к Евреям | 4 глава

Глава 4

1. Поэтому будем опасаться, чтобы, когда еще остается обетование войти в покой Его, не оказался кто из вас опоздавшим. 2. Ибо и нам оно возвещено, как и тем; но не принесло им пользы слово слышанное, не растворенное верою слышавших.

(1. Поэтому будем бояться, чтобы, когда еще остается обетование войти в покой Его, не оказался кто из вас опоздавшим. 2. Ибо и нам оно возвещено, как и тем; но не принесло им пользы слово слышанное, ибо не было соединено с верою в тех, кто слышал.)

1) Поэтому будем бояться. Апостол заключает, что следует бояться, как бы иудеи, к которым он писал, не лишились предложенного им благословения. И снова говорит: «чтобы кто», — положив в душе намерение всех привести к Богу. Подобно тому, как обязанность доброго пастыря — заботясь обо всем стаде так внимать отдельным овцам, чтобы ни одна из них не погибла. Больше того, так и нам следует относиться друг ко другу, чтобы всякий боялся за ближнего, как за самого себя. Впрочем, здесь нам предписывается страх не тот, который устраняет убежденность веры, а тот, который лишь внушает озабоченность, мешая лености и оцепенению. Значит, надо бояться не потому, что нам надлежит трепетать и сомневаться, словно мы не уверены в исходе, но для того, чтобы не отринуть божественную благодать.

Говоря же: «не оказался кто опоздавшим», — апостол хочет сказать, что лишаются лишь те, кто, отвергнув благодать, еще раньше отрекся от обетования. Ибо Бог не кается в Своих благодеяниях и продолжает одаривать нас, если мы не презираем Его призвания. Вывод в следующем: падение прочих научает нас смирению и бдительности. Подобным образом говорит и Павел: они пали по неверию; итак, не надмевайся, но страшись (Рим 11:20).

2) Ибо и нам. Апостол говорит, что одним и тем же учением Бог и сегодня приглашает нас к Себе, и некогда приглашал древних отцов. Зачем это сказано? Чтобы мы знали: призвание Божие ни в чем не поможет нам больше, чем помогло им, если мы не подтвердим его своей верой. Итак, это добавлено в качестве уступки. Нам также предлагается Евангелие, но чтобы мы не хвалились напрасно, апостол сразу добавляет: неверующие, которых Бог некогда сделал причастниками таких же благ, не возымели от этого никакой пользы. Поэтому и мы будем лишены данного благословения, если не примем его верою. И апостол снова говорит о слышании, чтобы мы знали: слышание бесполезно, хотя бы нам и говорилось Слово, если с ним не соединяется вера.

Впрочем, здесь следует отметить отношение между Словом и верой, которое таково, что веру нельзя отделять от Слова, и Слово, отделенное от веры, ничем не помогает. Не потому, что действенность Слова зависит от нас. Ибо если и весь мир окажется лживым, не перестанет быть истинным Тот, Кто не может лгать. Но Слово только тогда являет Свою силу по отношению к нам, когда мы приступаем к нему с верой. Ибо Слово — сила Божия ко спасению, но только для верующих. В нем открывается истина Божия, но от веры в веру. Таким образом, Слово Божие вечно действенно и спасительно для людей, если оценивать его по его собственной природе. Но плод его ощущается только верующими.

Что же касается первой части, в которой я сказал, что веры нет там, где отсутствует Слово, и тот, кто пытается их разлучить, полностью уничтожает и сводит на нет веру, — то это достойно быть отмеченным. Ибо отсюда явствует, что вера может существовать лишь в детях Божиих, коим одним дается обетование усыновления. Какую веру имели бы бесы, которым не обещается никакого спасения? Какую имели бы все нечестивые, не знающие Слова? Значит, вере всегда должно предшествовать слышание, чтобы мы знали, что с нами говорит Бог, а не человек.

3. А входим в покой мы уверовавшие, так как Он сказал: «Я поклялся в гневе Моем, что они не войдут в покой Мой», хотя дела Его были совершены еще в начале мира. 4. Ибо негде сказано о седьмом дне так: и почил Бог в день седьмый от всех дел Своих. 5. И еще здесь: «не войдут в покой Мой». 6. Итак, как некоторым остается войти в него, а те, которым прежде возвещено, не вошли в него за непокорность, 7. то еще определяет некоторый день, «ныне», говоря через Давида, после столь долгого времени, как выше сказано: «ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших». 8. Ибо если бы Иисус Навин доставил им покой, то не было бы сказано после того о другом дне. 9. Поэтому для народа Божия еще остается субботство. 10. Ибо, кто вошел в покой Его, тот и сам успокоился от дел своих, как и Бог от Своих.

