он опять смягчает сказанное, приписывая молитвам их великое предстательство, и вместе показывает, что нам непрестанно должно подвизаться в продолжение всей жизни. Именно в словах «надеемся, что и еще избавит» (уповахом же, яко и еще избавит) содержится предсказание, что еще много будет искушений, и в них опять не будем оставлены, а получим помощь и содействие свыше. Затем, чтобы они, услышав, что им непрестанно должно бороться с бедствиями, не пали духом, он показал наперед пользу бедствий, состоящую в том, что они удерживают нас в непрестанном смиренномудрии — «чтобы надеяться не на самих себя» (да не надеющеся будем на ся), что ими соделовается спасение наше и еще другие многие блага, как то: общение с Христом — «умножаются в нас, — говорит, — страдания Христовы» (избыточествуют страдания Христова в нас) (ст. 5), страдания в пользу верующих — «Скорбим ли мы, — говорит, — [скорбим] для вашего утешения и спасения» (аще бо скорбим, о вашем утешении и спасении), большая очевидность (спасения верующих) — «которое совершается, — говорит, — перенесением тех же страданий» (действующемся в терпении тех же скорбей), укреплении (в терпении) и, сверх того, ясное и как бы пред глазами поставленное доказательство воскресения — «который и избавил нас от столь [близкой] смерти» (от толиких смертей избавил ны есть), утверждение нас в подвигах и непрестанном взирании на Бога — «надеемся, — говорит, — что и еще избавит» (уповахом бо, яко и еще избавит), наконец приучение к прилежной молитве — «при содействии и вашей молитвы за нас» (споспешествующим и вам по нас молитвою). Показав, таким образом, пользу скорбей, и вдохнув в них мужество, (апостол) вновь воспламеняет их сердца и внушает им большую готовность и ревность к добродетели тем, что приписывает великую силу их молитвам, так как ими они и Павлу споспешествовали: «при содействии, — говорит, — и вашей молитвы за нас» (споспешествующим и вам по нас молитвою). Что же значат слова его: «дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас» (да от многих лиц еже в нас дарование многими благодарится о вас)? «Избавил нас, — говорит, — от столь [близкой] смерти… при содействии и вашей молитвы за нас» (Избавил ны есть… от смертей оных, споспешествующим и вам молитвою), т. е. по ходатайству всех вас в молитвах за нас, потому что дарование, еже в нас, т. е. спасение наше, Бог восхотел даровать всем вам, чтобы многие возблагодарили его, так как и благодать получили многие.

4. Это сказал он как для того, чтобы побудить их к молитве за других, так и для того, чтобы приучить их всегда благодарить Бога и за избавление других от бедствий, показывая вместе, что и Бог особенно желает этого, потому что молящиеся и благодарящие за других тем более сделают то и другое в отношении к себе самим. Кроме того, (апостол) научает их и смиренномудрию и возбуждает к более горячей любви. В самом деле, если он сам, будучи несравненно выше их, приписывает свое спасение их молитвам, и дар, полученный им от Бога, их ходатайству, то подумай, как они должны были смиряться и уничижаться. Заметь здесь еще и то, что когда Бог и по милости дарует что‑нибудь, и здесь молитва много содействует. Так, хотя в начале послания (Павел) приписал спасение свое щедротам Божиим: «Бог щедрот, — говорит, — избавил нас» (Бог щедрот, говорит, той избавил ны есть), но здесь приписывает он и молитвам. Так и раба, который должен был десять тысяч талантов, тогда только помиловал господин его, когда тот упал к ногам его, хотя и сказано, что «умилосердившись, долг простил ему» (милосердовав прости его) (Мф. 18:24, 26). Равно и хананейской жене (Господь) не прежде даровал здравие дочери ее, как после долгого и неотступного ее моления и терпения, хотя и по милости только исцелил ее (Мф. 15:22‑28). Отсюда мы научаемся, что и тогда, когда хотим милости от Бога, должны прежде показать себя достойными этой милости, потому что хотя Он и милостив, однако ищет достойных, и не без разбора разделяет Свои милости всем, даже и ожесточенным. «Кого помиловать, — говорит, — помилую, кого пожалеть — пожалею» (Помилую, егоже аще помилую, и ущедрю, его же аще ущедрю) (Исх. 33:19; Рим. 9:15). Смотри, что и здесь говорит (апостол): «при содействии и вашей молитвы за нас» (споспешествующим и вам молитвою). Не все и им приписывает, чтобы не довести их до надменности, но и не совсем лишает их заслуги, чтобы возбудить их усердие, сделать их ревностнейшими и привести их в союз любви между собою. Потому и сказал: «вам даровал Бог спасение мое», что часто единодушная и согласная молитва многих преклоняет Бога. Потому и пророку Ионе сказал Он: «Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек?» (Аз же не пощажду ли града сего, в немже живут множайшии, неже дванадесять тем человек) (Ион. 4:11). А чтобы ты не подумал, что только на множество взирает (Бог), говорит: «Ибо, хотя бы народа у тебя, Израиль, [было] столько, сколько песку морского, только остаток его обратится» (аще будет число Израиля, яко песок морский, останок спасется) (Ис. 10:22). Почему же спас ниневитян? Потому что здесь не множество только было, но множество обратившихся к добродетели: «каждый обратился от злого пути своего» (возвратися во кийждо от пути своего лукаваго) (Ион. 3:8), и Спасающий их сказал, что они «не умели отличить правой руки от левой» (не познаша десницы, ниже шуйцы) (Ион. 4:11). Отсюда ясно, что и грешили они прежде более по неведению, нежели по развращению; это оправдывается и тем, что они немногих слов послушались и покаялись. Если же довольно было двенадцати тем для их спасения, то что и прежде препятствовало спасти их? И почему не сказал Бог пророку: «Я ли не пощажу град сей, столь искренно покаявшийся», а выставляет на вид эти десятки тысяч? Ужели напрасно сказано так? Нет! Покаяние их известно было пророку, а число и простота их не были известны. Итак, отовсюду (апостол) старается научить коринфян смиренномудрию, потому что и множество имеет силу только тогда, когда оно соединено с добродетелью.

То же самое и в другом месте подтверждает Писание, говоря: «церковь прилежно молилась о нем Богу» (молитва же бе прилежна, бываемая от Церкве к Богу о нем) (Деян. 12:5). Молитва эта была так сильна, что, несмотря на то, что и двери темницы были заперты, и узы связывали апостола, и с обеих сторон около него спали стражи, извела его из темницы и освободила от всех этих опасностей. Но насколько сильно множество в соединении с добродетелью, настолько же ничтожно, когда оно исполнено нечестия. Так и те израильтяне, о которых говорит пророк (Ис. 10), что «народа у тебя, Израиль, [было] столько, сколько песку морского» (число их было яко песок морский), все погибли. Равно и во дни Ноевы много, даже бесчисленное множество было людей; однако это не принесло им никакой пользы, потому что одно множество само по себе не имеет никакой силы, но сильно только в соединении с добродетелью. Итак, будем тщательно сходиться на молитву и станем молиться друг за друга, как коринфяне за апостолов. Делая это, мы и заповедь исполним, и в любви преуспеем (когда же я называю любовь, то разумею здесь все добродетели), и научимся усерднее благодарить Бога. Ведь кто за благодеяния, оказанные другим, благодарит Бога, тот тем более будет благодарить Его за свои. Так поступал и Давид, который говорит: «Величайте Господа со мною, и превознесем имя Его вместе» (возвеличите Господа со мною, и вознесем имя Его вкупе) (Пс. 33:4). Того же требует везде и апостол. То же и мы должны делать — проповедовать пред всеми благодеяния Божии, чтобы всех возбудить к прославлению Бога. Если, возвещая всем благодеяния, получаемые от людей, мы сильнее располагаем их к себе, то тем более, возвещая всем благодеяния Божии, мы привлечем на себя большее Его благоволение. И если, будучи облагодетельствованы людьми, побуждаем и других благодарить своих благодетелей, то тем более благодарящих за нас должны приводить к Богу. И если Павел так делает, сам имея великое дерзновение к Богу, то тем более мы должны так делать.

5. Итак будем молить святых, чтобы они благодарили за нас Бога, и сами будем делать то же друг за друга. Правда, это преимущественно долг священников, как дело особенной важности. Приступая к Богу, мы прежде приносим благодарение за вселенную и за общие блага. Если же всех вообще касаются благодеяния Божии, то в числе всех и ты получил спасение. Поэтому, один ли ты получил благодеяние, ты должен благодарить за всех, все ли вместе получили его, справедливо можешь благодарить за себя. Так, хотя Господь и не для тебя одного, а для всех возжег солнце, однако и ты пользуешься им столько же, сколько и все видят, так что и ты обязан такою же благодарностью Богу, какую должны воздавать Ему все вместе. Потому справедливо и ты должен благодарить и за общие благодеяния, равно как и за добродетели других людей, так как и за добродетели других мы получаем многие блага. Так, если бы хотя десять праведников нашлось в городах Содомских, они не потерпели бы того, что потерпели. Потому и за дерзновение, какое другие имеют у Бога, будем благодарить Бога. Это — древний закон, свыше насажденный в церкви. Так и Павел благодарит Бога за римлян, за коринфян и за всю вселенную. Не говори же мне теперь: «Это не мое дело». Хотя бы и не твое было, и тогда ты должен благодарить, потому что это сочлен твой. Притом же ты делаешь его своим посредством (общего) славословия, и, таким образом, становишься участником в наградах, и сам получишь благодать.

