2(б). «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. В ней свидетельствованы древние» (Евр. 11: 1‑2). Вот какое он употребляет выражение: «уверенность», — говорит, — «в невидимом»! Слово — «уверенность» употребляется о вещах, совершенно очевидных. Таким образом вера, говорит, есть созерцание неявного и ведёт к такому же полному убеждению в невидимом, как в видимом. Как невозможно не верить видимому, так невозможно быть вере, когда кто не убеждён в невидимом вполне так же, как в видимом. Предметы надежды представляются не имеющими действительности, но вера доставляет им действительность, или лучше, не доставляет, но в этом и состоит их действительность; так например воскресения ещё не было и нет в действительности, но надежда делает его действительным в нашей душе. Вот что значит: «осуществление ожидаемого». Итак, если (вера) есть уверенность в предметах невидимых, то как вы хотите увидеть их, чтобы отпасть от веры и праведности, — так как «праведный верою жив будет»? Если вы хотите увидеть их, то вы уже не верующие. Вы трудились, говорит, вы подвизались; и я говорю это; но потерпите; в этом и состоит вера; не ищите всего здесь.
3. Это сказано евреям, но увещание относится и ко многим из собравшихся здесь. Как и каким образом? К малодушным, к нетерпеливым. Когда они видят, что злые счастливы в делах своих, а они сами несчастливы, то унывают и скорбят, желая наказания и отмщения тем, или ожидая себе наград за труды свои. «Еще немного, очень немного, и Грядущий придет и не умедлит», — говорил тогда Павел. Скажем это и мы малодушным. Наказание непременно будет, непременно придёт; воскресение и всё с ним связанное уже при дверях. Откуда, скажешь, это видно? Не говорю — из пророков, потому что у меня речь не к христианам только; но хотя бы то был язычник, я смело обращаюсь и к нему, предлагаю доказательства и ему, и научу его; а как — послушай. Многое предсказал Христос. Если бы это не сбылось, то ты мог бы не веровать и тому; если же всё это сбылось, то почему ты сомневаешься в остальном? Труднее было поверить, пока ничего не сбылось, нежели не верить, когда всё сбылось. Но лучше поясню мысль свою примером. Христос предсказал, что Иepyсалим будет взят и подвергнется такому разрушению, какого не было никогда, и что он более уже не будет восстановлен; — и предсказание оправдалось самым делом (Лук. 19:44). Предсказал, что будет великая скорбь (Mат. 24:21), — и сбылось. Предсказал, что проповедь распространится, как посеянное горчичное зерно, — и мы видим, что с каждым днём она более и более распространяется по вселенной (Лук. 13:19). Предсказал, что оставившие отца, или мать, или братьев, или сестёр, будут иметь и отцов и матерей, — и это, как видим, исполняется на деле (Mат. 19:29). Предсказал: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Иоан. 16:33), т.е. никто не преодолеет вас, — и это, как видим сбылось на деле. Предсказал, что «…создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее», и при том гонимой, и что никто не истребит проповеди (Mат. 16:18), — и об (исполнении) этого предсказания свидетельствуют события. Такие предсказания тогда были весьма невероятны. Почему? Потому, что все они состояли в словах, а доказательств сказанному ещё не было представлено. Теперь же всё это тем больше заслуживает веры.
Предсказал, что когда «проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Mат. 24:14), — и вот мы уже достигли кончины: большая часть вселенной уже оглашена (Евангелием), и затем предстоит кончина. Устрашимся, возлюбленные! Что, скажи мне, — тебя безпокоит это кончина? Она действительно близка, но предел жизни и кончина каждого гораздо ближе. «Дней лет наших», — говорит (Псалмопевец), — «семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет» (Пс. 89:10). День суда близок: устрашимся хотя этого. «Человек никак не искупит брата своего и не даст Богу выкупа за него» (Пс. 48:8)? Во многом мы будем раскаиваться тогда; но из умерших никто не вспоминает о Тебе (Пс. 6:6). Потому Давид говорит: «предстанем лицу Его со славословием» (Пс. 94:2), т.е. пришествие Его. Здесь всё, что мы сделаем, имеет силу; а там уже нет. Скажи мне: если бы кто‑нибудь поставил нас на короткое время в раскалённой печке, то не употребили ли бы мы всех мер к своему освобождению, хотя бы потребовалось растратить имущество, или отдать себя в рабство? Как многие, впавши в тяжкие болезни, охотно согласились бы отдать всё, чтобы освободиться от них, если бы только им предоставлен был выбор! Если же здесь непродолжительная болезнь так мучит нас, то что мы станем делать там, когда раскаяние не будет приносить никакой пользы? Скольких мы исполнены теперь пороков, и не чувствуем? Друг друга угрызаем, друг друга терзаем, оскорбляя, обвиняя, клевеща, завидуя славе ближних. И смотри, какое тяжкое зло: когда кто хочет истребить доброе мнение о ближних, то говорит: такой‑то говорил мне о нём то‑то, — прости мне, Господи, не осуди меня, — я передаю только слух. Для чего же и говоришь ты, если сам не веришь? Для чего передаёшь? Для чего распространением слуха делаешь его вероятным? Для чего передаешь рассказ, когда он неверен? Ты сам не веришь ему, и просишь Бога, чтобы Он не осудил тебя? Не говори же, а молчи, и избавь себя от всякого страха.
4. Не знаю, откуда вошла в людей эта болезнь: мы стали болтливы; в нашей душе не держится ничего. Послушай одного мудреца, который, увещевая, говорит: «Выслушал ты слово, пусть умрет оно с тобою: не бойся, не расторгнет оно тебя» (Сир. 20:10); и ещё: услышал слово безумно, и поболел, — «как рождающая — от младенца» (Сир. 20:11). Мы готовы на обвинения, скоры на осуждения. Если бы мы не сделали никакого другого зла, то и это одно достаточно для того, чтобы погубить нас, свести в геенну, причинить нам тысячи бед. А чтобы ты точнее узнал это, послушай пророка, который говорит: «…сидишь и говоришь на брата твоего, на сына матери твоей клевещешь» (Пс. 49:20). Но не я, говоришь, а другой. Нет, — ты. Если бы ты не говорил, то другой не услышал бы; а если бы и услышал, то ты не был бы виновником греха. Недостатки ближних должно замалчивать и прикрывать; а ты под предлогом доброжелательства выставляешь их на показ, делаешься если не обвинителем, то рассказчиком, болтуном, глупцом. О, ужас! Вместе с ним ты срамишь себя самого, и не чувствуешь? Смотри, сколько зол происходит отсюда: ты прогневляешь Бога, огорчаешь ближнего, делаешь себя самого повинным наказанию. Не слышал ли, что Павел говорит о вдовицах? «Притом же они, будучи праздны», — говорит, — «приучаются ходить по домам и [бывают] не только праздны, но и болтливы, любопытны, и говорят, чего не должно» (1 Тим. 5:13). Таким образом, даже и тогда, когда бы ты верил сказанному о твоём брате, не следует пересказывать, а тем более, когда не веришь. О себе ты всегда заботишься, опасаясь, чтобы не быть осуждённым от Бога? Бойся же, чтобы не быть тебе осуждённым и за болтливость. Здесь ты не можешь сказать: Бог не осудит меня за болтливость, — потому что это дело есть болтливость. Для чего ты распространяешь слух? Для чего умножаешь зло? Оно может погубить нас. Потому и говорит Христос: «Не судите, да не судимы будете» (Mат. 7:1). Но мы нисколько не думаем об этом, и пример фарисея не вразумляет нас. Он сказал правду: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь», сказал тогда, когда никто не слушал его, — и однако осуждён (Лук. 18:11). Если же он осуждён, высказав правду и когда никто не слушал его, то какому подвергнутся мучению те, которые всюду разглашают ложное и такое, в чём сами не уверены, подобно болтливым женщинам? Чего не потерпят они? Положим же на уста свои дверь и ограждение. От болтливости произошло бесчисленное множество зол: расстраивались семейства, разрывались узы дружбы, совершались тысячи других бедствий. Не старайся же, человек, узнавать то, что касается ближнего. Но ты болтлив, ты имеешь этот недостаток? Говори лучше о своих делах Богу, — и это не будет недостатком, а приобретением; говори о своих делах друзьям, друзьям истинным и правдивым, на которых ты полагаешься, чтобы они молились о грехах твоих. Если будешь говорить о чужих делах, то не получишь никакой пользы, никакого приобретения, но ещё повредишь; а если будешь исповедывать свои дела перед Владыкой, то получишь великую награду. «Я сказал:», — говорит (Псалмопевец), — «исповедаю Господу преступления мои«, и Ты снял с меня вину греха моего» (Пс. 31:5). Ты хочешь осуждать? Осуждай себя самого; никто тебя не обвинит, если ты будешь осуждать сам себя; но обвинит, если ты не будешь осуждать сам себя; обвинит, если ты не будешь обличать сам себя; обвинит, если ты не будешь скорбеть о себе самом. Ты видишь, что кто‑нибудь гневается, раздражается, или делает что‑нибудь другое безрассудное? Тотчас подумай о своих делах; тогда и его не слишком будешь осуждать, и себя избавишь от бремени грехов. Если мы таким образом будем соразмерять жизнь свою, если таким образом будем благоустроять её, если будем осуждать самих себя, то конечно не допустим многих грехов, но сделаем много доброго, будем кроткими и умеренными, и получим все блага, обещанные любящим Бога, которых да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 22
«Верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое. Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин; ею получил свидетельство, что он праведен, как засвидетельствовал Бог о дарах его; ею он и по смерти говорит еще» (Евр. 11: 3‑4).
