Деяния апостолов | 4 глава

БЕСЕДА 10

«Когда они говорили к народу, к ним приступили священники и начальники стражи при храме и саддукеи» (Деян. 4:1).

Сила речи Петровой. — Доблесть апостолов. — Твердость Петра. — Суетность зрелищ. — Против клятвы.

1. Еще не отдохнули (апостолы) от прежних искушений, а уже тотчас впали в другие. И смотри, как это устрояется. Сначала они были осмеяны все вместе: это — не малое искушение; а потом сами верховные впадают в опасности. Но эти два (события) произошли не сряду одно за другим и не просто; а сначала (апостолы) прославились в речах, потом сделали великое чудо, и затем уже, по допущению Божию, с дерзновением вступают в борьбу. Ты же заметь, прошу тебя, как те, которые при Христе искали предателя, теперь уже сами налагают руки, сделавшись после креста более дерзкими и более бесстыдными. Так‑то грех, пока только еще рождается, бывает несколько стыдлив; но когда совершится, тогда делает бесстыднейшими тех, которые совершают его. Но для чего же приходит и воевода? Ведь сказано: «к ним приступили священники и начальники стражи при храме». Для того, чтобы опять представить государственным преступлением то, что происходило, и наказать за это, не как за (дело) частное: так везде они стараются поступать. «Досадуя на то, что они учат народ» (ст. 2). Они досадовали не только на то, что (апостолы) учили, но и на то, что говорили, что (Христос) не только сам воскрес, но что и мы воскреснем чрез Него. «Досадуя на то, что они учат народ», сказано, «и проповедуют в Иисусе воскресение из мертвых» (ст. 2). Воскресение Его было так действенно, что и для других Он соделался виновником воскресения. «И наложили на них руки и отдали их под стражу до утра; ибо уже был вечер» (ст. 3). О, бесстыдство! Еще прежней кровью были исполнены их руки, а они тем не удовольствовались, но снова наложили их, чтобы обагрить другою кровью. Или, может быть, они и боялись, так как учеников было уже много, и поэтому явился вместе с ними воевода: «ибо уже», сказано, «был вечер». Итак, они это делали и стерегли (апостолов), желая ослабить их, а апостолам эта отсрочка времени придавала более смелости. И смотри, кто подвергается задержанию: это — верховные из апостолов, которые таким образом и для прочих послужили указанием, чтобы они впредь не искали друг друга и не домогались быть вместе. «Многие же из слушавших слово уверовали; и было число таковых людей около пяти тысяч» (ст. 4).

Что это значит? Разве они видели (апостолов) в славе? Не видели ль, напротив, что их связали? Как же уверовали? Видишь ли явную силу (Божию)? Ведь и тем, которые уже уверовали, надлежало бы сделаться (от этого) немощнее, но они не сделались. Речь Петра глубоко бросила семена и тронула их душу. А те (священники и саддукеи) гневались потому, что нисколько не убоялись их и за ничто считали настоящие бедствия. Если Распятый, говорили они, делает такие (чудеса) и если Он воздвиг хромого, то мы не боимся и их. Итак, и это было делом Промысла Божия. Поэтому уверовавших было теперь больше, чем прежде. Вот этого (священники с саддукеями) и боялись, и потому‑то в их глазах и связали апостолов, чтобы и на них навести больший страх; но случилось совсем не то, чего они хотели. Поэтому‑то они и допрашивают и апостолов не при них, но отдельно, чтобы слушатели не получили пользы от их дерзновения. «На другой день собрались в Иерусалим начальники их и старейшины, и книжники, и Анна первосвященник, и Каиафа, и Иоанн, и Александр, и прочие из рода первосвященнического» (ст. 5‑6). Опять сходятся вместе, — а в числе прочих зол было и то, что уже не соблюдались постановления закона. Опять придают собранию вид суда, чтобы обвинить их неправедным судом. «И, поставив их посреди, спрашивали: какою силою или каким именем вы сделали это?» (ст. 7) Но они уж знали (это), потому что досадовали, как сказано, на то, что (апостолы) проповедуют в Иисусе воскресение. Поэтому‑то именно они и задержали их. Для чего же спрашивают? Они ожидали, что (апостолы), убоясь множества, отрекутся, и думали, что этим все исправят. И заметь, что они говорят: «каким именем вы сделали это? Тогда Петр, исполнившись Духа Святаго, сказал им» (ст. 8). Припомни же теперь слова Христовы и то, как сбылось, что Он говорил: «когда же приведут вас в синагоги, к начальствам и властям, не заботьтесь, как или что отвечать, или что говорить, ибо Святый Дух научит вас в тот час, что должно говорить» (Лк. 12:11, 12; ср. Мф. 10:19). Следовательно, они уже пользовались великим содействием Божиим. Что же именно говорит (Петр), — послушай. «Начальники народа и старейшины Израильские!» (ст. 8). Заметь любомудрие мужа: будучи исполнен дерзновения, он не произносит ничего оскорбительного, но говорит почтительно: «начальники народа и старейшины Израильские! Если от нас сегодня требуют ответа в благодеянии человеку немощному, как он исцелен, то да будет известно всем вам и всему народу Израильскому» (ст. 8‑10). С великим мужеством напал на них с самого начала и уязвил их; а притом и напомнил им о прежнем, так как они судят их за благодеяние. Он как бы так говорил: за это, конечно, всего более надлежало бы увенчать нас и провозгласить благодетелями, а между тем нас судят за благодеяние человеку немощному, небогатому, немогущественному и неславному. Кто мог бы позавидовать (нам) в этом?