Вот почему законы церковные повелевают творить молитвы не только за верных, но и за оглашенных. Так, церковный закон побуждает верующих молиться и за не посвященных еще в таинства веры. Когда диакон говорит: «о оглашенных усердно помолимся», он делает не что иное, как возбуждает весь народ верных к молитвам о них, хотя оглашенные еще и чужды верующим, так как не принадлежат еще к телу Христову, еще не имеют общения в таинствах, еще отделены от стада духовного. Если же о них должно молиться, то тем более мы должны молиться о наших членах. Для того и говорит: «усердно помолимся», чтобы ты не отринул их как чуждых, не забыл как чужестранцев. Они еще не получили заповеданной и данной Христом молитвы, еще не стяжали дерзновения, но имеют нужду в помощи посвященных в таинства. Они еще стоят вне царских чертогов, далеко от священной ограды. Поэтому они и высылаются, когда приносятся те страшные молитвы. Потому диакон и приглашает тебя молиться за них, чтобы они сделались твоими членами, и не были уже чужестранными и отчужденными: слово «помолимся» обращается не к священникам только, но относится вместе и к народу; когда говорит диакон: «станем добре, помолимся», то приглашает этими словами всех к молитве. Потом, начиная прошение, говорит: «да всемилостивый и щедрый Бог услышит моления их». Чтобы ты не сказал: «К чему нам молиться? Они чужды нам, еще не соединены с нами — как я могу умолить Бога? Как могу преклонить Его, чтобы явил им милость Свою и простил их?», чтобы ты не смущался такими вопросами, смотри как он разрешает твое недоумение, говоря: «да всемилостивый и щедрый Бог». Слышишь ли: «всемилостивый Бог»! Не сомневайся же более, потому что всемилостивый всех милует — и грешников и друзей. Итак, не говори: «Как за них приступлю к Богу? Сам услышит моления их». В молитве же об оглашенных о чем лучше молиться, как не о том, чтобы им не оставаться навсегда оглашенными? Далее показывает и самый образ молитвы. Какой же? «Да отверзет уши сердец их», которые заключены еще и ожесточены. Впрочем, не о чувственных ушах здесь говорится, но об умственных. «Да услышат, чего не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку» (Да услышат, яже око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша) (1 Кор. 2:9). Они еще не слышали неизреченных тайн, потому что стоят вдали и отдельно от верных, а если и слышат что, то не разумеют слышанного, поскольку здесь не довольно одного слышания, но требуется еще и большое разумение; а они не имеют еще внутреннего слуха. Вот почему для них и испрашивается пророческий дар. И пророк так же говорит о себе: «Господь Бог дал Мне язык мудрых, чтобы Я мог словом подкреплять изнемогающего каждое утро Он пробуждает, пробуждает ухо Мое, чтобы Я слушал» (Бог дает мне язык научения, еже разумети, егда подобает рещи слово, зане сам отверзает уста мои, даде ми рано, приложи ми ухо, еже слышати) (Ис. 50:4). Подобно тому, как пророки иначе слышали, нежели другие люди, так и верные иначе слышат, нежели оглашенные. Отсюда и оглашенный научается не от людей ожидать научения и отверзтия слуха («не называйтесь, — говорит, — учителями» (не нарицайте, говорит, учителя на земли) — (Мф. 23:8), но свыше — с небес: «И все … будут научены Господом» (будут вси научены Богом) (Ис. 54:13). Потому (диакон) и говорит далее: «огласит их словом истины», т. е., чтобы излил истину в сердца их, потому что они еще не знают слов истины так, как должно знать. «Да всеет страх свой в них». Однако, этого еще недостаточно, потому что одно семя пало при пути, а другое на камне.

6. А мы не того просим. Мы просим, чтобы как плуг разверзает борозды на тучной земле, так было бы и здесь, т. е., чтобы обновленные приняли в глубину сердца всеянное слово и верно сохраняли все слышанное. Поэтому диакон и присовокупляет: «и утвердит веру свою в сердцах их», т. е., чтобы она оставалась не на поверхности, а пустила свой корень в глубину. «Да откроет им евангелие правды». Здесь он указывает на двоякое покрывало: одно, которое покрывает умственные их очи; другое, которым закрыто от них Евангелие. Вот почему прежде просил он: «да отверзет уши сердец их», теперь же просит: «да откроет им евангелие правды», т. е., да соделает их мудрыми и способными к принятию его, да научит их и посеет семена Евангелия. Иначе, хотя они и будут способны, но если Бог не откроет им, не получат от того никакой пользы. И обратно: хотя бы и открыл Бог, но если они не примут открытого, опять угрожает та же опасность. Вот почему мы и просим того и другого — чтобы и сердца отверз, и Евангелие открыл. Так, и царское украшение ничего не представляет для глаз, хотя бы на него и смотрели, если оно закрыто, равно как и наоборот, нет никакой пользы и от того, что оно открыто, если не будут смотреть на него глаза. Но то и другое может быть достигнуто, когда (люди) сами наперед пожелают того. Какое же это «Евангелие правды»? То, которое делает людей праведными. Чрез то он возбуждает в них желание крещения, показывая, что это Евангелие не только разрешает от грехов, но и делает праведными. «Да даст им ум божественный, целомудренный помысл и добродетельное жительство». Пусть выслушают это те из верных, которые прикованы к житейским заботам. Если для непосвященных еще нам повелевается просить этого, то подумай, каковы должны быть мы, которые просим этого для других? Жизнь наша должна быть сообразна с Евангелием. Вот почему и порядок молитвы от догматов идет к жизни. А именно, сказав: «да откроет им Евангелие правды», прибавляет: «да даст им божественный ум». Что значит «божественный»? Значит, чтобы Бог обитал в нем, как и говорится: «и поставлю жилище Мое среди вас … и буду ходить среди вас» (вселюся в них, и похожду) (Лев. 26:12). Когда ум бывает чист, когда совлекается грехов, тогда он делается домом Божиим. Когда же Бог вселяется в него, то уже ничего не остается в нем человеческого. И таким образом он делается божественным, все вещающим от Бога, как дом живущего в нем Бога. Отсюда очевидно, что срамословящий не имеет божественного ума; равно как и любящий веселье и смех. «Целомудренный помысл». Что же значит — иметь «целомудренный помысл»? Значит — стяжать здравие душевное. Тот, кто одержим наклонностью ко злу и прилепился к настоящим благам, не может быть назван целомудренным, т. е. здравым. И как больной желает и вредного себе, так и этот. «И добродетельное жительство» — потому что догматы веры требуют от нас добродетельной жизни. Выслушайте это те, которые приходите к крещению при конце жизни. Мы молимся, чтобы вы после крещения имели и доброе жительство; а ты всячески стараешься, чтобы умереть, не имея добродетельной жизни. Положим, что ты и получишь оправдание, но одною верою; а мы просим, чтобы ты и делами заслужил дерзновение пред Богом. «Всегда Божие мыслити, Божие мудрствовати и об угождении Ему пещися». Целомудренного помысла и добродетельной жизни мы просим тебе не на один день, не на два и не на три, но на целую жизнь, и, как основания всех благ, просим у Бога, чтобы ты угодное Ему мудрствовал. Многие ведь ищут своего, а не того, что угодно Иисусу Христу (Флп. 2:21). Как же это может быть? Ведь к молитве должно присоединяться и собственное старание, если мы будем пребывать в законе Его день и ночь. Потому и в прошении далее говорит: «в законе Его пребывати». И как выше он сказал — «всегда», так и здесь говорит: «день и ночь». Вот почему я и стыжусь за тех, которые едва и один раз в год показываются в церкви. В самом деле, какое могут иметь оправдание те, которым заповедано день и ночь не просто заниматься законом, но пребывать, т. е. возрастать и жить в нем, и которые, между тем, даже малейшей части жизни не посвящают на то, чтобы помнить заповеди Его и хранить оправдания Его?

7. Видишь ли, какая здесь превосходная цепь, и как каждое звено ее тесно связано и согласовано с другим крепче и красивее всякой золотой цепи? В самом деле, после прошения о даровании божественного ума, сказывает, как и стяжать его. Как же? Заботясь всегда об угождении Ему. А это как? Путем непрестанного внимания к закону Божию. Как же могут увериться в этом люди? Если будут хранить заповеди Его. Вернее же сказать, от внимания к закону Божию является и соблюдение заповедей, подобно тому как от мудрствования по Боге и стяжания божественного ума рождается забота и попечение об угодном Ему. Каждая из сказанных добродетелей такую имеет силу, что и создает другую и сама созидается от нее, поддерживает другую и сама поддерживается от нее. «Еще прилежнее помолимся о них». Так как продолжительное слово обыкновенно утомляет душу, то он опять возбуждает ее. Он намеревается просить чего‑то великого и высокого, почему и говорит: «еще прилежнее помолимся о них». Чего же именно? Да «избавит их от всякого злого и несовместного дела». Здесь мы просим, чтобы Господь не допустил их впасть в искушение и избавил от всякого навета — телесного и духовного. Потому и присовокупляет еще: «от всякого греха диавольского, и от всякого нападения противника», указывая этим на искушения и грехи.

