БЕСЕДА 1
«Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал» (Деян. 1:1, 2).
Значение книги Деяний Апостольских. — Почему о божестве Христа не говорится в Деяниях с ясностью. — Почему крещение во время Златоуста не совершалось в Пятидесятницу. — О тех, которые отлагают крещение. — Крещение не должно быть отлагаемо.
Многие не знают даже и того, что эта книга существует, — (не знают) ни самой книги, ни того, кто ее написал и составил. Поэтому‑то в особенности я и решился заняться этим произведением, чтобы и научить незнающих, и не допустить, чтоб такое сокровище таилось и оставалось в неизвестности. Эта книга может принести нам пользы не меньше самого Евангелия: такого исполнена она любомудрия, такой чистоты догматов и такого обилия чудес, в особенности совершенных Духом Святым. Не будем же оставлять ее без внимания, но станем тщательно исследовать. Здесь можно видеть исполнение на деле тех пророчеств, какие Христос возвещает в Евангелиях, истину, сияющую в самых событиях, и большую в учениках перемену к лучшему, произведенную в них Духом Святым. Христос говорил ученикам: всяк «верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин. 14:12), и предсказывал им, что «поведут вас к правителям и царям», что их станут бить «в судилища и в синагогах их» (Мф. 10:17, 18), что они подвергнутся жесточайшим мукам и над всем восторжествуют, и что «проповедано будет сие Евангелие Царствия» во всем мире (Мф. 24:14): все это, равно как и еще большее другое, что Он говорил, обращаясь с ученикам, представляется в этой книге исполнившимся со всею точностью. Здесь же увидишь и то, как сами апостолы как бы на крыльях обтекали землю и море, как они, боязливые и немудрые, вдруг сделались иными людьми, стали презирать богатство, сделались нечувствительны к славе, недоступны ни гневу, ни вожделению, и оказались решительно выше всего; (увидишь), что они имели великое единомыслие, и что между ними никогда уже не было, как прежде, ни зависти, ни спора о первенстве, а, напротив, в них водворилась всякая совершенная добродетель, и в особенности начала сиять любовь, о которой и (Христос) много заповедовал им словами: «по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35). Можно также найти здесь и догматы, которые, если бы не было этой книги, никому не были бы так хорошо известны; да и то, что составляет основание нашего спасения, — как по отношению к жизни, так и по отношению к догматам, — было бы темно и неясно. Но преимущественно здесь описываются деяния Павла, более всех потрудившегося. Это потому, что составителем книги был его ученик, блаженный Лука, которого добродетель можно усмотреть как из многого другого, так в особенности из того, что он неразлучно пребывал с учителем и постоянно за ним следовал. Так, когда Димас и Гермоген оставили Павла, и один пошел в Галатию, а другой в Далматию, — послушай, что апостол говорит о нем: «один Лука со мною» (2 Тим. 4:10). И в послании к Коринфянам о нем же говорит: «во всех церквах похваляемого за благовествование» (2 Кор. 8:18). Также, когда повествует, что (Христос) «явился Кифе», потом двенадцати, и говорит: по благовествованию, «которое вы и приняли» (1 Кор. 15:1, 5), — то разумеет евангелие Луки. Поэтому не погрешит тот, кто ему припишет это творение; а когда я говорю: ему, разумею — Христа. Если же кто скажет: почему же (Лука) не все описал, оставаясь с Павлом до конца? — то я отвечу, что и этого достаточно было для тех, кто хотел быть внимательным, что (апостолы) всегда заняты были делами нужнейшими, и что главная забота их состояла не в том, чтобы писать книги, так как они многое сообщили и посредством неписанного предания.
Таким образом все, что заключается в этой книге, достойно удивления, но в особенности — то снисхождение апостолов, которое внушал им Дух Святый, приготовляя их на служение слову о домостроительстве спасения. Поэтому‑то, сообщив столько о Христе, они немногое сказали о рожестве Его, а больше говорили о Его человечестве, страдании, воскресении и вознесении. Теперь им прежде всего нужно было удостоверить в том, что Он воскрес и вознесся на небеса. Поэтому, как и сам Христос преимущественнее всего старался доказать, что Он пришел от Отца, так и Лука (в особенности доказывает), что Он воскрес и вознесся, и отошел к Отцу, и от Него пришел. Если не верили этому прежде, то тем более теперь, когда присоединилось воскресение и вознесение, все учение (о Христе) казалось иудеям невероятным. Потому‑то постепенно и мало‑помалу возводит их к высшему. А в Афинах Павел назвал Его даже просто человеком (Деян. 17:31), не сказав ничего больше, и — поступил правильно. Ведь, если (иудеи) часто покушались побить камнями самого Христа, когда Он говорил о равенстве Своем с Отцом, и называли Его за то богохульником, то они едва ли бы приняли слово об этом от рыбарей, и особенно тогда, когда уже предшествовал крест.
2. Но зачем говорить об иудеях, когда и сами ученики, внимая высшим догматам, тогда часто смущались и соблазнялись? Поэтому Христос и говорил: «еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить» (Ин. 16:12). Если же не могли они, не смотря на то, что столько времени обращались с Ним, были участниками стольких таин и, видели столько чудес, — то как могли люди, только что отставшие от капищ, идолов и жертвоприношений, от кошек и крокодилов (таково именно было языческое богопочтение) и от прочих скверн, тотчас принять высокие речи о догматах? Да и сами иудеи, которых ежедневно учит и которым внушает закон: «слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть», и кроме Его нет другого (Втор. 6: 4), которые видели Христа пригвожденным к древу крестному, которые даже сами и распяли, и погребли Его, но не видели воскресшим, — иудеи, слыша, что Он‑то и есть Бог и что Он равен (Отцу), не должны ли были скорее всех отступить и удалиться? Потому‑то (апостолы) постепенно и мало‑помалу возводят их к понятиям высшим и, с одной стороны, выказывают великое снисхождение, а с другой — пользуются обильнейшею благодатию Духа и именем (Христа) творят чудеса еще большие, нежели какие Он сам сотворил, чтобы посредством того и другого воздвигнуть лежащих долу и удостоверить слово о воскресении. Настоящая книга и содержит в себе по преимуществу это, именно доказательства воскресения, так как уверовавшему в последнее уже легко было принять и все остальное. Итак, вот в чем говоря вообще, преимущественно состоит содержание и вся цель этой книги. Послушаем же теперь самое ее вступление. «Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала» (ст. 1). Для чего (Лука) напоминает Феофилу о Евангелии? Чтобы показать свою точность, так как в начале той книги он говорит: «рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил» (Лук. 1:3), и не довольствуется своим только свидетельством, но все возводит к апостолам, говоря: «до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал» (ст. 2). Поэтому‑то, сделав достоверным свое слово там, он и не нуждается здесь в новом удостоверении, так как однажды приобрел уже себе доверие (Феофила) и тем произведением показал ему свою точность и истинность. А кто был достоин веры и кому действительно верили, когда он писал то, что слышал, тому тем справедливее верить, когда он излагает не то, что принял от других, но что сам видел и слышал. Если, говорит, ты принял (мое повествование) о Христе, то тем больше (примешь повествование) об апостолах. Что же? Разве то его произведение (Евангелие) есть только (обыкновенная) история, и слово его не причастно Духа? Отнюдь нет. Почему? Потому, что то, что передали ему «то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова», было от Духа. Но почему же он не сказал: «как передали нам» удостоившиеся Духа Святого, но: «бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова»? Потому, что это, то есть, знание от самовидцев, всего боле придает достоверность (повествованию), а то для людей неразумных показалось бы даже гордостью и хвастовством. Потому‑то и Иоанн так говорил: «и я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий» (Ин. 1:34). Да и Христос также говорит Никодиму, когда тот был еще груб: «мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства нашего не принимаете» (Ин. 3:11). И опять, доказывая, что о многом можно свидетельствовать, основываясь и на данных зрения, Он говорил ученикам: «также и вы будете свидетельствовать, потому что вы сначала со Мною» (Ин. 15:27). И сами апостолы часто так говорят: свидетели мы и Дух Святый, Которого Бог дал повинующимся Ему (Деян. 2:32). А Петр впоследствии, чтобы уверить в воскресении, говорил: «с Ним ели и пили» (Деян. 10:41). Вообще (иудеи и язычники) скорее принимали свидетельство людей, которые обращались (со Христом), — потому что были еще очень далеки от познания Духа. Поэтому и Иоанн в своем Евангелии, повествуя о крови и воде, говорит, что он сам это видел (Ин. 19:35), выставляя им свое видение, как самое достоверное свидетельство. Конечно, внушения Духа несомненнее (свидетельства) зрения, но — не у неверных. А что Лука был причастен Духа, это видно из многого: из знамений, которые теперь совершаются, из того, что в то время и простые: люди получали Духа Святого, из свидетельства Павла, который говорит о нем: «во всех церквах похваляемого за благовествование» (2 Кор. 13:18), наконец из того, что он был удостоен рукоположения, так как Павел, сказав эти слова, прибавил: «и притом избранного от церквей сопутствовать нам для сего благотворения, которому мы служим во славу Самого Господа и в соответствие вашему усердию» (ст. 19).