2. Много тягостного заключают в себе слова (Петра); но из них видно, что иудеи сами навязывались на зло. «Что именем Иисуса Христа Назорея» (ст. 10). Что особенно опечалило их, то (апостол) и прибавляет. Вот это именно и значили слова Христовы: «и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (Мф. 10:27). «Что именем Иисуса Христа Назорея, Которого вы распяли, Которого Бог воскресил из мертвых, Им поставлен он перед вами здрав» (ст. 10). Не подумайте, говорит, что мы скрываем Его отечество или страдание. «Которого вы распяли, Которого Бог воскресил из мертвых, Им поставлен он перед вами здрав». Опять — страдание, опять — воскресение. «Он есть камень, пренебреженный вами зиждущими, но сделавшийся главою угла» (ст. 11). Напомнил им и о слове, которого достаточно было, чтоб устрашить их, так как сказано: «и тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Мф. 21:44). «И нет ни в ком ином спасения» (ст. 11). Какие, думаешь, раны получили они от этих слов? «Ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (ст. 12). Здесь возвещается и (нечто) возвышенное. Когда не было нужды чего‑либо достигнуть, а надлежало только показать дерзновение, тогда (апостол) не щадит, потому что не боялся поразить их. И не сказал просто: чрез другого, но: «и нет ни в ком ином спасения», — этим показывая, что Он может спасти нас, а в то же время желая и устрашить их. «Видя смелость Петра и Иоанна и приметив, что они люди некнижные и простые, они удивлялись, между тем узнавали их, что они были с Иисусом» (ст. 13). Но каким же, скажешь, образом люди неученые победили красноречием и их, и первосвященников? Это — потому, что не они говорили, а чрез них — благодать Духа. «Видя же исцеленного человека, стоящего с ними, ничего не могли сказать вопреки» (ст. 14). Велика смелость этого человека, как видно из того, что он не оставил апостолов в самом суде. Следовательно, если бы они сказали, что (дело) не так было, он обличил бы их.

«И, приказав им выйти вон из синедриона, рассуждали между собою, говоря: что нам делать с этими людьми?» (ст. 15‑16) Видишь, как они недоумевают и как опять все делают по страху человеческому. Как при Христе они не могли ни опровергнуть, ни скрыть событий, а, напротив, от их противодействия вера еще более возрастала, — так точно и теперь. «Что нам делать с этими людьми?» Какое безумие, если они думали устрашить тех, которые уже вкусили подвигов, особенно же, если они, не будучи в состоянии ничего (сделать) сначала, надеялись сделать что‑либо после такого красноречия! Чем больше они хотели препятствовать, тем дела шли вперед успешнее. «Ибо всем, живущим в Иерусалиме, известно, что ими сделано явное чудо, и мы не можем отвергнуть сего; но, чтобы более не разгласилось это в народе, с угрозою запретим им, чтобы не говорили об имени сем никому из людей. И, призвав их, приказали им отнюдь не говорить и не учить о имени Иисуса» (ст. 16‑18). Заметь и бесстыдство их, и любомудрие апостолов. «Но Петр», сказано, «и Иоанн сказали им в ответ: судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали. Они же, пригрозив, отпустили их, не находя возможности наказать их, по причине народа» (ст. 19‑21). Знамения заградили им уста, и они уже не позволили апостолам окончить слово, но весьма оскорбительно прервали их во время самой речи. «Потому что все прославляли Бога за происшедшее. Ибо лет более сорока было тому человеку, над которым сделалось сие чудо исцеления» (ст. 21, 22). Но посмотрим снова на то, что сказано выше. «Что нам делать с этими людьми?» Прежде они все делали для славы человеческой; а теперь присоединилась и другая (забота), именно о том, чтобы не сочли их убийцами, как после и говорили они: «хотите навести на нас кровь Того Человека» (Деян. 5:28). «Чтобы более не разгласилось это в народе, с угрозою запретим им, чтобы не говорили об имени сем никому из людей». Какое безумие! Убежденные, что (Христос) воскрес, и имея в этом доказательство Его Божества, они надеялись своими кознями утаить Того, Кто не был удержан смертью. Что сравнится с этим безумием? И не удивляйся, что они опять замышляют дело несбыточное. Таково уж свойство злобы: она ни на что не смотрит, но всюду производит смятение. Будучи посрамляемы, они поступают так, как будто бы введены были в обман: так обыкновенно бывает с теми, которые, не достигнув чего‑либо, подвергаются посмеянию. Но ведь (апостолы) для того везде и говорили, что Бог воздвиг (Иисуса) и что о имени Иисуса хромой стоит здоровым, чтобы показать, что Иисус воскрес. А с другой стороны, и сами они признавали воскресение: хотя в пустом и ребяческом виде, но все же — признавали; а теперь не верят и находятся в смущении, советуясь, что делать с апостолами. Да уже одно только то, что они говорили с такою смелостью, недостаточно ли было для убеждения — ничего не делать с ними? Почему ты не веришь, скажи мне, иудей? Ведь надлежало внимать происшедшему чуду и словам (апостолов), а не злобе толпы. Но почему же (иудеи) не предают их римлянам? Потому что уже были ненавистны для них тем, что сделали со Христом. Таким образом они больше вредили сами себе, откладывая их обвинение. Со Христом (было) не так; но схватив Его среди ночи, они тотчас же повели Его на суд и не откладывали, сильно боясь народа. А с апостолами не смели поступить так: не ведут их и к Пилату, боясь и опасаясь за прежнее, чтобы и за то не обвинили их. «На другой день собрались в Иерусалим начальники их и старейшины, и книжники».

