Деяния апостолов | 18 глава

2(б). «После сего Павел», говорит, «оставив Афины, пришел в Коринф; и, найдя некоторого Иудея, именем Акилу, родом Понтянина, недавно пришедшего из Италии, остался у них и работал». Смотри, как закон начинает уже терять силу. Будучи иудеем, он остригся впоследствии в Кенхреях и отправился с Павлом в Сирию. Будучи понтянином, он поспешил идти не в Иерусалим или ближе к нему, но дальше. У него и пребывает (Павел) и пребывать не стыдится; но потому и пребывает, что находит здесь убежище удобное, гораздо удобнее для него царских чертогов. Не смейся, слыша это, возлюбленный! Ведь, как для борца более полезна палестра (школа, в которой упражнялись в борьбе), нежели мягкое ложе, так и для воина — меч железный, а не золотой. «И работал» проповедуя. Устыдимся мы, которые и не проповедуя живем праздно. «Во всякую же субботу он говорил в синагоге», говорит, «и убеждал Иудеев и Еллинов». «Но как они противились и злословили», отступил: отступил, надеясь, таким образом, скорее обратить их. Для чего, в самом деле, он, оставив тот дом, поселился ближе к синагоге? Не для этого ли? Он не видел опасности и там. «Свидетельствовать», говорит, им. Уже не учит, но свидетельствует. «Но как они противились», говорит, «и злословили, то он, отрясши одежды свои, сказал к ним: кровь ваша на главах ваших». Делает это для того, чтобы не только словом, но и делом устрашить их; и говорит им с большею силою, как уже убедивший многих. «Я», говорит, «чист». «Отныне иду к язычникам». Так и мы виновны в крови тех, которые вверены нам, если нерадим о них. Подобным образом, когда он говорит: «впрочем никто не отягощай меня» (Гал. 6: 17), говорит для того, чтобы устрашить, так как не столько могло устрашить их наказание, сколько эта (угроза). «И пошел оттуда, и пришел к некоторому чтущему Бога, именем Иусту». Переходит, желая внушить им, что он отошел к язычникам. «Крисп же, начальник синагоги», говорит (писатель), «уверовал в Господа со всем домом своим». Смотри, как тогда верные делали это целыми семействами. Затем вскоре и многие другие веровали и крестились. Начальником синагоги здесь называется тот самый Крисп, о котором (Павел) говорит в послании: «я никого из вас не крестил, кроме Криспа и Гаия» (1 Кор. 1:14). А этот, мне кажется, называется и Сосфеном, так как этот муж был столько верен, что и был бит и всегда находился при Павле. «Господь же в видении ночью сказал Павлу:", говорит (писатель), «не бойся, но говори и не умолкай». Потому он и оставался там долгое время; хотя побуждало его к этому и множество (верующих), но благоволение Христово — более. А предстояла большая опасность, когда уверовали многие и даже сам начальник синагоги. «Не бойся», говорит. Этого достаточно было, чтобы ободрить его; он обличается в боязни, или лучше, не обличается, но ободряется, чтобы этого с ним не случилось. (Бог) не попускал апостолам постоянно терпеть бедствия, чтобы они не изнемогли. Павла же ничто столько не огорчало, как неверующие, как противившиеся; это было для него тяжелее самих опасностей. «И не умолкай», говорит, «потому что у Меня много людей в этом городе». Может быть, поэтому и является ему Христос. «Между тем», говорит (писатель), «во время проконсульства Галлиона в Ахаии, напали Иудеи единодушно на Павла». Смотри, как они нападают спустя год и шесть месяцев, когда уже не имели права пользоваться своими законами. Коринфян особенно ободряло то