1. Вера требует души бодрственной и юной, возвышающейся над всем чувственным и парящей выше немощных помыслов человеческих. Верующим невозможно быть иначе, как освободившись от общеобычного (порядка вещей). Поэтому, так как души евреев были немощны и хотя начали с веры, но потом от обстоятельств, — разумею страдания и скорби, — ослабели, впали в малодушие и колебались, то (апостол) ободрял их сначала собственными их подвигами: «Вспомните», — говорил он, — «прежние дни ваши»; затем Писанием, которое говорит: «Праведный верою жив будет»; потом своими соображениями: «Вера же», — говорил он, — «есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Теперь он (ободряет их) примером предков, тех великих и дивных мужей, и как бы так говорит: если тогда, когда блага были у ног, все спасались врою, то тем более мы. Когда душа видит другого разделяющим с нею одно и то же, то успокаивается и чувствует облегчение. Так бывает и в делах веры, так и в скорби, о чем говорит (апостол) в другом месте: «…утешиться с вами верою общею, вашею и моею» (Рим. 1:12). Род человеческий весьма мнителен, не может полагаться на себя самого и боится за верность своих суждений; при том заботится, и весьма много заботится о мнении других. Что же делает Павел? Он ободряет их примером предков, и прежде того — общим соображением. Вера была тогда порицаема, как дело бездоказательное и даже вводящее в заблуждение; потому он доказывает, что самые великие дела совершаются верой, а не рассуждениями. Как же он доказывает это, скажи мне? «Верою», — говорит, — «познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое». Известно, говорит, что Бог сотворил из не сущего сущее, из невидимого видимое, из не существующего существующее. Но откуда известно, что Он совершил это «словом». Разум не внушает ничего такого, а напротив говорит, что видимое происходит от видимого же. Особенно философы утверждают, что из ничего не бываете ничего, — так как они люди душевные и ничего не предоставляют вере. Между тем они сами обличают себя, когда, говоря о чем‑нибудь великом и высоком, предоставляют это вере; так, например, они говорят, что Бог безначален и не рождён, между тем разум не внушает и этого, но — противное. И посмотри на великую глупость их. Они говорят, что Бог безначален; а это гораздо удивительнее, нежели происхождение (сущего) из не сущего. Сказать, что Он безначален, что Он не рождён, что Он сам от Себя, а не рождён от другого, гораздо непонятнее, нежели сказать, что Бог сотворил сущее из не сущего. Здесь много вероятного, именно — что Он сотворил нечто, что сотворённое имеет начало, что оно сотворено всецело; а там слова: самобытен, не рождён, не имеет ни начала, ни времени, — скажи мне, не требуют ли веры? Но (апостол) не указывает на то, что гораздо важнее, а на менее важное: «верою», — говорит, «познаем, что веки устроены словом Божиим». Откуда, говорит, известно, что Бог сотворил всё «словом»? Разум не внушает этого, и никого не было тогда, когда это происходило. Известно по вере; это познание есть дело веры. Потому он и сказал: «верою познаем». Что, скажи, мы «верою познаем»? То, что видимое произошло от невидимого. Это — предмет веры. Сказав вообще, он потом раскрывает это, указывая на лица. Доблестный муж стоит целой вселенной, как выразился (апостол) впоследствии. Именно, указав на пример ста или двух сот лиц, и зная, что количество не важно в сравнении с качеством, он затем сказал: «те, которых весь мир не был достоин» (Евр. 11:38). «Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин». Смотри, на кого он указывает прежде всех, — на пострадавшего, и при том от брата, который ничем не был обижен, но позавидовал (благоволению) Божию. Это страдание было близко к ним: «потому что», — говорит он, — «и вы то же претерпели от своих единоплеменников» (1 Фес. 2:14). Вместе с тем показывает, что и они терпели от зависти и ненависти. Тот почтил Бога и умер за то, что почтил; а воскресения еще не получил. Доброе настроение его открылось, зависевшее от него сделано; а зависящее от Бога ему ещё не предоставлено. «Лучшую»: (так апостол) называет здесь жертву лучшую, отличнейшую, необходимейшую. Мы, говорит, не можем сказать, что она не была принята; (Бог) принял её и сказал Каину: «…если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица» (Быт. 4:7). Следовательно, Авель и право принес, и право разделил. Однако же за это какое получил вознаграждение? Он был убит рукою брата; осуждение, которому за грех подвергся отец, первый принял на себя праведный сын, и пострадал тем тяжелее, что пострадал от брата, и первый. Он сделал праведное дело, не видя примера ни в ком. В самом деле, на кого взирая, он так почтил Бога? На отца и мать? Но они оскорбили (Бога) за Его благодеяния. На брата? Но и он не почтил Его. Таким образом он сам собою совершил доброе дело. И тогда как он был достоин чести, что он получает? Умерщвляется. Далее (апостол) воздаёт ему ещё другую похвалу: «ею», — говорит, — «получил свидетельство, что он праведен, как засвидетельствовал Бог о дарах его; ею он и по смерти говорит еще». Как же ещё иначе было засвидетельствовано, что он ‑праведник? Огонь, говорится (в Писании), сошёл и сожёг его жертвы. Вместо: «И призрел Господь на Авеля и на дар его», (один переводчик) читает: и воспламенил (Быт. 4:4). Итак, (Бог) и словами и делом засвидетельствовал, что он праведник, — и однако, видя, что он за Него умерщвляется, не воспрепятствовал, но попустил это.
2. Но у вас (говорит апостол) не так. Как же, когда вы имеете и пророков, и примеры, и множество внушений, знамений и чудес? Таким образом там поистине была вера. Какие чудеса видел тот (Авель) для того, чтобы убедиться, что в воздаяние ему будут дарованы какие‑нибудь блага? Не по одной ли вере он был добродетелен? Что значит: «ею он и по смерти говорит еще»? Чтобы не привести их в отчаяние, (апостол) показывает, что (Авель) отчасти получил вознаграждение. Какое? То, что об нём, говорит, много воспоминают. Это именно он и выразил словами: «ею он и по смерти говорит еще»; т.е. (брат) убил его, но не убил вместе с ним его славы и чести. Он не умер; таким же образом не умрёте и вы, — потому что чем кто тяжелее страдает, тем больше слава его. Как же он «по смерти говорит»? Это и есть признак жизни, когда все прославляют, превозносят и ублажают; убеждающий других быть праведными, конечно, «говорит». Не столько действует слово, сколько его страдание. Как небо, делаясь только видимым, «говорит», — так и он, будучи воспоминаем. Если бы даже он сам проповедывал о себе, если бы имел тысячи языков и был в живых, — и тогда ему не удивлялись бы так, как теперь. Иначе сказать, (такая слава) не достигается безнаказанно и легко, и не исчезает. «Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его, потому что Бог переселил его. Ибо прежде переселения своего получил он свидетельство, что угодил Богу. А без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает» (Евр. 11: 5‑6). Он показал веру больше Авелевой. Как? Так, что, хотя он жил и после Авеля, но случившееся с Авелем могло отвратить его (от добродетели). Каким образом? Бог предвидел, что (Авель) будете убит, потому что сказал Каину: «у дверей грех лежит», не прибавляй ещё (Быт. 4:7), — был почитаем от него, и однако не избавил его. Но (Энох) от этого не предался беспечности, не сказал самому себе: какая польза от трудов и опасностей? Авель почитал Бога, и (Бог) не избавил его. Какая польза умершему оттого, что брат его наказан? Какую выгоду мог он извлечь отсюда? Положим, что подверг (Каина) тяжкому наказанию; но что из того убитому? Ничего такого он не сказал и не подумал, но оставил всё это, зная, что если есть Бог, то без сомнения есть и мздовоздаятель, хотя тогда ещё ничего не знали о воскресении. Если же люди, ещё ничего не знавшие о воскресении, но видевшие здесь противное, так благоугождали, то не тем ли более (должны) мы? Те ни о воскресении не знали, ни примеров не могли видеть. То самое и сделало (Эноха) благоугодившим (Богу), что он ничего не получал. Он знал, что Бог есть мздовоздаятель; но, скажи мне, откуда? Ведь Авелю ещё не было воздаяния. Таким образом разум внушал одно, а вера — противное видимому. Так и вы, говорит (апостол), если видите, что вы не получаете здесь никакого воздаяния, не смущайтесь. Как же «Верою Енох переселен был»? Благоугождение — (Богу) — было причиною переселения, а причиною благоугождения — вера. В самом деле, если бы он не был убеждён, что получит воздаяние, то как стал бы благоугождать? «…без веры угодить Богу невозможно». Почему? Потому что получить воздаяние может только тот, кто верует, что есть Бог и воздаяние. Отсюда и происходит благоугождение. «…ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть», а не тому, что Он есть. Если же то, что есть (Бог), принимается верою, а не постигается разумом, то возможно ли постигнуть разумом то, что Он есть? Если то, что Он — мздовоздаятель, требует веры, а не умственных соображений, то как можно обнять разумом свойства Его существа? Какой разум может постигнуть их? Есть же люди, которые говорят, что всё существующее существует само собою. Видишь ли, что если мы не веруем во всё, не только в воздаяние, но и в самое бытие Бога, то у нас всё погибает? Многие спрашивают, куда переселён Энох и почему переселён, почему не умер, и не он только, но и Илия, и если они живут, то как живут и в каком состоянии. Но спрашивать об этом совершенно излишне. О том, что первый переселён, а последний вознесён (на небо), Писание сказало; а где они и как существуют, этого не прибавило, — потому что оно не говорит ничего, кроме необходимого. Такое событие, — разумею переселение (Эноха), — произошло вскоре, в самом начале, для того, чтобы человечество питало надежду на прекращение смерти, на уничтожение власти диавола, на то, что смерть будет уничтожена: ведь он переселён не мёртвый, но так, что не видел смерти. Потому (апостол), сказав, что он переселён живой, прибавляет: «угодил Богу». Подобно тому, как иной отец, пригрозив сыну и желая привести угрозу в исполнение тотчас же, после того как высказал её, сдерживается однако и медлит, чтобы вразумить и усовестить (сына), оставляя впрочем угрозу во всей силе, так и Бог, выражаясь по‑человечески, не удержался, но тотчас же показал, что смерть будет уничтожена. Он сперва попустил смерти поразить праведника, желая сыном устрашить отца. Чтобы показать, что определение Его остается во всей силе, Он подверг этому наказанию немедленно не злых людей, но даже благоугодившего Ему, т.е. блаженного Авеля; а вскоре после него переселил Эноха живым. Он не воскресил первого, — чтобы люди не предались безпечности, — а последнего переселил живым; Авелем устрашил, а Энохом внушил ревность о благоугождении Ему. Таким образом утверждающие, что всё вращается и совершается само собою, и не ожидающие воздаяния, не благоугождают (Богу) так же, как и язычники; а «ищущим Его» делами и ведением Он «воздает».
3. Итак, имея Мздовоздаятеля, будем делать всё так, чтобы нам не лишиться наград за добродетель. Не думать о таком возмездии, пренебрегать таким воздаянием, — это достойно многих слёз. Как «ищущим Его воздает», так не ищущим — напротив: «ищите, и найдете» (Mат. 7:7), сказал (Господь). А как можно обрести Господа? Вспомни, как отыскивается золото, — с великим трудом. «…ищу Господа», — говорит (Псалмопевец), — «рука моя простерта ночью и не опускается» (Пс. 76:3). Как мы ищем потерянное, так будем искать и Бога. (При искании чего‑нибудь) не устремляем ли мы туда всего ума своего? Не расспрашиваем ли всех? Не предпринимаем ли путешествия? Не обещаем ли денег? Положим, у нас потерялся сын. Чего мы тогда не делаем? Какой не проходим суши, какого моря? Не считаем ли и денег, и домов, и всего другого маловажнее его отыскания? И если находим, то удерживаем, принимаем в объятия, не отпускаем от себя. Если, желая найти что‑нибудь, мы употребляем все меры к тому, чтобы найти желаемое, то не тем ли более касательно Бога нам следует поступать так, как при отыскании чего‑нибудь необходимого, или лучше сказать, не так, а гораздо более? Но так как мы немощны, то ищи Бога по крайней мере так, как ты ищешь своих денег, или сына. Не предпринимаешь ли ты для этого путешествий? Не путешествовал ли ты когда‑нибудь для денег? Не изобретаешь ли всякие к тому средства? И когда найдешь, не бываешь ли тогда весел? «Ищите», — сказано, — «и найдете». Искание требует многих забот, особенно касательно Бога, потому что при этом (встречается) много препятствий, много недоразумений, много такого, что поражает наши чувства. Как солнце, хотя само по себе ясно и является взорам всех, и нам нет нужды искать его, но, если мы закопаем себя в землю и со всех сторон закроем себя, то потребуется много труда, чтобы нам увидеть солнце, — так и здесь: если мы закопаем себя в глубину порочных пожеланий, во мрак страстей и дел житейских, то с трудом в состоянии будем взглянуть, с трудом — поднять голову. Зарытый в глубину чем выше будет смотреть, тем более будет приближаться к солнцу. Стряхнем же и мы с себя прах, развеем окружающую нас мглу; она густа, непроницаема и не позволяет нам смотреть вверх. А как, скажешь, мы можем разогнать это облако? Если будем привлекать к себе лучи духовного солнца, солнца правды, если будем воздевать руки к небу: «воздеяние», — говорит (Псалмопевец), — «рук моих — как жертва вечерняя» (Пс. 140:2), — если с руками будем устремлять горе и ум. Вы, посвященные в тайны, знаете, о чем я говорю; вы вероятно понимаете сказанное и соображаете, на что я намекаю. Будем же устремлять горе наш ум. Я знаю многих мужей, которые почти отдалились от земли, свыше меры воздевают руки, скорбят, что невозможно подняться ещё выше, и молятся с таким усердием! Желаю, чтобы и вы были такими же всегда; если же не всегда, то часто; если не часто, то хотя иногда, хотя по утрам, хотя по вечерам. Неужели, скажи мне, ты не можешь воздевать рук? Воздевай тогда ум, сколько хочешь; воздевай его до самого неба. Если бы ты захотел достигнуть самой вершины и, поднявшись ещё выше, там шествовать, и это возможно для тебя. Наш ум легче всякой птицы и парит выше. А когда он получит ещё благодать Духа, — о, как тогда он быстр, как стремителен, как перелетает через всё, как не легко спускается вниз и падает на землю! Устроим себе такие крылья; на них мы в состоянии будем перелетать и бурное море настоящей жизни. Быстрейшие из птиц в короткое время безвредно перелетают через горы и холмы, моря и утесы. Таков и ум: когда он бывает окрылён, когда оставляет всё житейское, тогда ничто не может удержать его, тогда он выше всего и даже разженных стрел диавола. Диавол не такой искусный стрелок, чтобы мог достигать до этой высоты, — но что? Он бросает стрелы, — потому, что безстыден, — но они не достигают цели; стрела возвращается к нему без успеха, и не только без успеха, но и на его собственную голову, потому что, будучи брошена им, она непременно должна поразить кого‑нибудь. Как (стрела), брошенная людьми, или поражает то, во что брошена, — птицу, стену, одежду, дерево, — или рассекает воздух, так и стрела диавола непременно должна поразить кого‑нибудь; если она не поразила того, в кого брошена, то непременно поражает бросившего. Из многих примеров можно убедиться, что когда ею не поражаемся мы, то непременно он поражается. Так, например, он строил козни Иову, и его не поразил, а сам был поражён; злоумышлял против Павла, и его не поразил, а сам был поражён. И везде можно видеть это, если мы будем внимательны. Когда он не поражает, тогда сам терпит поражение; а тем более, когда мы, вооружившись и оградив себя против него мечём и щитом веры, тщательно наблюдаем, чтобы не быть уловленными. Стрела же диавола есть порочное пожелание. В особенности гнев, — это огонь, это пламень, который схватывает, умерщвляет; сожигает. Но мы будем угашать его долготерпением, воздержанием. Как раскалённое железо, будучи опущено в воду, теряет жар свой, так и гнев, попав в душу человека долготерпеливого, нисколько не вредит долготерпеливому, а напротив приносит пользу, так что он становится ещё крепче. Ничто не может равняться с долготерпением. Такой человек никогда не оскорбляется; но как адамантовыя тела не разбиваются, так и эти души; он выше стрел. Долготерпеливый высок и так высок, что удар стрелы не достигает до него. Когда кто выходит из себя, ты смейся; смейся, впрочем, не явно, чтобы не раздражить его ещё более, но смейся в душе, про себя. Над детьми, когда они ударяют нас с гневом, как бы желая отмстить, мы смеёмся. (Так и над ним) если ты будешь смяться, то между тобою и им будет такое же различие, как между дитятей и мужем; если же станешь огорчаться, то будешь дитятей, потому что гневающийся безрассуднее детей. Скажи мне: когда кто видит, что дитя выходит из себя, то не смеётся ли? То же бывает и с гневающимися: они и малодушны, если же малодушны, то и безрассудны: «…раздражительный», — говорит (Премудрый), — «выказывает глупость» — значит он — неразумное дитя, — а «у терпеливого человека много разума» (Притч, 14:29). Будем же приобретать это долготерпение, от которого происходит в сохраняющих его великое благоразумие, чтобы нам сподобиться обетованных нам благ во Христе Иисусе, Господе нашем, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 23
«Верою Ной, получив откровение о том, что еще не было видимо, благоговея приготовил ковчег для спасения дома своего; ею осудил он (весь) мир, и сделался наследником праведности по вере» (Евр. 11:7).
