Евангелие от Иоанна | 18 глава

БЕСЕДА 83

«Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его» (Ин. 18:1).

1. Начало страданий Спасителя. — 2. Малх, раненый ап. Петром и исцеленный Иисусом Христом, есть тот самый слуга, который ударил Господа по ланите. — Первое отречение ап. Петра. — 3. Как немощна наша природа, когда оставляет нас Бог. — Второе и третье отречение ап. Петра. — 4. Иисус Христос на суде у Пилата. — 5. Должно следовать примеру Иисуса Христа. — Перечень оскорблений и мук, понесенных Спасителем ради нас. — Рассуждение о причиняемых нам оскорблениях. — Слава человеческая не более как тень. — Нужно мало‑помалу исправлять свои недостатки, сегодня один, завтра другой. — Как бы по ступеням нужно подниматься к добродетели и совершенству.

1. Страшна смерть и великого исполнена ужаса, но — не для тех, кому известно высшее любомудрие. Кто ничего ясно не знает о будущем, но считает смерть разрушением и окончанием жизни, тому естественно страшиться и ужасаться ее, потому что он как бы отходит в небытие. А мы, по благодати Божией, познавшие безвестная и тайная премудрости Его, и считающие смерть переселением, мы были бы неправы, если бы стали трепетать ее; напротив, мы должны радоваться и благодушествовать, и потому что, оставляя эту временную жизнь, мы отходим к другой, гораздо лучшей, блистательнейшей и не имеющей конца. Вот этому‑то Христос научает нас самым делом, идя на страдание не по насилию и необходимости, но добровольно. «Сказав сие, Иисус», сказано, «вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его. Знал же это место и Иуда, предатель Его, потому что Иисус часто собирался там с учениками Своими» (Ин. 18:1‑2). Идет среди ночи, переходит поток, спешит достигнуть места, известного предателю, и чрез то избавляя злоумышленников от труда и освобождая их от всякого беспокойства, показывает ученикам, что идет на страдание добровольно, — а это в особенности могло утешить их, — и заключает Себя в саду, как бы в темнице. «Сказав сие» им. Что ты говоришь? Ведь Он беседовал с Отцом, ведь Он молился? Почему же ты не говоришь, что Он пришел туда, окончив молитву? Потому, что то была не молитва, но речь — ради учеников. С Ним вошли и ученики Его в сад. До такой степени Он избавил их от боязни, что они не только уже не противоречат, но и вошли в сад. Но каким образом пришел туда Иуда? Какое он имел побуждение идти туда? Из этого видно, что Христос часто проводил ночи вне дома. Иначе, если бы Он всегда проводил ночь дома, — Иуда не пришел бы в пустое место, но пошел бы в дом, в надежде найти Его там спящим. А что бы ты, услышав о саде, не подумал, что Христос скрывался, евангелист присовокупил: «знал же это место и Иуда», — и не только это, но еще и то, что «часто собирался там с учениками Своими». Действительно, Он часто бывал с ними наедине и беседовал о предметах необходимых, о которых другим не следовало слышать. Это Он делал по преимуществу в горах и в садах, всегда изыскивая местность, удаленную от шума, чтобы внимание не отклонялось от слушания. «Итак Иуда, взяв отряд [воинов] и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда» (ст. 3). Те неоднократно и прежде посылали схватить Его, но не могли. Из этого видно, что Он и теперь предал Себя добровольно. Но каким образом уговорили спиру? Это были солдаты, готовые делать все за деньги. «Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете?» (ст. 4). То есть, не теперь только и не из того, что они пришли, Он узнал об этом, но уже наперед знал все это и потому без смущения говорил и действовал. Почему же они приходят с оружием, намереваясь схватить Его? Они боялись Его последователей. По этой же причине они и напали на него поздно ночью. «Вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали: Иисуса Назорея» (ст. 4, 5). Видишь ли непреоборимую силу, — как Он, находясь среди их, ослепил глаза их? А что не темнота была причиною — это