3. Опять собрание в Иерусалиме и проливается там кровь. Не устыдились и города. (Тут были), сказано, Анна и Каиафа. Петр не перенес (некогда) и вопроса служанки Каиафы и отрекся, тогда как другой был задержан; а теперь, явившись среди их, смотри, как говорит: «если от нас сегодня требуют ответа в благодеянии человеку немощному, как он исцелен, то да будет известно всем вам и всему народу Израильскому». А они говорят: «каким именем вы сделали это?» Зачем же не называешь этого (имени), но скрываешь? «Каким именем вы сделали это?» Но ведь (Петр) говорил: не мы сделали это. Заметь благоразумие. Не сказал тотчас: мы сделали именем Иисуса, но как? «Им поставлен он перед вами здрав». Не говорит также: сделался здоров от нас. И опять: «если от нас сегодня требуют ответа в благодеянии человеку немощному». Укоряет их, как людей, всегда осуждающих за благодеяния, и напоминает о прежнем, именно — что они стремятся к убийствам, и не только обнаруживают это, а еще и обвиняют за благодеяния. Видишь ли, как тяжки и слова (Петра)? (Апостолы) уже упражнялись в этом и стали, наконец, неустрашимы. Здесь (Петр) доказывает им, что они сами против воли проповедуют Христа, что они сами, судя и исследуя, распространяют учение (о Нем). «Которого вы распяли». О, какая смелость! «Которого Бог воскресил из мертвых». А это — знак еще большего дерзновения. Слова его значат вот что: не подумайте, что мы скрываем (что‑нибудь) позорное; нет, мы не только не скрываем, а напротив, говорим с дерзновением. Так говорит (апостол) и тем почти порицает их, и не просто, но и останавливается на этом, говоря: «Он есть камень, пренебреженный вами зиждущими». Затем, показывая, что они поступили так с камнем драгоценным, прибавляет: «но сделавшийся главою угла», то есть, камень по природе драгоценный и неподдельный, он пренебрежен вами. Так‑то чудо сообщило им великую смелость. Но ты заметь, как они, когда надобно учить, приводят много пророчеств, а когда нужно говорить с дерзновением, представляют лишь свое мнение. «Ибо нет», говорит (апостол), «другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись», потому что всем людям, а не им одним, дано было это имя. И в свидетели этому он приводит их самих. Так как они говорили: «каким именем вы сделали это?» — то отвечает: «именем Иисуса Христа Назорея», — другого имени нет. Как же вы спрашиваете? Так это везде очевидно! «Ибо нет», говорит, «другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись». Это — слова души, презирающей настоящую жизнь, как это видно из той великой смелости, с какой они произносятся. Отсюда явно, что и в то время, когда говорил о Христе уничиженно, (говорил) не из боязни, но по снисхождению. А так как теперь было удобное время, то он говорит столь возвышенно, что этим самым устрашил даже и всех слушателей. Вот и другое доказательство, не меньшее прежнего. «Узнавали их», сказано, «что они были с Иисусом». Не без цели евангелист поместил эти слова, но — чтобы показать и то, где они были (с Иисусом), то есть, при страдании. Действительно, они одни только были тогда со Христом, и тогда их видели смиренными, униженными. Вот почему особенно и удивляла (священников) эта внезапная перемена; ведь и там были Анна и Каиафа с клевретами, и пред ними предстояли и апостолы. Теперь же они были изумлены их чрезвычайною смелостью, так как не словами только показывали, что не заботятся о том, что их судят за такие дела и что им угрожает крайняя опасность, но и видом, и голосом, и взором, и всем вообще выказывали пред народом смелость в то время, как говорили. А удивлялись (священники), может быть, потому, что (апостолы) были люди и неученые и простые, так как можно быть кому‑либо неученым и, однако, не быть еще простым, или быть простым и, тем не менее, не неученым. Этим (писатель) показывает, что (в апостолах) соединилось то и другое. «Удивлялись», сказано. Из чего? Из того, что они говорили. Немного (Петр) произносит слов, но самым выражением и составом речи показывает смелость. И (священники) обвинили бы апостолов, если бы не было с ними этого человека (хромого). «Узнавали их», сказано, «что они были с Иисусом». Отсюда они приходили к убеждению, что научились этому от Иисуса и что они все делали, как Его ученики. И самое чудо и знамение издавало не мене громкий голос, чем голос апостолов: оно‑то именно больше всего и заградило им уста. «Судите», говорят, «справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?». Когда страх уменьшился, — так как заповедать (не говорить о Иисусе) не что другое значило, как отпустить их, — тогда и говорят с большею кротостью: так они далеки были от дерзости. «Мы не можем не говорить того, что видели и слышали». Следовательно, они отреклись бы, если бы оно было не таково, если бы не было свидетельства многих. А оно, действительно, было известно всем. Но такова‑то злоба, — дерзка и нагла! «С угрозою запретим им». Что вы говорите? Ужели вы надеетесь угрозою остановить проповедь? Так везде начальство трудно и неудобно! Вы убили Учителя и не остановили (проповеди), ужели же теперь своими угрозами надеетесь удержать нас от нее? Узы не заставили нас говорить с меньшим дерзновением, и вы ли заставите, когда мы считаем за ничто и угрозы ваши? «Судите», говорят, «справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?» Здесь вместо Христа именуют Бога. Видишь ли, как теперь сбылось то, что (Христос) сказал им: «вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: не бойтесь же» (Мф. 10:16, 31)?