Грех весьма близок к нам, отовсюду окружает нас — и спереди и сзади, и потому легко низлагает нас. Так как выше он говорил о том, что нам должно делать с своей стороны, т. е. пребывать в законе Божием, помнить заповеди Его, хранить оправдания Его, то теперь наконец убеждает, что всего этого недостаточно, если сам Бог не будет присутствовать с нами и помогать нам. «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его» (Аще бо не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии) (Пс. 126:1); и особенно это невозможно для тех, которые еще подчинены диаволу и находятся под его властью. Вы, посвященные в таинства, знаете уже это. Итак, припомните те слова, которыми вы отрекались владычества диавола, когда с преклонением колен добровольно прибегли к Царю своему, произнося те страшные слова, научающие нас ни в чем и никогда не слушаться диавола. Называет же его противником и диаволом, т. е. клеветником, потому, что он клевещет и на Бога людям, и на нас Богу, и нам самим друг на друга. Так он клеветал некогда Богу на Иова, говоря: «разве даром богобоязнен Иов?» (еда ту не чтит Иов Господа) (Иов. 1:10). И опять Иову на Бога: «огонь Божий упал с неба» (огнь спаде с небесе) (1:16). Подобным образом он клеветал Адаму на Бога, когда говорил, что отверзутся очи их (Быт. 3:5). И ныне многим из людей клевещет, говоря: «Не промышляет Бог о мире, но вверил вашу судьбу демонам». Также многим из иудеев клеветал он на Христа, называя его льстецом и волхвом. Может быть кто пожелает знать, как он действует на человека? Когда не находит в человеке ума божественного и души целомудренной; когда человек забывает заповеди Божии и не хранит оправданий Божиих, тогда диавол уводит его в плен. Так, если бы Адам помнил заповедь, гласящую: «от всякого дерева в саду ты будешь есть» (от всякаго древа снеси) (Быт. 2:16), если бы сохранил повеление, которое говорит: «в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (в онь же аще день снесте, смертию умрете) (ст. 17), то не потерпел бы того, что потерпел. «Да сподобит их во время благопотребно бани пакибытия, оставления грехов». Мы просим и настоящего и будущего; и рассуждаем о купели (крещения), и показываем им в прошении силу ее. В самом деле, прошение дает им ясно разуметь, что дело в возрождении, и что мы, как рождаемся из утробы матери, так возрождаемся от воды, — чтобы кто из них не сказал с Никодимом: «Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» (како можем кто родитися стар сый? Еда может внити во утробу матери своея, и паки родитися) (Ин. 3:4). Так как он сказал об оставлении грехов, то далее удостоверяет в истине этого, говоря: «и одежды нетления», потому что кто усыновляется Богу, тот, очевидно, уже делается и нетленным. Что же значит: «во время благопотребно»? Когда, т. е., готовящийся к крещению хорошо расположил себя, когда с усердием и верою приступает к принятию его, потому что для верующего такое время и есть благопотребное. «Да благословит входы их и исходы, все житие их». Здесь дозволяется им просить и телесных благ, как слабым еще в вере. «Домы их и живущих в них», т. е. слуг их, сродников и других близких к ним, кого имеют. Все это было в числе наград в ветхом завете, и ничто не казалось столь страшным, как вдовства, бесчадие, преждевременная смерть, голод, неуспех в делах. По этой‑то причине церковь на время дозволяет и оглашенным просить телесных благ, понемногу возводя их к совершенству. Так делает и Христос, делает и Павел, приводя на память своим ученикам данные древним благословения. Так Христос говорит: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (блажени кротцыи, яко тии наследят землю) (Мф. 5:5). А Павел: «Почитай отца твоего и мать … и будешь долголетен на земле» (чти отца твоего и матерь твою: и будеши долголетен на земли) (Еф. 6:2, 3). «Да умножив чада их, благословит, и в меру возраста привед, умудрит».

8. Здесь опять (просит) и телесного и духовного, как еще несовершенным. Далее же только духовного: «да направит все предлагаемое на пользу им», не просто предлагаемое, но на пользу. Так, часто предлагается, напр., путешествие, но не приносит пользы; или что‑нибудь другое подобное, но так же без пользы. Отсюда они научаются за все благодарить Бога, потому что все направляется к их пользе. После всего этого наконец (диакон) повелевает им восстать. Доселе он держал их как бы поверженными на земле; по испрошении же им вышесказанных благ, когда они и сами получили дерзновение и веру, он восставляет их от земли и повелевает и самим уже приносить молитвы к Богу. Сперва мы просим за них, потом и им повелеваем просить за себя, отверзая им двери молитвы, подобно тому, как детей сперва мы учим говорить, а потом им самим велим за нами говорить. Так мы говорим: «ангела мирна просите оглашеннии». Есть ангел мучитель, как говорит Писание: «посольство злых ангелов» (послание ангелы лютыми) (Пс. 77:50). Есть также ангел губитель (2 Цар. 24:16). Поэтому и повелеваем им просить ангела мирного, и вместе научаем их прежде всего искать мира, как союза всех благ, чтобы они были свободны от всякой вражды, всякой брани и всяких распрей. (Мирна вся прилежаша вам), — потому что и тяжкое при посредстве мира делается легким. Вот почему и Христос сказал: «Мир Мой даю вам» (Ин. 14:27). Подлинно, ничто не доставляет диаволу столь сильнаго оружия, как раздоры, вражды и брани. «Настоящаго дне мирна и вся дни жизни вашея просите». Видишь, как опять всю жизнь повелевает проводить добродетельно. «Христианской вашей кончины; а наипаче всего доброго и полезного», — так как что не хорошо, то и не полезно. У нас другое понятие о полезном, нежели какое имеет большая часть людей. «Сами себе живому Богу и Христу Его предадите». Мы еще не требуем от них, чтобы они молились за других, но считаем достаточным, если они и о себе могут молиться. Видишь ли полноту и совершенство молитвы, объемлющей и догматы веры и правила для жизни? В самом деле, когда говорим о Евангелии, об одежде нетления, о бане пакибытия, то называем все догматы; когда же говорим о божественном разуме, целомудренном помысле и о прочем вышеуказанном, то указываем этим на жизнь. Вслед затем мы повелеваем им преклонить главы в знак того, что молитвы их услышаны, и Бог благословляет их. Подлинно, не человек благословляет, но рукою и устами человека мы подклоняем главы предстоящих Царю небесному, и тогда все взывают: «Аминь». Для чего же все это говорил я? Для того, чтобы научить, что мы должны искать пользы других; чтобы не думали верные, что их нисколько не касаются молитвы об оглашенных. Не стенам же ведь говорит диакон: «о оглашенных помолимся». Несмотря на то, некоторые до того несмысленны, безумны и рассеянны, что не только во время молитвы оглашенных, но и во время молитвы верных стоят и разговаривают. Вот отчего у нас все не в порядке, вот отчего все идет к погибели — оттого, что мы и тогда, когда более всего должно умилостивлять Бога, прогневляем Его, и так уходим из церкви. Нам повелевается здесь, в присутствии верных, молить человеколюбца Бога о епископах, о пресвитерах, о царях, о властях, о земле и море, о воздухах, о всей вселенной. Итак, если мы, которые должны иметь дерзновение молиться о других, не молимся и о себе с должным вниманием, то какое будем иметь оправдание, какое извинение? Потому, размысливши обо всем этом, прошу помнить время молитвы, быть возвышеннее духом, отрешаться от земли и воспарять в самые выси небесные, да возможем умилостивить Бога и получить обетованные блага, которых и да сподобимся все мы достигнуть благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 3

Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире (2 Кор. 1:12).

Утешение, доставляемое чистою совестью. — Непреложность Божиих обетований. — Вера и добродетель Авраама. — Его твердость.