3. И смотри, как он далек от хвастовства. Не говорит: первое евангелие, которое я благовестил, но «первую книгу написал я», — считая наименование евангелия слишком высоким для себя. Апостол (Павел) именно за евангелие и прославляет его, говоря: «во всех церквах похваляемого за благовествование»; но сам он смиренно говорит: «первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала». Не просто говорит: о всех, но — (о всем) от начала до конца: «до того дня», говорит, «в который Он вознесся». Но ведь Иоанн разъясняет, что невозможно было описать всего, и чтобы раскрыть это, говорит: «но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить» (прибавляет) «написанных книг» (Ин. 21:25). Как же, скажешь, Лука говорит о всем? Но он не сказал: все, а: «о всем», а это значит тоже, что — вообще и сокращенно; или иначе: он говорит обо всем, что особенно важно и нужно. Далее показывает, в чем именно состоит это все; «что Иисус делал и чему учил», — чем указывает на Его чудеса и учение, а также и на то, что Он учил самим делом. Заметь еще и то, как человеколюбива апостольская душа его, если и для одного человека он столько потрудился, что написал целое евангелие: «чтобы ты узнал», говорит, «твердое основание того учения, в котором был наставлен» (Лк. 1:4), — так как он слышал слова Христа: «нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих» (Мф. 18:14). Но почему он составил не одну книгу, между тем как посылал к одному Феофилу, а разделил ее на две части? Для ясности, а также и для того, чтобы дать слушателю возможность отдохнуть; притом же, эти писания различны и по самому содержанию. Но смотри, как Христос делами придавал достоверность Своим словам. Он наставлял в кротости и — говорил: «научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Учил быть нестяжательными и показывал это самыми делами: «Сын Человеческий», говорил Он, «не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8:20). Опять, заповедовал любить врагов, и наставлял этому, молясь на кресте за распинателей. Говорил: «и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду» (Мф. 5:40), а сам отдал не только Свои одежды, но и кровь. Так повелел Он поступать и ученикам. Поэтому и Павел говорил: «по образу, какой имеете в нас» (Флп. 3:17). В самом деле, нет ничего бесполезнее учителя, который любомудрствует только на словах. Это свойственно не учителю, а лицемеру. Потому апостолы прежде учили жизнью, а потом словами; да им даже и не нужны были слова, потому что громко говорили их дела. Не ошибется также и тот, кто самое страдание Христа назовет действием: ведь чрез страдание Он сотворил великое и чудное дело — разрушил смерть и совершил все прочее. «До того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал» (ст. 2). «Дав повеления Святым Духом», то есть, сказав им слова духовные, (в которых не было) ничего человеческого. Или так надобно понимать эти слова, или же так, что Он заповедал им по внушению Духа. Видишь, как еще уничижение (Лука) выражается о Христе? Так и сам Христос говорил о Себе: «если же Я Духом Божиим изгоняю бесов» (Мф. 12:28), — так как и Дух Святый действовал в том храме. Что же Он заповедал? «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам» (Мф. 28:19‑20). Великую для апостолов похвалу составляет то, что им поручено было такое дело, то есть, спасение вселенной, что им вверены были слова, исполненные Духа, — как на это и указывает (Лука), когда говорит: «Святым Духом», разумея (слова Христовы): «слова, которые говорю Я вам, суть дух» (Ин. 6:63). А говорит он это для того, чтобы возбудить в слушателе желание — узнать заповеди, и чтобы сделать апостолов заслуживающими доверия, так как они будут возвещать слова Духа и заповеди Христовы. «Дав повеления», — говорит он, — «вознесся» (ανελήφθη). Не сказал (Лука): восшел (ανέβη), потому что все еще говорит о Нем, как о человеке. Итак, Христос учил учеников и после воскресения, но никто не изложил нам с подробностью всего, что произошло в то время. Более же других повествуют об этом Иоанн и писатель настоящей книги, но всего никто не рассказал ясно, — потому что все заботились о другом. Узнали же мы об этом от апостолов, так как они, что слышали, то и сообщили. «Которых Он избрал, которым и явил Себя живым» (ст. 3). Сказавши сначала о вознесении, говорит теперь и о воскресении. После того, как сказал: «вознесся», — чтобы ты не подумал, что Он вознесен был другими, — прибавил: «которым и явил Себя живым». Ведь, если Он сам совершил дело большее, то тем более мог совершить меньшее.
4. Видишь, как незаметно (повествователь) привсевает эти великие догматы? «В продолжение сорока дней являясь им» (ст. 3). В то время Христос уже не постоянно был с апостолами, — не так, как до воскресения. Заметь, не сказал: четыредесять дней: но: «в продолжение сорока дней являясь им», так как Христос являлся и опять скрывался. Для чего же так? Чтобы возвысить мысли учеников и не допустить их обращаться с Ним по прежнему. И не без причины Он делал это, но потому, что тщательно заботился об устроении двух вещей, — о том, чтобы поверили воскресению, и чтобы, наконец, думали о Нем выше, чем о простом человеке. Хотя эти (два дела) были противоположны одно другому, — так как, для уверения в воскресении надлежало случиться многому человеческому, а для убеждения в том (что Он выше человека) — напротив, — тем не менее, однако, и то, и другое произошло в надлежащее время. Почему же Он явился не всем, а только апостолам? Потому, что народу, не знавшему неизреченного таинства, Он показался бы привидением. Если и сами ученики сначала не верили, приходили в смущение и нуждались в прикосновении рукою и в общении трапезы, то чего естественно следовало ожидать от народа? Потому‑то воскресение неопровержимо и доказывается чудесами, чтобы оно было несомненным не только для тогдашних людей, но и для всех последующих родов. Что у первых происходило оттого, что они видели чудеса, то у всех последующих должно было происходить от веры. Поэтому отсюда мы заимствуем доказательства и против неверных. В самом деле, если Он не воскрес, но остается умершим, то каким образом апостолы совершали знамения Его именем? Или они не совершали знамений? В таком случае, каким образом возник наш (христианский) род? Этого неверные, конечно, уже не станут отвергать, и не будут спорить против того, что видят; а потому, когда они говорят, что знамений не было, то тем еще больше бесчестят сами себя. В самом деле, то было бы величайшее чудо, если бы без чудес вся вселенная прибегла (ко Христу), будучи уловлена двенадцатью бедными и неучеными людьми. Не множеством богатства, не мудростью слов, не другим чем‑нибудь подобным победили рыбари, так что по неволе должно признать, что в них была сила Божественная, так как невероятно, чтоб сила человеческая когда‑либо могла столько сделать. Поэтому‑то и сам (Христос) оставался (на земле) после воскресения сорок дней, давая видеть Себя в течение продолжительного времени, чтобы (ученики) не сочли видимого привидением. Да и этим Он не удовольствовался, но присовокупил еще и трапезу, о чем далее и говорит (Лука): «и ел с ними» [1] (ст. 4). Это всегда и сами, апостолы считали доказательством воскресения, говоря: «которые с Ним ели и пили» (Деян. 10:41). А что Христос делал во время Своих явлений, это показано в последующих словах: «являясь им и говоря о Царствии Божием» (ст. 3). А так как апостолы были опечалены и устрашены тем, что уже совершилось, а между тем им надлежало выступить на великие подвиги, то Он, ободряя их словами о будущем, «собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня» (ст. 4). Сначала, когда они еще боялись и страшились, Он извел их в Галилею, чтобы они без страха могли выслушать слова Его. Потом, когда они выслушали и провели с Ним сорок дней, — «повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима». Для чего так? Как воинам, намеревающимся напасть на неприятеля, никто не позволит выступить прежде, чем они вооружатся; как коням не позволять выбежать на ристалища прежде, чем у них будет возница, — так и им (Господь) не дозволял выступить, на борьбу прежде сошествия Св. Духа, чтобы множество (врагов) легко не одолело и не пленило их. И не только поэтому (повелевает не отлучаться от Иерусалима), но и потому, что там многие имели уверовать. К тому же, чтобы не говорил кто‑нибудь, что они, оставив своих знаемых, пошли хвалиться к иноземцам, — для этого они перед теми самыми людьми, которые умертвили (Христа), представляют доказательства Его воскресения, — пред теми самыми, которые распяли и погребли Его, в том самом городе, в котором дерзновенно совершено было это беззаконное дело, так что чрез это заграждены были уста и всем иноземцам. В самом деле, если сами распявшие Его явятся в числе уверовавших, то, очевидно, это будет явным знаком и креста, и беззакония поступка (иудеев), и великим доказательством воскресения. А чтобы ученики не говорили: как мы, когда нас так мало и мы так ничтожны, в состоянии будем жить среди такого множества людей нечестивых и дышащих убийством? — смотри, как Он избавляет их от этого страха словами: «но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня» (ст. 4). Когда же, скажешь, они слышали? Тогда, когда Он говорил: «лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам» (Ин. 16:7). И опять: «Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек» (Ин. 14:16).
5. Но почему (Дух Святый) пришел не тогда, как Христос был еще (на земле), и не тотчас после Его отшествия, но, между тем, как Христос вознесся в сороковой день, Дух Святый пришел, «при наступлении дня Пятидесятницы» (Деян. 2:1)? И каким образом, когда Духа еще не было, Христос говорил: «примите Духа Святаго» (Ин. 20:22)? Это для того, чтобы приготовить учеников и сделать их способными к Его принятию. Ведь если Даниил пришел в изнеможение от того, что должен был увидеть ангела (Дан. 8:17), то тем больше (изнемогли бы) они, имевшие принять столь великую благодать. Или в таком смысле нужно понимать эти слова, или же так, что Христос сказал о будущем, как уже о совершившемся, подобно тому, как говорил: наступайте «на змей и скорпионов и на всю силу вражью» (Лк. 10:19). Но почему же Дух Святый не тотчас тогда пришел? Апостолы должны были воспламениться желанием этого события, и тогда уже получить благодать. Поэтому Дух Святый пришел тогда, когда Христос отошел. А если бы Он пришел в то время, когда (Христос) был еще (на земле), — в них не было бы такого ожидания. По той же причине Он пришел и не тотчас после вознесения Христова, но спустя восемь или девять дней. Так и мы тогда особенно обращаемся к Богу, когда бываем поставлены в какую‑нибудь нужду. Поэтому и Иоанн тогда в особенности посылает учеников ко Христу, когда они должны были нуждаться в Иисусе, так как сам он был уже в темнице. А с другой стороны, надлежало, чтобы сначала наше естество явилось на небесах, и вполне совершилось примирение, а потом бы уже и пришел Дух, и (ученики) исполнились бы чистой радости. Если бы по пришествии Духа Святого Христос удалился, а Дух Святый пребыл (на земле), то в этом не было бы для них столько утешения, так как они были очень привязаны ко Христу, — почему Он и говорил, утешая их: «лучше для вас, чтобы Я пошел» (Ин. 16:7). Поэтому Он и отлагает на несколько дней (ниспослание Св. Духа), чтобы они, немного испытав печаль и почувствовав, как я сказал, нужду, насладились полною и чистою радостью. А если бы Дух был меньше Его, то этого утешения было бы недостаточно. Да и, как бы, Он мог говорить: «лучше для вас»? Для этого и предоставлена Духу Св. большая часть учения, чтобы не сочли Его меньшим. Заметь, в какую необходимость — быть в Иерусалиме — Христос поставил учеников тем, что обещал даровать там Духа. Чтобы они опять не разбежались после Его вознесения, — этим ожиданием, как бы некоторыми узами, Он всех их там удерживает. Сказавши же: «но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня», прибавил: «ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым» (ст. 5). Здесь, наконец, Он показываете различие, между Собою и Иоанном, и уже не прикровенно, как прежде. Прежде Он очень затенил Свою речь, сказав: «но меньший в Царстве Небесном больше его» (Мф. 11:11); но теперь говорит гораздо яснее: «Иоанн крестил водою, а вы будете крещены Духом Святым». Уже не приводит самого свидетельства его (Мф. 3:11, 12), но только указывает на его лицо и тем самым напоминает о том, что было им сказано, и показывает, что они стали уже выше Иоанна, так как и сами они имели крестить Духом. И не сказал: вас же Я крещу Духом Святым, но: «будете крещены», — научая нас смиренномудрию. А что именно Он крестил, это уже очевидно было из свидетельства Иоанна, который сказал: «Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Лк. 3:16), — почему Христос и упомянул о нем одном. Итак, Евангелия повествуют о том, что сделал и сказал Христос, а Деяния — о том, что сказал и сделал другой Утешитель. Конечно, Дух Св. многое совершал и прежде, подобно тому, как Христос действует и ныне, как (действовал) прежде; но прежде — чрез храм, а теперь — чрез апостолов. Тогда Он вошел в девственную утробу и образовал, (в ней) храм, а теперь — в души апостольские; тогда (нисшел) в виде голубя, а теперь — в виде огня. Почему так? Там показывал кротость, а здесь строгость, и напоминая благовременно о суде. Когда надлежало простить грехи, нужна была великая кротость; а как скоро мы получили этот дар, — время уже суда и испытания. Но почему Христос говорит: «будете крещены», когда в горнице не было воды? Потому что более главное (в крещении) есть Дух, чрез Которого действует и вода. Подобным образом и о самом Христе говорится, что Он был помазан, хотя Он никогда не был помазан елеем, а получил Святого Духа. Впрочем, можно найти, что они были крещены и водою, и (крещены) в различные времена. У нас то и другое (крещение, т. е., водою и Духом) бывает вместе, а тогда (было) раздельно. В начале они крещены были от Иоанна, — и это неудивительно. Ведь, если блудницы и мытари шли к тому крещению, то тем скорее (пришли) те, которые после этого должны были креститься Духом Святым. Потом, чтобы они не говорили: «это все еще только обещание», — так как Он и прежде много говорил об этом, — и чтобы не подумали, что это действие не осуществимое, — Он отклоняет их от такого предположения словами: «через несколько дней». Когда именно, этого не объявил, чтобы они всегда бодрствовали; сказал, что будет скоро, чтобы они не ослабели, однако, не присоединил, когда именно, чтобы всегда были бдительны. И не этим только уверяет их, то есть, не краткостью только времени, но и словами: «о чем вы слышали от Меня» (ст. 4). Его слова значат: не теперь только Я сказал вам, но уже и прежде обещал это, — что непременно и исполню. Итак, зачем же ты удивляешься тому, что Он не сказал дня кончины (мира), когда и этого дня, столь близкого, не восхотел объявить? И это Он сделал вполне естественно, — чтобы они всегда бодрствовали, ожидали и заботились.