показал евангелист, сказавши, что они имели и светильники. Да если бы и не было светильников, все же они должны были бы узнать Его по голосу. Если же они и не знали Его, то как мог не узнать Иуда, который неразлучно находился с Ним? Ведь и он стоял вместе с ними, и однако ж, не только, подобно им, не узнал Его, но и повергся вместе с ними на землю. Это сделал Иисус для того, чтобы показать, что без Его соизволения они не только не могли бы взять Его, но и увидеть Его, хотя Он находился среди их. «Опять спросил их: кого ищете» (ст. 7)? О, безумие! Слово Его повергло их на землю; а они и после того, как испытали столь великую силу, не обратились но опять устремляются на тоже. Потому, исполнив с Своей стороны все, Он, наконец, предает Себя и говорит им: «Я сказал вам, что это Я» (ст. 8). «Стоял же и Иуда, предатель Его» (ст. 5). Заметь незлобие евангелиста: он не поносит предателя, но рассказывает событие, стараясь одно лишь показать, что все произошло по Его соизволению. А чтобы кто‑нибудь не сказал, что Он сам расположил их к тому, — так как сам Себя отдал им и объявил Себя пред ними, — Христос сначала сделал все, что могло отклонить их от предприятия, и уже тогда, как они остались упорными в злобе и не имели никакого оправдания, предал им Себя, говоря: «если Меня ищете, оставьте их, пусть идут» (ст. 8). Так до последней минуты выказывает Свою любовь к ученикам! Если, говорит, вы во Мне имеете нужду, то не трогайте их. Вот Я сам Себя предаю вам. «Да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого» (ст. 9). Под именем погибели разумеет здесь не эту смерть, но ту — вечную; а евангелист принял эти слова и в смысле настоящей смерти. Может быть, кто‑нибудь удивится, как не взяли вместе с Ним и не умертвили апостолов, особенно, когда Петр раздражил их своим поступком с рабом. Кто же удержал их? Не кто другой, а та же сила, которая повергла их на землю. Потому‑то и евангелист, желая показать, что это произошло не по их воле, но по силе и воле Того, Кто был взят ими, и присовокупил: «да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого».

2. Ободренный этими словами, равно как и тем, что уже совершилось, Петр поднимает в это время оружие против пришедших. Но как же, скажешь, был нож у того, кому заповедано было не иметь ни дорожной сумы, ни двух одежд (Мф. 10:10)? Мне кажется, Петр боялся именно этого, и потому заранее приготовил. Если же ты спросишь: каким образом тот, кому дано повеление не ударять в ланиту, делается человекоубийцей, — (я отвечу), что, действительно, ему заповедано было не мстить за себя; но здесь он мстил не за себя самого, а за своего Учителя. Притом же ученики не были еще вполне совершенны. Если ты хочешь видеть Петра любомудрствующим, то посмотри на него впоследствии, когда он подвергается ранам и переносит их с кротостью, терпит бесчисленное множество бедствий и не раздражается. А Христос и здесь совершает чудо и тем в одно и тоже время и научат нас благодетельствовать зло творящим, и обнаруживает Свою силу. Рабу Он возвращает ухо, а Петру говорит: «все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26:52). Как поступил при умовении (ног), смирив горячность Петра угрозою, так поступает и здесь. А о имени раба евангелист упоминает по той причине, что это событие было весьма важно не потому только, что Христос исцелил, но и потому что исцелил человека, который пришел взять Его и немного после имел ударить Его в ланиту, что этим Он отстранил долженствовавшую возникнуть брань на Его учеников. Поэтому‑то евангелист сказал и имя, чтобы тогдашние читатели могли изыскать и исследовать, действительно ли это так было. Не без намерения также он говорит и о правом ухе; этим, как мне кажется, он хотел показать горячность апостола, так как он устремился почти на самую голову. Но Иисус не только Петра останавливает угрозою, но и других утешает следующими словами: «неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец» (ст. 11)? Этим Он показывает, что все, что теперь совершается, зависит не от силы врагов, но от Его соизволения, а вместе с тем обнаруживает, что Он не противник Божий, но послушен Отцу даже до смерти. Тогда‑то уже «взяли Иисуса и связали Его, и отвели Его сперва к Анне» (ст. 12, 13). Для чего же к Анне? От полноты удовольствия они хвалились этим событием, как бы одержали победу. Анна «был тесть Каиафе. Это был Каиафа, который подал совет Иудеям, что лучше одному человеку умереть за народ» (ст. 13, 14). Для чего евангелист опять напомнил нам это пророчество? Для того, чтобы показать, что все это совершилось для нашего спасения, и что таково величие этой истины, что и сами враги предвозвещали о том. Итак, чтобы слушатель не смутился, услышав об узах, напоминает об этом пророчестве, то есть — что смерть Его была спасением для вселенной. «За Иисусом следовали Симон Петр и другой ученик» (ст. 15). Кто этот другой ученик? Тот, кто написал об этом. Почему же он не называет себя по имени? Когда он возлежал на персях Иисусовых, тогда была у него причина скрыть свое имя: но почему он это делает теперь? По той же самой причине. В самом деле, и здесь он повествует о великом подвиге, то есть, что в то время, кода все разбежались, он последовал. Поэтому‑то он скрывает свое имя и о Петре упоминает прежде, чем о себе. О себе же он был вынужден упомянуть здесь, чтобы показать, что он обстоятельнее всех других рассказывает о происшествиях во дворе, потому что он сам был внутри двора. И смотри, как он отстраняет от себя похвалу! Чтобы кто‑нибудь не сказал, что он в то время, как все удалились, прошел даже далее Симона, он говорит: «был знаком первосвященнику» (ст. 15), — чтобы никто не удивлялся тому, что он последовал, и никто не превозносил его за мужество.

Напротив, поведение Петра точно, удивительно: он был весьма боязлив, и однако ж дошел до самого двора, тогда как все другие удалились. Что он пришел туда, это показывает его любовь; а что он не вошел во двор, это зависело от его страха и боязни. Для того именно евангелист и описал это, чтобы наперед приготовить извинение его отречению. О себе же самом он, не как что‑нибудь важное, замечает, что он «был знаком первосвященнику»; но так как сказал, что он один вошел с Иисусом, то, чтобы ты не подумал, что это было делом его великой души, он выставляет на вид и причину этого поступка. А что и Петр вошел бы, если бы ему было дозволено, показал это в последующем повествовании. Действительно, когда (Иоанн) вышел и приказал привратнице ввести его, Петр тотчас вошел. Почему же он сам не ввел его? Он не отставал от Христа, но следовал за Ним, и потому приказал женщине ввести Петра. Что ж эта женщина? «Ты не из учеников ли Этого Человека»? А он отвечает: «нет» (ст. 17). Что ты говоришь, Петр? Не сказал ли ты недавно, что, если надобно будет мне и душу свою положить за Тебя, я положу? Итак, что же случилось, что ты не в состоянии перенести даже вопроса привратницы? Разве воин спрашивал тебя? Разве один из тех, которые взяли? То была простая и ничтожная привратница, да и вопрос был не резкий. В самом деле, она не сказала: и ты ученик этого обманщика и губителя, но — «Этого Человека»; а это, скорее, были слова сострадающей и соболезнующей. Но Петр и этого не вытерпел. А слова: «ты не из учеников ли» — сказаны потому, что Иоанн был уже во дворе. Так кротко говорила эта женщина! Но ничего этого не заметил и не обратил на это внимания ни в первый раз, ни во второй, ни даже в третий, доколе алектор не возгласил; да и это не образумило его, пока Иисус не взглянул на него с горестью. Он стоял с слугами архиерейскими и грелся (ст. 18), а Христос, связанный, содержался в доме. Впрочем, это говорим мы не с тем, чтобы осудить Петра, но чтобы показать истину слов Христовых. «Первосвященник же спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его» (ст. 19).