1. Здесь (апостол) открывает нам еще другое, не только немаловажное, напротив очень важное средство к утешению, могущее ободрить душу, потопляемую бедствиями. Так как он сказал: «Бог избавил нас» (избавил ны есть), и все дело приписал щедротам Божиим и молитвам коринфян, то, чтобы не сделать чрез это своих слушателей беспечными, если они будут возлагать упование свое только на милосердие Божие и молитвы других, он далее показывает, что и сами (апостолы) немало сделали со своей стороны. На такое участие свое (апостол) и выше указал, когда говорил: «Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» (якоже избыточествуют страдания Христова, избыточествует и утешение наше) (ст. 5). Но здесь он высказывает еще другую свою добродетель. Какую же? Ту, что: «Мы, — говорит, — где ни жили, везде поступали по чистой и искренней совести. А это немало служит к успокоению и утешению нашему, и не только к утешению, но и к другому, что гораздо более утешения, — к похвале». Так говорил (апостол верующим) как для того, чтобы и их научить не упадать духом в скорбях, но радоваться, если только будут иметь чистую совесть, так, отчасти, и для того, чтобы обличить пред ними лжеапостолов. И как в первом послании говорил он: «Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова» (посла мене Христос благовестити не в премудрости слова, да не испразднится крест Христов) (1 Кор. 1:17), и: «чтобы вера ваша [утверждалась] не на мудрости человеческой, но на силе Божией» (да вера ваша не в мудрости человеческой, но в силе Божией будет) (1 Кор. 2:5), так и здесь говорит: «не в мудрости, но благодатию Божиею». Кроме того, словом «не в мудрости» он намекает и на нечто другое, т. е. не обманом и обольщением; и таким образом посрамляет мирское научение. «Похвала наша, — говорит, — есть свидетельство совести нашей», т. е., когда совесть наша не имеет причины осуждать нас как преступников, преследуемых за худые дела. «Хотя бы, — говорит, — мы терпели бесчисленные бедствия, хотя бы нам отовсюду угрожали нападения и опасности, для нашего утешения, и не только для утешения, но и для получения венца, достаточно одного свидетельства чистой совести — что мы терпим эти бедствия не какое‑нибудь преступление, но за угодное Богу, за добродетель, за истинное любомудрие и за спасение многих». Итак, первое утешение (о котором выше говорил апостол) проистекало от Бога; а это (о котором теперь говорит) от них самих, и было плодом чистой их жизни. Потому‑то и похвалою он называет это утешение, что оно было плодом их добродетели. В чем же эта похвала и что свидетельствует нам совесть наша? «В простоте и богоугодной искренности» (Яко в простоте и чистоте), — т. е., ничего не делали коварно, или лицемерно, или притворно, или из лести, или злонамеренно, или для обмана и обольщения, или по другим подобным побуждениям; но поступали всегда со всякой свободою, простотою, истиною, в чистоте и незлобии сердца, с бесхитростною душою, не имели ничего, что бы нужно было скрывать, ничего зазорного. «Не по плотской мудрости» (Не в мудрости плоти), т. е., без коварства и лукавства, без изысканных слов и хитросплетенных умствований — это именно он и называет плотскою мудростью. Итак, чем (лжеапостолы) надмевались, то именно он отвергает и презирает, явно показывая этим, что плотское мудрование недостойно похвалы, и что сам он не только не ищет его, но еще стыдится и отвращается. «Но по благодати Божией жили в мире» (Но благодатию Божиею жихом в мире). Что значит: «по благодати Божией»? Значит — премудростью и силою, данными нам от Бога, проявляемыми в чудесах и победе над мудрецами, риторами, философами, царями и народами, несмотря на то, что мы люди грубые и ничего не заимствовали от мирской мудрости. И немаловажное это было утешение и похвала — в сознании, что они действовали не человеческою силою, но совершали все благодатью Божией. «В мире». Так было не в Коринфе только, но и по всей вселенной. «Особенно же у вас» (Множае же у вас). Что «Особенно ж у вас»? — «По благодати Божией жили». «У вас мы совершали, — говорит, — больше чудес и знамений, большую соблюдали осторожность и заботились о безукоризненном образе жизни». (Апостол) и это называет благодатью Божией, ей же приписывая и собственные подвиги. Там (в Коринфе) он совершил сверхдолжный подвиг, когда, щадя слабость коринфян, проповедывал у них Евангелие без всякого со стороны их возмездия. «Мы пишем вам не иное, как то, что вы читаете или разумеете» (Не иная бо пишем вам, но яже чтете и разумеваете) (ст. 13). Так как (апостол) высказывал себе великие похвалы, и, по‑видимому, свидетельствовал только сам о себе, что могло показаться неудобным, то он приводит в свидетели того, что говорил, опять самих коринфян. «Пусть, — говорит, — никто не думает, что слова мои самохвальство, неоправданное делами: я передаю вам только то, что вы сами знаете, и, что я не лгу, в том мне свидетелями прежде других должны быть вы. Читая послания наши, вы видите, что в них написано то же самое, что вам известно о нас же на самом деле, и что ваше свидетельство не противоречит нашим посланиям, напротив — то, что вы прежде знали о нас, совершенно согласно с тем, что читаете о нас в посланиях». «Так как вы отчасти и уразумели уже» (Якоже и разумеете нас отчасти) (ст. 14), т. е., «вы не по слуху знаете о наших делах, но из самого опыта». Слово же «отчасти» (апостол) употребил из скромности. Таков уже у него обычай: лишь только скажет о себе что‑нибудь великое, по требованию необходимости (иначе он этого не делает), как тотчас старается смягчить возвышенность слов своих. «Надеюсь, до конца уразумеете» (Уповаю же, яко и до конца уразумеете) (ст. 13).

2. Видишь ли, как он на бывшем основывает надежду на будущее — и не только на бывшем, но и на силе Божией; не просто выразил уверенность, но все возложил на Бога и надежду на Него. «Мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа» (Яко похваление вам есмы, якоже и вы нам в день Господа нашего Иисуса Христа) (ст. 14). Здесь (апостол), представляя коринфян участниками и сообщниками в славе его деяний, предупреждает зависть, которая могла родиться в них от прежних его слов. «Похвала моя, — говорит, — принадлежит не мне одному, но от меня переходит и к вам, и взаимно от вас ко мне». Так как он превознес себя, указав на прошедшие свои дела и обещав такие же впредь, то, чтобы слушатели не вздумали упрекать его как человека высокомерного и не увлеклись, как я сказал, чувством зависти, он разделяет с ними славу свою, усвояя и им этот венец похвал. «Если, — говорит, — мы будем действительно таковы, то наша похвала будет и вашей славой, подобно тому, как, наоборот, когда и вы имеете добрую славу, мы радуемся, торжествуем и увенчиваемся». И здесь опять слова (апостола) показывают великое его смиренномудрие — он говорит не как учитель с учениками, а как ученик с равными учениками. Так он умеряет речь свою! И смотри, как он возводит коринфян к высшему и приучает их к любомудрию, когда устремляет мысли к великому дню Господню. «Не сказывайте мне, — говорит, — о настоящем, т. е. о поношениях, оскорблениях, насмешках, которые терпим от многих; земное ничто не важно — ни радости, ни печали, ни порицания, ни похвалы человеческие; но вспоминайте тот страшный и ужасный день, в котором все будет открыто. Тогда и мы прославимся в вас, и вы в нас, если откроется, что у вас были такие учители, которые ничему человеческому не учили, и, ведя жизнь непорочную, не подавали никакого повода к соблазну; а у нас были такие ученики, которые поступали не так, как обыкновенные люди — не колебались, но с готовностью принимали все и ни в чем не противомудрствовали. И ныне открыто это имеющим ум Христов, а тогда откроется всем. Итак, если мы и скорбим ныне, то не малое имеем и утешение, как от доброй совести, так и от ожидаемого тогда откровения. Ныне одна совесть наша знает, что мы во всем поступаем по благодати Божией, как и вы это знаете, и еще узнаете; а тогда и все люди узнают и наши и ваши дела, и увидят, как мы прославляемся друг за друга». Таким образом, чтобы (коринфяне) не подумали, что вся слава от похвалы принадлежит только одному ему, он представляет и им случай к похвалению, и тем отвлекает (их внимание) от настоящих скорбей. И как поступил относительно утешения, сказав: «утешаемся для вашего утешения» (утешаемся о вашем утешении), так и здесь поступает, говоря: «мы хвалимся вами, так же как и вы нами», делая их, таким образом, участниками себе во всем — в утешении, в страданиях и в самом спасении своем, поскольку и это спасение приписывает их молитвам, когда говорит: «при содействии и вашей молитвы за нас, избавил нас Бог» (споспешествующим и вам молитвою, избавил ны есть Бог). Так же точно и похвалу свою делает общею (с коринфянами). Как там говорил: «зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении» (ведяще зане якоже общницы есте страстем нашим, такожде и утешению) (ст. 7), так и здесь говорит: «мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа. И в этой уверенности я намеревался придти к вам ранее» (похваление вам есмы, якоже и вы нам. И сим упованием хотех к вам приити прежде) (ст. 15). Какая это «уверенность»? «То, — говорит, — что я надеюсь на вас, что вы будете моею похвалою, а я вашею, что я от сердца люблю вас, что я не сознаю в себе ничего худого и уверен, что у вас все духовно, и что свидетелями в этом будете для нас вы». «Намеревался придти к вам … и через вас пройти в Македонию» (Хотех к вам приити и вами проити в Македонию). Но в первом послании (апостол) дал противное этому обещанию: «Я приду к вам, — говорит, — когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию» (прииду к вам … егда Македонию прейду; Македонию бо прохожду) (1 Кор. 16:5). Итак, почему же он говорит здесь противное? Нет, не противное. Правда, это противоречит тому, что он писал прежде, но не противоречит его желанию. Поэтому он и не сказал здесь: «я писал вами пройти в Македонию», но: «намеревался». «Если, — говорит, — я и не так написал, но я все же прежде старался и желал придти к вам; до такой степени, — говорит, — не хотелось мне придти к вам позже, нежели как обещал, что даже хотел придти ранее». «Чтобы вы вторично получили благодать» (Да вторую благодать имате). Что такое «вторую благодать»? Т. е. сугубую — одну от послания, другую от присутствия. «Благодатью» же здесь называет он радость. «И через вас пройти в Македонию, из Македонии же опять придти к вам; а вы проводили бы меня в Иудею. Имея такое намерение, легкомысленно ли я поступил?» (И вами проити в Македонию, и паки от Македонии приити к вам, и вами проводитися во Иудею. Сие же хотя, еда что убо легкотою деях?) (ст. 16 и 17).