6. Невозможно, поистине невозможно сподобиться благодати тому, кто не бодрствует. Разве не знаешь, что говорит Илия своему ученику? «Если увидишь, как я буду взят от тебя, то будет тебе так» (4 Цар. 2:10), — то есть, будет тебе то, чего ты просишь. И Христос всегда говорил приходящим к Нему: веруешь ли? — потому, что, если мы не освоимся с тем, что даруется, то не будем сильно чувствовать и благодеяния. Так и на Павла не тотчас сошла благодать, но наперед прошло три дня, в которые он оставался слепым, томился страхом и приготовлялся. Как те, которые окрашивают багряницу, сначала некоторыми другими веществами подготовляют материю, назначаемую для окраски, чтобы цвет вышел не линючий, так и здесь Бог сначала приготовляет бодрственную душу, и тогда уже изливает благодать. Поэтому‑то и не тотчас Он послал Духа, но в пятидесятницу.
Если же кто станет говорить: почему и мы не крестим в это время? — то я отвечу, что благодать и в пятидесятницу, и ныне — одна и та же; но ум теперь бывает возвышеннее, потому что предуготовляется постом. Да и время пятидесятницы имеет также не несообразное с этим некоторое значение. Какое же именно? Отцы наши считали крещение достаточною уздою для злого вожделения и великим уроком — жить целомудренно и во время самого веселия. Поэтому, как бы вкушая с самим Христом и участвуя в Его трапезе, не станем ничего делать просто, но пребудем в постах, молитвах и в великом воздержании. Если тот, кто хочет получить мирское начальство, приготовляет себе все необходимое для жизни и, чтобы достигнуть какого‑либо достоинства, тратит деньги, не жалеет времени, переносит бесчисленные труды, то чего достойны мы, когда с таким нерадением приступаем к царству небесному, не заботимся о нем прежде, чем получим, и нерадим, когда получим? А оттого мы и бываем нерадивы после получения, что не были бдительны до получения. Поэтому‑то многие тотчас после получения и возвратились на «свою блевотину» (2 Петр. 2:22), сделались худшими и навлекли на себя тягчайшее наказание. Они освободились от прежних грехов, но потому‑то особенно и прогневали Судию, что, и освободившись от такого недуга, не исправились, но потерпели то, чем Христос угрожал расслабленному, говоря: «вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже» (Ин. 5:14), и что Он предсказывал об иудеях, показывая, что они неисцельно пострадают за свою неблагодарность: «если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха» (Ин. 15:22). Так грехи, совершаемые после (крещения), делаются вдвое и вчетверо тяжелее. Почему? Потому что, сподобившись, чести, мы являемся неблагодарными и злыми. Поэтому‑то купель (крещения) нисколько не облегчает для нас наказания. Заметь: имел ли кто тяжкие грехи (до крещения), совершил ли, например, убийство, или прелюбодеяние, или сделал что‑нибудь другое, еще более тяжкое, — все это отпускается чрез купель крещения. В самом деле, нет, подлинно нет никакого греха и нечестия, которое бы не уступило этому дару и не было его ниже, потому что это — божественная благодать. Но, если кто опять впал в прелюбодеяние и совершил убийство, то, хотя прежнее прелюбодеяние разрешено и то убийство отпущено, и уже не воспоминается, так как «дары и призвание Божие непреложны» (Рим. 11:29), — тем не менее за эти грехи, совершенные после крещения, мы подвергаемся такому же наказанию, как если бы и прежние были приняты во внимание, и даже гораздо большему. Это уже не просто грех, но грех двойной и тройной. А что за эти грехи (ожидает) большее осуждение, — послушай, что говорит Павел: «если отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью, то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет?» (Евр. 10:28, 29).
Может быть, я многих отвлек теперь от принятия крещения? Но я сказал это не с этою целью, а для того, чтобы принявшие (крещение) пребывали в целомудрии и усиленно вели честную жизнь. Но я боюсь, скажет кто‑нибудь? Если бы ты боялся, то принял бы и стал бы хранить. Но потому‑то самому, скажешь, я и не принимаю, что боюсь (не сохранить)? А так (без крещения) отойти не боишься? Бог, скажешь, человеколюбив? Потому‑то и прими крещение, что Он человеколюбив и помогаете нам. Но ты, когда нужно бы позаботиться (о крещении), не представляешь себе этого человеколюбия; а когда хочешь отложить его, тогда о нем вспоминаешь, между тем, как это человеколюбие имеет место в первом случае, и к нам оно будет проявлено в особенности тогда, когда и с своей стороны привнесем, что следует. Кто во всем положился на Бога, тот, если и согрешит, как то свойственно человеку, после крещения, чрез покаяние сподобится человеколюбия; а кто, как бы мудрствуя о человеколюбии Божием, отойдет (отсюда) чуждым благодати, тот подвергнется неизбежному наказанию. Зачем же ты поступаешь так против своего спасения? Невозможно, совершенно невозможно, как я, по крайней мере, думаю, чтобы человек, который отлагает (крещение), обольщая себя такими надеждами, совершил что‑нибудь возвышенное и доброе. Для чего ты принимаешь на себя такой страх и прикрываешься неизвестностью будущего? Почему не переменяешь этого страха на труд и старание, чтобы стать великим и достойным удивления? Что лучше — бояться, или трудиться? Если бы кто‑нибудь посадил тебя без всякого дела в разваливающемся доме и сказал: «ожидай, что может упасть на твою голову потолок, так как он уже сгнил (может быть, он упадет, а может быть, и не упадет); если же ты не хочешь этого, то трудись и живи в здании более безопасном», — то что бы ты предпочел? Праздность ли ту, соединенную со страхом, или этот труд, — с уверенностью в безопасности? Поступай же так точно и теперь. Неизвестное будущее — это как бы некоторый истлевший дом, всегда угрожающий падением; а этот труд, соединенный с утомлением, обещает безопасность.
7. Итак, не дай Бог, чтобы мы подверглись столь великому несчастию — грешить после купели. Но, если бы и случилось что‑нибудь подобное, то и при таких обстоятельствах не будем отчаиваться. Бог человеколюбив и предоставил нам много путей к получению прощения и после (крещения). И как те, которые грешат после купели, по этой самой причине наказываются больше оглашенных, так и те, которые знают; что есть врачевство покаяния и не хотят им воспользоваться, подвергнутся тягчайшему наказанию, потому что чем больше умножается человеколюбие Божие, тем больше усиливается и наказание, если мы должным образом не воспользуемся им. Что ты говоришь, человек? Ты был исполнен такого множества зол, ты был без всякой надежды на спасение, — и внезапно сделался другом (Божиим) и возведен на высшую почесть, не за свои подвиги, но по дару Божию. Ты опять возвратился к прежним постыдным делам, за что и заслуживал бы тяжкого наказания; но Господь и при этом не отвратился от тебя, а дал бесчисленные средства ко спасению, чрез которые (опять) можешь сделаться Его другом. Так (поступает) Бог, а ты и при этом не хочешь потрудиться? Какого же, наконец, ты будешь достоин прощения? И не справедливо ли будут смеяться над тобою язычники, как над каким‑нибудь трутнем, живущим попусту и напрасно? Если ваше любомудрие, скажут они, имеет силу, то объясните, что значит это множество непосвященных? Прекрасны и вожделенны таинства, но пусть никто не принимает крещения, когда уже разлучается с душою. Тогда — время не таинств, но завещаний; а время таинств — здравое состояние ума и целомудрие души. Скажи мне: если никто не решается написать завещание, находясь в таком состоянии, а если и напишет, то этим даст возможность впоследствии опровергнуть его, — почему и начинают завещания вот этими словами: «я, при жизни, находясь в полном и здравом разуме, делаю распоряжение о своем имуществе», — то как возможно тому, кто потерял сознание, быть правильно посвященным в таинства? Если мирские законы не позволяют составлять завещания о житейских вещах человеку, не вполне владеющему разумом, — не позволяют, несмотря на то, что он здесь распорядился бы своим имуществом, то как ты, наставляемый (в учении) о небесном царствии и о тех неизреченных благах, в состоянии будешь ясно все узнать, когда от болезни часто теряешь и рассудок? Да и как ты скажешь Христу, спогребаясь с Ним, те слова, когда ты уже отходишь? Ведь и в делах, и в словах надобно выказывать к Нему расположение. А ты делаешь тоже, как если бы кто захотел записаться в число воинов, когда война уже оканчивается, или как если бы борец стал снимать с себя платье, когда бывшие на зрелище уже встали. Ты берешь орудие не для того, чтобы тотчас отступить, но чтобы, взявши, одержать победу над противником. Пусть никто не считает слова об этом неблаговременным потому, что теперь не четыредесятница. О том‑то я и сокрушаюсь, что вы наблюдаете время в подобных делах. Ведь евнух тот (Деян. 8: 27), несмотря на то, что был варваром, что путешествовал и находился среди большой дороги, — не рассуждал о времени. Так точно (поступил) и темничный страж (Деян. 16:29), хотя находился среди узников, видел учителя избитым и связанным, и полагал, что он еще останется в темнице. А теперь многие, несмотря на то, что живут не в темнице и не в пути находятся, отлагают (свое крещение), и отлагают до последнего издыхания.