1. «Верою», ‑ говорит, — «Ной, получив откровение…". Как Сын Божий, беседуя о своём пришествии говорил: «И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого: ели, пили, женились, выходили замуж…" (Лук. 17:26,27), так и он говорит. Благовременно напоминает он (евреям) пример, близкий к ним; а пример Еноха был только примером веры, Ноя же (пример) — и неверия. Утешение и увещание бывает совершенным тогда, когда видно не только то, что верующие удостаиваются чести, но и то, что неверующие терпят противное. Что он говорит в словах: «Верою Ной, получив откровение»? Что это значит? Ему говорит, предсказано было; ответом называет пророчество, как и в других местах говорится: «Ему было предсказано Духом Святым» (Лук. 2:26), ещё: «Что же говорит ему Божеский ответ» (Рим. 11:4)? Видишь ли равночестие Духа (с Отцом)? Как Бог даёт ответ, так и Дух Святый. Для чего же (апостол) так сказал? Чтобы показать, что ответ есть пророчество. «…о том, что еще не было видимо», — т.е. о дожде, — «благоговея приготовил ковчег». Разум не внушал ничего такого: и женились, и выходили замуж, и воздух был чист, и признаков никаких не было; а между тем (Ной) убоялся; потому (апостол) и говорит так: «Верою Ной, получив откровение о том, что еще не было видимо, благоговея приготовил ковчег для спасения дома своего». Каким образом? «…ею осудил он (весь) мир». Он показывает, что те были достойны наказания, которые и вследствие приготовления (ковчега) не исправились. «И сделался наследником праведности по вере», т.е., в том и обнаружилась его праведность, что он поверил Богу. Таково свойство души, искренно расположенной к Нему и не считающей ничего достовернее слов Его; а неверию свойственно противное. Ясно, что вера оправдывает. Как мы получили предсказание о геенне, так и он. Тогда смеялись над ним, поносили его и порицали; но он не обращал на это внимания. «Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная, куда идет. Верою обитал он на земле обетованной, как на чужой, и жил в шатрах с Исааком и Иаковом, сонаследниками того же обетования» (Евр. 11: 8‑9). Скажи мне: кого видел (Авраам), кому бы мог подражать? Отец у него был язычник и идолопоклонник, пророков он не слыхал и не знал, куда идёт. Так как уверовавшие из иудеев смотрели на них (праотцев), как на получивших бесчисленные блага, то (апостол) и говорит, что никто из них ничего не получил, что все остались невознагражденными и ни один не получил воздаяния. Тот (Авраам) оставил отечество и дом, и вышел, не зная, куда идёт. Впрочем, что удивительного, если он сам (так поступил), когда и потомство его жило так же? Видя, что обещание не исполняется, он не унывал, потому что (Господь) сказал ему: «…всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки» (Быт. 13:15). Он видел, как Сын его жил там же, и внук видел себя живущим в земле чужой, и нисколько не смущался. С самим Авраамом, конечно, это могло произойти, потому что обетование могло исполниться после, в потомстве его, — хотя, впрочем, и ему было сказано: «тебе дам Я и потомству твоему», не сказано: тебе в смени твоём, а: «тебе дам Я и потомству твоему», — но ни он, ни Исаак, ни Иаков не получили обещанного. Один работал за плату, другой был изгоняем, а он сам подвергался страху и едва спасся; у него одно приобретено было войною, другое погибло бы, если бы он не получил помощи от Бога. Потому (апостол) и говорит: «сонаследниками того же обетования»; не он только один, говорит, но и наследники его. Далее прибавляет нечто такое, что яснее сказанного: «Все сии умерли в вере, не получив обетований» (Евр. 11:13). Здесь представляются два вопроса: как, сказавши, что Енох «переселен был так, что не видел смерти», — говорит теперь: «Все сии умерли в вере…"? И еще: как, сказавши: «не получив обетований», — говорит, что Ной получил в награду спасение своего семейства, Енох был переселён, Авель «говорит еще», Авраам получил землю? «Умерли в вере», — говорит, — «не получив обетований». Что же означают слова его? Нужно решить сперва одно, а потом другое. «Все сии», — говорит, — «умерли в вере». «Все сии», — говорит он здесь не, потому, чтобы они решительно все умерли, но потому что, за исключением Еноха, действительно умерли все, кого мы знаем умершими. А слова: «не получив обетований» — справедливы, так как обетование, данное Ною, не к тому относилось.
2. О каких же обетованиях он говорит? Исааку, и Иакову была обещана земля; а Ной, Авель и Енох какие получили обетования? Он говорит здесь или о последних троих, или вместе и о тех. То не было обетованием, что Авель сделался предметом удивления, Енох был переселён, Ной спасся от потопа; всё это даровано им за добродетель, и было некоторым предвкушением будущего. Бог, от начала зная, что человеческий род имеет нужду в великом снисхождении, дарует нам не только то, что в будущем, но и настоящее. Так и Христос говорил ученикам: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Mат.19:29); и еще: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Mат. 6:33). Видишь ли, что и это даётся от Него в виде приложения, чтобы мы не унывали? Ратоборцы, хотя получают облегчение и в то время, когда находятся в борьбе, но, подчиняясь законам, не имеют полного отдыха, а пользуются им впоследствии; так, и Бог здесь не дарует нам полного успокоения, но, хотя отчасти и дарует, сполна сберегает его для будущей жизни. А что это так, (апостол) сам объяснил, прибавив следующее: «а только издали видели оные, и радовались». Здесь он намекает на нечто таинственное; указывает, что они предчувствовали всё, сказанное о будущем, о воскресении, о царствии небесном и о прочем, о чём проповедовал Христос, пришедши на землю, — это именно он разумеет под обетованиями. И так, или это он говорит, или то, что они, хотя не получили таких обетований, но окончили жизнь, уповая на них; а уповали по одной вере. «…только издали видели», т.е., за четыре поколения, — через столько поколений они вышли из Египта. «…и радовались», — говорит. Они были так уверены в этих (обетованиях), что даже приветствовали их, подобно тому, как мореплаватели, издалека увидев города, к которым стремились, прежде нежели войдут в них, обращаются к ним с приветствиями и уже считают их своими. «Ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог» (Евр. 11:10). Видишь ли, что выражение: не получив означает, что они ожидали и надеялись на обетования? Если же надежда ведёт к получению, то и нам можно получить. И они, хотя не обладали (обещанными благами), но в своём стремлении к ним созерцали их. А для чего это было? Для того, чтобы пристыдить нас: они даже тогда, как им были обещаны земные (блага), не прилеплялись к ним, но желали будущего града; а нам Бог непрестанно говорит о горнем граде, но мы желаем здешнего. (Бог) говорит им, что Он даст им (блага) настоящего времени, но так как видел, или лучше сказать, они сами показали себя достойными высших (благ), то Он сподобил их получить не те, а эти, высшие, чтобы показать нам, что не прилепляющиеся к первым достойны последних, — подобно тому, как если бы кто обещал разумному человеку детские игрушки, не для того, чтобы тот принял их, но чтобы показать его любомудрие, его стремление к высшему. (Апостол) показывает, что они с такою ревностью отрешались от земли, что даже не хотели принять предлагаемого. Потому‑то получают это потомки их, как люди достойные земли. Что значит: «города, имеющего основание» Разве здешние (города) не имеют оснований? В сравнении с теми не имеют. «…которого художник и строитель Бог». О, какая похвала этому граду! «Верою и сама Сарра…". Этим начал с целью укорить, если бы они оказались малодушнее жены. Но, скажет кто‑нибудь, как (может быть названа) верующей та, которая засмеялась? Правда, смех её от неверия, но страх — от веры; слова её: «…я не смеялась. Ибо она испугалась» (Быт. 18:15) происходили от веры. После того, как не стало неверия, явилась вера. «Верою и сама Сарра (будучи неплодна) получила силу к принятию семени, и не по времени возраста родила, ибо знала, что верен Обещавший» (Евр. 11:11). Что значит: «к принятию семени»? То, что она, будучи уже как бы мертвою, бесплодною, получила силу удержать семя, зачать. Неспособность её происходила от двух причин: от лет, так как она уже состарилась, и от природы, так как была бесплодна. «И потому от одного, и притом омертвелого, родилось так много, как [много] звезд на небе и как бесчислен песок на берегу морском» (Евр. 11:12). «И потому», — говорит, — «от одного, и притом омертвелого, родилось так много». Здесь он выражает не только то, что она родила, но и то, что она сделалась матерью такого множества, какого не имеют и плодоносные утробы. «Как [много] звезд на небе», — говорит. Почему же (в Писании) они часто исчисляются, между тем сказано: как никто не может исчислить звёзд небесных, так и семени вашего (Быт. 13:16)? (Писание) говорит это или преувеличенно, или имея в виду тех, которые постоянно рождаются вновь. Предков одного семейства можно исчислить, как произошёл этот от такого‑то, а тот от такого‑то, но тех, чей род сравнивается с множеством звёзд, (исчислить) невозможно.
3. Таковы обетования Божии, так удобоисполнимо обещанное Им! Если же обещанное Им в виде приложения так удивительно, так чудно, так блистательно, то каково то, чего оно составляет дополнение, чему оно служить избытком? Следовательно, кто блаженнее получающих эти блага и кто несчастнее теряющих? Если все жалеют человека, изгнанного из отечества, если считают жалким потерявшего наследство, то какими слезами должно оплакивать того, кто лишается неба и уготованных там благ? Но не оплакивать его только нужно: оплакивают того, кто подвергся какому‑либо несчастию не по своей вине; но кто по собственной воле предаётся порокам, тот достоин не слёз, а рыданий, или лучше и он достоин скорби, потому что Господь наш Иисус Христос скорбел и плакал о Иерусалиме, который был нечестив.