4. Затем опять подтверждают воскресение, присовокупив эти слова: «мы не можем не говорить того, что видели и слышали». Итак, мы — достоверные свидетели; а вы, присовокупляя угрозы к угрозам, напрасно опять грозите. Им, конечно, надлежало бы обратиться вследствие чуда, за которое народ прославлял Бога; а они грозят даже убийством: так они противились Богу! «Они же, пригрозив, отпустили их». Чрез это (апостолы) сделались более славными и более знаменитыми. «Сила Моя», сказано, «совершается в немощи» (2 Кор. 12:9); и это они уже засвидетельствовали, противостав всему. Что значит: «мы не можем не говорить того, что видели и слышали»? Это значит: если ложны наши слова, — обличи, а если истинны, то зачем препятствуешь? Таково‑то любомудрие! Те в затруднении, а эти в радости; те исполнены великого стыда, а эти все делают с дерзновением; те в страхе, а эти безбоязненны. Кто в самом деле, скажи мне, боялся? Те ли, которые говорили: «чтобы более не разгласилось это в народе», или те, которые говорили: «мы не можем не говорить того, что видели и слышали»? Эти — и в удовольствии, и в дерзновении, и в величайшей радости; те — в печали, в стыде, в страхе, потому что боялись народа. Эти что хотели, то и сказали; а те не сделали того, чего хотели. Кто был в узах и опасностях? Не эти ли по преимуществу?

Итак, будем держаться добродетели! Пусть слова эти будут не для удовольствия только и какого‑либо утешения! Здесь не театр, возлюбленный, не место играющих на цитре или представляющих трагедии, где плодом бывает только наслаждение, так что прошел день — и наслаждение исчезло. И пусть бы только было наслаждение и не было другого вреда вместе с наслаждением. Но, ведь, каждый идет оттуда домой, как из какого‑нибудь зараженного места, усвоив себе многое из того, что бывает там. Так юноша, взяв оттуда некоторые звуки диавольских песней, какие только мог удержать в памяти, часто поет их дома, а старик, как более степенный, хотя не делает этого, но помнит все слова, какие там говорились. Отсюда же вы уходите ни с чем. Не стыдно ли это? Мы положили закон, или лучше — не мы положили, нет, так как сказано: не все учителя на земли (Мф. 23:8‑9), — Христос положил закон, чтобы никто не клялся. Что же, скажи мне, сделалось с этим законом? Я не перестану говорить об этом, «когда опять приду», по словам апостола, «не пощажу» (2 Кор. 13: 2). Подумали ли вы об этом? Позаботились ли? Было ли у вас какое‑нибудь старание? Или мы опять должны говорить тоже? Впрочем, было ли или нет, мы опять станем говорить те же слова, чтобы вы имели о том попечение; а если вы уже позаботились, то — чтобы опять исполняли это постояннее, да и остальных склоняли к тому. Откуда же должно начать нам слово? Хотите ли — с ветхого завета? Но стыдно нам, что мы не соблюдаем даже того, что в ветхом завете и что надлежало бы нам превзойти. Ведь нам следовало бы слушать не об этом, — это предписания иудейской бедности, — а о (заповедях) совершенных, как например: брось деньги, стой мужественно, отдай душу за проповедь, смейся над всем земным, пусть не будет у тебя ничего общего с настоящей жизнью. Если кто обидит тебя, — окажи ему благодеяние; если обманет, — заплати благословением; если будет поносить, — окажи почтение. Будь выше всего. Вот о чем и о подобном нам следовало бы слушать.

А мы теперь говорим о клятве! Это то же, как если бы кто человека, который должен любомудрствовать, отвлек от учителей мудрости и заставил его читать еще по складам и (разбирать) буквы. Подумай, какой стыд для человека, имеющего длинную бороду, носящего палку и плащ, идти вместе с детьми к учителям и учиться тому же, чему они учатся! Не крайне ли смешно это? Но мы еще смешнее, потому что не столько различия между философией и азбукой, сколько между иудейским образом жизни и нашим: (здесь столько различия), сколько между ангелами и людьми. Скажи мне: если бы кто низвел ангела с неба и велел ему стоять здесь и слушать наши слова, как будто бы ему необходимо было поучаться в них, — не стыдно ли и не смешно ли было бы это? Если же смешно только еще учиться этому, то, скажи мне, какое осуждение, какой стыд — даже не внимать этому? И в самом деле, как не стыдно, что христиане только еще учатся тому, что не должно клясться! Подчинимся, однако, этой необходимости, чтобы не подвергнуться еще большему стыду. Так станем же сегодня говорить вам из ветхого завета. Что же говорит он? — «Не приучай уст твоих к клятве и не обращай в привычку употреблять в клятве имя Святаго» (Сир. 23:8‑9). Почему? «Ибо, как раб, постоянно подвергающийся наказанию, не избавляется от ран, так и клянущийся непрестанно именем Святаго не очистится от греха» (Сир. 23:10).