8. Итак, если ты еще сомневаешься в том, что Христос есть Бог, то стой вне (церкви), не слушай божественных слов и не считай себя в числе оглашенных. Если же не сомневаешься и ясно знаешь это, то зачем медлишь? Зачем уклоняешься и откладываешь? Боюсь, говоришь, как бы не согрешить. А не боишься того, что страшнее, — как бы не отойти туда со столь тяжким бременем? Ведь не все равно — не принять благодати предлагаемой и, решившись жить добродетельно, погрешить. Скажи мне: если станут обвинять тебя, зачем, ты не приступил (к крещению), почему не жил добродетельно, — что ты скажешь? Там ты еще можешь, пожалуй, сослаться на тяжесть заповедей и добродетели; но здесь нет ничего такого, здесь — благодать, даром дающая свободу. Но ты боишься, как бы не согрешить? Говори это после крещения, тогда имей этот страх, — для того, чтобы сохранить дерзновение, которое ты получил, а не для того, чтобы уклоняться от такого дара. А то, до крещения ты благочестив, после же крещения — легкомыслен. Но ты ожидаешь времени четыредесятницы? Для чего? Разве то время имеет что‑нибудь особенное? Апостолы не в пасху удостоились благодати, но в другое время; также не пасхальное было время, когда крестились три тысячи и пять тысяч, равно как Корнилий, евнух и очень многие другие. Итак, не будем выжидать времени, чтобы чрез медленность и отлагательство не лишиться столь великих благ и не отойти без них. Как, подумайте вы, я скорблю всякий раз, как слышу, что кто‑нибудь отошел отсюда, не будучи посвящен в таинства, и всякий раз, как представляю себе те нестерпимые муки и неизбежное наказание! Как опять я сокрушаюсь, когда вижу других, дошедших до последнего издыхания, но и тем не вразумляющихся! Потому‑то и происходит многое, недостойное этого дара. Следовало бы веселиться, ликовать, радоваться и украшаться венками, когда кто‑нибудь посвящается в таинства; а (у нас) жена больного, когда услышит, что врач присоветовал это, сокрушается и плачет, как о каком‑нибудь несчастье; везде в доме вопли и стенания, как бы по осужденным, отводимым на казнь. Да, в свою очередь, и сам больной тогда в особенности печалится; а если выздоровеет, то еще больше сокрушается, как будто ему сделали великое зло. Так как он не был приготовлен к добродетели, то ленится и уклоняется от следующих затем подвигов. Видишь, какие козни устрояет диавол, какому (подвергает) стыду, какому посмеянию? Освободимся же от этого посмеяния! Будем жить, как Христос заповедал! Не для того Он дал крещение, чтобы мы, принявши его, отошли (в вечность), но чтобы, поживши, показали плоды. Как скажешь: «приноси плоды» тому, кто уже отходит, кто уже отсечен? Не слышал ли, что «плод же духа: любовь, радость, мир» (Гал. 5:21)? Как же происходит противное? Жена стоит в слезах, когда бы следовало радоваться; дети рыдают, когда бы нужно было веселиться; сам больной лежит мрачен, в страхе и смущении, когда бы должен было торжествовать: он в сильной печали от мысли о сиротстве детей, о вдовстве жены, о запустении дома. Так ли, скажи мне, приступают к таинствам? Так ли приобщаются священной трапезы? Можно ли это снести? Если царь пошлет указ об освобождении узников из темницы, то бывает веселие и радость; а когда Бог посылает с небес Духа Святого и прощает не денежные недоимки, но все вообще грехи, то вы все плачете и сокрушаетесь? Что это за несообразность? Не говорю еще о том, что и на мертвых была, изливаема вода, и на землю была повергаема святыня; но не мы в этом виноваты, а люди безрассудные. Поэтому умоляю вас, — оставим все, обратимся к себе самим и со всею ревностью приступим ко крещению, чтобы, показав и в настоящей жизни, великую ревность, получить и будущее дерзновение, которого и да сподобимся все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 2
«Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» (Деян. 1:6).
Против манихеев.
1. Ученики, намереваясь о чем‑нибудь спросить (Господа), приступают к Нему все вместе, — и это делают для того, чтобы самою многочисленностью своею склонить Его к ответу. Они знали, что прежние слова Его — «о дне же том и часе никто не знает» (Мф. 24:36) — сказаны были Им для отклонения от Себя вопроса, — не по незнанию, но по нежеланию отвечать. Поэтому‑то опять приступают к Нему и спрашивают; а они не спросили бы, если бы действительно были убеждены (в Его незнании). Так как они услышали, что получат Духа Святого, то хотели узнать (то время), как уже достойные того и готовые избавиться (от бед). Они не хотели повергнуть себя в опасности, но насладиться покоем, так как не маловажно было то, что уже с ними случилось, а напротив, они находились в крайней опасности. Поэтому‑то, ничего не сказав Ему о Духе, они спрашивают: «не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» Не сказали: когда? но: «не в сие ли время»? — так желали они узнать этот день. Поэтому‑то и приступают с великою почтительностью. А мне кажется, что они не совсем ясно и понимали, что такое было это царствие, так как еще не были научены Духом. И не сказали: когда это будет? — но что? «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» — как будто оно уже разрушилось. Так спрашивали они потому, что все еще привязаны были к предметам чувственным, хотя и не в такой мере, в какой прежде. Они еще не сделались лучшими; впрочем, о Христе думали уже выше. А так как они возвысились, то и Он беседует с ними возвышеннее; уже не говорит им, что «о дне же том» даже и Сын не знает (Мк. 13:32), — но что? «Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти» (ст. 7). Слишком многого, говорит, домогаетесь, — хотя, впрочем, они знали уже и то, что было гораздо важнее. А чтобы ты точно понял это, — смотри, сколь многое я перечислю. Скажи мне, что важнее того, что им было открыто? Они узнали, что Христос есть Сын Божий, и что Бог имеет Сына равночестного; узнали, что будет воскресение; узнали, что Христос вознесся и воссел одесную Отца. Узнали и то, что еще изумительнее этого, — что плоть седит горе и что ей поклоняются ангелы. Узнали, что Господь опять придет судить весь мир и что тогда и они сядут судиями двенадцати колен Израилевых; узнали, что иудеи отвержены, а что вместо них войдут в царствие Божие язычники. Знать, что это будет, — дело великое; а постигнуть, что кто‑нибудь или когда‑нибудь будет царствовать, — в этом нет ничего великого. Павел узнал то, чего «человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12:4), узнал все, что предшествовало, этому миру. Что труднее узнать: начало или конец? Очевидно, — первое. А это узнал Моисей и, исчисляя годы, показывает, когда (это было) и за сколько времени. Знал это и Соломон, почему и говорил: «не забуду исчислить то, что от века» (Притч. 8:21). Итак, что (то время) близко, об этом впоследствии узнали и апостолы, как и Павел говорит: «Господь близко, не заботьтесь ни о чем» (Фил. 4:5‑6); но тогда еще не знали, хотя им и были указаны признаки. И Христос, как (прежде) сказал: «через несколько дней» (ст. 5), но точно не обозначил времени, желая, чтобы они бодрствовали, так поступает и теперь. С другой стороны, и они здесь спрашивают не о кончине (мира), но о царствии, почему и говорили: «не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» Но Он и этого не открыл им. А о конце (мира) они также спрашивали Его еще прежде этого; но тогда Он отвечал им с большею суровостью, чтобы они не думали, что освобождение их близко, и подверг их опасностям, а теперь не так, но — с большею кротостью. И чтобы (слова Его) не показались им обидными и только отговоркою, — послушай, как Он тотчас обещает даровать им то, чему они обрадовались бы, — и именно, Он прибавил: «но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (ст. 8). Затем, чтоб они снова не стали спрашивать Его, Он тотчас вознесся. Поэтому, как там Он омрачил их страхом и тем, что сказал: не знаю, так и здесь — тем, что после этих слов вознесся. Они имели сильное желание знать об этом и не отступили бы (от Христа), а между тем было весьма нужно, чтобы они не узнали. Скажи мне: чему больше не веруют язычники, — тому ли, что будет кончина, или тому, что Бог соделался Человеком, произошел из утробы Девы и явился к людям с плотью? Не последнему ли? Без сомнения, так скажешь и ты. Но я стыжусь постоянно говорить об этом, как о каком‑нибудь безразличном предмете. А чтобы они в свою очередь не сказали: для чего Ты так высоко ценишь это дело, — Он говорит: «Отец положил в Своей власти». Но ведь власть Отца и власть Его одна и та же, как это видно из того, что Он говорит: «как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет» (Ин. 5:21). Если там, где должно действовать, Он действует с тою же властью, как и Отец, то ужели там, где надобно знать, Он знает не с тою же властью? Воскрешать мертвых, — очевидно, дело гораздо большее, чем узнать тот день. Если же Он совершает со властью дело важнейшее, то не гораздо ли скорее — дело другое, менее значительное?
2. Но, чтобы сделать это для вас понятным, я объясню примером. Подобно тому, как мы, когда видим, что дитя плачет и постоянно просит у нас какой‑нибудь ненужной ему вещи, подальше спрятав эту вещь, показываем пустые руки и говорим: видишь, у нас нет, — так и Христос поступил с апостолами. Но то дитя, хотя мы и не показываем (просимой вещи), продолжает плакать, зная, что его обманули. Тогда мы оставляем его и уходим, говоря: меня зовет такой‑то, а ему даем взамен просимого что‑нибудь другое, чтобы отвлечь его от избранной им вещи, причем хвалим эту свою вещь больше той, и, давши ее, удаляемся. Так поступил и Христос. Ученики просили; Он сказал, что у Него нет, и на первый раз даже устрашил их. Когда же они снова стали просить, Он опять сказал, что у Него нет, но только теперь не устрашает их, а, показав то, что сделал, высказывает и благовидную причину, именно: «Отец положил в Своей власти». Что же? Ты не знаешь того, что принадлежит Отцу? Его самого знаешь, а того, что принадлежит Ему, не знаешь? Ты сам сказал: «Отца не знает никто, кроме Сына» (Мф. 11:27). Притом (сказано): «Дух все проницает, и глубины Божии» (1 Кор. 2:10); а Ты и этого не знаешь? Отнюдь нет. Он сказал это не для того, чтоб мы так подумали; Он показывает Себя незнающим, чтобы отвлечь учеников от неуместного вопроса. Снова спросить они побоялись, чтобы не услышать: «неужели и вы так непонятливы?» (Мк. 7:18)? — потому что теперь они страшились Его гораздо больше, нежели прежде. «Но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый». Как там Он отвечал не на то, о чем спрашивали, — потому что дело учителя — учить не тому, что хочет знать ученик, а тому, что полезно для него, — так и теперь предсказывает то, что им нужно было знать, чтоб не бояться. Они были еще немощны, и, чтобы внушить им дерзновение, Он ободрил их души и прикрыл трудности. Так как Он скоро уже должен был оставить их, то, беседуя с ними, не говорит прямо ничего скорбного; но как? К словам скорбным присоединяет похвалу, как бы говоря: не бойтесь, потому что вы «но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли». Прежде Он сказал: «на путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите» (Мф. 10:5), а теперь хочет, чтобы они проповедовали «во всей Иудее и Самарии»; поэтому, чего тогда не сказал, то теперь присовокупил, говоря: «и даже до края земли». И после того, как сказал им о том, что всего страшнее, — чтобы они опять не стали спрашивать Его, — «поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их» (ст. 9). Видишь ли, что они проповедали и исполнили евангелие? Поистине, великое дело Он даровал им! Где, говорит, вы боялись, в Иерусалиме, там сначала проповедуйте, а потом — «даже до края земли». Затем опять удостоверение в сказанном: «в глазах их», говорит (писатель), «и облако взяло Его». Они не видели, когда Он воскрес, но видели, когда «облако взяло Его», так как и здесь зрение могло постигнуть не все. Воскресения они увидели конец, но не видели начала; а вознесения увидели начало, но не видели конца. Излишне было видеть начало воскресения, когда присутствовал сам возвещавший его, и когда гроб показывал, что Его там нет; а что последовало за вознесением, то надобно было узнать из слова. Так как глаза не могли проникнуть в высоту и показать, вознесся ли Он точно на небо, или — только как бы на небо, то смотри, что совершается. Что это был именно Иисус, они знали из того, что Он беседовал с ними, — так как зрением, по дальности расстояния, они не могли уже распознавать Его; а что Он взимается на небо, это уже объяснили им сами ангелы. Смотри, как устраивается, чтобы не все известно было от Духа, но (нечто) — и от зрения. Для чего же «облако взяло Его»? И это служит знаком, что Он вознесся на небо. Не огонь, не колесница огненная, как было с Илиею, но «облако взяло Его»; а это было символом неба. Так и пророк говорит: «облака делаешь колесницею Своею» (Пс. 103:3), — хотя это сказано об Отце. Поэтому выражение: «облако взяло» значит: на символе Божественной силы, так как на облаке нигде не представляется никакая другая сила. Послушай опять, что говорит другой пророк: «Господь восседит на облаке легком» (Ис. 19:1).