3. Какое лукавство! Теперь он хочет узнать, между тем как постоянно слышал Христа, когда Он проповедовал во храме и учил открыто! Не имея возможности ни в чем обвинить Его, стали спрашивать об учениках, вероятно, о том — где они, для чего Он их собрал, с каким намерением и с какой целью. Все же это говорил с желанием обличить Его, как возмутителя и нововводителя, как будто никто другой не внимал Ему, кроме их одних, как будто то было какое‑нибудь злое скопище. Что же Христос? Опровергая это, Он говорит: «Я говорил явно миру» (ст. 20), — а не ученикам наедине; Я открыто учил в церкви. Что же? Разве Он ничего не говорил втайне? Говорил, но не потому, как думали они, — не из боязни и не с намерением произвести возмущение, а только в тех случаях, когда преподаваемое Им учение превышало понятие простого народа. «Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших» (ст. 21). Это слова не человека надменного и упрямого, но твердо уверенного в истине своих слов. Что Он вначале говорил: «если Я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство Мое не есть истинно» (Ин. 5:31), то же самое выражает и теперь, желая представить свидетельство вполне достоверное. В самом деле, так как архиерей спрашивал Его об учениках, как учениках, то Он отвечает: Меня ты спрашиваешь о Моих? Спроси врагов, наветников, тех, которые связали Меня: пусть они говорят. Ведь самое несомненное доказательство истины, когда кто призывает врагов в свидетели своих слов. Что же архиерей? Ему надобно было бы произвести такое исследование, но он этого не сделал, а между тем за то, что Христос сказал так, «один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке» (ст. 22). Что может быть наглее этого? Ужаснись небо, вострепещи земля при таком долготерпении Владыки и при такой несправедливости рабов! И что же было Им сказано? Ведь Он сказал: «что спрашиваешь Меня?» — не потому, чтобы отказывался отвечать, но потому, что хотел устранить всякий повод к несправедливости. И между тем, как за такой ответ Его ударили в ланиту, Он, несмотря на то, что мог все поколебать и истребить и ниспровергнуть, — ничего такого не делает, а напротив, произносит слова, могущие укротить всякое зверство. «Если Я сказал худо», говорит, «покажи, что худо», т. е., если ты можешь порицать Мои слова, докажи это, если же не можешь, «что ты бьешь Меня?» (ст. 23) Видишь ли судилище, исполненное шума, смятения, ярости и бесчинства? Архиерей спрашивал злонамеренно и коварно; Христос отвечал прямо и как должно. Что же затем следовало сделать? Опровергнуть или принять слово Его. Но этого не делают; а раб ударяет Его в ланиту. Значит, это уже не судилище, а заговор и насилие. Потом, так как и при всем этом не нашли ничего, то отсылают «Его связанного к Каиафе» (ст. 24).