убеждение, что правитель не унизит себя, так как не все равно было, победить ли посредством словопрения, или внушить, что об этом деле он нисколько не заботится. И посмотри, как он был благоразумен. В ответе своем он не сказал прямо: это не мое дело; но что? «Иудеи! если бы какая‑нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас, но когда идет спор об учении и об именах и о законе вашем, то разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом». Блестящая победа! «А все Еллины, схватив Сосфена, начальника синагоги, били его перед судилищем; и Галлион нимало не беспокоился о том». О, какой стыд они испытали! «И Галлион», говорит, «нимало не беспокоился о том», хотя все было сделано для его оскорбления; а они, как бы власть какую имея, бьют (начальника), постыдно совершают дело безумной ярости! Почему же он не бил их со своей стороны, хотя имел власть над ними? Чтобы они научились любомудрию. Он не бьет их со своей стороны, что бы судия узнал, кто из них более кроток. Это не мало принесло пользы и присутствующим. Кротость одних и дерзость других показывали, что для всего этого нужен судебный приговор; но они все делали беспорядочно. И не сказал: не должно, — чтобы они в другой раз не стали бить его, — но: не хочу. «Я не хочу быть судьею». Так кроток был этот муж! Подобным образом и Пилат говорил о Христе: «возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его» (Ин. 18:31). Он хотел, чтобы они судили по закону; а они поступали, как пьяные и беснующиеся. Потому Павел прибыл из Афин (в Коринф), что здесь было «много людей». Он был бит, и ничего не говорил.

3. Будем и мы подражать ему. Бьющим нас будем воздавать кротостью, молчанием, долготерпением. Это — раны более тяжкие, удар более сильный и действительный, так как тяжко поражение не тела, а души. Мы многим наносим удары; но если это делается по дружбе, то даже нравится; если же ты будешь бить кого‑нибудь с гневом, то касаешься его сердца и потому причиняешь ему великое огорчение, — так мы поражаем более сердце их. Докажем же, по возможности, что кротость поражает более, нежели сопротивление. Яснейшее доказательство этого было бы из дел и из опыта; но, если угодно, объясним это и словом, хотя мы уже многократно делали это. При оскорблениях мы ничем столько не огорчаемся, как мнением присутствующих; не все равно — получать ли оскорбление при всех, или наедине; мы переносим легко те оскорбления, которые наносятся нам наедине, когда нет свидетелей, и никто не знает о том. Следовательно, не самое оскорбление огорчает нас, но то, что оно наносится при всех, так что, если бы кто‑нибудь при всех хвалил нас, а наедине поносил, то мы еще были бы ему благодарны. Значит, огорчение зависит не от самого оскорбления, но от мнения присутствующих, пред которыми (мы не хотим) казаться достойными презрения. Теперь: что, если мнение их будет в нашу пользу? Не больше ли потерпит сам оскорбитель, если они подадут голос за нас? Кого же, скажи мне, осуждают посторонние свидетели: того ли, кто наносит оскорбление, или того, кто подвергается ему и молчит? Гнев увлекает нас в то время, когда наносится оскорбление; посмотрим же теперь, когда мы свободны от этой страсти, чтобы нам не увлекаться и тогда. Кого все мы осуждаем? Без сомнения того, кто наносит оскорбление; если он ниже нас, мы говорим, что он беснуется; если равен, говорим: он безумствует; если выше — и тогда не одобряем. Кто, скажи мне, достоин