3. Это случилось тогда, когда вопрос касался предмета важного, когда ученики были очень внимательны к тому, что говорилось, когда они были возбуждены и не дремали. И на горе (синайской), когда Моисей вошел в мрак (Исх. 24:15), облако было также ради Христа, а не ради Моисея. (Христос) не сказал только: Я отхожу, чтобы ученики опять не стали сетовать; но вместе с тем сказал: Я посылаю Духа. А что Он отходил на небо, это они видели своими глазами. О, какого видения удостоились они! «И когда», сказано, «они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо» (ст. 10, 11). Употребляют слово указательное: «Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо» (ст. 11). Опять светлый образ! Некие ангелы, облекшись в человеческий образ, внезапно предстали и говорят: «мужи Галилейские». Потому самому, что сказали: «мужи Галилейские», они уже казались ученикам достойными веры. А если бы не это было их целью, то к чему бы им нужно было указывать ученикам на их отечество, им известное? И самым видом своим они привлекли к себе учеников и показывали, что они — с неба. Почему же не сам Христос говорит это ученикам, но ангелы? Он сам обо всем беседовал с ними прежде, так что через ангелов только напоминает им то, что они уже слышали. И не сказали (ангелы): кого вы видели вознесенным, но: кого видели «восходящим на небо», — чтобы показать, что Его вознесение есть восшествие; а плоти свойственно быть вознесенной. Поэтому говорят: «вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом», — не послан будет, но «придет». Где же меньшинство (Сына)? «Облако взяло Его». Прекрасно, — так как Он сам восшел на облако, почему восшедший есть Тот же самый, Который и нисшел (Еф. 4:10). Но ты смотри, как одно говорится применительно к их мыслям, а другое — сообразно с достоинством Божиим. Впрочем, и ум смотревших теперь возвысился; Господь даровал им не малое познание второго пришествия. Слова: «придет таким же образом» означают то, что Он придет с телом, — так как это они желали услышать, и что опять придет на суд таким же образом, — на облаке. «Вдруг предстали им», сказано, «два мужа в белой одежде». Почему сказано: «мужа»? Потому, что (ангелы) приняли совершенный образ мужей, чтобы (ученики) не испугались. «И сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо?» Такими словами они и обнаруживают приветливость, и не позволяют им тотчас же ожидать Его возвращения. Что важнее, о том они говорят, а о менее важном умалчивают. Что Он «придет таким же образом», и что Его должно ожидать с неба, это говорят; а когда, о том умалчивают. Таким образом они отвлекли учеников от того зрелища и обратили их к своей речи, чтобы ученики, не имея уже возможности видеть Христа, не подумали, что Он не вознесся, но остановились мыслью на их словах. Если и прежде ученики говорили: «куда Ты идешь?» (Ин. 13:36), то тем больше сказали бы теперь. «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» Столько знали они Его кротость, что и после страданий спрашивают Его: «не в сие ли время, Господи, восстановляешь?» Правда, Он уже прежде сказал им: «смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец», и Иерусалим еще не будет пленен (Мф. 24:6); но теперь они спрашивают о царствии, а не о кончине. Впрочем, после воскресения Он уже не продолжительное простирает к ним слово. Они спрашивают, полагая, что и сами окажутся в славе, если это сбудется; но Он не объявил, устроит ли (это царство), или нет. Для чего им нужно было знать о том? Поэтому‑то, убоявшись, они уже не сказали: «какой признак Твоего пришествия и кончины века?» (Мф. 24:3) но: «восстановляешь Ты царство Израилю»? Они думали, что оно уже открылось; между тем, Он и в притчах показал, что оно не близко; и когда спросили Его, то отвечал не на вопрос, а следующее: «примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый». Смотри: не сказал, что (Дух) будет послан, но: «сойдет», — чтобы показать Его равночестность. Как же ты, духоборец, дерзаешь называть Его тварью? «И будете Мне свидетелями». Сделал намек на вознесение, — или лучше, и теперь снова напомнил им о том, о чем они уже слышали раньше. Уже было показано, что Он восшел на небо. «Облако», сказано, «мрак под ногами Его» (Пс. 96:2; 17:10); а это и значат слова: «и облако взяло Его», то есть, Владыку неба. Как колесница царская указывает царя, так и к Нему послана была царская колесница, чтобы ученики не говорили ничего скорбного и не потерпели того же, что Елисей, растерзавший ризу, когда учитель его вознесся. Что же говорят (ангелы)? «Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом». Притом (сказано): «предстали им два мужа». Так и следовало, потому что «при устах двух или трех свидетелей будет твердо всякое слово» (2 Кор. 13:1). Так именно они и говорят. «В белой», сказано, «одежде». Как прежде при гробе (жены) уже видели ангела «в одеждах блистающих» (Лк. 24:4), который и возвестил им то, о чем они думали, так и свидетелем вознесения Христова является ангел. Впрочем, об этом, как и о воскресении, многократно предсказывали и пророки.
4. Ангелы везде являются вестниками, например, при рождестве Христовом, опять при (благовещении) Марии, как и при воскресении; так точно — и при вознесении; да и при втором пришествии ангелы явятся предтечами. Так как они сказали: «Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо», то, чтобы не привести учеников в недоумение, — присовокупили: «придет таким же образом». Ученики несколько успокоились, услышав, что Он опять придет, и придет так же, и не будет недоступен. Не без причины поставлено и слово: «от вас», но оно показывает любовь Христа к ученикам, их избрание, и то, что Он не оставит тех, кого избрал. Таким образом, о воскресении свидетельствовал сам Христос, так как после рождества, или лучше, и до рождества всего удивительнее было то, что Он воскресил сам Себя: «разрушьте», говорил Он, «храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2:19); а о будущем пришествии свидетельствуют ангелы, говоря: «придет таким же образом». Итак, если кто желает увидеть Христа, если кто скорбит, что не видел Его, тот, услышав об Его будущем пришествии, пусть ведет совершенную жизнь, и тогда непременно увидит Его, и не обманется в надежде. Он придет с большею славою, но также на облаке, также с телом; и гораздо удивительнее увидеть Его сходящим с неба, чем восходящим от земли. Что Он придет, ангелы сказали; но — для чего, этого не присовокупили. Это служит подтверждением воскресения, потому что если Он с телом вознесся, то тем более с телом воскрес. Где неверующие воскресению? Кто они, скажи мне? Язычники, или христиане? Я не знаю, или лучше, я вполне знаю. Это — язычники, неверующие в самое создание твари. Это именно их дело — не допускать, что Бог творит что‑нибудь из ничего, и не признавать, что Он воскресит погребенное. Но они стыдятся, что не признают силы Божией, и отсюда, во избежание упрека за это, говорят: не потому мы это говорим, но потому, что нет нужды в теле. Поистине благовременно сказать: «невежда говорит глупое» (Ис. 32:6). Вы не стыдитесь, когда не допускаете, что Бог творит из ничего? Но, если Он творит из чего‑либо существующего, то чем различается от людей? Но откуда, говорят, зло? Ужели же потому, что не знаешь, откуда зло, ты должен привносить другое зло — в познании зла? Здесь две несообразности: первая — та, что ты дерзаешь говорить так; ведь если ты не признаешь, что Бог творил существующее из ничего, то тем более не узнаешь, откуда зло; а вторая — та, что, говоря так, ты вводишь зло нерожденное. Подумай, как худо — желать найти источник зла, но, не узнав его, привнесть еще другой! Ищи, откуда зло, и не хули Бога. Но как, скажешь, я хулю? Что ты говоришь? Разве ты не хулишь, когда вводишь нерожденное зло, когда допускаешь, что оно равномощно Богу, что оно имеет такую же силу, что оно нерожденно? Смотри, что говорит Павел: «невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1:20); а диавол напротив, сказал, что то и другое из вещества, чтобы мы ни откуда уже не познали Бога. Что труднее, скажи мне: злое ли по естеству сделать прекрасным (если только оно существует: говорю сообразно с вашим мнением, потому что нельзя сделать ничего, по естеству злого, содействующим добру), или — сотворить из ничего? Что легче — говорю о качестве — ввести ли несуществующее качество, или существующее превратить в противоположное ему? Что легче — не существующий дом построить, или дом разоренный вновь перестроить? Очевидно, — первое. Но это (по вашему мнению) невозможно. Следовательно, как невозможно это, так невозможно и то, то есть — превращать что‑нибудь в противоположное ему.