«Симон же Петр стоял и грелся» (ст. 25). О, в какую бесчувственность погружен был этот горячий и пламенный человек в то время, как отводили Иисуса! И после всего этого он даже не трогается с места, но все еще греется, — чтобы ты знал, как велика слабость нашей природы, когда ее оставит Бог. И когда спросили его, — он опять отпирается. Затем родственник раба, «которому Петр отсек ухо», негодуя на этот поступок, говорит: «не я ли видел тебя в саду?» (ст. 26). Но ни сад, ни пламенная любовь, которую там выказал (Христос) в беседе с учениками, не привели ему на память то, что было: он все это забыл от страха. Но для чего все евангелисты согласно написали об этом? Не для того, чтобы осудить ученика, но чтобы нас научить, как худо не возлагать всего упования на Бога, а надеяться на себя. Ты же, с своей стороны, подивись попечительности Учителя: и в то время, как сам находился во власти (врагов) и был связан, Он оказывает великое промышление об ученике, — восстановляет своим взглядом падшего и приводит его в слезы. «От Каиафы повели Иисуса в преторию» (ст. 28). Так было для того, чтобы множество судей, даже против воли, засвидетельствовало, что истину исследовали с точностью. «Было утро» (ст. 28). К Каиафе ведут прежде, нежели алектор возгласил, а к Пилату — утром. Таким обозначением времени евангелист показывает, что Каиафа целую половину ночи допрашивал Его, но ни в чем не обличил, а потому и отослал к Пилату. Предоставив другим повествовать о том, сам Иоанн говорит о дальнейшем. И смотри, как смешны иудеи! Схватили невинного, взялись за оружие, а в преторию не входят, «чтобы не оскверниться» (ст. 28). Между тем, какое, скажи мне, осквернение — войти в судилище, где преступники получают законное возмездие? Но те, которые одесятствовали мяту и анис (Мф. 23:23), не думали, что они оскверняются, когда убивают несправедливо; а войти в судилище считали для себя осквернением. Но почему они сами не убили Его, а привели к Пилату? Главным образом потому, что их начальство и власть в то время были уже весьма ограниченны, так как они находились под владычеством у римлян; а с другой стороны, они опасались, чтобы впоследствии времени не быть обвиненными от Пилата и не подвергнуться наказанию. А что значат слова: «чтобы [можно было] есть пасху» (ст. 28)? Ведь и сам Христос совершил пасху «в первый день опресночный» (Мф. 26:17)? Или евангелист называет здесь пасхою весь праздник, или иудеи, действительно, тогда совершали пасху, а Христос совершил ее одним днем прежде, чтобы Его заклание было в пяток, когда совершалась и ветхозаветная пасха. Таким‑то образом иудеи, взявшись за оружие, что было непозволительно, и проливая кровь, выказывают особенную разборчивость в отношении к месту и вызывают к себе Пилата. Пилат вышел и говорит: «в чем вы обвиняете Человека Сего» (Ин. 18:29)?

4. Видишь ли, насколько он был чужд их властолюбия и зависти? Хотя Христос был связан и приведен таким множеством людей, — не почел этого за несомненное доказательство вины, но спрашивает, признавая несправедливым то, что суд они присвоили себе, а ему предоставили наказание без суда. Что же они? «Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе» (ст. 30). О, безумие! Почему же вы не высказываете самого злодеяния, а прикрываете его? Почему не обличаете зла? Видишь ли, как они везде отказываются от прямого обвинения и ничего не могут сказать? Анна спросил об учении и, выслушав ответ, отослал к Каиафе. Этот, с своей стороны, снова спросил Его и, не найдя ничего, препроводил к Пилату. Пилат говорит: «в чем вы обвиняете Человека Сего»? Но и тут они ничего не могут сказать, а опять прибегают к одним предложениям. Потому‑то Пилат в недоумении говорит: «возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его. Иудеи сказали ему: нам не позволено предавать смерти никого». Это они сказали, «да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет» (ст. 31, 32). Но каким образом на это указывали слова: «не позволено предавать смерти никого»? Евангелист говорит так или потому, что Христос должен был