(3. А мы входим в покой после того, как уверовали, так как Он сказал: «Я поклялся в гневе Моем, что они не войдут в покой Мой», хотя дела Его были совершены еще в начале мира. 4. Ибо негде сказано о седьмом дне так: и почил Бог в день седьмый от всех дел Своих. 5. И еще здесь: «не войдут в покой Мой». 6. Итак, как некоторым остается войти в него, а те, которым прежде возвещено, не вошли в него за непокорность, 7. то еще определяет сегодняшний день, говоря через Давида, после столь долгого времени, как выше сказано: «сегодня, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших». 8. Ибо если бы Иисус доставил им покой, то не было бы сказано о другом после тех дней. 9. Поэтому для народа Божия еще остается субботство. 10. Ибо, кто вошел в покой Его, тот и сам успокоился от дел своих, как и Бог от Своих.)

Апостол начинает разукрашивать ранее процитированное из Давида место. До сей поры он толковал его буквально, то есть — в подлинном смысле; теперь же, украшая, усиливает смысл, и больше намекает, чем толкует слова Давида. Такая же έπεξεργασία имеется и у Павла, Рим 10:6, в толковании свидетельства Моисея: не говори, кто взойдет на небо? Вовсе не глупо приспосабливать Писание к текущему замыслу, и сказанное в нем просто украшать цветами уподобления. Далее, итог сказанного сводится к тому, что и к нам относится угроза Божия в псалме о лишении покоя. Ведь и нас Он приглашает сегодня в некий покой. Особая трудность, связанная с данным местом, проистекает из того, что многие искажают его смысл, в то время как апостол хотел лишь, пообещав нам некоторый покой, обострить наше желание и одновременно устрашить, чтобы неверие не преградило нам дорогу. Между тем, он учит, что этот покой, в который нам ныне открыт доступ, много превосходнее земли Ханаана. Но давайте обсудим все по порядку.

3) Входим в покой мы уверовавшие. Довод от противного. Одно лишь неверие удерживает нас. Значит, доступ открывается через веру. Ибо следует вспомнить уже изъясненное апостолом: Бог, разгневавшись на неверующих, поклялся, что они не станут причастниками Его благ. Значит, входят те, которым не мешает неверие, лишь бы их пригласил Бог. Однако, говоря от первого лица, Он привлекает их большей приятностью, отделяя от прочих людей.

Хотя дела. Чтобы определить, каков наш покой, апостол отсылает нас к словам Моисея: Бог сразу же от создания мира успокоился от Своих дел. И, наконец, заключает: это и есть истинный покой верующих, пребывающий во все века, если они уподобляются Богу. Действительно, так как высшее счастье человека — приникать к своему Богу, это должно быть и его конечной целью, к которой относятся все замыслы и действия. Апостол доказывает сказанное тем, что Бог, названный успокоившимся, впоследствии долгое время отказывал неверующим в Собственном покое. И Бог делал бы это напрасно, если бы не хотел по Собственному примеру успокоить верующих. Поэтому апостол говорит: «некоторым остается войти в него». Ведь если не войти, как уже было сказано, есть кара за неверие, то верующим доступ полностью открыт.

Несколько труднее истолковать добавленное после, что в псалме нам установлен иной сегодняшний день, ибо прежние были отброшены. Кажется, что слова Давида ни о чем подобном не говорят. Они повествуют лишь о том, что Бог отомстил за неверие народа, лишив его обладания землею. Отвечаю: вывод вполне обоснован. Нам предлагается то, в чем было отказано им. И Дух Святой увещевает нас: не следует по нашей вине допускать, чтобы нас покарали тем же видом наказания. Что же из этого следует? Если бы нам сегодня ничего не обещалось, разве уместным было бы увещевание: смотрите, как бы с вами не вышло того же, что и с отцами? Поэтому апостол заслуженно говорит: поскольку неверие отцов оставило наследие незанятым и заброшенным, обетование возобновляется детям, чтобы те получили то, чем пренебрегли отцы.