5. Скажи мне: что труднее — приготовить ли мiро, или заставить грязь производить действия мiра? Что из двух удобоисполнимее, скажи мне (мы подчиняем Бога нашим умозаключениям, но это не мы — нет, а вы): устроить ли глаза, или сделать, чтобы слепой, оставаясь слепым, видел, был острее зрячего, пользовался слепотою для того, чтобы видеть, и глухотою, чтобы слышать? Мне кажется, первое. Значит, что труднее, то, скажи мне, предоставляешь ты Богу, а что легче, того — нет? Но что я говорю об этом? И сами души, по их мнению, происходят из существа Божия. Но смотри, сколько (в их учении) нечестивого и бессмысленного. Во‑первых, желая показать, что зло от Бога, они вводят другое зло, более нечестивое, чем это: говорят, что зло современно Богу, и что Бог нисколько не старше его, — дерзая таким образом приписывать и злу столь великое преимущество. Во‑вторых, говорят, что зло и бессмертно, потому что нерожденное не погибает. Видите, какая хула? Отсюда необходимо (следует) или то, что от Бога ничто не произошло, или то, что и Бога нет. В‑третьих, этим, как я уже сказал, они противоречат и сами себе и воздвигают на себя еще больший гнев Божий. В‑четвертых, веществу, которое не может само по себе существовать (υλη αστατος), они приписывают такую великую силу. В‑пятых, говорят, что причиной благости Божией было зло, и что без него Благий не был бы Благим. В‑шестых, они преграждают для нас пути к богопознанию. В‑седьмых, Бога низводят в людей, в растения и деревья. Ведь если, наша душа из существа Божия, а при переселении она переходит и в тыквы, и в дыни, и в луковицы, то, следовательно, существо Божие будет и в тыквах. Если мы скажем, что Дух Святый образовал храм в Деве, — они смеются; если скажем, что Он обитал в храме духовном, — опять смеются; а сами не стыдятся низводить существо Божие в тыквы, дыни, в мух, гусениц и ослов, изобретая некоторый новый образ идолослужения. «Но не луковица (говоришь) в Боге, а Бог в луковице, — да не будет луковица Богом». Отчего ты не допускаешь переселения Бога в тела? «Низко», говоришь. В таком случае еще более низко то (что ты говоришь). «Нет, не низко». Так ли? По крайней мере, у нас, — если бы это было, — поистине низко. Видите ли скопище нечестия? Но почему не хотят они, чтобы тело воскресло? Что они скажут? Что тело — зло? Откуда же, скажи мне, знаешь ты Бога? Откуда имеешь познание о сущем? Каким образом и философ бывает философом, если тело нисколько ему не содействует? Повреди чувства и узнай что‑нибудь из того, что нужно знать. Что было бы несмысленнее души, если бы она с самого начала имела поврежденные чувства? Если повреждение одного только члена, то есть, мозга, бывает для нее совершенно пагубно, то к чему она будет годна, если и другие будут повреждены? Покажи мне душу без тела. Разве не слышишь, что говорят врачи: постигшая болезнь совершенно омрачает душу? Долго ли вы не повеситесь? (так в оригинале) Скажи мне: тело из вещества? Хорошо. Поэтому следовало бы ненавидеть его. Зачем же ты питаешь его, зачем греешь? Тебе бы поэтому должно было умертвить себя; должно было бы освободить себя из узилища. Притом еще (говорят): Бог не может победить вещества (υλη), если не смешается с ним; Он не может повелевать ему, доколе не будет вместе с ним и не распространится по всему его составу. Какое бессилие! И царь все делает, давая повеления; а Бог не может повелевать злом? Вообще же, если бы вещество не было причастно какому‑нибудь добру, — оно не могло бы существовать. Ведь зло, по своей природе не может существовать, если не будет соединено с каким‑нибудь добром; поэтому, если бы оно раньше не было смешано с добром, то давно бы погибло, — таково уже свойство зла. Пусть кто‑нибудь будет сластолюбив и пусть нисколько не сдерживает себя: проживет ли он десять дней? Пусть будет кто разбойником, бессовестным в отношении ко всем, даже и в отношении к другим разбойникам: останется ли он жив? Пусть будет кто бесстыдным вором, который, не краснея, публично ворует: сохранит ли такой свою жизнь? Зло не может существовать само по себе, если не будет в нем, хотя не много, чего‑нибудь доброго; следовательно, по их учению, оно получило свое начало от Бога. Пусть будет город, населенный людьми злыми: может ли он существовать? И пусть эти люди будут злы не для добрых только, но и для себя самих: очевидно, (такому городу) невозможно существовать. Поистине, «называя себя мудрыми, обезумели» (Рим. 1:22). Если тело — зло, то и все без различия видимое — и вода, и земля, и солнце, и воздух — также зло, потому что и воздух — тело, хотя не плотное и не твердое. Поэтому благовременно сказать: «поведали мне законопреступники (свои) рассуждения» (Пс. 118:85). Но не будем внимать им; напротив, заградим от них слух. Есть, подлинно есть воскресение тел. Это показывает гроб в Иерусалиме; это (показывает) древо, к которому Христос был привязан, когда был бичуем. «С Ним», говорили (о Христе апостолы), «ели и пили» (Деян. 10:41). Будем же веровать воскресению и поступать достойно его, чтобы сподобиться и будущих благ во Христе Иисусе Господе нашем, с Которым Отцу, со Св. Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 3
«Тогда они возвратились в Иерусалим с горы, называемой Елеон, которая находится близ Иерусалима, в расстоянии субботнего пути» (Деян. 1:12).
Должность епископа. — Его труд и достоинство.
1. «Тогда возвратились». Когда же — «тогда»? Когда выслушали (слова ангелов). Ученики вообще не перенесли бы (разлуки с Господом), если б им не было обещано, что Он придет в другой раз. И мне кажется, что это случилось в субботу: иначе писатель не обозначил бы таким образом расстояния, не сказал бы: «с горы, называемой Елеон, которая находится близ Иерусалима, в расстоянии субботнего пути», — если бы не в день субботний прошли они определенное для этого дня пространство пути. «И, придя, взошли в горницу, где и пребывали» (ст. 13). Значит, уже в Иерусалиме они оставались после воскресения. «Петр», сказано, «и Иаков, Иоанн». Уже упоминаются не один Иоанн с братом, но и Андрей с Петром: «Андрей, Филипп и Фома, Варфоломей и Матфей, Иаков Алфеев и Симон Зилот, и Иуда, брат Иакова». Не без причины упомянул поименно об учениках: так как один из них сделался предателем, другой отрекся, третий не поверил, то он показывает, что, кроме одного предателя, все были целы. «Все они единодушно пребывали в молитве и молении, с некоторыми женами» (ст. 14). Прекрасно! Молитва — сильное оружие среди искушений. Этому, с одной стороны, они уже были достаточно научены самим Учителем, а с другой — к тому же их располагало и настоящее искушение: потому они и восходят на горницу, что сильно боялись иудеев. «С женами», — говорит (писатель), так как (в Евангелии) он сказал, что они следовали за Христом. «И Мариею, Материю Иисуса, и с братьями Его». Но как же (Иоанн) говорит, что тогда «ученик взял ее к себе» (Ин. 19:27)? После того, как Христос снова собрал учеников, и она была опять с ними. «С братьями Его», — говорит о тех, которые прежде не верили Христу. «И в те дни Петр, став посреди учеников, сказал» (ст. 15). Петр всегда первый начинает говорить, частью по живости своего характера, а частью потому, что Христос вверил ему Свое стадо и он был первым в лике (апостолов). «(Было же собрание человек около ста двадцати): мужи братия! Надлежало исполниться тому, что в Писании предрек Дух Святый» (ст. 16). Почему он не от своего только лица просил Христа дать ему кого‑нибудь вместо Иуды? Или почему апостолы (все вместе) не делают выбора сами собою? Петр сделался теперь лучше, чем был прежде: так можно ответить на первый вопрос. Что же касается до того, почему не просто, а посредством откровения они просят восполнить свое собрание, — на это я укажу две причины: первая — та, что они заняты были другим делом; а другая — та, что это служило наибольшим доказательством, что Христос пребывал с ними. Он, и отсутствуя (видимым образом), сам избрал так же точно, как и тогда, когда был с ними: а это служило для них немаловажным утешением. Но смотри, как Петр все делает с общего согласия и не распоряжается ничем самовольно и как начальник. И он не сказал просто так: «на место Иуды мы избираем такого‑то»; но, чтобы успокоить учеников относительно совершившегося, посмотри, как начинает свою речь. Это событие, действительно, произвело в них не малое недоумение; и в этом нет ничего удивительного: если и теперь многие рассуждают о нем, то что естественно следовало говорить им тогда? «Мужи», говорит он, «братия». Если Господь назвал их братиями, то тем приличнее было такое обращение Петру, потому‑то он и восклицает так в присутствии всех. Вот достоинство церкви и ангельское ее состояние! Никто тогда не был отделен от других, ни мужчина, ни женщина. И мне желательно, чтобы таковы были церкви и теперь. Никто тогда не заботился о чем‑либо житейском, никто не беспокоился о доме. Вот как полезны искушения! Вот какое благо — напасти! «Надлежало исполниться тому, что в Писании предрек Дух Святый». Постоянно утешает их пророчеством. Так при всяком случае поступает и Христос. Таким же точно образом и Петр показывает, что в этом событии нет ничего странного, но что оно уже было предсказано. «Надлежало», говорит он, «исполниться тому, что в Писании предрек Дух Святый устами Давида». Не говорит: сказал Давид, но: Дух чрез него. Вот заметь уже в самом начале книги, каким пользуется он учением. Видишь ли, я не напрасно сказал в начале настоящего произведения, что эта книга (изображает) устроение (πολιτεία) Духа. «Предрек Дух Святый устами Давида»; Смотри, как усвояет себе пророка и выставляет на вид его наречение, зная, что для них будет полезно то, что это изречение принадлежит Давиду, а не другому пророку. «Об Иуде, бывшем вожде». Заметь и здесь любомудрие этого человека: он не поносит и не бесчестит (Иуду), не говорит, что он был злодей и самый ужасный злодей, но просто поясняет, что произошло. Не называет даже его и предателем, а старается, сколько это было для него возможно, сложить вину на других. Впрочем, и тех не сильно обвиняет: «бывшем», говорить, «вожде тех, которые взяли Иисуса». И прежде, чем указал место, где находится это изречение Давида, напоминает об участи, постигшей Иуду, чтобы чрез настоящее удостоверить и в будущем и показать, что (Иуда) уже получил наказание. «Он был сопричислен к нам и получил жребий служения сего; но приобрел землю неправедною мздою» (ст. 17, 18). Изображает нрав (Иуды) и неприметно обнаруживает (его) вину, достойную наказания. Не говорит: «иудеи (стяжали)», но: «приобрел землю неправедною мздою». И так как люди со слабой душою смотрят не столько на будущее, сколько на настоящее, — он рассказывает о наказании, постигшем его в настоящей жизни. «И когда низринулся». Прекрасно поступил, остановив свою речь не на преступлении Иуды, а на постигшем его наказании. «Расселось чрево его, и выпали все внутренности его». Это служило для них утешением. «И это сделалось известно всем жителям Иерусалима, так что земля та на отечественном их наречии названа Акелдама, то есть земля крови» (ст. 19).