одобрении? Тот ли, кто возмущается, неистовствует, свирепствует, как дикий зверь, восставая против имеющих одинаковую с ним природу, или тот, кто пребывает в спокойствии, как в пристани, и сохраняет великое любомудрие? Последний не уподобляется ли ангелу, а тот похож ли и на человека? Тот и собственного зла сдержать не может, а этот удерживает и чужое; тот и самим собою владеть не может, а этот обуздывает и другого; тот терпит кораблекрушение, а этот плывет безопасно на своем корабле при попутном ветре; он именно не позволяет ветру гнева устремляться в паруса и потопляет мысленную ладью его, но легкий и приятный ветер — дыхание незлобия — веет ему и с великим спокойствием приводит его в пристань любомудрия. Как во время крушения корабля, плывущие на нем не знают, что они выбрасывают в море, свою ли собственность или вверенное им достояние других, но бросают без разбора все, в нем находящееся, и драгоценное и недрагоценное; когда же буря прекратится, то, размышляя о том, что бросили, плачут и не радуются тихой погоде, по причине потери выброшенного, — так точно и здесь. Когда свирепствует гнев и поднимается эта буря, не думают, что нужно выбросить и чего нет; когда же гнев прекратится, тогда, размышляя о том, что выбросили, видят только вред и не радуются самому спокойствию, вспоминая, какими словами осрамили себя и какой великий ущерб понесли не в деньгах, но в отношении к смирению и кротости. Подлинно, гнев есть тьма. «Сказал», говорит (Писание), «безумный в сердце своем: нет Бога» (Пс. 13:1). Можно, кажется, и о гневающемся сказать: «сказал» гневающийся: «нет Бога». Он по множеству гнева своего не взыщет, говорит (Писание — Пс. 9:25). Если же является помысл благочестивый, то все (другие помыслы) он устраняет, отгоняет и ниспровергает. Если ты не чувствуешь, как ты терпишь вред более оскорбляемого, то оскорбляй; если не будет никого, кто стал бы осуждать тебя, то суд совести, постигнув тебя наедине, накажет в тысячу раз более. В самом деле, когда ты слышишь, что оскорбленный тобою не сказал ни одного обидного слова, не скорбишь ли ты более его? Как, скажи мне, человека тихого, смиренного и кроткого ты осыпал тысячью укоризн? Так говорим мы часто, но не видим, чтобы тоже было соблюдаемо на деле. Как ты — человек — оскорбляешь человека? Раб — подобного себе раба? Но что дивиться этому, когда многие оскорбляют самого Бога?

4. Да будет это утешением для вас, которые терпите оскорбления. Вас оскорбляют? Бывает оскорбляем и Бог. Вас поносят? Бывает поносим и Бог. Вас подвергают оплеванию? Тоже (терпел) и Господь наш. В этом Он имеет общее с нами, а в противном этому — нет. Он никогда несправедливо не оскорблял, — да не будет, — не поносил, не обижал. Следовательно, мы (оскорбляемые) имеем с Ним общее, а не вы (оскорбляющее). Переносить оскорбления свойственно Богу, а оскорблять напрасно — диаволу. Вот две противные стороны. «Бес в Тебе» (Ин. 8:48), — такие слова выслушал Христос; Его по ланите ударил раб архиереев (Ин. 18: 22). На сторону этих людей и становятся оскорбляющие несправедливо. Действительно так. Если Петр был назван сатаною за одно только слово (Мф. 16:23), то тем более такие люди могут быть названы иудеями, когда творят дела иудеев, а эти (названы) сынами диавола, потому что творили дела диавола (Ин. 8:44). Ты оскорбляешь (другого): но, скажи мне, кто ты? Или лучше, потому ты и оскорбляешь, что сам ты — ничто. Человеку не свойственно