умереть не за них только одних, но и за язычников, или потому, что им нельзя было никого распинать. Если же они говорят: «нам не позволено предавать смерти никого», то этим указывают на обстоятельства того времени. А что они убивали, и убивали другим способом, это показывает пример Стефана, побитого камнями. Но Христа они хотели распять, чтобы и самый образ смерти Его сделать позорным. Пилат, желая избавиться от беспокойства, не входит в продолжительное исследование дела; но, войдя, спрашивает Иисуса и говорит: «Ты Царь Иудейский?» Иисус отвечал: «от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне» (ст. 33, 34)? Для чего Христос спрашивает об этом? Чтобы обнаружить злой умысел иудеев. Пилат слышал уже об этом от многих; но так как иудеи ничего не могли сказать, то, во избежание продолжительного исследования, он решается выставить на вид то самое, что всегда на Него возводили. Притом, когда он сказал им: «по закону вашему судите Его», — они, желая показать, что преступление Его не иудейское, отвечают: «нам не позволено», т. е., Он виновен не против нашего закона, но вина Его государственная. Пилат уразумел это и потому, как будто ему самому угрожала опасность, говорит: «Ты Царь Иудейский?» Следовательно Христос спрашивает его не по незнанию, но говорит: «другие сказали тебе» — для того, чтобы и он обвинил иудеев. Это самое высказывает и Пилат, когда говорит: «разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал» (ст. 35)? Этим он хотел оправдать себя. Но так как он сказал: «Ты Царь Иудейский?» — то Иисус, обличая его, говорит: ты, конечно, слышал об этом от иудеев; почему же не делаешь точнейшего исследования? Они сказали, что Я — злодей; спроси же: какое Я зло сотворил? Но ты этого не делаешь, а просто высказываешь вину. «От себя ли ты говоришь это», или по внушению других? Пилат не мог тотчас сказать, что слышал об этом, но просто ссылается на народ и говорит: «предали Тебя мне», и потому надобно спросить Тебя, что Ты сделал. Что же Христос? «Царство Мое не от мира сего» (ст. 36). Он возводит Пилата, который был не очень зол и не похож на иудеев, и хочет показать, что Он не простой человек, но Бог и Сын Божий. И что ж Он говорит? «Если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям» (ст. 36). Этим Он уничтожил то, чего именно доселе страшился Пилат — уничтожил подозрение в похищении Им царской власти. Ужели же царство Его не «от мира сего»? Конечно, от мира. Как же Он говорит: «не от мира сего»? Это не то означает, будто Он здесь не владычествует, но то, что Он имеет начальство и на небе, и что власть Его не есть человеческая, но гораздо выше и славнее человеческой. Но если Его власть выше, то каким образом Он взят этой последней? Он предал сам Себя добровольно. Но Он пока не открывает этого, а что говорит? Если бы Я был от мира сего, «служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям». Этим показывает слабость царства земного, так как оно получает свою силу от слуг; а горнее царство сильно само по себе и не нуждается ни в ком. Еретики в этих словах находят предлог утверждать, что Христос отличен от Создателя. Но как же о Нем сказано: «пришел к своим» (Ин. 1:11)? И что, с другой стороны, значат слова Его: «они не от мира, как и Я не от мира» (Ин. 17:16)? В таком же смысле Он говорит и о царстве, что оно не от мира. Этим Он не отнимает у Себя власти над миром и промышления о нем, но показывает, что царство Его, как я уже сказал, не есть человеческое и скоропреходящее. Что же Пилат? «Итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился» (ст. 37). Если же Он родился царем, то от рождения же имеет и все прочее, и нет у Него ничего, что бы Он приобрел впоследствии. Следовательно, когда ты слышишь: «как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе» (Ин. 5:26), то не представляй здесь ничего другого, кроме рождения. Таким же образом разумей и другие подобные места. «И на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине» (ст. 37), т. е., чтобы это самое всем возвестить, всех этому научить и всех в этом убедить.