2. Иудеи дали такое название селу не ради села, а ради Иуды; а Петр перенес его на самое село и в свидетели привел самих врагов. И тем, что сказал: «названа», и тем, что присовокупил: «на отечественном их наречии», — он, действительно, хочет это выразить. Затем, указав сначала на событие, он прилично приводит пророчество и говорит: «в книге же Псалмов написано: да будет двор его пуст, и да не будет живущего в нем; и достоинство его да приимет другой» (ст. 20; Пс. 68:26). Это (говорится) о селе и о доме. «И достоинство его да приимет другой», т. е., начальство, священство. Следовательно, не по моей мысли это совершается, а по воле Того, Кто это предрек. Чтобы не показалось, будто он берется за дело слишком великое, за такое, какое совершал Христос, — он в свидетели привел пророка. «Итак надобно», говорит, «чтобы один из тех, которые находились с нами во всё время» (ст. 21). Зачем он советуется с ними? Чтобы это дело не сделалось предметом спора, чтобы между ними не вышло распри. Ведь если это случилось с самими (апостолами), то тем скорее (могло случиться) с теми людьми. Этого он всегда избегает; потому и говорил в самом начале: «мужи братия», нужно избрать из нас. Он предоставляет это дело на суд большинства, а чрез то и избираемых выставляет достопочтенными, и от себя отклоняет вражду со стороны других, так как подобные дела всегда порождают большое зло. И вот, что надобно так поступить, (избрать), этому в свидетели он приводит пророка; а из каких лиц надобно (сделать выбор), это он объясняет сам, говоря: «один из тех, которые находились с нами во всё время». Если бы он сказал: надобно, чтобы это были люди способные, — он оскорбил бы остальных; а теперь он дело предоставил времени, сказав не просто: «находились», но: «во всё время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его» (ст. 21, 22). Для чего это? Чтобы лик (апостольский) не оставался не полным. Что же? Разве самому Петру нельзя было избрать? Очень можно. Но он этого не делает, чтобы не показаться пристрастным; а с другой стороны, — он не получил еще и Святого Духа. «И поставили двоих: Иосифа, называемого Варсавою, который прозван Иустом, и Матфия» (ст. 23). Не сам Петр поставил их, но — все; а мнение подал он, показав, впрочем, что и оно принадлежит не ему, а издревле уже (возвещено) в пророчестве, так что он был лишь толкователь, а не наставник. «Иосифа, называемого Варсавою, который прозван Иустом». Писатель поставил и то, и другое название, быть может, потому, что (у Иосифа) были соименники, так как и между апостолами было много соименников, например: Иаков Зеведеев и Иаков Алфеев, Симон Петр и Симон Зилот, Иуда Иаковлев и Иуда Искариотский. С другой стороны, это название могло быть дано ему и вследствие перемены жизни, а, может быть, и по его желанию. «И поставили двоих: Иосифа, называемого Варсавою, который прозван Иустом, и Матфия; и помолились и сказали: Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал принять жребий сего служения и Апостольства, от которого отпал Иуда, чтобы идти в свое место» (ст. 23‑25). Прилично упоминают о преступлении Иуды и тем показывают, что ищут свидетеля не для того, чтоб увеличивать число (апостолов), но для того, чтобы не дать ему уменьшиться. «И бросили о них жребий», так как Святого Духа еще не было с ними, «и выпал жребий Матфию, и он сопричислен к одиннадцати Апостолам» (ст. 26). «Тогда», сказано, «они возвратились в Иерусалим с горы, называемой Елеон, которая находится близ Иерусалима, в расстоянии субботнего пути» (ст. 12). Так говорит (писатель), желая показать, что они не дальний предпринимают путь, чтобы не подвергнуться какой‑либо опасности, так как они все еще трепетали и боялись. «И, придя, взошли в горницу» (ст. 13). Они не смели появиться в городе и не напрасно взошли на горницу, но за тем, чтобы не легко было захватить их врасплох.
«Все они единодушно пребывали в молитве и молении» (ст. 14). Видишь ли, как они бодрствовали, «пребывали в молитве», и притом, «единодушно пребывали», как бы одною душою? В этих словах заключается свидетельство о том и другом. Иосифа, может быть, уже не было в живых; поэтому о нем (здесь) и не упоминается. Невозможно, чтобы этот человек, который прежде всех уверовал (во Христа), не был верующим теперь, когда и братья уверовали. Поэтому‑то, конечно, нигде и не видно, чтобы он когда‑либо смотрел на Христа, как на (простого) человека, между тем как Мать говорила: «отец Твой и Я с великою скорбью искали Тебя» (Лк. 2:48). Итак, он познал Его прежде всех; а братьям Христос говорил: «мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит» (Ин. 7:7). Посмотри и на скромность Иакова: он принял епископство в Иерусалиме, и, однако — в настоящем случае не говорит ничего. Заметь также глубокое смирение и остальных учеников: они уступают ему престол и не спорят уже между собою, так что та Церковь была, как бы на небе; в ней не было ничего житейского; она блистала не стенами и не мрамором, но ревностью лиц, ее составлявших. «Было же собрание человек около ста двадцати», сказано, было их. В том числе, вероятно, были семьдесят учеников, которых избрал сам Христос, а равно и другие из числа ревностнейших по вере, напр. Иосиф и Матфий; были и многие жены, которые следовали за Ним и всегда были вместе.
3. Такова заботливость наставника! Он первый поставил учителя. Не сказал: достаточно и нас, — так он был чужд всякого тщеславия, и стремился лишь к одной цели, хотя и не одинаковое со всеми имел значение. Впрочем, это было совершенно естественно по причине добродетели этого человека, а также и потому, что в то время начальство составляло не честь, а заботу о подчиненных. Отсюда происходило, что и те, кого избирали, не гордились, потому что были призываемы на опасности; и те, кто не был избран, не скорбели, потому что не считали этого для себя бесчестием. Но теперь уже бывает не так, а совершенно напротив. Смотри: их было сто двадцать человек, а из всего этого множества он требует (чтобы они избрали) одного, — и (требует) справедливо. Он первый распоряжается в этом деле, так как ему вверены все. Ведь ему сказал Христос: «и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих» (Лк. 22:32). «Он был сопричислен», говорит, «к нам»; а потому надобно назначить другого, чтобы он сделался свидетелем на место Иуды. И смотри, как он подражает своему Учителю: всюду рассуждает на основании Писания и отнюдь ничего не говорит о Христе, что Он часто это предсказывал. Не указывает и на те места Писания, где упоминается о предательстве Иуды, напр.; «уста грешника и уста льстивого открылись против меня» (Пс. 108:2); но приводит только то место, где упомянуто об его наказании, так как теперь только об этом и полезно было им узнать. Здесь опять особенно видно человеколюбие Господа. «Он был сопричислен», говорит, «к нам и получил жребий служения сего». Везде называет его жребием и тем показывает, что здесь все — дело благодати Божией и дело избрания, — и вместе напоминает им о временах древних, выражая мысль, что Бог сделал его Своим жребием так же, как и левитов. Затем, продолжая говорить о нем, замечает, что награда за его предательство сделалась торжественною вестницею и его наказания. «Но приобрел», говорит, «землю неправедною мздою». Заметь, как это событие совершилось по устроению Божию. «Неправедною». Много неправд; но никогда не было ничего неправеднее этой неправды; это — по преимуществу дело неправедное. И это сделалось известным не одним лишь современникам, но и всем жившим после того. Иудеи невольно, сами того не зная, дали название (селу), подобно тому, как и Каиафа предрек, не зная сам о том. Бог побудил их назвать его по‑еврейски: Акелдама. Отсюда уже можно было предусматривать и те бедствия, какие имели постигнуть иудеев. Далее показывает, что отчасти уже сбылось предсказание, которое говорит: «лучше было бы этому человеку не родиться» (Мф. 26:24). Это же самое можно приложить и к иудеям, потому что, если бывший вождь (подвергся такой участи), то еще с большею справедливостью (должны были испытать ее) эти люди. Но (Петр) пока еще не говорит ничего такого. Затем, чтобы показать, что (это поле) по всей справедливости названо Акелдама, он приводит изречение пророка: «да будет двор его пуст». И что, в самом деле, может быть пустыннее села, обращенного в кладбище? И это село естественно может быть названо его селом. Кто внес следующую за него плату, тот справедливо и должен считаться господином этого великого запустения, хотя бы и другие купили его. Это запустение, — если внимательно вникнуть в дело, — служит уже началом иудейского запустения. Известно, что иудеи губили себя голодом и многих умертвили, и что город их обратился в кладбище для чужестранцев, для воинов: им не позволяли погребать (умерших), потому что их считали недостойными даже погребения. «Итак надобно», говорит, «чтобы один из тех, которые находились с нами». Смотри, — он хочет, чтобы это были очевидные свидетели. Хотя и имел придти к ним Дух Святый, при всем том, на это дело была обращена крайняя заботливость. «Итак надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами», говорит, «во всё время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус». Этим показывает, что они жили вместе с Ним, а не просто только находились при Нем, как Его ученики. Действительно, и с самого начала тогда многие следовали за ним. Смотри, как на это указывает (Иоанн), когда говорит: «один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за Ним» (Ин. 1:40). «Во всё время», говорит, «когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова». Прекрасно; так как, что было прежде этого, о том никто не знал чрез научение, но узнали от Святого Духа «до того дня», говорит, «в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его» (ст. 22). Не сказал: «свидетелем» остального, но: «свидетелем» одного только «воскресения», потому что тот (свидетель) был достовернее, кто мог сказать, что Тот самый воскрес, Кто ел, пил, был распят. Не надобно было свидетеля ни для того, что было прежде, ни для того, что было после, ни для чудес вопрос заключался именно в воскресении, так как то было явно и всеми признано, а воскресение произошло тайно и только им одним было известно. И они не говорят: нам сказали ангелы, но: мы видели, откуда это ясно? Из того, что мы творим чудеса. Поэтому тогда‑то особенно им и следовало быть достоверными. «И поставили», говорит (писатель), «двоих». Зачем не больше? Чтобы не увеличивать между ними уныния, и не распространять этого дела на многих. И не без причины он ставит (Матфия) после (Иосифа), но этим показывает, что, кто пользуется почтением у людей, тот часто бывает меньшим пред Богом. И все вместе молятся таким образом: «Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи» (ст. 24). Ты, говорят, а не мы. Благовременно призывают и Сердцеведца: надлежало, чтобы Он сделал избрание, а не посторонние люди. Так они были уверены, что одному непременно следовало быть избранным. И не сказали: избери; но: «покажи», говорят, избранного, «которого Ты избрал», они знали, что у Бога все наперед определено. «Покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал принять жребий сего служения и Апостольства» (ст. 24, 25), — потому что было и другое служение. «И бросили о них жребий» (ст. 26). Они еще не считали себя достойными того, чтобы самим сделать выбор; поэтому и хотят узнать посредством какого‑нибудь знака.
4. С другой стороны, если там, где не было ни молитвы, ни достойных людей, жребий имел столь великую силу, потому что был следствием справедливого, по отношению к Ионе, решения, то гораздо более здесь, где нужно было восполнить лик, восстановить чин (апостольский). И другой (Иосиф) не опечалился (тем, что не был избран): иначе апостолы сказали бы об этом, так как они не скрывали своих недостатков. Ведь и о самых даже первоверховных апостолах они не преминули заметить, что иногда они были недовольны; и это не однажды, но и дважды, и даже чаще. Будем же и мы подражать им. Слово мое относится не ко всем еще, а к тем лишь, кто домогается власти. Если ты веришь, что выбор делается Богом, то не негодуй: иначе ты Им бываешь недоволен, против Него раздражаешься, потому что Он избрал. Если же, несмотря на Его избрание, ты дерзаешь огорчаться, то ты поступаешь так же, как Каин. Ему надлежало бы одобрить (приговор Божий), а он из‑за того, что жертве брата сделано предпочтение, опечалился; вознегодовал, когда бы следовало умилиться. Но, впрочем, не об этом речь, а о том, что Бог знает, как лучше устроить дела. Часто бывает, что по характеру, например, ты скромнее, но не соответствуешь цели. Опять, — жизнь твоя безукоризненна и характер у тебя благородный, но не это только нужно в Церкви. А притом, и пригоден бывает один к одному, а другой к другому. Разве не видишь, как много об этом сказано в Священном Писании?