Подлинно, мы достойны бесчисленных стенаний, бесчисленных рыданий! Если бы вся вселенная возвысила голос, — и камни, и дерева, и кустарники, и звери, и птицы, и рыбы, — словом, вся вселенная, — если бы, возвысив голос, она стала оплакивать наше лишение этих благ, то и этого плача и рыдания было бы недостаточно. Какое слово, какой ум может представить то блаженство, то добро, удовольствие, славу, радость, веселее, светлость, «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9)? Не сказало просто, что (эти блага) превосходны, но что никто никогда не может и представить себе того, «что приготовил Бог любящим Его». В самом деле, каковы должны быть те блага, которые приготовил и устроил сам Бог? Если, сотворивши нас, Он тотчас, когда мы ещё ничего не сделали, столько даровал нам — и рай, и общение с Ним самим, обещал бессмертие, жизнь блаженную и свободную от забот, то чего Он не дарует тем, которые столько делали, трудились и терпели для Него? Единородного Он не пощадил для нас, истинного Сына своего предал за нас на смерть. Если же Он удостоил нас таких (благ), когда мы были Его врагами, то чего не удостоит, когда мы сделаемся Его друзьями? Чего не дарует, примиривши с Собою? Он беспредельно богат и безгранично желает и старается сделать нас своими друзьями; но мы нисколько не стараемся об этом, возлюбленные. Что я говорю: не стараемся? Не хотим даже принять благ Его так, как Он хочет. А что Он хочет этого более (нас), Он доказал делами своими. Мы для собственной нашей пользы едва ли пожертвуем малою частью золота; а Он за нас отдал Сына своего. Будем же употреблять, как должно, любовь Божию, возлюбленные; Будем пользоваться дружеским Его расположением: «Вы друзья Мои», — сказал Он, — «если исполняете то, что Я заповедую вам» (Иоан. 15:14). Увы! Врагов, которые беспредельно были далеки от Него, которых Он несравненно превосходит во всём, Он сделал и называет друзьями своими! Чего же не следовало бы потерпеть для такой дружбы? Но мы, по дружбе с людьми, часто подвергаемся опасностям, а для (дружбы) с Богом не хотим даже истратить денег. Поистине, мы достойны сожаления, скорби, слёз, воплей, великого плача и сетования. Мы уклонились от надежды нашей, пали с высоты нашей, оказались недостойными чести Божией, неблагодарными и бесполезными после благодеяний; диавол лишил нас всех благ; удостоившись быть сынами, братьями и сонаследниками (Божиими), мы ничем не отличаемся от врагов Его, оскорбляющих Его. Какое после этого будет нам утешение? Он призвал нас на небо, а мы сами себя ввергли в геенну. Клятва и ложь, воровство и прелюбодеяние распространились на земле; одни смешивают кровь с кровью, другие совершают дела хуже кровопролития. Многие из обижаемых, многие из жертв любостяжания лучше желают испытать тысячи смертей, нежели переносить это, и если бы они не боялись Бога, то сами наложили бы на себя руку, — так они желают себе смерти! А это не хуже ли кровопролития? «О горе мне!...", — говорил плакавший пророк, — «не стало милосердых на земле, нет правдивых между людьми» (Мих. 7:1,2). Будем плакать теперь и мы прежде всего о себе самих; а вы примите участие в плаче моём. Но, может быть, некоторым это противно и они смеются. Поэтому ещё более нужно усилить плачь; мы так безумны и бесчувственны, что не понимаем своего безумия и смеёмся тому, о чём следует рыдать. «Ибо открывается», — человече, — «гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков» (Рим. 1:18). «…грядет Бог наш, и не в безмолвии: пред Ним огонь поядающий, и вокруг Его сильная буря» (Пс. 49:3). «Пред Ним идет огонь и вокруг попаляет врагов Его» (Пс. 96:3). «Ибо вот, придет день, пылающий как печь» (Малах. 4:1). Но никто не думает об этом; хуже басней считают и презирают столь страшные и ужасные вещи; никто не слушает; все смеются и хохочут. Какая же будет нам польза? Откуда мы получим спасение? Мы погибли, истощились, сделались посмешищем врагов наших и предметом поруганий для язычников и демонов.
4. Гордится, надмевается и радуется теперь диавол; ангелы же, которым мы вверены, стыдятся и скорбят. Нет никого, кто бы исправился; все труды наши напрасны, и вам кажется, что мы говорим вздор. Благовременно и ныне воззвать к небу и, так как никто не слушает, призвать во свидетели стихии: «Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит» (Ис. 1:2). Вы, ещё не падшие, подайте помощь, протяните руку падшим от опьянения, крепкие — немощным, здравые умом — неистовствующим, твердо стоящие — колеблющимся; пусть никто, увещеваю вас, не ставит приятность выше спасения ближнего; и укоризны, и внушения пусть клонятся к одному — к его пользе. Когда горячка овладевает господами, тогда и слуги управляют ими; когда душа господина находится в жару и расслаблении, тогда из толпы слуг, окружающих его, ни один не исполняет повелений господина ко вреду его. Образумимся, прошу вас; вокруг нас ежедневные войны, потопления, безчисленные несчастия, и гнев Божий со всех сторон окружает нас. А мы остаемся так спокойными, как будто мы делаем угодное (Богу); все мы простираем руки на любостяжание, и никто — на вспомоществование (ближним); все — на хищение, и никто — на помощь; каждый старается, как бы увеличить своё состояние, и никто — как бы помочь нуждающемуся; каждый всячески заботится, как бы собрать более денег, и никто — как бы спасти свою душу; все боятся одного, как бы не сделаться бедными, а как бы не попасть в геенну, о том никто не безпокоится и не трепещет. Всё это достойно слёз, укоризн и осуждения. Не хотел бы я говорить об этом, но скорбь вынуждает меня; простите: скорбь заставляет меня говорить многое такое, чего бы и не хотел. Я вижу рану тяжкую, несчастие неутешное, постигшие нас бедствия, превышающие всякое утешение, — мы погибли! «О, кто даст голове моей воду и глазам моим — источник слез! я плакал бы день и ночь…" (Иep. 9:1)? Будем плакать, возлюбленные, плакать и рыдать. Может быть, некоторые здесь говорят: всё‑то нам он говорит о плаче, все‑то о слезах. Не хотел бы я, поверьте мне, не хотел бы (говорить об этом), — напротив, (хотел бы) восхвалять и прославлять; но теперь время слёз. Не плакать тяжело, возлюбленные, но делать то, что достойно слёз; не слёз должно убегать, а тех дел, которые достойны слёз. Не казни сам себя, и я не буду скорбеть; не умирай, и я не буду плакать. Когда лежит мёртвец, тогда ты призываешь всех участвовать в скорби и называешь безжалостными тех, которые не плачут; а когда погибает душа, то почему ты советуешь не плакать? Но я не могу быть отцом, и не плакать; я — нежно любящий отец. Послушайте, что говорит Павел: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения…" (Гал. 4:19). Какая мать во время деторождения издаёт столь горькие вопли, как он? Если бы можно было видеть жар внутри души моей, то ты увидел бы, что я сгораю от него более всякой жены или девы, подвергшейся преждевременному сиротству. Не столько жена плачет о своём муже или мать о сыне, сколько я, о всех вас вообще. Я не вижу никакого успеха; всё обращается в клевету и осуждение. Никто не старается угождать Богу; мы только злословим то того, то другого, и говорим: такой‑то недостоин быть в клире, такой‑то живёт нечестиво. Тогда как нам следовало бы оплакивать собственные пороки, мы осуждаем других, между тем как не должны делать этого и в том случае, если бы мы были чисты от грехов: «Ибо кто отличает тебя», — говорит (апостол), — «Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил» (1 Кор. 4:7)? Как ты осуждаешь брата своего, будучи сам исполнен бесчисленного множества зол? Когда ты скажешь: такой‑то человек злой, вредный, порочный, тогда обрати внимание на себя самого, разбери тщательно свои дела, — и ты раскаешься в словах своих. Нет, подлинно нет такого сильного побуждения к добродетели, как воспоминание о своих грехах. Если мы будем постоянно исполнять эти два (правила), то сможем получить обетованные блага, сможем очистить себя самих и омыться; только нам нужно вкоренить это в уме своём, нужно позаботиться об этом, возлюбленные. Предадимся же мысленно скорби здесь, чтобы там не испытать скорби от наказания, но чтобы насладиться вечными благами, где нет болезни, печали и воздыхания, чтобы достигнуть вечных благ, превосходящих ум человеческий, во Христе Иисусе, Которому слава во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 24
«Все сии умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то [отечество], из которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стремились к лучшему, то есть к небесному; посему и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом: ибо Он приготовил им город» (Евр. 11:13 ‑16).
1. Первая добродетель, и добродетель всеобщая состоит в том, чтобы быть странником и пришельцем в этом мipе и не иметь ничего общего с здешними вещами, но быть в таком отношении к ним, как к чуждым для нас, — подобно тем блаженным ученикам, о которых (апостол) говорит: «…скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин» (Евр. 11:37,38). Они называли себя странниками, а Павел сказал о себе ещё нечто большее: он не только называл себя странником, но говорил, что он мёртв для мiра и мiр мёртв для него: «…для меня», — говорит он, — «мир распят, и я для мира» (Гал. 6:14). А мы ведём себя, как (здешние) граждане, и устрояем все дела свои в жизни так, как живые граждане. Чем праведники были для мiра, т.е. странниками и мёртвыми, то мы для неба; а чем были они для неба, т.е. живыми гражданами, то мы для мiра. Потому мы и мертвы, что уклонились от истинной жизни и избрали временную; тем мы и прогневляем Бога, что не хотим отстать от земных благ, тогда как нам уготовано небесное блаженство, но, подобно червям, пресмыкаемся из одной земли в другую, а из этой опять возвращаемся в ту, и вообще нисколько не хотим опомниться и отстать от дел человеческих, но, как бы погрузившись в глубокий сон или одурев от опьянения, увлекаемся мечтами. Как люди, предающиеся сладкому сну, не только ночью, но и при наступлении утра и даже светлого дня, лежат в постели и не стыдятся предаваться такому удовольствию, обращая время труда и деятельности в время сна и лености, так и мы, с приближением дня, по прошествии ночи, или лучше сказать, уже по наступлении дня, — а сказано: делайте, «доколе есть день» (Иоан. 9:4), — совершаем дела, свойственные ночи, спим, видим сны, услаждаемся мечтаниями. Сомкнулись наши очи — и умственные, и телесные; мы ведём пустые речи, говорим вздор. Мы не почувствовали бы, если бы кто‑нибудь нанёс нам глубокую рану, похитил всё наше имущество и зажёг самый дом; или лучше сказать, мы даже не ожидаем, чтобы другие сделали это, но сами поступаем так, каждодневно уязвляем и поражаем сами себя, бесстыдствуем, не знаем никакого приличия, никакой чести, и своих постыдных дел ни сами не скрываем, ни другим не позволяем делать это, но с полным бесстыдством делаем себя посмешищем и предметом бесчисленных поруганий для всех видящих и проходящих. Разве вы не знаете, что и сами порочные люди смеются над подобными себе и осуждают их? Бог вложил в нас судилище неподкупное и никогда неизменное, хотя бы мы впали в глубину зла; потому и сами порочные люди осуждают самих себя, и, если кто‑нибудь назовёт их тем, что они на самом деле, стыдятся, гневаются, обижаются. Так, если не на деле, то на словах, они в совести осуждают свои поступки, или лучше, осуждают и на деле. Ведь если они скрытно и тайно совершают дела свои, то этим дают ясное доказательство того мнения, которое имеют они об этих делах. Зло так очевидно, что все осуждают его, даже и те, которые его совершают; а добродетель такова, что ей удивляются и те, которые не следуют ей. Блудник хвалит целомудрие, любостяжательный осуждает несправедливость, раздражительный удивляется незлобию и порицает малодушие, а развратный — распутство. Почему же, скажешь, они сами делают это? По крайнему нерадению, а не потому, чтобы они считали это добром; иначе они не стали бы стыдиться дел своих и отказываться от них, когда кто‑нибудь другой обличает их. Многие, будучи обличены, не выносили стыда и умерщвляли сами себя: таково внутри нас свидетельство того, что хорошо и пристойно; так добрые дела светлее солнца, а противоположные им гнуснее всего!