5. Заметь благоразумие этого мудреца. Не сказал: не приучай к клятве мысли своей, но: «уст твоих»; он знал, что все зависит от уст и легко исправляется. Это, наконец, обращается в невольную привычку, подобно тому, как многие, входя в бани, вместе с тем, как переступают дверь, кладут на себе (крестное) знамение. Это обыкновенно делает рука по привычке, когда даже никто не приказывает. Опять, и при возжжении светильника, часто рука творит знамение, между тем как мысль обращена на что‑нибудь другое. Так точно и уста говорят не от души, но по привычке, и все заключается в языке. «В клятве», сказано, «не обращай в привычку употреблять имя Святаго». «Как раб, постоянно подвергающийся наказанию, не избавляется от ран, так и клянущийся непрестанно именем Святаго не очистится от греха». Не клятвопреступление осуждается здесь, но клятва, и за нее полагается наказание. Следовательно, клясться — грех. Такова, поистине, душа (клянущегося): много на ней ран, много язв. Но ты не видишь? В том‑то и беда! Между тем, ты мог бы видеть, если бы захотел, потому что Бог дал тебе глаза. Такими глазами смотрел пророк, когда говорил: «воссмердели и согнили раны мои от безумия моего» (Пс. 37:6). Мы презрели Бога, возненавидели благое имя, попрали Христа, оставили стыд, — никто не вспоминает с уважением имени Божия. Ведь, если ты кого любишь, ты встаешь и при его имени; а Бога часто призываешь так, как бы Он был ничто. Призови Его, когда благотворишь врагу; призови Его для спасения своей души. Тогда Он приблизится к тебе, тогда ты возвеселишь Его, а теперь ты прогневляешь Его. Призови Его, как призвал Стефан. Что говорил он? «Господи! не вмени им греха сего» (Деян. 7:60). Призови Его, как призвала жена Елканова, со слезами, с плачем, с молитвою. Этого я не запрещаю, напротив, к этому особенно побуждаю. Призови Его, как призвал Моисей, когда взывал, молясь за тех, которые гнали его. Ведь, если бы ты безрассудно стал упоминать о каком‑нибудь почтенном человеке, это было бы поношением; а упоминал в своих речах о Боге не только безрассудно, но и неуместно, считаешь это за ничто? Какого же был бы ты не достоин наказания? Я не запрещаю иметь Бога непрестанно в мыслях, — напротив, об этом и прошу и этого желаю, но не против воли Его, а для того, чтобы хвалить и почитать Его. Это доставило бы нам великие блага, если бы мы призывали Его только тогда, когда нужно, и в тех обстоятельствах, в каких нужно. Почему, скажи мне, при апостолах было столько чудес, а в наше время их нет, хотя Бог Тот же и имя то же? Это потому, что оно не одинаково (употребляется нами). Каким образом? Так, что они призывали Его только в тех случаях, о которых я сказал, а мы призываем не в этих, а в других. Если же тебе не верят, и ты поэтому клянешься, то говори: поверь, и даже, если хочешь, поклянись самим собою. Я говорю это не потому, чтобы хотел давать законы противные закону Христову, — отнюдь нет: сказано: «да будет слово ваше: да, да; нет, нет» (Мф. 5:37); но по снисхождению к вам, чтобы больше побудить вас к этому и отвлечь от той ужасной привычки. Сколько людей, снискавших себе славу в прочих делах, погибло от этой привычки? Хотите ли узнать, почему древним позволялось клясться (нарушать клятву ведь и им было не дозволено)? Это потому, что они клялись идолами. Не стыдно ли вам оставаться при тех же законах, какими водились люди немощные? Ведь и теперь, если я приму язычника, я не тотчас заповедую ему это, но сначала убеждаю его познать Христа. Но, если верующий и познавший Его и слышавший о Нем станет требовать себе такого же снисхождения, какое оказывается язычнику, — что пользы в этом, какая прибыль? Но сильна привычка, и тебе трудно оставить ее? Если так велика сила привычки, то перемени эту привычку на другую. Да как, скажешь, это возможно? Я часто уже говорил об этом и теперь скажу то же. Пусть многие следят за нашими словами, пусть исследуют и исправляют их. Нет стыда в том, когда нас другие исправляют; напротив, стыдно удалять от себя тех, кто исправляет нас, и делать это во вред собственному спасению. Ведь, если ты наденешь платье на изнанку, ты позволяешь и слуге поправить его и не стыдишься того, что он учит тебя, хотя это и очень стыдно; а здесь ты причиняешь вред душе своей и стыдишься, скажи мне, когда другой вразумляет тебя. Ты терпишь раба, который наряжает тебя в одежду и надевает на тебя обувь; а того, кто украшает душу твою, не терпишь? Не крайнее ли это безумие? Пусть будет и раб учителем в этом, пусть будет и дитя, и жена, и друг, и родственник, и сосед. Как зверь, когда его отовсюду гонят, не может убежать, так и тот, кто имеет стольких стражей и стольких порицателей и кого отовсюду поражают, не может не быть осторожен. В первый день это будет для него тяжело, равно и во второй и в третий, а потом будет легче, а после четвертого дня это не будет для него и делом. Сделайте опыт, если не верите. Позаботьтесь, прошу вас. Не маловажен этот грех, не маловажно и исправление от него; напротив, важно и то, и другое, — и зло, и добро. Но дай Бог, чтобы было добро, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Св. Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 11

«Быв отпущены, они пришли к своим и пересказали, что говорили им первосвященники и старейшины» (Деян. 4:23).

Знамения воскресения. — Богатство, население Константинополя и милостыня. — Против клятвы.