Но я скажу, отчего это дело сделалось предметом домогательств: причина — в том, что мы домогаемся его, не как обязанности управлять другими и заботиться о братиях, а как чести и покойной жизни. А если бы ты знал, что епископ должен принадлежать всем и носить тяготы всех, что остальным, когда они гневаются, прощают, а ему — никогда, что прочих, если они согрешат, охотно извиняют, а его — нет, — ты не добивался бы этого начальства, не стремился бы к нему. Епископ подлежит приговору всякого, суду всех — и мудрых, и неразумных; каждый день, каждую ночь он изнуряется в заботах; у него много недоброжелателей, много завистников. Не говори мне о тех, которые во всем угождают, которые хотят спать, которые идут на это дело, как на покой, — не о них речь, но о тех, которые бдят о душах ваших, которые спасение подчиненных предпочитают своему собственному. Скажи мне: если тот кто имеет десятерых детей, которые подвластны ему и всегда живут вместе с ним, принужден бывает непрестанно о них заботиться, — то каким следует быть тому, у кого так много лиц, не подчиненных ему, не живущих вместе с ним, но свободно располагающих собою? За то, скажешь, он пользуется честью. Какою честью? Самые последние нищие поносят его на площади. Так зачем же он не заставляет их замолчать? Хорошо; но ведь это уж не дело епископа. И опять, не подавай он всякому, — и тем, кто (проводит время) в праздности, и тем, кто трудится, — тысячи упреков со всех сторон; никто не боится обвинить и оклеветать его. Осуждать (мирских) начальников боятся; а этих (епископов) — нет, потому что страх Божий у таких людей не имеет никакой силы. А что сказать касательно заботы о слове и об учении? О трудности при рукоположениях? Или, быть может, я уж крайне немощен, жалок и ничтожен, или дело обстоит действительно так, как я говорю. Душа священника ничем не отличается от корабля, обуреваемого волнами; со всех сторон она уязвляется от друзей, от врагов, от своих, от чужих. Не вселенною ли управляет царь, между тем как епископ — одним только городом? Но заботы последнего настолько же больше, насколько воздымающееся и беснующееся море различается от речной воды, приводимой в движение лишь ветром. Отчего бы это так? Оттого, что там много помощников, и все делается по закону и по указу; а здесь нет ничего такого, и нельзя приказать по своему усмотрению. Но, если будешь действовать сильно, прослывешь жестоким; а если не сильно, — холодным. Надобно совмещать и то, и другое, так, чтобы и не быть в пренебрежении, и не заслужить ненависти. С другой стороны, и самые дела здесь особенно трудны. Как многих (епископ) вынужден бывает огорчать, волею или неволею! Как со многими вынужден бывает поступать сурово, хотел бы того, или не хотел! Говорю не иначе, а именно так, как думаю и чувствую. Не думаю, чтоб в среде священников было много спасающихся; напротив — гораздо больше погибающих, и именно потому, что это дело требует великой души. У епископа много нужд, которые заставляют его выходить из своего дома; ему нужны тысячи глаз со всех сторон. Не видишь ли, как много нужно иметь ему? Он должен быть учительным, терпеливым, твердо держаться «истинного слова, согласного с учением, чтобы он был силен и наставлять в здравом учении» (Тим. 3:2; Тит. 1:9 и др.). А как это трудно! И тогда, когда прочие грешат, — вина падает на него. Не говоря ни о чем другом, скажу только, что, если только и один кто отойдет (из этой жизни) без посвящения в таинства, — не ниспровергнешь ли это всего его спасения? Ведь погибель и одной души составляет такую потерю, которой не может выразить никакое слово. Если спасение ее имеет такую цену, что и Сын Божий сделался для этого человеком и столько претерпел, то подумай, какое наказание повлечет за собою ее погибель! Если тот, чрез кого гибнет другой, достоин в настоящей жизни смерти, то гораздо больше — там. Не говори мне: согрешил пресвитер или диакон, — вина всех их падает на главу рукоположивших. Укажу еще на нечто другое: случится кому‑нибудь из людей нехороших быть принятым в клир, — является недоумение: какое надобно принять решение касательно его прежних грехов? Здесь две пропасти: следует и его не оставить без наказания, и остальным не подать соблазна. Так надобно ли его извергнуть? Но в настоящее время нет повода. Или оставить его без наказания? Да, скажешь, потому что виноват рукоположивший. Так что же? Не нужно, по крайней мере, рукополагать его и возводить в другую степень? Но тогда для всех будет ясно, что он — какой‑то дурной человек, и, следовательно, отсюда опять произойдет соблазн. Или возвести его на высшую степень? Но это гораздо хуже.
5. Итак, если бы все стремились к архиерейству, как к обязанности заботиться о других, то никто не решился бы скоро принять его. А то мы гоняемся за ним так же точно, как за мирскими должностями. Из‑за того, чтобы быть в славе, чтобы достигнуть почестей у людей, мы погибаем пред очами Божиими. И что пользы в почести? Как ясно доказано, что она — ничто! Когда ты сильно возжелаешь священства, то противопоставь геенну, противопоставь отчет, какой там нужно дать, противопоставь покойную жизнь, противопоставь степень наказания. Если ты согрешишь просто, как человек, ты не потерпишь ничего подобного; если же согрешишь, будучи священником, — ты погиб. Подумай, сколько перенес, сколько любомудрствовал, сколько доброго выказал в себе Моисей; и, однако, за то, что сделал один только грех, потерпел строгое наказание. И справедливо, — потому что это соединено было со вредом для остальных. Итак, он наказан был с особенной строгостью не потому только, что его грех был явный, но и потому, что был грех священника. А ведь не одинаковому подвергаемся мы наказанию за грехи явные и за грехи тайные. Грех один и тот же, но вред от него не одинаков, или лучше сказать — и грех не одинаков, потому что не все равно — грешить тайно и незаметно, и грешить явно. А епископу нельзя грешить тайно. Хорошо уже и то, если он свободен от упреков, когда не грешит; а уж нечего говорить о том, когда он грешит. Рассердится ли он, посмеется ли, захочет ли дать себе отдых сном, — является много насмешников, много соблазняющихся, много законодателей, много таких, которые припоминают прежних (епископов) и охуждают настоящего; и это делают не потому, что хотят похвалить тех, — нет, — вспоминают о прежних епископах и пресвитерах только для того, чтобы уязвить этого. Приятна, говорят, война для тех, кто не испытал ее. Это же прилично сказать и теперь; или лучше, мы так и говорим, пока не вступили в подвиг; а как скоро вступим, мы не бываем даже известны народу. Теперь у нас уже нет борьбы с теми, кто угнетает бедных; мы не берем на себя труда ратовать за свое стадо, но, подобно тем пастырям, о которых упоминается у Иезекииля (34:2), мы лишь закалаем и едим. Кто из нас выказывает такую же заботливость о стаде Христовом, какую имел Иаков о стадах Лавана? Кто может похвалиться чем‑нибудь таким, что могло бы равняться перенесению ночного холода? Не называй мне всенощных бдений наравне с этою великою заботливостью. Нет, теперь все совсем иначе. Начальники округов и местные правители не пользуются такою большою честью, какою — начальствующий в Церкви. Войдет ли он в царский дворец, — кому первое место? Будет ли у женщин, или в знатных домах, — никому другому нет большего перед ним почета. Все погибло, все испорчено! Это говорю я не для того, чтобы вас пристыдить, а для того, чтобы удержать вас от этой страсти. С какою ты будешь совестью, если ты домогался (этого сана) или сам собою, или чрез кого‑нибудь другого? Какими глазами будешь смотреть на того, кто был твоим сообщником? Какое будешь иметь оправдание? Кто (принял этот сан) по неволе, по принуждению, против желания, тот имеет еще некоторое оправдание; хотя и ему по большей части отказывают в прощении, но все же он имеет некоторое извинение. Подумай, чему подвергся Симон? Что нужды, что ты не даешь серебра, но, в замен серебра, льстишь и употребляешь разного рода происки и хитрости? «Серебро твое да будет в погибель» (Деян. 8:20), — сказано было ему; и этим людям также будет сказано: домогательство ваше да будет с вами в погибель за то, что вы вздумали приобресть дар Божий происками человеческими. Но таких нет никого? О, если б и не было! Ведь я вовсе и не желаю, чтобы слова мои относились к вам; и теперь только по ходу речи мне пришлось сказать об этом. Да когда я говорю и против любостяжания, слова мои также не относятся к вам, и даже ни к одному из вас. Дай Бог, чтобы мы понапрасну приготовляли лекарства. И желания врачей точно таковы же: не другого чего они хотят, а именно того, чтобы, после значительного их труда лекарства были брошены даром. Того же и мы желаем, то есть, чтобы наши слова говорились просто — на воздух, так, чтобы оставались только словами. Я готов снести все, лишь бы не быть поставлену в необходимость говорить об этом. Впрочем, если угодно, мы и замолчим; только пусть наше молчание будет безопасно: я и не думаю, чтобы кто‑либо, как бы ни был он тщеславен, захотел говорить без всякой надобности и только для того, чтобы себя выказать. Мы предоставим вам учить; учение делами — это более важное учение. И лучшие врачи, несмотря на то, что недуг больных приносит им доходы, желают, чтобы их друзья были здоровы; так и я хочу, чтобы все вы были здоровы. Я не желаю, чтобы меня хвалили, а вас осуждали. Я желал бы, если возможно, самим взором выказать ту любовь, какую питаю к вам: тогда уже никто не стал бы упрекать меня ни в чем, если бы даже слово мое было и слишком жестко. Что говорится между друзьями, то легко переносится, хотя бы тут было что‑нибудь и обидное, — потому что «искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего» (Притч. 27:6). Для меня нет ничего дороже вас, — не дороже даже и этот свет. Тысячи раз я желал бы сам лишиться зрения, если бы только чрез это можно было обратить ваши души, — так спасение ваше для меня приятнее самого света. Да и что мне пользы от лучей солнечных, когда скорбь из‑за вас наводить глубокий мрак на мои очи? Свет тогда хорош, когда он является во время радости; а для скорбной души он кажется даже тягостным. А что я не лгу, — в этом не дай Бог когда‑нибудь убедиться на опыте! Но, впрочем, если бы случилось, что кто‑нибудь из вас грешит, — придите ко мне спящему: пусть я погибну, если я не похожу на расслабленных, если не похожу на исступленных; тогда, по словам пророка, «свет очей моих — и того нет у меня» (Пс. 37:11). Какая для вас надежда, когда вы не показываете успехов? А если вы заслуживаете похвалу, какая возможна печаль? Мне кажется, я летаю (от радости), когда услышу о вас что‑нибудь хорошее. «Дополните мою радость» (Флп. 2:2). Об этом только я прошу вас, потому что я желаю вам успеха: А я со всеми буду спорить относительно того, что люблю вас, что я сроднился с вами, что вы для меня все — и отец, и мать, и братья, и дети. Так не подумайте же, что хоть что‑нибудь говорится мною по неприязненности к вам; нет, — (я говорю) для вашего исправления. «Брат», — говорит Писание, — «от брата вспомоществуемый — как город крепкий» (Притч. 18:19). Итак, не пренебрегите моими словами. Ведь и я не отказываюсь слушать вас; нет, я хотел бы, чтоб вы исправляли меня, хотел бы учиться у вас. Ведь мы все братья, и один у нас Наставник; но и между братьями надобно, чтобы один давал приказания, а остальные слушались. Так не пренебрегите же моими словами, но да будем делать все во славу Бога, так как Ему слава во веки веков. Аминь.
толкования Иоанна Златоуста на Деяния апостолов, 1 глава