2. Святые были странниками и пришельцами. Как и каким образом? Где Авраам признаёт себя странником и пришельцем? Может быть и он признавал; а что признавал себя таким Давид, это несомненно. Послушай, что он сам говорит: «…странник я у Тебя [и] пришлец, как и все отцы мои» (Пс. 38:13). Те, которые жили в шатрах и за деньги приобретали места для погребения, очевидно, были такими странниками, что даже не имели, где хоронить мертвецов своих. Что же? Не называли ли они себя странниками по отношению только к одной земле палестинской? Нет, по отношению к целой вселенной, — и это справедливо: они не видели в ней ничего такого, чего желали, но всё было для них странно и чуждо. Они хотели упражняться в добродетели, а здесь было множество пороков, и потому всё здешнее было для них чуждо; они не имели ни одного друга, ни одного близкого человека, кроме немногих. А как они были странниками? Они не заботились о здешнем и доказывали это не словами, а самыми делами. Как и каким образом? (Бог) сказал Аврааму: оставь мнимое отечество и иди в землю чужую (Быт. 12:1), — и он не остался там по любви к близким, но без сожаления покинул, как бы чужую землю. (Бог) сказал ему: принеси (в жертву) сына своего (Быт. 22:2), — и он принёс его так, как бы вовсе не имел сына, принёс так, как бы не был облечён человеческою природою. Имущество своё он считал общим со всеми приходящими, и ставил это ни во что; первое место предоставлял другим, подвергался опасностям, терпел безчисленные бедствия; не строил великолепных домов, не роскошествовал, не заботился об одежде и ни о чём другом, что бывает в здешнем мире; напротив, жил жизнью горнего града, был страннолюбив, братолюбив, милосерд, долготерпелив, презирал имущество, настоящую славу и всё прочее. Таков был и сын его. Когда его гнали и нападали на него, он не противился и уступал, как находящийся в земле чужой, — ведь странники, чему бы ни подвергались, переносят всё, так как находятся не в отечестве. И лишение жены он переносил, как странник; он жил высшею жизнью, сохраняя целомудрие и всякое воздержание; родивши сына, он не имел общения с женою; а женился на ней уже тогда, когда прошёл цвет юности, — показав, что он сделал это не по страсти, но чтобы послужить исполнению обетования Божия. А Иаков? Не искал ли он только одного хлеба и одежды, таких потребностей, которые свойственны истинным странникам, пришедшим в крайнюю бедность? Будучи гоним, он не уступал ли, как странник? Не работал ли по найму? Не терпел ли безчисленных бедствий, путешествуя везде, как странник? Перенося всё это, они показывали, что ищут другого отечества. О, какое различие! Они ежедневно томились желанием освободиться отсюда и возвратиться в своё отечество; а мы — напротив. Когда случится какая‑нибудь горячечная болезнь, то мы, бросив всё, подобно малым детям, плачем и боимся смерти, — и справедливо терпим это, потому что не живём здесь, как странники, и не спешим туда, как в отечество, а идём, как на казнь. Потому мы и скорбим, что не пользуемся вещами, как должно, а извратили порядок вещей; потому мы и мучимся, тогда как следовало бы радоваться; потому и трепещем, подобно каким‑нибудь убийцам и разбойникам, когда им предстоит явиться на суд и когда они припоминают все дела свои, и оттого страшатся и трепещут. Не таковы были те мужи, но они сами спешили туда; а Павел даже воздыхал о том, как он сам говорит: «…мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем…" (2 Кор. 5:4). Таков был Авраам и подобные ему; они были, говорит (апостол), странниками для целой вселенной и искали отечества. Какого? Не того ли, которое оставили? Нет; что препятствовало им, если бы они хотели возвратиться туда и быть его гражданами? Они искали отечества небесного. Так спешили они удалиться отсюда и так угождали Богу; потому и сам Бог не стыдится называться Богом их. О, какая честь! Он восхотел называться их Богом. Но что, скажешь, важного в том, что Он не стыдится называться Богом их, когда Он называется Богом земли и Богом неба? Это важно, поистине важно, и служит знаком великого блаженства. Почему? Потому, что Он называется Богом неба и земли так же, как и Богом язычников; Он Бог неба и земли, как Творец и Устроитель их; а (Богом) тех святых Он называется не в этом смысле, а как близкий друг их. Объясню вам это примером. Например: в больших домах, когда некоторые из главнейших слуг отличаются перед другими и при том весьма отличаются, управляют всем и имеют великое дерзновение перед господами, тогда господин называется по их имени; и многие так называются. Но что я говорю? Подобно тому, как мог Он называться Богом не язычников, а вселенной, так точно мог Он называться и Богом Авраама. Вы не знаете, какая честь заключается в этом, потому что мы не имеем её. Ныне Бог называется Господом всех христиан, хотя и это выше нашего достоинства; если же Он называется Богом одного человека, то подумай, сколько в этом величия! Бог вселенной не стыдится называться Богом троих человек, — и справедливо, потому что святые равняются не только этому мiру, но и бесчисленному множеству их: «Лучше один праведник, нежели тысяча грешников» (Сир. 17:3). Итак очевидно, что они называли себя странниками в этом смысле. Положим даже, что они называли себя странниками по чужой земле: тогда что говорит Давид? Разве он не был царём, не был пророком? Разве он жил не в своём отечестве? Почему же он говорит: «…странник я у Тебя [и] пришлец»? Как ‑ «пришлец»? «Как», — говорит, — «и все отцы мои». Видишь ли, что и они были пресельники? У нас, говорит, ныне есть отечество, но не истинное отечество. Как — «пришлец»? Земли; следовательно и они были пришельцы земли. Как они, так и он, и как он, так и они.
3. Будем же странниками и мы, по крайней мере ныне, чтобы Бог не стыдился называться нашим Богом. А для Него было бы стыдно, если бы Он назывался Богом людей порочных; таких Он и сам стыдится, и напротив считает честью для себя быть Богом людей добрых, честных и упражняющихся в добродетели. И мы отказываемся называться господами наших дурных рабов и отвергаем их; когда кто‑нибудь, пришедши, скажет нам: такой‑то сделал много дурного, не твой ли он слуга? — тогда мы тотчас говорим: нет, чтобы отклонить от себя позор, потому что есть отношение между рабом и господином, и бесславие переходит с первого на последнего; тем более (стыдится) Бог. Но те мужи были так славны, так много имели дерзновения (перед Богом), что Он не только не стыдился называться их (Богом), но и сам говорил: «…Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова» (Исх. 3:6). Будем, возлюбленные, и мы странниками, чтобы не стыдился нас Бог, чтобы не стыдился и не предал геенне. Таковы были те, которые говорили: «…Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?» (Mат. 7:22). Но Христос, смотрите, что говорит им: «…Я никогда не знал вас» (Mат. 7:23), как поступили бы, чтобы отклонить от себя позор, и господа дурных слуг, прибегающих к ним. Не знаю вас, говорит Он. А как же Ты наказываешь тех, которых не знаешь? Не знаю — говорит Он в другом смысле, т.е. отвергаю вас, отказываюсь от вас. Да не услышим и мы этого грозного и страшного изречения! Если те, которые изгоняли бесов, пророчествовали, были отвергнуты за то, что вели жизнь не соответствующую словам, то не тем ли более мы? Но как, скажешь, могут быть отвергнуты те, которые пророчествовали, совершали чудеса и изгоняли бесов? Они могли впоследствии измениться и сделаться порочными; потому и прежние добродетели не принесли им никакой пользы. Нужно иметь не только начало славное, но ещё более славный конец. В самом деле, скажи мне, оратор не старается ли сделать блистательным заключение своей речи, чтобы удалиться при рукоплесканиях? Градоправитель не является ли более блистательным при конце своего правления? Ратоборец, если не явит блистательного конца и не будет победителем до конца, но, победив всех, сам будет побеждён последним, не лишается ли пользы от всех трудов своих? Кормчий, прошедший целое море, но у пристани разбивший корабль, не теряет ли всего прежнего труда своего? А врач? Если он, избавив больного от болезни, расстроит его тогда, когда мог восстановить окончательно, то не портит ли всего дела? Так бывает и с добродетелью: кто к началу её не прилагает надлежащего и соответствующего ей конца, тот губит всё и погибает. Таковы те, которые вначале весело и гордо выступили на поприще, а потом упали духом и ослабели; потому они и лишились награды и не признаны Владыкой.
Пусть слышат это те из нас, которые преданы сребролюбию. Оно — величайшее беззаконие: «ибо корень всех зол», — говорит (апостол), — «есть сребролюбие» (Тим. 6:10). Пусть слышат те из нас, которые хотят увеличить своё состояние, — пусть слышат и отстанут от любостяжания, чтобы не услышать того, что услышали те (отверженные Господом). Будем слушать теперь и соблюдать это, чтобы не услышать тогда; будем слушать теперь со страхом, чтобы тогда не услышать в наказание: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» — даже и тогда (не знал вас), когда вы пророчествовали и изгоняли бесов. Можно думать, что в этих словах выражается и ещё нечто другое, именно то, что они и тогда вели жизнь порочную, так как вначале благодать действовала и через людей недостойных. Если она действовала даже через Валаама, то тем более могла действовать через недостойных, для тех, которые имели получить от того пользу. Если же чудеса и знамения не могли избавить от наказания, то тем более, хотя бы кто получил священный сан, хотя бы достиг высшей чести, хотя бы благодать действовала при рукоположении его и во всём прочем, для пользы нуждающихся в предстоятелях, — такой услышит: «Я никогда не знал…" тебя, даже и тогда, когда действовала в тебе благодать. О, какая требуется там чистота жизни! Как она одна сильна для того, чтобы ввести нас в царствие небесное. Как без неё человек погибает, хотя бы он мог являть бесчисленные знамения и чудеса! Ничто не бывает так приятно Богу, как добродетельная жизнь: «Если любите Меня», — говорит (Господь), — не сказал: творите чудеса, но что? ‑ «соблюдите Мои заповеди» (Иоан. 14:15); и еще: «Вы друзья Мои», — не тогда, когда изгоняете бесов, но — «Если заповеди Мои соблюдете» (Иоан. 15: 10,14). Первое — дар Божий; а последнее — и дар Божий и вместе дело нашего усердия. Постараемся же сделаться друзьями Божиими, а не остаться врагами Его. Непрестанно мы говорим это, непрестанно убеждаем к этому и себя самих и вас, — и однако нет никакого успеха. Потому я и страшусь, и хотел бы молчать, чтобы не увеличить для вас опасности, так как часто слышать и не поступать так — значить оскорблять Владыку. Но боюсь и другой опасности от молчания для меня самого, если бы я, поставленный на служение слову, стал молчать. Что же, скажете, делать нам, чтобы спастись? Начнём упражняться в добродетелях, пока есть время. Разделим для себя добродетели, как земледельцы разделяют земледелие; в один месяц преодолеем в себе склонность к злословию, дерзость, несправедливый гнев, положим для себя законом и скажем: ныне исправим это; в другой месяц поучимся терпению; в третий — ещё иной добродетели, и, приобретши в ней навык, перейдём к новой, подобно тому, как в учении мы, сохраняя прежнее, приобретаем новое. После того перейдём к презрению богатства, и, во‑первых, будем удерживать руки от любостяжания, а потом, творить милостыню; не будем смешивать всего вместе, — одними и теми же руками и похищать, и подавать милостыню. Затем приступим к другой добродетели, а от неё еще к иной. «Также сквернословие», — говорит (апостол), — «и пустословие и смехотворство не приличны [вам] " (Ефес. 5:3,4). Исполним и это. Здесь не требуется ни издержек, ни трудов, ни усилий. Довольно только хотеть, — и всё сделается. Не нужно для этого предпринимать далёкого путешествия, или переплывать беспредельное море, но только постараться, оказать усердие и наложить узду на язык против неуместных оскорблений. Исторгнем из души своей гнев, порочные похоти, склонность к чувственным удовольствиям и роскоши, сребролюбие, навык к клятвам и к клятвопреступлениям. Если мы будем таким образом возделывать самих себя, сначала исторгая терние, а потом насаждая небесное семя, то сможем получить обещанные блага. Придёт Делатель, соберёт нас в житницу, и тогда мы получим все блага, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 25
«Верою Авраам, будучи искушаем, принес в жертву Исаака и, имея обетование, принес единородного, о котором было сказано: в Исааке наречется тебе семя. Ибо он думал, что Бог силен и из мертвых воскресить, почему и получил его в предзнаменование» (Евр. 11:17 ‑19).