3. Здесь (апостол) уже прямо снимает с себя упрек в замедлении и неисполнении своего обещания придти (к коринфянам). Смысл слов его такой: «Я хотел придти к вам». Почему же не пришел? Не по легкомыслию ли и непостоянству? (А таково значение слов «легкомысленно ли я поступил?» (еда что убо легкотою деях). Нет. Почему же? Потому что, «что я предпринимаю, не по плоти предпринимаю» (яже совещаваю, не по плоти совещаваю). Что же значит: «не по плоти»? Не как плотской человек. «У меня то "да, да", то "нет, нет"»? (Да будет у мене, еже ей ей, и еже ни ни?). Но и это еще не ясно. Что же такое он говорит? «Человек плотской, — говорит, — т. е. прикованный только к настоящему, в настоящем всегда живущий и не находящийся под влиянием Духа Божия, может пойти всюду и блуждать, где вздумает; напротив, служитель Духа Божия и им водимый и управляемый, не может всегда быть господином своей воли, завися от власти Духа. С ним бывает то же, что с верным рабом, который только исполняет приказания господина своего, и не имеет власти над собою, и не знает отдыха даже на малое время; он иногда обещает что‑либо своим товарищам, но после не исполняет своего обещания, когда оно окажется противным воле господина его». Вот что значат слова (апостола): «не по плоти предпринимаю» (не по плоти совещаваю), то есть: «Я нахожусь под управлением Духа Божия, и не имею власти идти, куда хочу: я подчинен власти и повелениям Утешителя, и Его голос руководит и управляет мною. Потому я и не мог придти к вам; это не угодно было Духу Божию». Подобное часто бывало и судя по Деяниям Апостольским (Деян. 16:6‑9): когда апостолы намеревались идти вместе, Дух повелевал им идти в другое место. «Итак, что я не пришел к вам, несмотря на свое обещание, это зависело не от легкомыслия моего или непостоянства, но от Духа, которому я подчинен и должен повиноваться». Видишь ли и здесь обычный образ его умствования? Из того, что, по мнению других, служило доказательством, что он рассуждает по плоти, т. е., что он не исполнил своего обещания, — из этого самого он показывает, что он располагает собою всецело по Духу, совершенно противно предпринимаемому по плоти. «Что же, — скажет кто‑либо, — разве (апостол) не по внушению Духа Божия обещался (придти)?» Нет (не по внушению Духа). Я и прежде говорил, что Павел не все предвидел будущее и имеющее совершиться успешно. Вот почему и в первом послании он говорит: «чтобы вы меня проводили, куда пойду» (да вы мя проводите, аможе аще пойду) (1 Кор. 16:6), — конечно, из опасения, чтобы, сказавши «в Иудею», после не быть принужденным отправиться в другое место; здесь же, после того как этого не случилось, говорит уже: «а вы проводили бы меня в Иудею» (и вами проводитися во Иудею). Так как обещание придти к ним (в Коринф) было делом любви его к ним, то он и сказал об этом ясно. А желание его отправиться от них в Иудею нисколько их не касалось; потому он и сказал раньше об этом неопределенно. Но после, когда удостоверился и в этом, говорит здесь уже прямо, что пойдет в Иудею. И это сделано для пользы, чтобы кто‑нибудь из них не подумал о нем более надлежащего. В самом деле, если бы (апостолы) не показали в себе никаких знаков немощи человеческой, то до какого бы нечестия могли дойти люди, когда, несмотря и на эти знаки, хотели принести в жертву им волов? И что ты удивляешься тому, что Павел не всегда знал будущее, если иногда не знал и того, о чем лучше молиться? «Ибо мы не знаем, — говорит, — о чем молиться, как должно» (О чесом бо помолимся, яко же подобает, не вемы) (Рим. 8:26). И не только это говорит, чтоб показать свою скромность, но еще указывает и самый случай, когда он не знал, о чем лучше ему надлежало молиться. Когда же он не знал этого? Тогда, как молился об удалении от него искушений. «Дано мне, — говорит, — жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но [Господь] сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (Дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости деет. О сем трикраты Господа молих. И рече ми: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается) (2 Кор. 12:7‑9). Видишь ли, как не знал (апостол), чего ему лучше надлежало просить? А потому и не получил, хотя и неоднократно молил о том. «Верен Бог, что слово наше к вам не было то "да", то "нет"» (Верен же Бог, яко слово наше, еже к вам, не бысть ей и ни) (ст. 18). Здесь (апостол) прекрасно разрешает возникавшее возражение. «Если ты, — могли ему сказать, — обещавшись придти к нам, отложил намерение, и у тебя нет «да да» и «нет нет», напротив, ты впоследствии переменяешь прежде сказанное тобою, как поступил касательно твоего путешествия к нам, — то — горе нам! — не случалось ли того же и в самой проповеди?» Итак, чтобы этого не подумали и не смущались, он говорит: «Верен Бог, что слово наше к вам не было то "да", то "нет"». «В проповеди, — говорит, — этого не было, а бывало это только в дороге и путешествиях. В проповеди наши слова всегда верны и неизменны», — «словом» же здесь называет он проповедь. Далее представляет неоспоримое доказательство этого, относя все дело проповеди к Богу. Слова его имеют такой смысл: «обещание придти было мое, т. е., я от себя обещал это; проповедь же не мое дело и не человеческое, но Божие; а что от Бога, то недоступно для лжи и обмана. Поэтому и сказал: «верен Бог», т. е. истинен. Итак, не заподазривайте того, что происходит от Бога, и в чем нет ничего человеческого». Упомянув же о «слове», (апостол) далее присовокупляет и объяснение, о каком слове он говорит.

4. Итак, какое же это «слово»? «Ибо Сын Божий, — говорит, — Иисус Христос, проповеданный у вас нами, мною и Силуаном и Тимофеем, не был "да" и "нет"» (Ибо Сын Божий, иже у вас нами проповеданный, мною и Силуаном и Тимофеем, не бысть ей и ни) (ст. 19). Здесь он выводит на сцену и других учителей для того, чтобы этим указанием не на слушателей только, но вместе и на учителей, еще более подтвердить достоверность своего свидетельства. Правда, (те, на кого указывает апостол), были ученики же; но он, по своему смирению, причисляет и их к чину учителей. Что же значит: «не был "да" и "нет"»? «Я не извращал, — говорит, — смысла первой моей проповеди; не проповедывал вам ныне так, а завтра иначе, потому что это свойственно только заблудившемуся разуму, а не вере. «Но в Нем было "да"» (Но в Нем самом ей бысть), т. е., слово проповеди остается непоколебимо и твердо». «Ибо все обетования Божии в Нем "да" и в Нем "аминь", — в славу Божию, через нас» (Елика бо обетования Божия, в том ей, и в том аминь, Богу к славе нами) (ст. 20). Что значит: «все обетования Божии» (елика обетования Божия)? Много обетований содержит проповедь Евангельская, и о многих обетованиях благовествовали и проповедовали (апостолы). Они говорили и о воскресении, и о восхищении на небо, и о бессмертии, и о великих наградах в будущей жизни и неизреченных там благах. Эти‑то обетования (апостол) называет непреложными и говорит, что в них не было — ей и ни. Смысл его слов такой: «Что я вам говорил об этих обетованиях, то не было иногда истинно, а иногда ложно, как мое обещание придти к вам, но всегда истинно». И, прежде всего, защищает догматы веры и слово о Христе, говоря: «И слово мое, и проповедь моя не было то «да», то «нет» (не бысть ей и ни); потом уже самые обетования: «ибо все обетования Божии в Нем "да"» (елика бо обетования Божия, в том ей). Если же верны обетования Божии, и нет сомнения, что Бог исполнит их, то тем более верен Он сам, и слово о Нем твердо, и нельзя сказать, что иногда Он есть, иногда же нет Его, но всегда есть, и один и тот же.