1. Не из тщеславия рассказывают об этом, — как это возможно? — но здесь свидетельствуют они о явлении благодати Христовой. Поэтому, что первосвященники и старейшины сказали им, то они пересказывают; а свои (слова), хотя опускают, однако, и при этом случае являют еще большее дерзновение. Посмотри, как они опять прибегли к истинной помощи, к непреоборимому Поборнику, и опять единодушно и со тщанием, потому что молитва (их) не просто совершается. «Они же, выслушав, единодушно возвысили голос к Богу и сказали» (ст. 24). Смотри, как мудры молитвы их. Когда они просили показать им достойного апостольства, тогда взывали: «Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи» (Деян. 1:24), — потому что там нужно было предведение; а здесь, когда надлежало заградить уста противникам, говорят о владычестве. Потому и начали так: «Владыко Боже, сотворивший небо и землю и море и всё, что в них! Ты устами отца нашего Давида, раба Твоего, сказал Духом Святым: что мятутся язычники, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные, и князи собрались вместе на Господа и на Христа Его» (ст. 24‑26). Они приводят пророчество, как бы требуя от Бога обещанного и вместе утешая себя тем, что враги все замышляют тщетно. Таким образом, слова их значат: приведи все это к концу и покажи, что они замыслили тщетное. «Ибо поистине собрались в городе сем на Святаго Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом Израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой. И ныне, Господи, воззри на угрозы их, и дай рабам Твоим со всею смелостью говорить слово Твое» (ст. 27‑29). Видишь ли любомудрие и то, как они не ропщут здесь? Они подробно не перечисляют угроз, а говорят только, что им угрожали, — потому что писатель говорит сокращенно. И смотри: не сказали они: сокруши их, низложи их, — но что? «И дай рабам Твоим со всею смелостью говорить слово Твое» (ст. 29). Так научимся молиться и мы. Правда, кто не исполнился бы гнева, попав к людям, ищущим его смерти и дышащим такими угрозами? И какого не исполнился бы он негодования? Но не (так поступают) эти святые. «Тогда как Ты простираешь руку Твою на исцеления и на соделание знамений и чудес именем Святаго Сына Твоего Иисуса» (ст. 30). Если именем Его будут совершаться чудеса, то велико будет дерзновение, говорят они. «И, по молитве их, поколебалось место, где они были собраны» (ст. 31). Это было знаком того, что они услышаны, и — посещения Божия. «И исполнились все Духа Святаго» (ст. 31). Что значит: «исполнились»? Значит — воспламенились Духом, и возгорелся в них этот дар. «И говорили слово Божие с дерзновением» (ст. 31). «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа» (ст. 32). Видишь ли, как вместе с благодатью Божиею они отличались и своими (добродетелями)? Да и везде должно примечать, что вместе с благодатью Божиею они проявляли и свои (добродетели), как и Петр сказал: «серебра и золота нет у меня» (Деян. 3:6). Впрочем, что сказал выше, в словах: «все же верующие были вместе» (Деян. 2:44), тоже самое опять выражает, и здесь словами: «у множества же уверовавших было одно сердце и одна душа». Сказав же, что они были услышаны, он говорит потом и об их добродетели, так как намеревается приступить к повествованию о Сапфире и Анании. Потому, желая показать их преступление, он и говорит сначала о добродетели прочих. Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание — любовь? Мне кажется, любовь — нестяжание, которое укрепляло ее еще более. Послушай же, что говорит (писатель): у всех «было одно сердце и одна душа». Вот сердце и душа — одно. «И никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее» (ст. 32). «Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа» (ст. 33). Выражает, что им как бы вверено было это (свидетельство), или говорит о нем, как о долге; то есть: они с дерзновением преподавали всем свидетельство о царствии. «И великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося» (ст. 33, 34). Как в доме родительском все сыновья имеют равную честь, в таком же положении были и они, и нельзя было сказать, что они питали других; они питались своим; только удивительно то, что, отказавшись от своего, они питались так, что, казалось, они питаются уже не своим, а общим. «Ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (ст. 34, 35). Из великого уважения к апостолам они полагали не в руки, а к ногам их. «Так Иосия, прозванный от Апостолов Варнавою, что значит — сын утешения» (ст. 36). Это, мне кажется, не тот, который (поставлен был) вместе с Матфием; тот назывался и Иосиею, и Варсавою, а потом прозван был и Иустом, а этот был прозван от апостолов Варнавою — сыном утешения. И самое имя, кажется мне, получил от добродетели, к которой был способен и расположен. «Левит, родом Кипрянин, у которого была своя земля, продав ее, принес деньги и положил к ногам Апостолов» (ст. 36, 37).

2. Заметь здесь, как (писатель) указывает на ослабление закона, когда говорит: «левит, родом Кипрянин». Значит, уже и в переселении были левиты. Но обратимся к вышесказанному: «быв отпущены», говорит, «они пришли к своим и пересказали, что говорили им первосвященники и старейшины». Смотри, (какое) смирение и любомудрие апостолов. Они не пошли везде хвастать и говорить, как они отвечали священникам, и при рассказе не тщеславились, но, пришедши, просто возвещают то, что слышали от старейшин. Отсюда мы узнаем, что они не подвергали сами себя искушениям, но мужественно переносили те, которые были им причиняемы. Иной кто‑нибудь, надеясь на помощь народа, может быть, стал бы порицать и наговорил бы тысячу неприятностей. А эти любомудрые — не так, но во всем кротко и смиренно. «Они же», говорит, «выслушав, единодушно возвысили голос к Богу». Возвысили глас от радости и великого усердия. Такие именно молитвы и бывают успешны, — молитвы, исполненные любомудрия, совершаемые о таких (предметах), со стороны таких (людей), в таких обстоятельствах и таким образом; а все прочие недостойны и нечисты. Смотри, как они не говорят ничего лишнего, но — только о силе Господа; или лучше, как Христос говорил иудеям: «если же Я Духом Божиим» глаголю (Мф. 12:28), так и они говорят: «Духом Святым». Вот и Спаситель говорит о Духе. А что говорят они, послушай. «Владыко Боже, Ты устами отца нашего Давида, раба Твоего, сказал Духом Святым: что мятутся язычники, и народы замышляют тщетное?» В Писании обычно говорится об одном, как о многих. Смысл же слов их следующий: не сами они (иудеи) превозмогли, но Ты соделал все, попустив это и приведши к концу, как благоискусный и премудрый, устроивший и с самими врагами по воле Своей; здесь указывают они на благоискусство и премудрость Его в том, что, хотя те сошлись с убийственным намерением, как враги и противники, но делали то, чего Ты, однако, хотел, «чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой». Что значит: «рука Твоя»? Здесь, мне кажется, рукою называет как силу, так и совет. Тебе довольно, говорит, только захотеть, потому что никто не предопределяет силою. Итак, выражение: «рука Твоя», значит: что Ты повелел. Или это говорит, или — что (Господь) совершил Своею рукою. Поэтому, как тогда они замыслили тщетное, так и теперь, говорят, сделай, чтобы они замыслили тщетное. «И дай рабам Твоим», то есть, чтобы угрозы их не исполнились на деле. Говорили же они так не потому, чтобы сами опасались претерпеть что‑нибудь тяжкое, но (заботясь) о проповеди. Не сказали: и избавь нас от опасностей, но что? «И дай рабам Твоим со всею смелостью говорить слово Твое». Ты сам, приведший к концу то, приведи и это. «Помазанного Тобою», говорят. Смотри, как и в молитве они разделяют (с Ним) страдание и все относят к Нему и называют Его виновником дерзновения. Видишь ли, как они всего просят для Бога и ничего для собственной славы и любочестия? А что касается их самих, то обещают, что они не устрашатся; просят также и о знамениях. «Тогда как», говорят, «Ты простираешь руку Твою на исцеления и на соделание знамений и чудес». И прекрасно, потому что без этого, сколь бы великую они ни проявили ревность, все делали бы напрасно. Господь склонился на прошение их и, поколебав место, показал, что Он присутствует при их молитве. «И, по молитве их», говорит, «поколебалось место». А что ради этого именно произошло, послушай, что говорит пророк: «Он посмотрит на землю, и заставит ее трястись» (Пс. 103:32). И еще: «от лица Господа подвинулась земля, от лица Бога Иаковлева» (Пс. 113:7). Бог делает это как для большего страха, так и для того, чтобы внушить апостолам бодрость после прежних угроз и чтобы расположить их к большему дерзновению. Тогда было начало (проповеди), и потому они имели нужду в видимом знамении для того, чтобы быть более уверенными, а после никогда этого не бывало. Итак, они получили много утешения от молитвы.