1. Поистине, велика вера Авраама. В Авеле, Ное и Енохе происходила только борьба мыслей и нужно было стать выше человеческих помыслов; а здесь нужно было стать не только выше человеческих помыслов, но показать ещё нечто большее; здесь божественное по‑видимому противоречило божественному же, вера — вере, повеление — обетованию. Так, (Бог) сказал ему: «…пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего… ибо всю землю, …тебе дам Я и потомству твоему навеки» (Быт. 12:1; 13:15), и однако не дал ему в ней наследия, даже ни на один шаг. Видишь ли, как события противоречили обетованию? Ещё сказал: «в Исааке наречется тебе семя» (Быт. 21:12), и (Авраам) поверил; и ещё: принеси мне в жертву того, который имеет наполнить всю вселенную своим потомством. Видишь ли противоречие повелений обетованию? Он повелевал противное обетованиям, и однако праведник не смущался и не считал себя обманутым. А вы, говорит (апостол), не можете сказать, что Он обещал вам покой и послал скорбь; вам Он, что обещал, то и делает. Как это? «В мире», — говорил Он, — «будете иметь скорбь» (Иoaн. 16:33); «и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Mат. 10:38); «Сберегший душу свою потеряет ее»; и: «если кто приходит ко Мне… не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лук. 14:26,33); и ещё: «и поведут вас к правителям и царям за Меня» (Mат. 10:18); и еще: «…враги человеку — домашние его " (Mат. 10:36). Здесь скорби, а покой там. С Авраамом же было напротив: ему повелено было делать противное обетованиям, и однако он не смущался, не колебался и не считал себя обманутым. А вы не терпите ничего такого, что было бы чуждо обетованию, и смущаетесь. Он слышал противное обещанному от самого Обещавшего, и не смущался, но исполнял, как согласное (с обетованием); и действительно оно было согласно; оно противно было помыслам человеческим, но согласно с верою; а каким образом, это апостол сам объяснил нам, сказав: «он думал, что Бог силен и из мертвых воскресить…". Смысл слов его следующий: по той же вере, по которой он веровал, что Бог даст ему сына, которого у него не было, по той же вере он был убеждён, что Бог воскресит и мёртвого, воскресит закланного. Одинаково было чудно, т.е. по человеческому соображению, как то, что родится сын от утробы омертвевшей, устаревшей и уже сделавшейся неспособною к деторождению, так и то, что закланный воскреснет, — и однако он верил; прежняя вера руководила его (к вере) и в будущее. С другой стороны, он испытал приятное сначала, а прискорбное — напоследок, в старости; а с вами, говорит (апостол), происходит напротив: прискорбное прежде, а приятное после. Это сказано к тем, которые осмеливаются говорить, что Бог, обещав нам блага после смерти, быть может, обманул нас. Бог силён, говорит, и из мёртвых воскресить; если же Бог силён и из мёртвых воскресить, то конечно воздаст нам всё; и если Авраам верил за столько лет, что Бог силён воскресить из мёртвых, то тем более мы должны верить этому. Видишь ли, что Бог, как я выше сказал, ещё прежде нежели вошла смерть, возбуждал в праотцах надежду воскресения и приводил их к такому убеждению, что они, по повелению Его, приносили в жертву своих сыновей, через которых надеялись наполнить вселенную, и закалали их с готовностью? И ещё нечто другое (апостол) выражает здесь словами: Бог искушал Авраама. Что же такое? Разве Бог не знал, что он был муж терпеливый и доблестный? Совершенно знал. Если же знал, то для чего искушал его? Не для того, чтобы самому узнать, но чтобы другим показать и для всех сделать очевидным его мужество. (Апостол) показывает здесь причину искушений, чтобы не думали, будто они страдают потому, что оставлены Богом. Нам здесь неизбежно подвергаться искушениям, так как много есть гонителей и строящих козни; а там какая была нужда изобретать искушения, которых не было? Очевидно, что это искушение было по Его повелению. Другие искушения бывают по Его попущению, а это было по Его повелению. Если же искушения делают людей столь славными, что Бог и без причины подвергает им своих подвижников, то тем более мы должны переносить всё мужественно. Выразительно здесь (апостол) сказал, что «верою Авраам, будучи искушаем, принес в жертву Исаака»; не было никакой другой причины принесения (Исаака в жертву), кроме этой. И далее Он раскрывает ту же мысль. Не может, говорит он, никто сказать, что он имел другого сына и от него ожидал исполнения обетования, а потому смело приносил Исаака в жертву: «имея обетование», — говорит, — «принес единородного». Как ‑ «единородного»? А Измаил? Он откуда? Называю единородным, говорит, по отношению к обетованию; и потому, сказав: «единородного», и желая показать, что в этом смысл так называет его, присовокупляет: «о котором было сказано: в Исааке наречется тебе семя», т.е. от него. Видишь ли, как удивителен поступок патриарха? Ему сказано было: «в Исааке наречется тебе семя», и однако он приносил сына в жертву. Далее, чтобы кто‑нибудь не подумал, будто он сделал это в отчаянии и принятием такого повеления оставил прежнюю веру, а напротив убедился, что и этот поступок подлинно был делом веры, (апостол) говорит, что и здесь он имел веру, и хотя она по‑видимому противоречила прежней, однако он не противился, потому что не измерял силы Божией человеческими суждениями, а предоставлял всё вере. Потому он и не убоялся сказать, что «Бог силен и из мертвых воскресить, почему и получил его в предзнаменование», т.е. в образе, в овне. Каким образом? Закланием в жертву овна был спасён (Исаак), так что за овна он получил сына, заклавши в жертву первого вместо последнего. Это было некоторым прообразом; здесь был прообразован Сын Божий, закалаемый в жертву. И заметь, как велико человеколюбие Божие. Так как Он имел даровать людям великую благодать, то, желая сделать это не даром, а как бы должник, Он устрояет, что сперва человек отдаёт сына своего по повелению Божию, — чтобы не казалось великим делом то, что Он сам отдаёт собственного Сына, после того как человек сделал это прежде Него, — чтобы не думали, что Он делает это даром, но и по долгу. Кого мы любим, тому стараемся доставить и то, чтобы казалось, будто мы наперед получили от него какую‑нибудь малость, и потом отдаём ему всё, и хвалимся не столько данным, сколько полученным от него, — не говорим: мы дали ему то‑то, но: мы получили от него то‑то. «…Почему», — говорит, — «и получил его в предзнаменование», т.е. в образ, так как овен был притчей Исаака, или образом. Так как жертва была совершена и Исаак был заклан в намерении (Авраама), то Бог и даровал его патpиарху.
2. Видишь ли, как и отсюда открывается то, о чём я постоянно говорю? Когда мы сделаем ум свой совершенным и покажем, что мы презираем земные вещи, тогда Бог дарует нам и земное, но не прежде того, — чтобы мы, привязанные к земным благам, получивши их, ещё более не привязались к ним. Отреши себя наперёд от рабства, говорит Он, и тогда получай, — чтобы ты получил не как раб, но как господин; презирай богатство, и будешь богатым; презирай славу, и будешь в славе; презирай мщение врагам, и отмстишь им; презирай покой, и получишь его, — чтобы, получая, ты получал не как узник или раб, но как свободный. С малыми детьми мы поступаем так: когда дитя сильно желает детских игрушек, то мы тщательно скрываем их от него, например мяч, или что‑нибудь другое, чтобы оно не отвлекалось от необходимых занятий; а когда оно не обращает на них внимания и не желает их, тогда мы без опасения даём их, зная, что от этого не будет ему никакого вреда и эта забава не сможет отклонить его от необходимых занятий. Так и Бог поступает с нами: когда Он видит, что мы не желаем земных (благ), то позволяет нам пользоваться ими, потому что тогда мы владеем ими, как свободные и как мужи, а не как дети. А что действительно, когда ты будешь презирать мщение врагам, тогда и отмстишь им, об этом, послушай, что говорит (апостол): «…если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его», и прибавляет: «ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья» (Рим. 12:20). Что действительно, когда ты будешь презирать богатство, тогда получишь его, об этом послушай, что Христос говорит: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Mат. 19:29). Что действительно, когда ты будешь презирать славу, тогда получишь её, об этом послушай, что опять Христос говорит: «кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою»; и еще: «…кто унижает себя, тот возвысится» (Mат. 20:26; 23:12). Что говоришь ты? Если я даю пить врагу, то наказываю его? Если раздаю имущество, то владею им? Если смиряюсь, то делаюсь высоким? Да, говорит, такова моя сила; она производит противоположное через противоположное; Я богат и премудр, — не бойся; природа вещей повинуется моей воле, а не Я следую природе; Я всё совершаю, а не другое что‑нибудь руководит мною; потому Я могу переменить и преобразовать всё. И удивительно ли, что так бывает в таких вещах, когда то же самое бывает и во всём другом?
Так, когда ты вредишь (другому), тогда вредишь самому себе; а когда тебе вредят (другие), тогда ты не терпишь вреда; когда ты мстишь, тогда (не другому) мстишь, а себе самому. Кто любит неправду, говорит (Премудрый), тот «ненавидит душу свою» (Притч, 29:24). Видишь ли, что в таком случае ты не (другому) вредишь, а себе самому? Потому и говорит Павел: «Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными» (1 Кор. 6:7)? Видишь ли, что это не значит — терпеть вред? Когда ты обижаешь (другого), тогда обижаешь самого себя. Это отчасти многим известно: иногда говорят друг другу: отойдём отсюда, чтобы не унизить самих себя. Почему? Потому, что велико различие между тобою (оскорбляющим) и им (оскорбляемым); какие бы ты ни причинил ему оскорбления, они обращаются ему в честь. Будем так рассуждать всегда, и мы станем выше оскорблений; а каким образом, это я объясню. Если бы мы стали враждовать против носящего порфиру, то оскорбления, направленные на него, обратились бы на нас самих, так как, порицая его, мы сами делаемся достойными порицания. Что же, скажи мне, твои слова значат? Будучи гражданином неба, обладая горним любомудрием, для чего ты унижаешь себя самого наравне с тем, который помышляет только о земном? Хотя бы у врага твоего было несчетное имущество, хотя бы у него была власть, он не знает твоего добра. Не унижай же себя, оскорбляя его; пощади себя, не его; воздай честь себе, не ему. Не говорит ли пословица: кто почитает (другого), тот почитает самого себя? И справедливо: не его он почитает, а себя самого. Послушай слов Премудрого, который говорит: «кротостью прославляй душу твою и воздавай ей честь по ее достоинству» (Сир. 11:31). Что значит: «по ее достоинству»? Если кто, говорит, обманул тебя из любостяжания, не делай того же; если оскорбил, не оскорбляй. Скажи мне, прошу тебя: если какой‑нибудь бедняк возьмёт кусок грязи, валявшийся на дворе твоём, то неужели ты поведёшь его за это в судилище? Нет. Почему? Чтобы не унизить себя самого, чтобы не стали все осуждать тебя. Так и здесь. Богач есть бедняк; и чем более он богатеет, тем более становится бедным истинною бедностью. Золото — это грязь, брошенная на двор, а не лежащая в твоём доме; дом же твой — небо. Потому, если ты за это позовёшь его в судилище, то не осудят ли тебя горние граждане? Не извергнут ли они тебя из своего отечества, — тебя, который так низок, так презрен, что из‑за малого куска грязи решаешься вести тяжбу? Если бы даже весь мiр был твоим и кто‑нибудь отнял его у тебя, то и тогда тебе следовало бы только отвернуться от него.