8) Ибо если бы Иисус Навин доставил им покой. Апостол не отрицает, что покоем Давид обозначал ханаанскую землю, в которую народ ввел Иисус Навин. Но отрицает, что это и есть тот конечный покой, по которому воздыхают верующие. Покой, общий для нас и верующих того века. Несомненно, что и тогда верующие взирали выше этой земли. Больше того, ханаанская земля ценилась настолько именно потому, что была образом и символом духовного наследия. Значит, получив эту землю в обладание, отцы должны были не упокоиться, словно достигли предела желаний, но скорее размыслить о духовном смысле этого обладания. Те, к кому обращался Давид, уже наслаждались обладаемым, но слышали наставление о том, чтобы искать лучший покой. Мы видим, что ханаанская земля была не столько покоем, сколько тенью покоя. И верующим надлежало идти дальше. В этом смысле апостол отрицает, что Иисус Навин доставил верующим покой. Ведь народ для того под его руководством вошел в обетованную землю, чтобы еще окрыленнее устремиться к небесам.

Отсюда легко понять, какая между ними и нами существует разница. И для них, и для нас поставлена одна и та же цель, но им даны еще и внешние образы, направлявшие их к цели, у нас же последних не имеется. Да они нам и не нужны, поскольку перед глазами у нас сама истина. Хотя спасение наше еще помещено в надежде, все же, что касается учения, мы идем на небеса прямой дорогой. И Христос не для того протягивает нам руку, чтобы вести через образы окольными путями, но чтобы нас, покинувших мир, прямо вознести на небеса. Апостол же, отделив тень от истины, поступил так потому, что имел дело с иудеями, чрезмерно прилеплявшимися к внешним вещам. Он заключает, что для народа Божия еще остается субботствование, то есть, некий духовный покой, к которому Бог нас сегодня приглашает.

10) Ибо кто вошел. Определение вечной субботы, в которой состоит высшее блаженство людей, где имеется некоторое сходство между ними и Богом. Ибо все, что когда-либо говорили о высшем благе философы, было неумным и вздорным потому, что держало человека внутри самого себя. В то время как для обретения блаженства необходимо выйти за пределы нас самих. Итак, высшее благо человека — не что иное, как соединение с Богом. И оно достигается, поскольку мы созданы по Его подобию. Далее, апостол учит видеть это подобие в том, чтобы мы успокоились от своих дел. Отсюда, наконец, следует, что человек, отрекшись от себя, становится блаженным. Ибо что иное есть прекращение наших дел, нежели умерщвление плоти, когда человек отрицается от себя, чтобы жить для Бога?

Отсюда всегда следует начинать, когда заходит речь о правилах благочестивой и святой жизни. Чтобы человек, неким образом умерев для себя, позволял жить внутри себя Богу. Чтобы он, отвратившись от собственных дел, давал Богу возможность действовать. Ибо необходимо признать: жизнь лишь тогда устрояется правильно, когда подчинена Богу. Однако из-за нашей врожденной порочности это не произойдет никогда, доколе мы не отойдем от собственных дел. Противоречие между управлением Божиим и нашими чувствами таково, что Бог может действовать в нас только при нашем бездействии. А поскольку истинное завершение сего покоя никогда не достигается в этой жизни, всегда необходимо на нем основываться. Таким вот образом и входят верующие в покой, но при условии, что, подвизаясь, они настойчиво будут преуспевать.

Впрочем, не сомневаюсь, что апостол намеренно намекает здесь на субботу, чтобы отвратить иудеев от ее внешнего соблюдения. Ибо отмену ее можно понять лишь тогда, когда познана ее духовная цель. Поэтому апостол делает сразу две вещи: расхваливая превосходство благодати, он побуждает нас принять ее верою, и попутно показывает, каково истинное предназначение субботы, чтобы иудеи не прилеплялись к внешним церемониям. Он не говорит открыто об обмене субботствования, поскольку не в этом его цель. Но, уча, что установление сие относились к другому, постепенно уводит их от суеверного мнения. Ибо тот, кто верит в иную цель заповеди, нежели внешний покой и земной культ, взирая на Христа, легко поймет, что обряды упразднились с Его приходом. Ведь при явлении тела, тени сразу же исчезают. Значит, обучая других, всегда надобно начинать с того, что Христос — истинный конец закона.