наносить оскорбления. При столкновении говорят: ты кто? Напротив следовало бы говорить: оскорбляй, ведь ты ничто. Теперь, когда мы говорим оскорбителю: ты кто? — слышим в ответ: во всех отношениях лучше тебя. Между тем следовало бы говорить противное. Но как мы дурно предлагаем вопрос, то и они дурной дают ответ. Значит, виноваты мы сами. Мы обращаемся к оскорбителям как бы к каким великим людям, когда говорим: ты кто, что оскорбляешь? Поэтому они так и отвечают. А следовало бы говорить напротив: ты оскорбляешь? — оскорбляй; ведь ты — ничто. Скорее к тем, которые не наносят оскорблений, следовало бы говорить: ты кто, что не оскорбляешь? Ты выше естества человеческого. В том и благородство, в том и свобода, чтобы никому не говорить ничего унизительного, хотя бы иной и был достоин того. Скажи мне: сколько есть людей, достойных смерти? И, однако, судья сам собою не осуждает их, но допрашивает и притом не сам лично. Если же не принято, чтобы судья сам говорил с дурным человеком, но для этого нужен какой‑нибудь посредник, то тем более мы не должны оскорблять людей равных нам. Мы не столько получим пользы от оскорбления других, сколько от убеждения, что в таком случае мы унижаем самих себя. Итак, дурных людей не должно оскорблять по этой причине, а добрых — еще по другой: потому, что они не заслуживают того. Есть еще и третья — та, что не должно быть оскорбителем. А теперь, посмотри, что происходит: человек оскорбляется и унижается, а с ним вместе и оскорбляющий и все наблюдающие это. Что же? Не привести ли зверей к ним, чтобы решить дело? Остается это (одно средство). Если люди рады наносить друг другу оскорбления, то остается — предоставить зверям примирение. Как в доме, когда ссорятся господа, примирения их остается ожидать от слуг (этого требует самое существо дела, хотя, может быть, этого и не бывает), — так и здесь. Ты оскорбляешь? Не удивительно; ведь ты — не человек. Оскорбление кажется каким‑то великим делом и почитается приличным людям великим; но это скорее прилично рабам, а свободным приличны добрые речи. Как делать зло свойственно первым, так терпеть зло свойственно последним. Например, служанка, намеревающаяся украсть, тайно похищает добро господина своего; так бывает и с оскорблением: как вор, — скажем, — вошедши осторожно, озирается кругом, ища похитить что‑нибудь, так и этот высматривает все, чтобы выдать что‑нибудь другим. Изобразим его еще другим примером: как тот, кто похитил из дому нечистые сосуды и вынес их перед всеми, не столько стыдится дела похищения, сколько самого себя, видя, что он похитил и вынес такие сосуды, так и этот, высказав перед всеми сквернословные речи, срамит этими словами не других, а себя, высказав их и осквернив ими свой язык и разум. Когда мы ссоримся с дурными людьми, то бывает тоже, что с человеком, который бьет другого лежащего в грязи; он пачкает себя самого, касаясь грязи своими руками. Помня все это, — увещеваю вас, — будем избегать этого зла, будем иметь благоречивый язык, чтобы, соблюдая себя чистыми от всякой укоризны, мы могли безопасно провести настоящую жизнь и сподобиться благ, обетованных любящим Бога, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 40

«Павел, пробыв еще довольно дней, простился с братиями и отплыл в Сирию, — и с ним Акила и Прискилла, — остригши голову в Кенхреях, по обету» (Деян. 18:18).

Преимущества Христова крещения пред Иоанновым. — Значение любви. — Действия любви.