Что же значит: «в Нем "да" и в Нем "аминь"» (в том ей, и в том аминь)? Этими словами он показывает, что обетования Божии непременно сбудутся, поскольку и существование, и исполнение их зависит от Бога, а не от человека. Итак, нечего бояться: обещает не человек, которого можно подозревать в неверности, но Бог, Который говорит и творит. «В славу Божию, через нас» (Богу к славе нами). Что значит: «в славу через нас»? Он исполнит обетования Свои чрез нас, т. е., изливая благодеяния Свои на нас, к славе Его. Это и значит: «В славу Божию». А если исполнение обетований служит к славе Божией, то они непременно исполнятся, потому что Бог не может презреть Своей славы, хотя бы и презрел наше спасение, равно как и в силу беспредельного Его человеколюбия. Кроме того, спасение наше тесно соединено с Его славою, которая открывается в исполнении обетований Его. Итак, если исполнение обетований служит к славе Божией, то, конечно, совершится и наше спасение. То же самое постоянно внушает (апостол) и в послании к Ефесянам, когда говорит: «в похвалу славы Его» (Ефес. 1:14); и везде употребляет такие выражения, желая показать необходимость исполнения обетований Божиих. То же говорит и здесь, т. е., что обетования Божии непреложны, так как исполнение их служит не только к нашему спасению, но вместе и к славе Божией. «Итак, не беспокойся, — говорит, — о том, что обетования эти через нас возвещены, и не сомневайся в верности их исполнения, потому что исполнение их зависит не от нас, а от Бога, Которому они и принадлежат, так как мы возвестили вам не свои, а Его обетования». «Утверждающий же нас с вами во Христе и помазавший нас [есть] Бог: и запечатлевший и давший залог Духа в сердца наши» (Извествуяй же нас с вами во Христа и помазавый нас, Бог, и запечатлевший и давший обручение Духа в сердца наши) (ст. 21, 22). Опять из бывшего утверждает истину будущего. «Если, — говорит, — сам Бог утверждает нас во Христе, т. е., не попускает нам колебаться в вере во Христа, и сам помазал нас и даровал Духа в сердца наши, то как не дарует нам благ, обетованных в будущей жизни? Если он даровал уже начало и основание, корень и источник благ, т. е. истинное познание о Нем и причастие Св. Духа, то как же Он не даст тех благ, которые проистекают отсюда? Подлинно, если и настоящие блага, которыми пользуемся, даны ради тех, которых ожидаем еще, то тем более даровавший эти блага дарует и ожидаемые. И если первые блага Он даровал нам тогда, когда мы были еще врагами Его, то тем более дарует нам вторые, когда мы сделались уже любезными Ему. Потому‑то (апостол) и не сказал просто — «Духа», но прибавил — «залог» (обручение), чтобы этим уверить нас в получении всего обещанного Богом. Действительно, если бы Бог не хотел даровать нам всего, что обещал, то не благоволил бы дать и залога, чтобы не потерять его попусту и напрасно. И смотри, какое благомыслие у Павла! «Что еще, — говорит он, — должно сказать в подтверждение того, что истина обетований зависит не от нас, когда и то самое, что вы твердо и непоколебимо стоите в вере, зависит не от нас, но от Бога? Утверждающий (Извествуяй же) (βεβαιών — утверждающий) вас, — говорит, — Бог, т. е., не мы утверждаем вас, потому что и мы сами имеем нужду в утверждающем. Итак, никто не должен думать, что истина проповеди чрез нас подвергается опасности. Сам (утверждающий нас в вере) все принял на Себя, сам о всем печется».

5. Что же значит: «помазавший и запечатлевший»? Значит — даровавший Духа, чрез Которого совершил и то и другое — помазание и запечатление, соделав нас вместе и пророками, и священниками, и царями, потому что в древности были помазываемы получавшие эти достоинства. Но мы ныне имеем не одно которое‑нибудь из этих достоинств, но все три, и притом в высшей мере, так как мы и царство надеемся получить, и соделываемся священниками, когда приносим тела наши в жертву Богу, (по наставлению апостола, который) говорит: «представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу» (представите члены ваши жертву живу, благоугодну Богови) (Рим. 12:1), наконец мы делаемся и пророками, потому что чего «не видел глаз, не слышало ухо» (око не виде и ухо не слыша), то открыто нам (1 Кор. 2:9). Но царями мы можем быть еще и иначе, именно — если будем обуздывать неуместные помыслы. Что такой (обуздывающий свои помыслы) действительно есть царь, и даже более чем облеченный только в диадему, это я теперь же покажу вам. Царь имеет много войска, а мы и более того имеем помыслов. В самом деле, невозможно исчислить необъятного множества помыслов наших. Впрочем, можно видеть не только многочисленность наших помыслов, но и то, что в этом множестве их есть и полководцы, и тысячники, и сотники, и стрелки, и пращники. Что еще отличает царя? Одежды. Но и он (обуздывающий свои помыслы) облекается еще в лучшую и драгоценнейшую одежду, которой ни моль не снедает, ни время не истребляет. Он имеет и многовидный славный венец — венец милосердия Божия, как сказано: «благослови душе моя Господа … венчающего тебя милостию и щедротами» (Пс. 102:1, 4); венец славы — «славою и честию увенчал Его» (Пс. 8:6); венец благоволения Божия — «благоволением, как щитом, венчаешь его» (яко оружием благоволения венчал еси нас) (Пс. 5:13); венец благодатей — «прекрасный венок для головы твоей» (венец бо благодатей приимеши на твоей главе) (Притч. 1:9). Видишь ли, как разнообразно украшена эта диадема, и насколько она великолепнее обыкновенной. Но исследуем тщательнее и глубже принадлежности этих царей. Обыкновенный царь, имея во власти своей копьеносцев, всем им дает повеления, и все они повинуются и служат ему. Но я покажу тебе, что другой царь имеет бόльшую власть. Что касается числа подвластных, то оно у обоих равное, или даже у последнего и больше; остается только рассмотреть покорность (тому и другому оказываемую). Не представляй мне здесь в пример (царей) лишившихся царства, или умерщвленных собственными их телохранителями. Нет, не таких (царей) выведем на сцену, но с той и другой стороны поищем таких, которые благополучно управляли своими царствами. Итак, представь со своей стороны кого угодно, а я всякому, кого ты представишь, противопоставлю одного патриарха (Авраама).

Подумай, какое множество помыслов должно было восстать в душе его, когда ему повелено было принести в жертву сына? Однако все эти помыслы он покорил, и все они повиновались ему с бόльшим страхом, чем какому‑нибудь царю его телохранители. Одним взором он укротил все помыслы, так что ни один из них не осмелился показать ни малейшего знака противоречия, но все преклонились пред ним, и покорились ему, как царю, хотя по природе они весьма непокорны и даже неукротимы. Не так страшны острия копий, прямо устремленных многочисленными воинами, как страшны были тогда эти помыслы. Естественная любовь отца к сыну не острее ли самых копий? Потому она могла и уязвлять душу отца гораздо глубже, чем самое изощренное острие копья. Не бывало столь острого копья, как остры были стрелы помыслов, изощряемые в глубине души родительскою любовью к сыну и пронзавшие сердце праведника. Там потребны и время, и намерение, и удар, и чувство мучительной боли, а затем уже следует смерть. Здесь же ничего подобного не требовалось; следовательно, и раны наносимы были несравненно скорее и глубже. Но, несмотря на то, что против него ополчилось тогда такое множество помыслов, в душе его была великая тишина; и все помыслы, предстоя пред ним в стройном чине, более украшали его, нежели устрашали. Итак, посмотри на этого праведника в ту минуту, когда он извлек нож, и противопоставляй ему каких тебе угодно царей — Августов, Кесарей. Ты, верно, не представишь ничего столь высокого, и никогда не найдешь образца столь величественного и столь достойного небес. Этот праведный муж восторжествовал тогда над самовластием самым могущественным, потому что нет ничего самовластнее природы. Поэтому хотя бы ты представил тысячи мужей, которые умертвили тиранов, ты не укажешь нам ни одного подобного мужа. Поистине, это была победа, свойственная ангелу, а не человеку. Смотри. Природа повержена долу со всем ее оружием, со всем воинством; а он твердо стоит, простерши руки не с венцом, но с ножом, который блистательнее всякого венца; и сонмы ангелов рукоплещут ему, и сам Бог с небес провозглашает его победителем. Так как он был гражданином неба, то оттуда же он получил и провозглашение. Итак, что может быть славнее этого? Или, лучше, что могло бы равняться этой награде? Если бы и на олимпийских играх одержавшего победу не глашатай, стоящий внизу, но сам царь, вверху сидящий, встав, провозгласил победителем, то не почел ли бы он такое провозглашение наградою, блистательнейшею самых венцов, и не обратил ли бы на себя внимания всех зрителей? Скажи же теперь, на какой степени славы и величия должно поставить этого святого мужа, которого не земной царь, но сам Бог с неба во всеуслышание провозглашает победителем, — не на олимпийском зрелище, но на зрелище целого мира, пред сонмами ангелов и архангелов? Если угодно, выслушаем и самое провозглашение. В чем же состояло это провозглашение? — «Авраам! Авраам! … не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (Аврааме, Аврааме, да не возложиши руки твоея на Исаака, ниже да сотвориши ему что: ныне бо познах, яко боишися ты Бога, и не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради) (Быт. 22:12). Что же это значит? Ужели Тот, Который знает все вещи прежде бытия их, только теперь узнал (Авраама)? Ведь и человеку даже была очевидна богобоязненность этого мужа: столько показал он примеров своего повиновения Богу — напр., когда Бог сказал ему: «пойди из земли твоей, от родства твоего» (изыди от земли твоея и от рода твоего) (Быт. 12:1), когда для Бога и из благоговения к Нему предоставил племяннику своему избрать плодоноснейшую страну, когда избавил его от великих и многих опасностей, когда по повелению Божию не усомнился идти в Египет, и не огорчился, когда там лишился было жены, и во многих других случаях. По этим примерам, как я сказал, богобоязненность (Авраама) мог знать и человек, не только Бог, Который не имеет нужды выжидать самых дел, чтобы видеть их последствия. Притом как же (Бог) и оправдал его, если не знал его? «Поверил, — говорится, — Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность» (Верова Авраам и вменися ему в правду) (Рим. 4:3).