3. Разве ты не знаешь, что если увеличишь вселенную в десять раз, или во сто, или в десять тысяч, или вдвое против этого, и тогда она даже в малой доле не сравнится с благами небесными? Кто восхищается здешними благами, тот оскорбляет тамошние, если он считает достойными привязанности первые, так далеко отстоящие от последних; а лучше сказать, он и не в состоянии восхищаться последними, — как в самом деле (он может быть способным к этому), пристрастившись к первым? Расторгнем же когда‑нибудь, увещеваю вас, эти цепи и сети, — т.е. земные дела. Доколе мы будем наклоняться к земле? Доколе будем строить козни друг другу, подобно зверям или рыбам? Впрочем и звери не строят козней сродным себе, но разнородным; так, медведь не скоро убьёт медведя, змея не убьёт змеи, уважая сродство; а ты даже того, кто сроден тебе и с кем ты имеешь бесчисленные соотношения, — одинаковость происхождения, разумность, познание Бога, силу над природою и многое другое без числа, ‑ты своего сродника, имеющего одну с тобою природу, убиваешь и обременяешь множеством зол. Что в том, если ты не вонзаешь в него меча и рукою не поражаешь его шеи? Ты делаешь хуже этого, подвергая его постоянным скорбям. Если бы ты сделал первое, то избавил бы его от забот; а теперь ты предаёшь его голоду и рабству, отчаянию и многим другим грехам. Говорю это, и не перестану говорить, не для того, чтобы побуждать вас к убийству или советовать — делать зло меньшее, но чтобы вы не надеялись остаться ненаказанными. «Хлеб нуждающихся есть жизнь бедных: отнимающий его», — говорит (Премудрый) — «есть кровопийца». (Сир. 34:21). Удержим руки свои, прошу вас, удержим, или, лучше сказать, не удержим, но протянем их на добро, — не на любостяжание, а на милостыню; пусть не будет рука наша бесплодна и суха; суха же та рука, которая не творит милостыни, а та, которая простирается на любостяжание, скверна и нечиста. Никто пусть не вкушает пищи с такими руками, потому что это — обида для приглашённых. Скажи мне: если бы кто‑нибудь пригласил нас возлежать на коврах, мягком ложе и вышитых золотом одеждах, в блестящем и великолепном доме, и, окружив нас множеством слуг, потом поставив стол из серебра и золота и наполнив его различными роскошными яствами, просил кушать с тем только условием, чтобы мы не гнушались руками его, запачканными грязью или калом человеческим, и позволили ему в таком виде возлежать вместе с нами, — то вынес ли бы кто такую казнь и не счёл ли бы этого за обиду? Я думаю, что всякий тотчас убежал бы. Между тем теперь ты видишь не руки только запачканными грязью, но и самые яства, и не отказываешься, не убегаешь, не обличаешь, но если человек со властью, то считаешь великим делом (быть у него) и губишь душу свою, вкушая такую пищу. Ведь любостяжание хуже всякой грязи; оно оскверняет не тело, но душу, так что трудно бывает очистить её. А ты видишь за столом оскверненного этою грязью, видишь и руки, и лице его, и дом, и стол наполненными ею, — подлинно же такие яства сквернее и отвратительнее навоза, или что только есть ещё худшего, — возлежишь с ним, считая это за честь для себя и как бы получая удовольствие? Или ты не стыдишься Павла, который позволяет беспрепятственно приступать даже к столу язычников, в случае нашего желания, но запрещает быть у любостяжателей, хотя бы даже мы того желали? «Кто», — говорит он, — «называясь братом, остается блудником», — называя здесь братом всякого вообще верующего, а не монаха. В самом деле, что доставляет нам братство? Баня пакибытия, возможность — называть Бога отцом. Потому оглашенный, хотя бы он был монахом, не есть брат; верующий же, хотя бы он был мирянином, есть брат. «Кто», — говорит, — «называясь братом». Тогда ещё не было и следов монашества, — всё это блаженный (Павел) говорил, мирянам. «Кто», — говорит, — «называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе» (1 Кор. 5:11). О язычниках он (говорит) не так, — а как? «Если кто из неверных», — разумея язычников, — «позовет вас, и вы захотите пойти, то все, предлагаемое вам, ешьте» (1 Кор. 10:27). «Кто, называясь братом, остается… пьяницею…".
4. Вот, какая строгость! А мы не только не убегаем от пьяниц, но сами идём к ним, чтобы участвовать в делах их. Потому у нас всё извратилось, всё смешалось, расстроилось и погибло. Скажи мне: если бы кто‑нибудь из таких людей пригласил тебя на приготовленное пиршество, — тебя, который считаешься бедным и презренным, — потом услышал бы от тебя: так как предлагаемое собрано любостяжанием, то я не стану осквернять свою душу, — тогда он не устыдился ли бы, не смешался ли бы, не смутился ли бы? Действительно, одного этого было бы достаточно для его исправления, для того, чтобы он считал себя несчастным при богатстве своём, а тебе удивлялся при бедности твоей, видя, с какою разборчивостью ты пренебрегаешь им. Но мы, не знаю отчего, сделались рабами людей, тогда как Павел непрестанно внушает: «не делайтесь рабами человеков» (1 Кор. 7:23). Отчего мы сделались рабами людей? От того, что наперёд сделались рабами чрева, богатства, славы и всего прочего, утратили свободу, которую даровал нам Христос. Что же, скажи мне, будет с тем, кто сделался рабом? Послушай, что говорит Христос: «раб не пребывает в доме вечно» (Ин. 8:35). Вот решительный приговор, что он никогда не войдёт в царство (небесное), — потому что оно именно обозначается этим домом: «В доме Отца Моего», — говорит (Господь), — «обителей много» (Ин. 14:2). Таким образом раб не пребывает в доме во век, — рабом называет Он раба греху, — а кто в доме не пребывает во век, тот пребывает во век в геенне, ни откуда не получая утешения. Но зло дошло до такой степени, что они из подобного имущества подают даже милостыню, и многие принимают. От этого мы лишились дерзновения и уже не можем укорять никого. Будем же хотя отныне убегать зла, которое происходит отсюда; а вы, которые осквернились этою нечистою, удержитесь от такого зла и обуздайте своё пристрастие к подобным пиршествам, чтобы нам хотя ныне умилостивить Бога и получить обещанные блага, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 26
«Верою в будущее Исаак благословил Иакова и Исава. Верою Иаков, умирая, благословил каждого сына Иосифова и поклонился на верх жезла своего. Верою Иосиф, при кончине, напоминал об исходе сынов Израилевых и завещал о костях своих» (Евр. 11: 20‑22).
1. «…Многие», — говорит (Господь), — «пророки и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Mат. 13:17). Неужели праведники знали всё будущее? Конечно. Если Сын (Божий) не открывался тем, которые не могли принять Его по своей немощи, то без сомнения открывался прославившимся добродетелями. Так и Павел говорит теперь, что они знали будущее, т.е. воскресение Христово. Или это он говорит, или слова его: «верою в будущее» относятся не к будущему веку, а к имеющему быть здесь впоследствии. Иначе, как человек, находящийся в чужой земле, мог давать такие благословения? И с другой стороны, почему он, получив благословение, сам не испытал его исполнения? Видишь ли, что и об Иакове можно сказать то же, что я сказал об Аврааме, т.е. что он не воспользовался благословением, но плоды этого благословения перешли к его потомкам, а он сам видел их в будущем? Действительно, мы знаем, что брат его жил в большом довольстве. Он проводил всю жизнь в рабстве, работе, опасностях, безпокойствах, огорчениях и страхе, и на вопрос фараона отвечал: «…малы и несчастны дни жизни моей…" (Быт. 47:9); а тот — в безопасности и полной свободе, и впоследствии был страшен (для Иакова). Когда же исполнились благословения (данные ему), если не в будущем? Видишь, как порочные издавна наслаждались здешними благами, а праведные — напротив, хотя и не все. Вот Авраам был праведник и наслаждался здешними благами, впрочем со скорбями и искушениями, — у него было только богатство, а все прочие обстоятельства его были исполнены скорбей. Да и невозможно праведнику не испытывать скорбей, хотя бы он и был богатым, — если он готов терпеть потери, несправедливости и всё прочее, то по необходимости испытывает скорби. Таким образом он, хотя и наслаждается богатством, но не без скорбей. Почему? Потому, что он чувствует скорби и печали. Если же тогда праведники испытывали скорби, то тем более теперь. «Верою в будущее», — говорит, — «Исаак благословил Иакова и Исава». Хотя Исав был старший, но он поставляет наперед Иакова — за добродетели его. Видишь, какова была вера (Исаака)? Почему бы в самом деле он обещал сыновьям столь великие блага, если только не по вере в Бога? «Верою Иаков, умирая, благословил каждого сына Иосифова». Здесь надобно бы изложить все его благословения, чтобы яснее открылась и вера его, и пророчество. «И поклонился», — говорит, — «на верх жезла своего». Здесь (апостол) показывает, что Иаков не только сказал, но так надеялся на будущее, что показал это и самым делом. Так как от Ефрема имел восстать другой царь, то он и говорит: «и поклонился на верх жезла своего», т.е., будучи уже старцем, он поклонился Иосифу, выражая имеющее быть поклонение ему от всего народа. Это отчасти уже исполнилось, когда ему кланялись братья, но должно было исполниться и после через десять поколений. Видишь, как он предсказал будущее? Видишь, какую праотцы имели веру, как они веровали в будущее? Приводимые здесь примеры служат примерами, одни — терпения в страданиях и лишении всех благ, каковы относительно Авраама и Авеля, другие — веры в то, что есть Бог и воздаяние, каков пример относительно Ноя. Слово — вера имеет много значений, — оно выражает то одно, то другое; здесь же означает, что будет воздаяние, что не всех ожидает одно и то же, что надобно подвизаться прежде наград. Пример Иосифа есть пример одной веры. Иосиф слышал, что Бог возвестил и обещал Аврааму: « всю землю, …тебе дам Я и потомству твоему навеки», и потому, будучи в чужой земле и еще не видя исполнения обещания, не падал духом, но веровал так, что и напоминал об исходе и сделал завещание о костях своих. Таким образом он не только сам веровал, но и других возводил к вере. Для того он и завещал, чтобы они всегда помнили об исходе; и не завещал бы он о костях своих, если бы не был уверен, что будет исход. Если после этого кто‑нибудь скажет: вот и праведники заботились о могилах, то мы такому отвечаем: они заботились именно поэтому, а не почему‑либо другому, так как знали, что «Господня — земля и что наполняет ее» (Пс. 23:1). Не безызвестно было это и (Иосифу), жившему в таком любомудрии и проведшему всю жизнь свою в Египте, Он конечно мог бы, если бы захотел, возвратиться оттуда, а не сетовать и скорбеть; если же он, вызвав отца своего туда, завещал вынести оттуда кости свои, то не очевидно ли, что по этой причине?