11. Итак постараемся войти в покой оный, чтобы кто по тому же примеру не впал в непокорность. 12. Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные. 13. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет.

(11. Итак постараемся войти в покой оный, чтобы кто не пал по тому же примеру неверия. 12. Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: проникающее до разделения души и духа, составов и мозгов, и судья помышлений и намерений сердечных. 13. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Того, Кому дадим отчет.)

Показав цель, к которой мы должны идти, апостол теперь увещевает нас отправиться в путь. А это произойдет тогда, когда мы привыкнем к отречению от себя. Ведь вход в покой он сравнивает с правильным продвижением, противопоставляя ему отпадение. Таким образом, здесь в обеих частях содержится метафора. Хотя одновременно автор намекает и на историю, почерпнутую из Моисея, о тех, которые пали в пустыне, будучи непокорны Богу. Поэтому он говорит τώ αΰτώ ΰποδείγματι, желая сказать, что в ней словно на картине изображается кара за неверие и надменность. И нет сомнения, что нас ожидает тот же самый исход, если подобное неверие обнаружится и в нас. Значит, «пасть» понимается здесь, как «погибнуть». Или, выражаясь яснее, имеется в виду не грех, а само наказание. Однако перевод отвечает как первому слову «войти», так и грустному отпадению отцов, примером которых автор желал устрашить иудеев.

12) Ибо слово Божие живо. Все, что говорит апостол о действенности Слова, сказано к тому, чтобы иудеи знали: его нельзя безнаказанно презирать. Апостол как бы говорит: всякий раз когда Господь понуждает нас Своим Словом, Он обращается к нам серьезно, чтобы затронуть все наши внутренние чувства. Поэтому нет такой части души, которой не следовало бы придти в движение. Впрочем, прежде чем идти дальше, надо понять, говорит ли апостол о Слове вообще, или особенно по отношению к верующим. Ибо ясно, что Слово Божие не одинаково действенно во всех людях.

В отношении избранных оно являет Свою силу, чтобы те, смирившись от правильного самопознания, прибегли к благодати Христовой. А это не может произойти без того, чтобы Слово не проникло до самых тайников сердца. Ибо следует стряхнуть лицемерие, дивно и более чем изворотливо скрывающееся в человеческих сердцах. Затем нас надлежит не легко и поверхностно кольнуть, а полностью изранить, чтобы, ужаснувшись ощущения вечной смерти, мы научились умирать для самих себя. Наконец, мы никогда не обновимся всем разумением (что, однако, заповедует Павел), доколе нашего ветхого человека не пронзит острие сего духовного меча. Поэтому Павел говорит в другом месте (Фил.2:17), что верующие закалаются для Бога через Евангелие, поскольку не могут начать повиноваться Богу без того, чтобы в них не погибла собственная воля, и не могут воспринять свет божественной мудрости, не упразднив до этого мудрость плоти.

В отверженных же ничего подобного не видно. Они или спокойно презирают говорящего Бога и даже над Ним насмехаются, или же освистывают Его учение, надменно ему противоборствуя. Наконец, как Слово Божие является молотом, так и сердце их подобно наковальне, отражающей собственной твердостью любые, сколь угодно сильные удары. Значит, им далеко до того, чтобы Слово Божие проникло в них до разделения души и духа. Поэтому кажется, что данная похвала ограничена одними верующими, ибо только они живо затрагиваются этим Словом.

Однако контекст апостола показывает: положение является всеобщим, относящимся также к отверженным людям. Ибо какими бы ожесточенными они ни оставались, как бы ни противопоставляли Слову Божию свои стальные сердца, их с необходимостью повязывает собственная вина. Они смеются, но сардоническим смехом, поскольку внутри себя чувствуют удушье, прибегают к разным уловкам, чтобы не придти на судилище Божие, но против воли влекутся на него тем же Словом, которое они яростно поносят. Так что их уместно сравнить с бешеными псами, которые, кусая, царапая когтями сковывающую их цепь, ни в чем не имеют успеха, продолжая пребывать в неволе.