6. Итак, что же значит: «теперь Я знаю» (ныне познах)? Сирийский переводчик передает эти слова так: «теперь ты показал», т. е. людям. «Я сам, — говорит, — давно знал тебя, еще прежде всех Моих тебе повелений». Но почему же и людям (показал только) теперь? Разве прежние примеры недостаточны были показать его богобоязненность? Без сомнения, достаточны. Но этот последний пример, несомненно, настолько превосходит все прежние, что те в сравнении с ним кажутся ничего не значащими. Итак, «теперь Я знаю» сказано с тем намерением, чтобы превознести этот последний подвиг (Авраама) и поставить его выше всех других. Это обыкновенный образ выражения и у многих людей в случаях особенной важности и превосходящих прежние. Например, если кто получит от другого дар, несравненно больше прежних, то он обыкновенно говорит: «Теперь я узнал, что такой‑то любит меня», выражая этим не то, чтобы он прежде не знал этого, а желая показать, что настоящий дар более всех (прежде полученных). Так и Бог, беседуя (с Авраамом) человеческим языком, говорит: «теперь Я знаю», желая показать не что иное, как превосходство настоящего его подвига, а не то, чтобы в это время только узнал его богобоязненность, или как велика эта богобоязненность. Так и тогда, когда Он сказал: «сойду и посмотрю» (приидите, сошедши узрим) (Быт. 18:21), сказал так не потому, чтобы Ему нужно было сходить — ведь Он все наполняет, и все ясно видит — но для того, чтобы нас вразумить, что Он не без причины что‑либо определяет. Также, когда Давид говорит: «Господь с небес призрел» (Господь с небесе приниче) (Пс. 13:2), то этой метафорой, взятой от людей, означает в Боге точное познание. Так и здесь: «теперь Я знаю» для того сказал (Бог), чтобы показать, что этот подвиг выше всех прежних; и в подтверждение этого присовокупляет следующие слова: «не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (яко не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради). Не сказал просто — «сына», но присовокупляет еще — «единственного» (возлюбленнаго). В самом деле, (Авраам) с твердостью подвизался здесь не только против природы, но и против той любви к сыну, которая была особенно велика в нем, как в силу собственной добродетели, так и в виду многих добродетелей сына. Если же отцы неравнодушно переносят смерть и преступных детей, но и их оплакивают, то кто выразит высоту любомудрия этого отца, который решился заклать собственными руками сына, — сына настоящего, единородного, возлюбленного Исаака? Подлинно, этот подвиг блистательнее целых тысяч диадем и бесчисленных венцов. У того, кто носит обыкновенный венец, может отнять его не только внезапная смерть, но и прежде смерти еще тысячи неблагоприятных обстоятельств; напротив, у того, кто украшен этою необыкновенною диадемою, отнять все и после смерти не может никто — ни свой, ни чужой. Рассмотри же, прошу, и драгоценнейший камень в этой диадеме, потому что наверху она закрепляется как бы драгоценным камнем. Чем же это? Словом: «Для Меня» (Мене ради). В самом деле, не то удивительно, что не пощадил сына, но то, что — ради Него. О, блаженная десница! Какой чудный нож ты восприняла? О, дивный нож! Какая чудная десница тебя восприняла? О, дивный нож! На какое употребление ты назначен, какое ты совершил служение, и сколь чудным образом послужил? Как это — и обагрился ты кровью, и не обагрился? Я не знаю уже, что и сказать: так страшно было это таинство! Нож не коснулся тела отрока, не прошел чрез гортань этого святого, не обагрился кровью праведника; а если справедливее сказать, то и коснулся, и прошел, и обагрился кровью, и потоплен был в ней, и не был потоплен. Может быть, вам кажется, что я противоречу сам себе, как потерявший рассудок. И действительно, рассудок мой теряется при размышлении о чуде, случившемся с этим праведником; однако я нисколько не противоречу себе. Действительно, рука этого праведника вонзила уже нож в гортань сына, но рука Божия и вонзенному ножу не допустила обагриться кровью. Не Авраам только держал нож, но и Бог. И тогда как Авраам наносит удар решением воли, Бог останавливает его Своим гласом. Один и тот же глас и вооружил десницу праведника и удержал ее, и рука, управляемая Богом, как бы вождем, все делала по Его мановению, и во всех движениях повиновалась Его гласу. Смотри, в самом деле: Бог сказал: «заколи» — и она тотчас вооружилась; сказал: «не заколай» — и она тотчас отлагает оружие. Так искусно устроено было все. Таким образом, Бог показал в нем всему миру — вождя и воина, сонмам ангелов — венценосного священника, царя, увенчанного диадемою, или лучше сказать — ножом, с победным знамением в руке, героя, победителя без сражения. Подобно тому, как какой‑нибудь военачальник, выставив вперед искусного и мужественного воина, одним вращением оружия, одним видом и быстротою движения его часто приводит в страх врага своего, так и Бог одним только произволением, одним только видом и положением праведника поразил и обратил в бегство всеобщего нашего врага диавола, который, я думаю, тогда бежал в страхе и ужасе. «Но, — скажет кто‑нибудь, — почему же Бог не попустил деснице праведника обагриться кровью (сына), чтобы тотчас воскресить закланнаго?» Потому что Богу несвойственно принимать такие кровавые жертвы: они служат трапезою только для проклятых демонов. Здесь же (в жертвоприношении Авраамовом) открылись вместе — и человеколюбие Владыки, и верность раба. Прежде (Авраам) вышел только из земли своей; а теперь отказался даже от своей природы. Потому‑то и получил сверх сына еще и другое несравненно большее, — и весьма справедливо. В самом деле, он решился не называться отцом, лишь бы перед Богом явиться верным рабом, и за это не только остался отцом, но сделался еще и священником. И так как он отказался от своего для Бога, за это и Бог, возвратив, что было его, даровал ему и Свое. Притом, когда враги строят козни праведникам, Бог попускает дойти искушениям до самого дела и тогда творит чудеса, — так было, напр., в печи вавилонской и во рве львином; когда же сам повелевает им что‑либо, то повеление Его останавливается на готовности их исполнить его.