Естественно они испрашивают и благодати знамений, потому что не иным чем, как знамениями, они могли доказать, что (Христос) воскрес. И не безопасности своей только просили они, но и того, чтобы им не постыдиться, а говорить с дерзновением. Поколебалось место, — и это еще более утвердило их. А это иногда бывает знаком гнева, иногда посещения и промышления, теперь же гнева. Во время спасительного страдания (землетрясение) произошло чудно и сверхъестественно: тогда поколебалась вся земля. И сам Спаситель говорил: тогда «и будут глады, моры и землетрясения по местам» (Мф. 24:7). И здесь, с одной стороны, это было знаком гнева на тех (иудеев), а их (апостолов) исполнило Духа. Смотри, как и апостолы после молитвы исполняются Духа: «и исполнились», говорит, «все Духа Святаго». «Не было между ними никого нуждающегося». Видишь, как велика сила этой добродетели (общения имений), если она была нужна и там. Действительно, она — виновница благ, и об ней‑то упоминает он здесь в другой раз, внушая всем нестяжательность; говоря выше: «и никто ничего из имения своего не называл своим», здесь говорит: «не было между ними никого нуждающегося» (ст. 34).

3. А что это происходило не от знамений только, но и от их желания, показывают Сапфира и Анания. Не словом только, но и силою они засвидетельствовали о воскресении, как и Павел говорит: «и слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1 Кор. 2:4). И не просто: силою, но — «великою силою». И хорошо сказал: «и великая благодать была на всех их», потому что благодать — в том, что никто не был беден, то есть, от великого усердия дающих никто не был в бедности. Не часть одну они давали, а другую оставляли у себя; и (отдавая) все, не (считали) за свое. Они изгнали из среды себя неравенство и жили в большом изобилии; притом делали это с великою честью. Так они не смели отдавать в руки (апостолов) и не с надменностью отдавали, но приносили к ногам их и предоставляли им быть распорядителями и делали их господами, так что издержки делались уже как из общего (имения), а не как из своего. Это предохраняло их и от тщеславия. Если бы так было и теперь, то мы жили бы с большею приятностью — и богатые, и бедные. Как бедным, так и богатым было бы приятно. И, если угодно, мы изобразим это, по крайней мере, словом, если не хотите (показать) делом, и от того уже получим удовольствие. Правда, это весьма ясно и из того, что было тогда, так как продающие не делались бедными, но и бедных делали богатыми.

Но изобразим теперь это словом: пусть все продадут все, что имеют, и принесут на средину, — только словом говорю; никто не смущайся — ни богатый, ни бедный. Сколько, думаете, было бы собрано золота? Я полагаю, — с точностью сказать нельзя, — что если бы все мужчины и все женщины принесли сюда свои деньги, если бы отдали и поля, и имения, и жилища (не говорю о рабах — их тогда не было, быть может, отпускали их на волю), то, вероятно, собралось бы тысяча тысяч литров золота или лучше сказать даже два и три раза столько. Скажите, в самом деле, сколько теперь вообще жителей в нашем городе? Сколько, думаете вы, в нем христиан? Думаете ли, что сто тысяч, а прочие язычники и иудеи? Сколько же тысяч золота было бы собрано? А как велико число бедных? Не думаю, чтобы больше пятидесяти тысяч. И чтобы кормить их каждый день, много ли было бы нужно? При общем содержании и за общим столом, конечно, не потребовалось бы больших издержек. Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средства? Ужели ты думаешь, что можно когда‑нибудь дойти до этого состояния? Не в тысячи ли раз больше была бы благодать Божия? Не изливалась ли бы благодать Божия обильно? И что же? Не сделали бы мы землю небом? Если между тремя и пятью тысячами это совершалось с такою славою, и никто из них не жаловался на бедность, — то не тем ли более в таком множестве? Даже и из внешних (нехристиан) кто не сделал бы приношения? А чтобы видеть, что разделение сопряжено с убытками и производит бедность, представим себе дом, в котором десять человек детей, жена и муж: она, положим, прядет пряжу, а он получает доходы отвне. Скажи же мне, когда больше издержат они, вместе ли питаясь и живя в одном доме, или разделившись? Очевидно, что разделившись; если десятеро детей захотят разделиться, то понадобится десять домов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлежностей. И там, где много рабов, не для того ли все они имеют общий стол, чтобы меньше было издержек? Разделение всегда производит убыток, а единомыслие и согласие — прибыль. Так живут теперь в монастырях, как (жили) некогда верные. И умер ли кто с голода? Напротив, кто не был удовлетворен с большим изобилием? А теперь люди боятся этого больше, нежели броситься в неизмеримое и беспредельное море. Но, если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать? Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по вселенной были врагами (веры), когда ни откуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде по вселенной (находятся) верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом, мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то, уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дела таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни.