Наконец, даже если действенность Слова проявится не в самый первый день, из последующего можно будет заключить, что оно не напрасно проповедовалось тому или иному человеку. Несомненно, общеприменимо сказанное Христом (Ин 16:8): Дух, придя, обличит мир. Однако Дух осуществляет сей суд посредством евангельской проповеди. Наконец, даже если Слово Божие не всегда проявляет на людях свою силу, оно содержит ее неким образом внутри себя. Апостол же рассуждает здесь о его природе и свойственном ему служении с целью научить нас, что наша совесть, как только Слово Божие зазвучит в ушах, призывается виновной на божественный суд. Он как бы говорит: если кто думает, будто возвещаемое Слово Божие лишь напрасно сотрясает воздух, то сильно ошибается. Ибо оно живо и полно скрытой действенности, не оставляющей в человеке ничего нетронутого. Итог же в следующем: как только Бог открывает Свои священные уста, все наши чувства должны открыться для восприятия Его Слова. Ведь Бог хочет не напрасно расточать слова или исчезающие, или в небрежении забываемые, но действенно разбудить человеческую совесть и покорить ее Своей власти. Поэтому Он дал Слову Своему такую силу, что оно потрясает все части души, испытывает все помышления, вникает во все чувства и являет себя истинным судьею.

Но здесь встает новый вопрос: относить ли сказанное к закону или к Евангелию? Думающие, что апостол говорит здесь о законе, приводят такое свидетельство Павла: закон — служение смерти, убивающая буква, он только навлекает гнев Божий, и прочее в этом роде (2Кор 3:6,7; Рим 4:15). Но здесь апостол упоминает и об обратных последствиях. Ибо, как было сказано: имеется некое животворное умерщвление души, происходящее посредством Евангелия. Итак, будем знать, что апостол рассуждает здесь обо всем учении Божием, говоря о его живости и действенности. Так и Павел свидетельствует (2Кор 2:16), что от его проповеди исходит запах смерти в смерть для неверующих, и запах жизни в жизнь для уверовавших. Так что Бог никогда не говорит напрасно, но так, что одних приводит к спасению, а других низвергает в погибель. Такова власть вязать и разрешать, которой Господь снабдил Своих апостолов. Такова духовная власть, которой хвалится Павел, 2Кор 10:4. Действительно, когда Павел обещает нам спасение во Христе, он всегда, с другой стороны, возвещает мщение неверующим, которые, отвергая Христа, навлекают на себя смерть.

Кроме того, следует отметить, что апостол говорит здесь о Слове Божием, достигающем нас через служение людей. Ибо безумны и даже гибельны мысли о том, что внутренне Слово является действенным, а исходящее из человеческих уст — мертвым, лишенным всякого эффекта. Признаю, что действенность проистекает не от человеческих слов, не заключается в самом их звуке, что всю ее надо относить к Святому Духу. Однако это не мешает Духу являть Свою силу в проповедуемом Слове. Ибо Бог, говоря не Сам, а через людей, усердно следит за тем, чтобы учение Его не встретило презрения из-за того, что возвещается людским служением. Так и Павел, называя Евангелие силой Божией, старательно украшает сим титулом и собственную проповедь, видя, что одни гнушаются ею, а другие презирают. И когда в другом месте (Рим 10:8) учит, что спасение приносится через учение веры, подчеркивает, что речь идет об учении проповедуемом. Итак, мы видим, что Бог явно расхваливает перед нами учение, преподаваемое людским служением, чтобы мы его уважали.

Далее, «живое Слово» понимается так относительно людей, что яснее видно из последующего эпитета. Ибо апостол показывает затем, какая это жизнь, говоря о действенности Слова. Ведь цель его — научить тому, как Слово используется по отношению к нам. Метафору меча Писание приводит и в других местах, но автор послания, не довольствуясь простым сравнением, называет Слово Божие острейшим любого меча, причем обоюдоострого, ибо тогда часто использовали мечи, заостренные лишь с одной стороны.

Оно проникает до. Слово «душа» часто означает то же, что и дух, но когда они соединены вместе, первое охватывает все чувства, а второе означает так называемые умственные способности. Так и Павел, 1Фес 5:23, моля Бога, чтобы Тот сохранил в целости дух, душу и тело слушателей для пришествия Христова, хочет лишь того, чтобы они оставались чистыми в разуме, воле и всех внешних поступках. Подобным образом и Исаия, 26:9, говоря: душа моя возжелала Тебя ночью, духом моим взыскал Тебя, — несомненно имеет в виду, что он взыскует Бога старательно, используя для этого и разум, и сердце. Знаю, что другие толкуют это иначе, однако надеюсь, что все здравомыслящие со мною согласятся.