7. Скажи же теперь, чего еще недоставало к этой доблести? В самом деле, разве Авраам предвидел, что будет? Разве мог предугадывать человеколюбие Божие? Правда, он был пророк, но и пророк не все знает. Иначе, заклание (Исаака) было бы излишне и недостойно Бога. Если же ему нужно было узнать, что Бог силен воскресить и из мертвых, то это он гораздо убедительнее узнал в разрешении неплодия Сарры, или даже еще прежде этого примера, потому что веровал. Ты же должен не удивляться только этому праведнику, но и соревновать ему. Видя, как он во время такого великого возмущения и обуревания волн плывет как бы при ясной и тихой погоде, и ты, подобно ему, возьми в руки кормило послушания и мужества. Не о том только рассуждай, что он устроил жертвенник и приготовил дрова, но вспомни и то, что говорил ему сын его, и размысли, сколько страшных полчищ устремилось на него, когда он, отец, услышал от сына слова: «где же агнец?» (где овча?) (Быт. 22:7). Подумай, сколько тогда восстало на него помыслов, вооруженных не железом, но огненными копьями, которые поражали и пронзали сердце его со всех сторон? Если и теперь многие, даже не будучи отцами, сокрушаются об этом и проливают слезы, не зная, чем кончилось это дело; многие же, и зная это, плачут, как я вижу, то какие страдания должен был вытерпеть тот, который родил, воспитал и, будучи уже в старости, имел только одного этого сына, которого теперь видит пред собою, слышит эти слова, и готовится тотчас умертвить? С другой стороны, какое благоразумие в словах (сына)! С какой кротостью он выслушивает ответ (отца)! И кто же тут действовал? Неужели диавол, чтобы еще более разжечь сердце (Авраама)? Нет, тут действовал Бог, чтобы еще более испытать и очистить златую душу этого праведника. Когда говорила жена Иова, тогда действовал диавол, потому что таков был совет (Иов. 2:9). Но Исаак не произнес ни одного богохульного слова; напротив, все говорил весьма благочестиво и благоразумно. Необыкновенно трогательны были слова его, и как мед сладкие истекали из его спокойной и кроткой души. Каменное сердце могли смягчить такие слова; но они нисколько не тронули и не поколебали того адаманта (Авраама). Он не сказал: «Для чего ты называешь отцом того, кто немного спустя не будет твоим отцом; того, кто лишился уже этой чести?» Но для чего сын спрашивает (отца)? Конечно, не просто из любопытства и не по излишней любознательности, но потому, что и он заботился об исполнении предпринятого (жертвоприношения). Он так рассуждал с собою: «Если бы отец не хотел сделать меня участником (жертвоприношения), то не оставил бы рабов при подошве горы, а меня не взял бы одного (на гору)», вот почему он и спрашивает отца тогда, когда они были одни, и никто не мог слышать их разговора. Вот как благоразумен был этот сын! Мужи и жены, не воспламеняется ли сердце у всех вас? Не каждый ли из вас мысленно готов обнять и облобызать этого отрока? Кто из вас не дивится его благоразумию и не изумляется той благоговейной покорности его, по которой он и в то время как (отец) связывал его и возлагал на дрова, не испугался, не вскочил, не стал обличать отца, как бы сумасшедшего; напротив, позволил ему связать себя, вести и возложить на дрова, и все это перенес молча, как какой‑нибудь агнец, или — лучше — как общий всех Владыка? И действительно, Исаак подражал Ему в послушании и кротости, и был образом Его: «как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен» (яко овча на заколение ведеся и, яко агнец пред стригущим его, безгласен) (Ис. 53:7). Правда, отрок этот говорил; но говорил также и Владыка его. Как же он был безгласен? То есть ничего не говорил дерзко и грубо, но все так скромно и уступчиво, что слова его более, чем молчание, обнаруживали покорность и кротость его. Точно также и Христос хотя ударившему Его в ланиту и сказал: «если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще ли добре, что Мя биеши?) (Ин. 18:23), но этими словами еще более обнаружил Свою кротость, чем, если бы промолчал. И как Исаак произносил имя отца у жертвенника, так и Христос с креста взывал, говоря: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Отче, отпусти им: не ведят бо что творят) (Лк. 23:34). Что же патриарх? «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой» (Быт. 22:8). Оба они произносят естественные имена, один — отца, другой — сына. Жестокая война и сильная буря поднимается с обеих сторон, а кораблекрушения нет ни на которой из них. И это потому, что всем управляет любомудрие. Потом, лишь только услышал Исаак имя Бога, ни слова уже не говорил более, чтобы не любопытствовать напрасно. Так благоразумен был этот отрок в самом цвете возраста! Итак, видишь, сколько воинств и в скольких сражениях победил этот царь? Подлинно, варвары, часто нападавшие на Иерусалим, не были так страшны для этого города, как (для Авраама) помыслы, отовсюду на него восстававшие. И, однако, он восторжествовал над всеми ими. Желаешь ли видеть в нем и священника? Доказательство не далеко. В самом деле, когда ты видишь его с огнем и ножом в руках стоящим у жертвенника, почему после этого будешь сомневаться в его священстве? Если хочешь видеть и жертву, им принесенную, можешь видеть — даже сугубую. Он принес сына, принес и овна, а прежде всего — свою волю. Кровью овна он освятил свою десницу, а закланием сына — свою душу. Таким образом, он рукоположен во священника кровью единородного и принесением в жертву агнца, подобно тому, как и (подзаконные) священники освящаемы были кровью (жертв) приносимых Богу. Желаешь ли, наконец, видеть (в Аврааме) и пророка? «Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался», — говорит (Христос) (Ин. 8:56). Так точно и ты в купели крещения соделываешься царем и священником и пророком: царем — повергнув долу все злые дела и умертвив греховные пожелания; священником — через посвящение себя Богу, чрез принесение тела своего в жертву Ему и чрез духовное заклание самого себя, (по словам апостола, который) говорит: «если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем» (2 Тим. 2:11); наконец, соделываешься и пророком, — так как познаешь будущее, делаешься богодухновенным и запечатленным. Подобно тому, как воины запечатлеваются печатью, так и верующие — Духом Святым, чтобы всякому ты был заметен, если выйдешь из строя. Иудеи имели печатью обрезание, а мы — «залог Духа» (обручение Духа). Итак, узнав это и размыслив о высоком достоинстве, полученном нами в крещении, покажем в себе жизнь, достойную этой благодати, чтобы получить нам и будущее царство, которого все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 4

Бога призываю во свидетели на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф (2 Кор. 1:23).

Мудрость Павла. — Его любовь к ученикам. — Признак добрых учеников. — Способы очищения грехов.

1. Что ты говоришь, блаженный Павел? Щадя их, не пришел ты в Коринф? Нам кажется, что, говоря так, ты противоречишь самому себе. Выше ты сказал, что не пришел потому, что ничего не предпринимаешь по плоти, не имеешь власти над собою, но идешь туда, куда велит тебе Святый Дух. Притом, как на препятствия к этому, указывал ты и на скорби свои. А теперь говоришь, как будто не придти зависело от тебя, а не от власти Духа. «Щадя вас, — говоришь, — доселе (ктому) не приидох в Коринф». Что же должно сказать на это? Или то, что и это самое случилось по воле Духа, который тогда, как (апостол) хотел идти, внушил ему отложить это путешествие, представляя необходимость щадить их; или он говорит о другом путешествии, и этим дает им знать, что он хотел идти к ним еще прежде, нежели написал первое послание, но удержался от этого по любви к ним, чтобы не застать их не исправившимися. Впрочем, вероятно и то, что (апостол) по той же причине после и сам решился остаться на месте, когда писал второе послание, хотя Дух уже и не удерживал его идти. И такое предположение гораздо вероятнее, т. е., что вначале его удерживал Дух, а после и сам он остался, рассудив, что так будет лучше. А ты смотри, как (апостол) опять упоминает о себе, — чего замечать я не перестану, — извлекая для себя защиту из самых нареканий, какие бы могли ему сделать. Коринфяне могли возыметь подозрение и сказать ему: «Ты возненавидел нас, потому и не хотел к нам придти». (Предупреждая такое подозрение, апостол) представляет противную причину, почему не пришел, именно — ту, что любил их. Что же значит: «щадя вас»? «Я слышал, — говорит, — что некоторые из вас блудодействовали; потому и не хотел придти к вам, чтобы не опечалить вас. Находясь у вас, я бы был поставлен в необходимость сам разбирать и исследовать это дело и многих наказать. Итак, я почел за лучшее не быть у вас, чтобы дать вам время раскаяться, нежели, пришедши к вам, наказывать вас, и самому понести от вас еще большую скорбь». Эту мысль он ясно изложил под конец послания, когда сказал: «чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали» (боюся, еда како пришедша мя смирит Бог мой у вас, и восплачуся многих прежде согрешших, и не покаявшихся о нечистоте и блуждении, яко содеяша) (12:21). То же разумеет он и здесь, и хотя говорит это как бы в оправдание себя, но вместе с тем сильнейшим образом обличает и устрашает их самих. (Самым оправданием себя пред ними) он дает им разуметь, что они подлежат еще наказанию, и могут что‑нибудь потерпеть, если не поспешат исправиться. И это опять он высказывает в конце послания, говоря: «когда опять приду, не пощажу» (аще прииду паки, не пощажду) (13:2). Различие только в том, что в конце послания говорит об этом прямо, а здесь — как еще в начале послания — не так открыто и с некоторым снисхождением, и даже мало того, далее смягчает и поправляет и этот образ выражения. В самом деле, так как (апостол) сказал, как прилично говорить только имеющему великую власть, — а щадить других может только тот, кто властен их и наказывать, — то, чтобы смягчить и несколько прикрыть то, что могло казаться резким, он говорит далее: «не потому, будто мы берем власть над верою вашею» (не яко обладаем верою вашею) (ст. 24), — т. е.: «когда я сказал, что, щадя вас, не пришел, то сказал так не потому, чтобы хотел властвовать над вами». Не сказал даже — «над вами», но — «над верою», что и гораздо благосклоннее, и согласнее с истиною. Ведь не желающего верить кто властен принудить к вере? «Но мы споспешествуем радости вашей» (Но споспешницы есмы вашей радости). «Так как ваша радость, — говорит, — есть вместе и наша, то я не пришел к вам, чтобы не ввергнуть вас в уныние, и тем не увеличить своей печали; и остался для того, чтобы дать вам случай радоваться своему исправлению только от (заочной моей) угрозы. Мы все делаем для вашей радости и только о ней и заботимся, потому что и мы сами имеем общение в ней». «Ибо верою вы тверды» (Верою бо стоите). Смотри, с какою опять осторожностью говорит он. Он опасается снова упрекать их, потому что достаточно сильно уже обличил их в первом послании, и они после того показали уже некоторую перемену (в жизни). Если бы и после этой перемены они услышали те же упреки, какие и прежде, то это могло бы погубить их. Вот почему настоящее послание и написано с большею легкостью, чем первое.