5. Ты же, человек, когда слышишь это и видишь своего Владыку связанным и водимым туда и сюда, почитай за ничто все настоящее. А то с чем сообразно, что тогда как Христос претерпел за тебя столь многое, ты часто не переносишь даже слов! Он подвергается оплеванию, а ты украшаешься дорогими одеждами и перстнями, и если не от всех слышишь похвалы, то считаешь и жизнь не в жизнь. Он терпит поношение, переносит насмешки и позорные удары по ланитам; а ты хочешь, чтобы тебя все почитали, и не переносишь поношения Христова. Не слышишь ли, что говорит Павел: «будьте подражателями мне, как я Христу» (1 Кор. 11:1)? Итак, если кто станет осмеивать тебя, — ты вспомни о твоем Владыке: Ему поклонялись с насмешкой, Его бесчестили и словами и делами, над Ним много смеялись; а Он не только не мстил тем же, но за все воздавал противным, — кротостью и терпением. Ему‑то станем и мы подражать. Чрез это мы в состоянии будем избавиться и от всякого оскорбления. В самом деле, не тот, кто оскорбляет, но кто малодушествует и огорчается оскорблением, — бывает причиною оскорбления, так как придает ему язвительность. Ведь если бы ты не огорчился, — оскорбление не было бы для тебя и оскорблением. А чувствовать огорчение от оскорблений, — это зависит не от тех, которые причиняют их, но от тех, которые им подвергаются. Да из‑за чего тебе и огорчаться? Если тебя оскорбили несправедливо, в таком случае приличнее всего не негодовать, а жалеть о том (оскорбителе); если же справедливо, то тем более надобно быть спокойным. Как в том случае, когда кто‑нибудь назовет тебя богатым, между тем, как ты беден, — такая похвала нисколько не относится к тебе, а скорее служит для тебя насмешкой, так и тогда, когда оскорбляющий тебя скажет что‑нибудь такое, чего на самом деле нет, — его порицание также нисколько не относится к тебе. Но если совесть укоряет тебя в том, что сказано (обидчиком), в таком случае не огорчайся его словами, но исправься в своих делах. Это я говорю об оскорблениях действительных. Если же кто станет укорять тебя за бедность и незнатное происхождение, — ты посмейся над ним. Это служит бесчестием не для того, кто слышит, но для того, кто говорит, так как он не умеет любомудрствовать. Но когда это говорится, скажешь, в присутствии многих, которые не знают истины, тогда рана бывает невыносима? Напротив, тогда‑то особенно это и выносимо, когда предстоит пред тобой множество свидетелей, которые тебя хвалят и одобряют, а того укоряют и осмеивают. Ведь у людей рассудительных не тот пользуется почтением, кто мстит, но тот, кто ничего не говорит в ответ на обиду. Если же между присутствующими не найдется ни одного рассудительного, в таком случае еще более посмейся над своим обидчиком и порадуйся зрелищу небесному, потому что там все тебя похвалят, будут рукоплескать тебе и одобрять тебя. А между тем, достаточно и одного ангела, в сравнении с целой вселенной. И что я говорю об ангелах, когда и сам Господь прославит тебя? В таких‑то помышлениях будем упражнять себя. Нет никакого вреда в том, когда мы промолчим в случае оскорбления, а напротив, вредно мстить за оскорбление. Если бы, действительно, было вредно в молчании переносить оскорбительные слова, то Христос не сказал бы: «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5:39). Потому, если кто скажет о нас неправду, — будем жалеть о нем, потому что он навлекает на себя наказание и мучение, назначенное за злоречие, и становится даже недостойным читать Свящ. Писание. «Грешнику же говорит Бог: что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои»? «сидишь и на брата твоего клевещешь» (Пс. 49:16, 20). А если бы он сказал и правду, — и в этом случае он достоин сожаления. Ведь и фарисей говорил правду; но тем нисколько не повредил тому, кто слушал его, а напротив, еще принес ему пользу, а себя самого лишил бесчисленных благ, потерпев кораблекрушение от этого осуждения. Таким образом, в том и другом случае, кто оскорбляет тебя, терпит вред, а не ты. Ты, напротив, если будешь внимателен, приобретешь сугубую пользу: с одной стороны, ты умилостивишь Бога своим молчанием, а с другой — сделаешься гораздо скромнее, найдешь в сказанных о тебе словах повод к исправлению своих поступков и научишься пренебрегать славою человеческой. А ведь и от того происходило для нас огорчение, что многие крайне пристрастны к мнению людскому. Вот если так мы захотим любомудрствовать, то ясно узнаем, что все человеческое — ничтожно. Научимся же этому и, сообразив свои недостатки, станем мало‑помалу исправлять их; определи для себя исправить в настоящий месяц один недостаток, в следующий затем — другой, а еще в следующий — третий. Таким образом, восходя как бы по некоторого рода ступеням, мы достигнем неба по лествице Иаковлевой; мне кажется, эта лествица, вместе с тем зрелищем, какое видел Иаков, между прочим, указывает и на постепенное восхождение по лествице добродетели, по которой можно взойти от земли на небо, — не по ступеням чувственным, но чрез исправление и улучшение нравов. Приступим же к этому путешествию и к этому восхождению, чтобы достигнуть неба и насладиться там всеми благами, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 84

«Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин. 18:37).