Теперь перейдем к настоящему отрывку. Слово Божие проникает до разделения души и духа, то есть, испытывает всю человеческую душу. Оно исследует помышления и проверяет волю со всеми ее пожеланиями. Сюда же относится и сказанное о составах и мозгах. Апостол хочет сказать, что нет ничего столь твердого или каменного в человеке, ничего столь сокрытого, чтобы туда не проникла действенность Слова. Именно это утверждает и Павел, 1 Кор.14:24: пророчество способно обличать и судить людей, чтобы на свет вышли тайные сердечные думы. И поскольку служение Христово — открывать, выводить на свет помышления из тайников сердца, Он делает это по большей части посредством Евангелия.

Итак, Слово Божие является κριτικός, поскольку выводит человеческий разум на свет познания из того лабиринта, в котором тот прежде блуждал. Ибо нет тьмы более мрачной, чем тьма неверия. И лицемерие жутким образом нас ослепляет. Слово же Божие рассеивает эту тьму, изгоняет лицемерие. Отсюда то различение и распознавание, о котором упоминает апостол. Ведь пороки, скрывавшиеся под личиной добродетели, по устранении личины начинают открыто распознаваться. Если же отверженные и скрываются на время в своих пещерах, они все же чувствуют, что и туда проникает свет Слова, не давая им избежать божественного суда. Отсюда их ропот и ярость. Ведь, если бы их не поразило Слово, безумие их не проявилось бы столь наглядно. Поэтому они желали бы отшутиться или путем уловок избежать его силы. Они также желали бы притворяться, но Бог и этого им не позволяет. Значит, всякий раз как они противоречат Слову Божию или гневаются на него, они вынуждены признать, что, хоть и против воли, внутренне чувствуют его силу.

13) И нет твари. Соединительный союз (на мой взгляд) имеет здесь причинный смысл.Ведь апостол, чтобы подтвердить сказанное: Слово Божие судит все сокрытое в человеке, — заимствует аргумент от божественной природы. Никакая тварь не может скрыться от очей Божиих. Значит, нет такого потаенного в душе человека, что не вывело бы на свет Слово, подражающее всемогуществу Своего Автора. В обязанность Бога входит исследовать сердца, и данное исследование Он осуществляет Своим Словом.

И поскольку переводчики не принимали во внимание то, что Слово Божие подобно корабельному шесту, коим проверяется и исследуется все сокрытое в наших сердцах, они насильственно искажали это место, хотя и не могли выпутаться из затруднений. Но всякая трудность устраняется следующим рассуждением: Слову Божию надо повиноваться искренне и с серьезным сердечным чувством. Ведь Бог, знающий наши сердца, присвоил Слову Своему служение проникать до самых потаенных сердечных помышлений.

Переводчиков также ввела в заблуждение двусмысленная фраза προς ον ήμΐν ό λόγος. Они перевели ее: к которому у нас речь. Однако скорее следует переводить: с которым у нас дело. И смысл этого речения таков: дело ведет с нами Сам Бог. Или: именно с Богом мы имеем дело. Поэтому с Ним не следует шутить, словно со смертным человеком. Но всякий раз как Он предлагает нам Свое Слово, надо трепетать, поскольку от последнего ничего не сокрыто.

14. Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего. 15. Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха. 16. Поэтому да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи.

(14. Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем держаться исповедания. 15. Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, по подобию, искушен во всем, кроме греха. 16. Поэтому да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи.)