1. Смотри, как закон потерял силу; смотри, как они стеснялись совестью. Острижение головы по обету было иудейским обычаем; следовало при этом принести и жертву, которая не была (принесена) после того, как били Сосфена. (Павлу) надлежало удалиться, потому он и поспешает. Не смотря на просьбу «побыть у них» в Ефесе, не соглашается (ст. 20). Для чего же он опять идет в Антиохию? «Побывав в Кесарии», говорит (писатель), «он приходил в Иерусалим, приветствовал церковь и отошел в Антиохию» (ст. 22). Он питал к этому городу особенную любовь — это человеческое чувство, потому что здесь ученики стали называться христианами; здесь он был предан благодати Божией; здесь он успешно окончил дело касательно учения (об обрезании). Сам отправился в Сирию, а спутников своих оставил в Ефесе, вероятно, для того, чтобы они здесь учили, так как, находясь при нем столько времени, они многому научились, — только от иудейского обычая он еще не отклонил их. Итак, вот и жена действует и учит подобно мужам. Идти в Азию он затруднялся, думаю, по каким‑нибудь настоятельным нуждам. Смотри, как он, не смотря на просьбу — остаться здесь, не согласился, потому что спешил отправиться (в Иерусалим). Впрочем оставил их не просто, но с обещанием, а как именно, послушай. «Достигнув», говорит (писатель), «Ефеса, оставил их там, а сам вошел в синагогу и рассуждал с Иудеями. Когда же они просили его побыть у них долее, он не согласился, а простился с ними, сказав: мне нужно непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме; к вам же возвращусь опять, если будет угодно Богу. И отправился из Ефеса. (Акила же и Прискилла остались в Ефесе). Побывав в Кесарии, он приходил в Иерусалим, приветствовал церковь и отошел в Антиохию. И, проведя там несколько времени, вышел, и проходил по порядку страну Галатийскую и Фригию, утверждая всех учеников» (ст. 19‑23). Смотри, опять идет в те места, по которым проходил прежде. «Некто Иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, муж красноречивый и сведущий в Писаниях, пришел в Ефес» (ст. 24). Вот и ученые мужи начинают проповедовать, и ученики, наконец, предпринимают путешествия. Видишь ли успех проповеди? «Он был наставлен в начатках пути Господня и, горя духом, говорил и учил о Господе правильно, зная только крещение Иоанново. Он начал смело говорить в синагоге. Услышав его, Акила и Прискилла приняли его и точнее объяснили ему путь Господень» (ст. 25, 26). Если он знал только Иоанново крещение, то как он «горел духом»? Дух не сообщался при этом (крещении); и если оставшиеся после него (ученики) имели нужду в крещении Христовом, то тем более он должен был иметь в нем нужду. Что же сказать на это? Не напрасно писатель поместил одно вслед за другим. Мне кажется, что он был один из тех ста двадцати лиц, которые вместе с апостолами крещены (Духом Святым, Деян. 1:5, 16); если же нет, то с ним было тоже, что с Корнилием. Он не крещается, пока те подробнее не изложили ему (учения Господня). Но мне кажется истинным то, что и ему надлежало креститься, так как прочие двенадцать (вместо οί δώδεκα — двенадцать, Migne предполагает здесь οί έκατὸν είκοι — сто двадцать) не имели точных познаний даже об Иисусе. Вероятно, он и был крещен. По крайней мере, если и ученики Иоанновы, после своего крещения, опять крестились, то и этим ученикам следовало сделать тоже. «А когда он вознамерился идти в Ахаию, то братия послали к тамошним ученикам, располагая их принять его; и он, прибыв туда, много содействовал уверовавшим благодатью, ибо он сильно опровергал Иудеев всенародно, доказывая Писаниями, что Иисус есть Христос. Во время пребывания Аполлоса в Коринфе Павел, пройдя верхние страны, прибыл в Ефес и, найдя там некоторых учеников, сказал им: приняли ли вы Святаго Духа, уверовав? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый. Он сказал им: во что же вы крестились? Они отвечали: во Иоанново крещение. Павел сказал: Иоанн крестил крещением покаяния, говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нем, то есть во Христа Иисуса. Услышав это, они крестились во имя Господа Иисуса, и, когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святый, и они стали говорить иными языками и пророчествовать. Всех их было человек около двенадцати» (Деян. 18:27, 28; 19:1‑7). Много отличались от того (Аполлоса) эти мужи, незнавшие даже, есть ли Дух Святый. А его посылают и пишут о нем те, которые подробнее изложили ему путь Господень. Впрочем, он и сам хотел идти в Ахаию; но не пошел прежде, нежели братия отправили его и дали ему послание. «Прибыв туда», говорит (писатель), «много содействовал уверовавшим благодатью, ибо он сильно опровергал Иудеев всенародно, доказывая Писаниями, что Иисус есть Христос». Отсюда видно, как сведущ был Аполлос в Писаниях. Он сильно заграждал уста иудеям, — это и значит: «опровергал», — а верующих ободрял и укреплял в вере.