1. Иисус Христос учит нас терпению. — Пилат сначала старается освободить Его. — 2. Страх овладел Пилатом и побудил его произнесть неправедный приговор. — 3. Нужно всегда памятовать о страданиях Иисуса Христа и непрестанно размышлять о них. — Они будут служить наилучшим лекарством от всех наших скорбей и зол. — Нужно подражать Его кротости и кротости Его апостолов, чтобы склонить к расположению тех, кто оскорблял нас. — Гнев и ложь от диавола. — Без совершения добродетели жизнь в мире сем будет бесполезной и пагубной для нас. — Одна вера, лишенная добрых дел, не открывает дверей на небо, а навлекает осуждение. — Можно умереть ежечасно и потому нужно быть постоянно готовым к этому.

1. Чудесная вещь — долготерпение! Оно поставляет душу как бы в тихое пристанище, избавляя ее от волн и зловредных ветров. Христос и всегда нас учил терпению, но в особенности теперь, когда Его судят и водят по разным местам. Так, когда Его привели к Анне, Он отвечал с великою кротостью и слуге, который ударил Его в ланиту, сказал такие слова, которые могут уничтожить всякую гордость. Отсюда Он перешел к Каиафе, потом к Пилату и, проведя таким образом целую ночь, Он везде и во всем обнаруживал великую кротость. В то время, как о Нем говорили, что Он — злодей, хотя доказать того не могли, — Он стоял молча; а когда был спрошен о царстве, тогда отвечал Пилату, чтобы научить его и возвести к высшим понятиям. Но почему Пилат производит допрос не в присутствии иудеев, но наедине, вошедши в преторию? Он имел о Христе довольно высокое понятие, и потому хотел, вдали от смятения иудейского, узнать все в точности. Когда же он спросил: «что Ты сделал» (ст. 35), — Христос в Своем ответе об этом ничего не сказал; а о чем преимущественно желал Пилат услышать, именно о царстве Его, о том сказал следующее: «Царство Мое не от мира сего», т. е., Я, действительно, царь, но не такой, какого ты себе представляешь, а гораздо славнее. Этими и дальнейшими словами Он уже дает заметить, что ОН не сделал никакого зла. В самом деле, Кто говорит о Себе: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине», Тот показывает, что Им не сделано никакого зла. Потом, сказавши: «всякий, кто от истины, слушает гласа Моего», — Он привлекает внимание Пилата и склоняет его сделаться слушателем Своих слов. Если кто, говорит, истинен и любит истину, тот непременно будет слушать Меня. И этими немногими словами до того, действительно, пленил Пилата, что тот сказал: «что есть истина?» (ст. 38). Впрочем, (Пилат) продолжал пока заниматься делом, которое не терпело отлагательства. Он понимал, что этот вопрос требовал времени, а между тем хотел избавить Иисуса от неистовства иудеев. Потому‑то он вышел и — что говорит? «Я никакой вины не нахожу в Нем» (ст. 38). Смотри, какое благоразумие! Не сказал: так как Он погрешил и достоин смерти, то простите Его для праздника; но сначала оправдал Его от всякой вины, и потом уже с полным правом просит, чтобы они, если не хотят отпустить Его, как невинного, — по крайней мере, пощадили бы Его, как виновного, ради праздника. Поэтому и присовокупил: «есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху», и потом, желая преклонить их: «хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского? Тогда закричали все: не Его, но Варавву» (ст. 39, 40). Какое гнусное желание! За подобных себе просят и виновных отпускают, а невинного повелевают предать казни! Таков уже издавна их обычай! Но ты во всем этом замечай человеколюбие Господа.