14) Итак, имея. До сих пор автор рассуждал об апостольстве Христа. Теперь же он переходит ко второй части Его служения. Мы уже говорили, что Сын Божий, будучи послан к нам, исполнял две функции, а именно: учителя и священника. Поэтому апостол, призвав иудеев послушно принять учение Христово, показывает теперь, какой плод принесло нам Его священство. И это — вторая часть предпринятого им трактата. Он весьма уместно связывает священство Христово с Его апостольством, наставляя нас, что цель того и другого в том, чтобы привести нас к Богу. Апостол пользуется здесь логическим умозаключением, ибо уже прежде затрагивал вопрос о том, что Христос — наш первосвященник. Но поскольку сила священства осознается только исходя из учения, надлежало вначале подготовить души к слушанию учения Христова, прола-гая тем самым путь для всего остального. Теперь же остается, чтобы те, кто признал Христа учителем и выказал себя способным учеником, научились в Его школе, какова польза от Его священства, каковы его цель и употребление. Во-первых, апостол говорит: «имея первосвященника Иисуса Сына Божия, будем держаться исповедания». Исповедание здесь, как и раньше, метонимически обозначает веру. Ведь из того, что священство должно быть способным удостоверить учение, апостол выводит, что у нас нет причин колебаться в евангельской вере, одобренной и удостоверенной Сыном Божиим. И всякий, не верящий этому учению, оскорбляет Сына Божия, лишая Его священнического достоинства. Итак, столь великий залог призван усилить наше упование, чтобы мы бестрепетно положились на Евангелие.

15) Ибо мы имеем. В приведенном имени Сына Божия сокрыто величие, вынуждающее нас ко страху и послушанию. Однако если мы не будем видеть во Христе ничего кроме величия, совесть наша не получит успокоения. Ибо кто не устрашится вида Божественного Сына, особенно если подумать, каково наше состояние, и размыслить о собственных грехах? Кроме того, иудеям могло помешать и другое. Ибо они привыкли к левитскому священству. В нем они лицезрели смертного человека, избранного из прочих, который входил во святилище, чтобы своим молением примирить братьев с Богом. Великое дело, когда посредник, способный ради нас угодить Богу, сам является кем-то из нас. И иудеи могли попасть в эту западню, оставшись навсегда приверженными священству левитов, если бы апостол не упредил опасность и не показал, что Сын Божий не только превосходит их славой, но и наделен равным состраданием и благостью. Именно с этой целью апостол говорит, что Христос искушен во всех наших немощах и способен нам сострадать.

Что же касается συμπάθειαν, то не хочу утонченно о ней рассуждать. Ибо вопрос, подвержен ли Христос и сейчас нашим скорбям, столь же глуп, сколь и отдает недолжным любопытством. Апостол не хочет, чтобы мы занимались тонкостями и праздными рассуждениями, но учит лишь, что Посредника не надо искать далеко, если Сам Христос добровольно протягивает нам руку. Нет причин бояться величия Христова, если Он — наш брат. Не стоит бояться, что Христос, словно свободный от всех скорбей, чужд человеческому состраданию, побуждающему придти на помощь, если Он принял на Себя наши немощи, чтобы стать более скорым помощником.

Итак, всю речь апостола надо понимать в вероучительном смысле. Ибо он рассуждает не о том, каков Христос Сам по себе, а о том, каким Он показывает Себя нам. Под подобием апостол имеет в виду подобие нам, давая понять, что Христос вместе с плотью облекся также и в наши чувствования. Чтобы не только явить Себя истинным человеком, но и на собственном опыте научиться помогать несчастным. Не потому, что Сын Божий нуждался в обучении таким начаткам, но потому, что мы не могли бы иначе понять, сколь сильно заботится Он о нашем спасении. Итак, всякий раз как мы скорбим от наших плотских немощей, пусть нам приходит на ум, что те же скорби перенес и Сын Божий, чтобы силой Своей воздвигнут нас и не дать сломиться под их грузом.

Но можно спросить: что понимает апостол под немощами? Ибо слово это разумеется по-разному. Некоторые понимают под ними холод, жару, голод и прочие телесные нужды, кроме того, презрение, бедность и прочее в этом роде, как встречается во многих местах у Павла. Особенно в 2Кор 12:10. Но правильнее думают те, кто вместе с внешними скорбями подразумевают также душевные чувства, каковы страх, грусть, ужас перед смертью и тому подобное. Действительно, напрасно было бы добавлять ограничение: кроме греха, — если бы речь шла не о чувствах, которые в нас всегда порочны из-за греховности природы, а во Христе, обладавшем высшей праведностью и абсолютной чистотою, были свободны от всякого порока. Действительно, бедность, болезни и все находящееся вне нас, не вменяется в грех. Значит, апостол, говоря о немощах близких ко греху, без сомнения имеет в виду душевные чувства, коим подвержена по своей немощи человеческая природа. Ведь положение ангелов в том лучше нашего, что они не страдают, не боятся, не тревожатся разными заботами, не страшатся смерти. Христос же добровольно воспринял наши немощи и восхотел с ними бороться, чтобы не только обрести для нас над ними победу, но и твердо убедить нас в Своей близости всякий раз как мы их испытываем. Таким образом, Он стал человеком не только по сущности, но и воспринял качества человеческой природы. Однако здесь добавлено ограничение: кроме греха. Ибо между нашими чувствами и чувствами Христа следует видеть различие: у Него они всегда были упорядочены по истинному правилу праведности, а у нас, проистекая из бурного источника, всегда выдают свое происхождение, будучи бурлящими и безудержными.