4. Между тем, исполняйте и твердо храните закон о клятве: сохранивший пусть обнаруживает несохранившего, пусть увещевает и сильно обличает его. Срок близок (см. Беседу 8); я исследую дело и уличенного отлучу и не допущу (в церковь). Но дай Бог, чтобы ни одного такого не нашлось между нами, но чтобы все в точности сохранили это духовное условие! Как на войне по условному знаку узнают и своих и чужих, так пусть будет и теперь, — ведь и мы теперь на войне, — чтобы и нам узнавать своих братий. А каким благом для нас может быть этот знак и здесь, и в чужой стране! Каким оружием против козней диавола! Уста, не употребляющие клятвы, скоро и Бога преклонят в молитвах, и диаволу нанесут тяжкую рану. Уста, не употребляющие клятвы, не будут и поносить. Как бы из некоторого дома, извлеки этот огонь из языка и извергни вон. Дай языку отдохнуть несколько и сделай язву менее заразительною. Об этом умоляю вас, чтобы я мог преподать вам и другое наставление; а до тех пор, пока это еще не исполнено, я не смею перейти к чему‑либо другому. Исполняйте это в точности; восчувствуйте наперед эту добродетель; а потом я предложу вам и другие правила, лучше же сказать, не я, но сам Христос. Насадите в душе вашей это доброе (древо), — и вы мало‑помалу соделаетесь раем Божиим, гораздо лучшим первобытного рая, так как нет у нас ни змия, ни древа смертоносного, ни другого чего‑нибудь тому подобного. Глубоко вкорените в себе этот навык. Если так будет, то не вы только, предстоящие здесь, получите пользу, но и все, живущие во вселенной; и не они только, но и те, которые будут жить после нас. Так, добрая привычка, вкоренившаяся и сохраняемая всеми, передается в отдаленные времена, и никакое время не будет в состоянии истребить ее. Если некто, собиравши дрова в субботу, был побит камнями (Числ. 15: 35), то делающий гораздо хуже того собирания и собирающий бремя грехов (а таково множество клятв) чему не подвергнется, чего не потерпит? Вы получите от Бога великую помощь, когда это дело будет у вас исполнено. Если я скажу: не оскорбляй, ты (в оправдание свое) тотчас представишь гнев. Если скажу: не завидуй, ты назовешь другую причину. Но здесь не можешь сказать ничего такого. Поэтому я начал с легкого, так как и во всех искусствах делают тоже самое. Кто переходит к труднейшему, тот сначала уже изучил более легкое. Вы узнаете, как это легко, когда, исполнив это по благодати Божией, получите и другое правило. Доставьте мне дерзновение и пред язычниками, и пред иудеями, и прежде всего — пред Богом. Умоляю вас тою любовью, теми болезнями рождения, с которыми я родил вас. «Дети мои» А что далее — «для которых я снова в муках рождения», — не прибавлю. Не скажу и следующего: «доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал. 4:19), — так как я верую, что Христос уже изобразился в вас. Но окажу вам другое: «братия мои возлюбленные и вожделенные, радость и венец мой» (Флп. 4:1)! Поверьте мне, что не скажу иначе. Если бы кто‑нибудь возложил теперь на голову мою тысячи царских венцов, украшенных драгоценными камнями, то я не обрадовался бы столько, сколько радуюсь о вашем преуспеянии; даже и царь, я думаю, не радуется так, как я о вас. И что я говорю? Если бы (царь) возвратился, победивши все враждебные ему народы, и, кроме обычного венца, получил еще другие венцы и другие отличия в знак победы, то и он, я думаю, не радовался бы своим трофеям так, как я о вашем преуспеянии. Как будто у меня на голове тысячи венцов, — так я радуюсь; и естественно. Если вы по благодати Божией сохраните этот навык, то вы победите тысячи врагов, гораздо лютейших, чем тот; вы поборете и преодолеете лукавых и злых демонов, не мечом, но языком и волею. И смотрите, сколько будет сделано, если только вы сделаете это. Вы истребите, во‑первых, дурную привычку; во‑вторых — злой помысл, от которого все зло, т. е., мысль, будто это дело безразличное и нисколько невредное; в‑третьих — гнев; в‑четвертых — любостяжание: все это ведь производит клятва. А вместе с тем вы получите великое расположение и к прочим добрым делам. Как дети, изучая буквы, не их только изучают, но чрез них мало‑помалу научаются чтению, так точно и вы. Вас уже не прельстит злой помысл и не будете говорить, что это безразлично; уже не будете произносить (клятвы) по привычке, против всего этого будете стоять мужественно, чтобы, во всем исполнив божественную добродетель, сподобиться вам и вечных благ, — по благодати и человеколюбию единородного Сына Божия, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.