16) Поэтому да приступаем с дерзновением. Апостол заключает: доступ к Богу явлен для всех, кто приходит к Нему, полагаясь на Христово посредничество. Больше того, он увещевает верных к дерзновению: без каких-либо сомнений являться перед божественным взором. Здесь — особый плод духовного учения, надежное упование в призывании Бога. И наоборот, когда уверенность совести устраняется, всякая религия вырождается и гибнет.

Отсюда можно заключить, что евангельский свет угашен в папстве, где несчастным людям приказывают сомневаться в том, милостив ли к ним Бог или разгневан? Паписты заповедуют искать Бога, но не показывают пути, на котором до Него можно добраться, и закрывают единственную дверь, через которую можно войти. На словах они признают Христа Посредником, но на деле упраздняют силу Его священства, лишая Христа надлежащей чести. Ибо надобно постановить так: Христос не признается истинным Посредником, если люди сомневаются: позволительно ли им приступать к Богу. Иначе не будет следовать вывод: имеем Первосвященника, добровольно готового нам помочь. И, значит, нам надо спокойно без каких-либо колебаний приступать к божественному престолу. Действительно, если мы убеждены в том, что Христос по Собственной воле протягивает нам руку, кто не возымеет от этого полного упования на приход к Богу? Итак, истинно сказанное мною: священство Христово лишается своей силы, покуда люди колеблются и беспокоятся в поисках посредников. Словно не достаточно Его одного, на заступничество Которого если кто обопрется (по заповеди апостола), то твердо будет знать, что молитвы его услышаны.

Основание же для упования в том, что престол Божий изображается не в голом пугающем нас величии, но наделяется новым титулом, а именно — благодати, о чем мы всегда должны помнить, когда бежим от взора Божия. Ибо, если мы станем думать об одной лишь славе Божией, то без сомнения впадем в полное отчаяние: настолько ужасным и грозным будет Его трон. Поэтому апостол, чтобы избавить нас от отчаяния и освободить наши души от всякого трепета, наделяет его благодатью и называет словом, привлекающим нас своей сладостью. Он как бы говорит: поскольку Бог отметил Свой трон символом благодати и отеческой к нам любви, Его величие не должно удерживать нас от прихода к Нему. Итог же в том, что мы спокойно призываем Бога, зная, что Он милостив к нам. И это происходит по благодеянию Христову, как сказано в Еф 3:12. Ведь Христос, принимая нас под Свою опеку, покрывает благостью величие Божие, которое иначе могло бы показаться устрашающим, и в нем уже не видно ничего, кроме благодати и отеческого благоволения.

Чтобы получить милость. Это добавлено не без весомой причины. Апостол хочет особо утвердить тех, кто нуждается в милосердии, чтобы кто от ощущения собственной скорби не заградил себе путь отчаянием. Выражение: чтобы получить милость, — содержит, во-первых, сладчайшее учение: все молящиеся Богу, опираясь на заступничество Христа, будут уверены в получении милости. Однако всем, не придерживающимся этого пути, апостол косвенно угрожает, давая понять, что Бог будет к ним неумолим. Ведь они презрели единственный способ Его умилостивления. Он добавляет: для благовременной помощи. То есть: если мы восхотим вымолить что-либо необходимое для нашего спасения. Благовременность же эта относится ко времени призывания, согласно отрывку из Исаии (Ис 49:8), относимому Павлом к проповеди Евангелия (2Кор 6:2). Вот, ныне время благоприятное и т.д. Ибо апостол имеет в виду тот сегодняшний день, когда с нами разговаривает Бог. Если же мы, видя сегодняшнее обращение Бога, отложим приход назавтра, то наступит неблагоприятная ночь, когда нам не будет позволено то, что позволено сегодня, и мы напрасно станем стучать в закрытую дверь.