2. А что же, кости самого Моисея, скажи мне, лежат не в чужой ли земле? Мы не знаем, где лежат кости Аарона, Даниила, Иеремии и многих апостолов. Гробы Петра, Павла, Иоанна и Фомы известны, а столь многих других совершенно неизвестны. Но мы не должны сокрушаться об этом и малодушествовать; где бы мы ни были погребены, «Господня — земля и что наполняет ее». Непременно бывает то, что должно быть; проливать же слезы, сокрушаться и оплакивать умерших свойственно малодушию. «Верою Моисей по рождении три месяца скрываем был родителями своими» (ст. 23). Видишь, как они здесь на земле надеялись на имевшее быть после их смерти? И многое действительно совершилось после их смерти. Это сказано к тем, которые говорят: после их смерти исполняется то, чего они не получили при жизни и на что не надеялись после смерти. Но Иосиф не говорил: Бог не дал (обетованной) земли при жизни ни мне, ни отцу моему, ни деду моему, которого добродетель заслуживала уважения, — как же Он удостоит порочных людей того, чего не удостоил их? Он не говорил так, но превозмог и победил всё это верою. Сказав об Авеле, Ное, Аврааме, Исааке, Иакове, Иосифе, которые все славны и знамениты, (апостол) потом ещё усиливает утешение, представляя в пример лица неизвестные. Нисколько не удивительно, что так поступали знаменитые лица, и оказаться ниже их не так прискорбно; но прискорбно — оказаться ниже лиц неизвестных. Он начинает с родителей Моисея, людей неизвестных и не имевших ничего такого, что имел сын; а потом, продолжая речь, сильнее выражает нелепость (неверия), указывая на блудных женщин и вдовиц: «Верою», — говорит, — «Раав блудница, с миром приняв соглядатаев (и проводив их другим путем), не погибла с неверными» (ст. 31). Он представляет последствия не только веры, но и неверия, как например при Ное. Впрочем, нужно сказать о родителях Моисея. Фараон повелел истребить всех младенцев мужеского пола, и никто не избег опасности. Почему же они надеялись спасти своё дитя? По вере. Какой вере? «…ибо видели они», — говорит, — «что дитя прекрасно». Самый вид его располагал их к вере. Так праведнику даруется великая благодать с самого начала, ещё с пеленок, и это делает не природа, а Бог. Смотри, в самом деле, новорожденное дитя сразу оказалось прекрасным, а не безобразным. Чьё это было (дело)? Не природы, а благодати Божией, которая подвигла и язычницу — египтянку и воодушевила её так, что она взяла и приняла к себе (младенца). Между тем у них (родителей его) вера не имела достаточного основания, — чего можно было надеяться от одного внешнего вида? А вы, говорит (апостол своим слушателям), воруете от дел, имея много залогов веры; действительно, с радостью принять расхищение имущества и тому подобное, это — дело веры и терпения. Но так как они веровали, а потом стали малодушествовать, то он показывает, что вера древних была продолжительна, как например вера Авраама, хотя обстоятельства по‑видимому препятствовали ей. «И не устрашились», — говорит, — «царского повеления». Хотя оно приводилось в исполнение, но они просто выжидали. Это было делом родителей, а Моисей сам сюда ничего не привнёс. Далее опять приводит другой пример, близкий (к слушателям), и даже гораздо более того. Какой именно? «Верою Моисей, придя в возраст, отказался называться сыном дочери фараоновой, и лучше захотел страдать с народом Божиим, нежели иметь временное греховное наслаждение, и поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища; ибо он взирал на воздаяние» (ст. 24 — 26). Он как бы так говорит им: никто из вас не оставил ни царского двора, и двора великолепного, ни таких сокровищ, и не отказался быть царским сыном, когда это было возможно, как сделал Моисей. А что он не просто отказался от этого, (апостол) объяснил, сказав: «отказался», т.е. пренебрёг, погнушался. Когда предстояло небо, то излишне было бы восхищаться двором египетским.
3. И смотри, как чудно здесь Павел выразился. Он не сказал: считая небо и небесные предметы богатством большим сокровищ египетских, — но что? «Поношение Христово». Быть поносимым ради Христа он считал лучшим, нежели жить в удовольствиях; это для него само по себе было наградою. «…Лучше захотел страдать с народом Божиим…". Вы, говорит, страдаете сами за себя; а он предпочёл страдать за других и добровольно подверг себя таким опасностям, тогда как мог бы и жить благочестиво, и пользоваться благами. «…Нежели иметь временное греховное наслаждение…". Грехом называется здесь нежелание страдать вместе с другими: это, говорит, он считал грехом. Если же он считал грехом неготовность страдать с другими, то следует, что великое благо — страдание, которому он добровольно подвергся, оставив царский двор. Он сделал это, провидя нечто великое. Потому (апостол) и сказал: «…поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища…", Что значить: «поношение Христово»? Т.е. такое поношение, которое вы терпите, поношение, которое терпел Христос, или то, что он потерпел за Христа, когда злословили его за камень, из которого он извёл воду: «…камень же», — говорит, — «был Христос» (1 Кор. 10:4). Когда бывает поношение Христово? Когда мы, оставляя отеческие обычаи, терпим поругание, — когда, страдая, прибегаем к Богу. Так и он терпел поношение Христово, когда слышал: «не думаешь ли убить меня, как убил Египтянина» (Исх. 2:14)? Поношение Христово в том, чтобы терпеть до конца и до последнего издыхания, подобно как сам Он терпел поношения и слышал: «…если Ты Сын Божий…" (Mат. 27:40), от тех, за кого распинался, от своих соплеменников. Поношение Христово в том, когда кто терпит поношение от своих, от тех, кому благодетельствует. Так и Моисей терпел поношение от того, кому благодетельствовал. Здесь (апостол) ободряет их, показывая, что так терпел Христос и Моисей, два знаменитые лица; это поношение более Христово, нежели Моисеево, так как происходило от своих. И как последний нисколько не противился, так и первый не посылал молний, но, когда Его поносили, Он переносил всё от кивавших своими главами. Так как, вероятно, и они (тогдашние евреи) слышали то же и желали воздаяния, то (апостол) говорит, что Христос и Моисей также страдали. Таким образом жизнь, исполненная удовольствий, есть греховная, а исполненная поношений — Христова. Чего же ты желаешь теперь? Поношения Христова, или удовольствий? «Верою оставил он Египет, не убоявшись гнева царского, ибо он, как бы видя Невидимого, был тверд» (ст. 27). Как ты говоришь — не убоялся? Писание, напротив, говорит, что, услышав, он убоялся, искал поэтому спасения в бегстве, убежал, скрылся, и после того находился в страхе. Вникни внимательнее в сказанное; слова: "...не убоявшись гнева царского» сказаны по отношению к тому, что он после опять предстал (пред царя). Если бы он боялся, то после опять не предстал бы, не принял бы на себя дела ходатайства; а если он принял на себя это дело, то, значит, во всём полагался на Бога. Не сказал: (царь) ищет меня, домогается этого, и я не могу возвратиться. Следовательно и бегство его было делом веры. А почему, скажете, он не остался? Чтобы не подвергать себя предусмотренной опасности. Искушающему (Бога) свойственно бросаться в опасности и говорить: посмотрю, сохранит ли меня Бог. Так говорил и Христу диавол: «…если Ты Сын Божий, бросься вниз…" (Mат. 4:6). Видишь, что диавольское это дело — подвергать себя опасностям тщетно и напрасно, и испытывать, сохранит ли нас Бог? (Моисей) не мог защищать тех, которые были так непризнательны к его благодеяниям; следовательно нелепо и безрассудно было бы оставаться там. Всё же это он совершал потому, что «…видя Невидимого, был тверд». Так и мы, если будем всегда созерцать Бога умом, если будем постоянно помнить о Нём, то для нас всё окажется легким, всё сносным, всё мы будем переносить удобно и станем выше всего. Ведь, если при виде любимого человека и даже при воспоминании о нём, наша душа ободряется и ум возвышается, и всё мы переносим легко, услаждаясь этим воспоминанием, — то имеющий в уме Того, кто удостоил нас истинной любви, и памятующий о Нём может ли чувствовать какую‑нибудь скорбь, или бояться чего‑нибудь страшного и опасного? Будет ли он когда‑нибудь малодушествовать? Никогда. Для нас всё представляется трудным потому, что мы не помним о Боге, как должно, не имеем Его постоянно в уме своём. Он справедливо мог бы сказать нам: ты забыл Меня, и Я забуду, тебя. Так происходит двоякое зло: мы забываем Его, и Он — нас. Эти два обстоятельства, хотя тесно соединены между собою, всё же остаются двумя. А великое дело, чтобы Бог помнил о нас, велико и то, чтобы мы помнили о Нём; от одного зависит избрание добра, от другого — преуспеяние в нём и окончание. Поэтому говорит пророк: «…я воспоминаю о Тебе с земли Иорданской, с Ермона, с горы Цоар» (Пс. 41:7). Так говорит народ израильский, находясь в Вавилоне: «там вспоминал о Тебе».
4. Так должны говорить и мы, подобно жившим в Вавилоне. Хотя мы живём и не между (чужеземными) неприятелями, но также находимся среди врагов. И из тех одни жили, как пленники, а другие не чувствовали плена, как например Даниил и три отрока. Они, находясь в плену, были в этой стране славнее самого царя, который пленил их; и пленивший поклонился пленённым. Видишь, как велика добродетель? В самом плену (царь) служил им, как господам; следовательно он был более пленником, нежели они. Не так было бы удивительно, если бы он поклонился им, пришедши в их отечество, или если бы они там царствовали. Удивительно то, что сделавший их узниками, взявши в плен и имевший их в своей власти на виду у всех не постыдился поклониться им и принести жертву. Видите, как поистине славны дела Божии, а дела человеческие — тьма? Не знал он, что уводил (в плен) господ себе и ввергал в печь тех, которым должен был поклониться; а для них все бедствия были как бы сон.
Будем же бояться Бога, возлюбленные, будем бояться Его, — и тогда, хотя бы мы попали в плен, будем славнее всех. Пусть будет присущ нам страх Божий, — и тогда ничто не опечалит нас, будет ли то бедность, или болезнь, или плен, или рабство, или что‑нибудь другое прискорбное, но даже и это всё станет содействовать нам к достижению противоположного. Те были пленниками, и царь поклонился им; Павел был скинотворец, и ему хотели принести жертву, как Богу. Здесь представляется вопрос, — многие спрашивают: почему апостолы отвергли жертвоприношение, разодрали свои одежды, удержали народ от этого намерения и со слезами говорили: «…что вы это делаете? И мы — подобные вам человеки…" (Деян. 14:15), а Даниил ничего подобного не сделал? Что он был муж смиренный и не менее их воздавал славу Богу, это видно из многого. И, во‑первых, особенно видно из того, что он был любим Богом; если бы он присвоял себе божескую честь, то Бог не попустил бы ему остаться в живых, не говорю уже благоденствовать; во‑вторых, из того, что он с великим дерзновением говорил: «А мне тайна сия открыта не потому, чтобы я был мудрее всех живущих, но для того, чтобы открыто было царю разумение…" (Дан. 2:30); в‑третьих, из того, что он был во рву для Бога и, когда пророк принёс ему пищу, то он сказал: «…вспомнил Ты обо мне, Боже…" (Дан. 14:38), — таково было у него смирение и сокрушение! Он был во рву для Бога, и считал себя недостойным того, чтобы (Бог) помнил об нём и услышал его. А мы, дерзая совершать безчисленное множество нечистых дел и будучи преступнее всех, отступаем (от Бога), если только не услышана первая наша молитва. Поистине, великое расстояние между ними и нами, как между небом и землёю, или ещё более. Что говоришь ты, (пророк)? После столь многих подвигов, после чуда, совершившегося во рву, ты считаешь себя так уничиженным? Да, говорит; что бы мы ни делали, мы «рабы ничего не стоящие…" (Лук. 17:10). Так он исполнял евангельскую заповедь ещё прежде её изречения, и считал себя ничтожным. Бог вспомнил обо мне, — говорил он. И самая молитва его, смотри, какого исполнена смирения. Так говорили и три отрока: «…согрешили мы, и поступили беззаконно…" (Дан. 3:29), и всегда проявляли своё смирение. Даниил имел безчисленное множество поводов превозноситься, но знал, что всё это было у него потому, что он не превозносился, и не губил сокровища. Bсe люди и вся вселенная прославляли его не потому только, что царь, повергшись ниц пред ним, принёс ему жертву, но потому, что признавал его богом тот, кого самого считали богом вселенной, как видно из слов пророка Иеремии: одевающий землю, как ризу, и ещё: " Я отдаю все земли сии в руку Навуходоносора» рабу моему (Иep. 27:6). И из его писаний также видно, что ему удивлялись не только там, где он жил, но и везде, и когда он писаниями засвидетельствовал рабство и чудо, то стал ещё более известным, нежели как если бы прочие народы сами видели его у себя. Равным образом, удивлялись и мудрости его: «…вот», — говорит (пророк), — «ты премудрее Даниила» (Иез. 28:3)? И после всего этого он был так смирен, что готов был тысячу раз умереть за Владыку.
5. Почему же, при таком смирении, он не отверг как поклонения ему от царя, так и жертвы? Об этом я не скажу: для меня довольно только предложить вопрос, а остальное предоставляю вам, чтобы хотя таким образом возбудить ум ваш. Итак, увещеваю вас предпринимать всё по страху Божию, имея столько, примеров того, что мы непременно получим и здешние блага, если искренно будем стремиться к будущим. А что (Даниил) поступил так не по гордости, это видно из слов, которые он сказал: «дары твои пусть останутся у тебя» (Дан. 5:17). Здесь опять представляется другой вопрос: почему он, отказавшись на словах, на деле принял эту честь и стал носить цепь? Ирод, слышавший слова: «…голос Бога, а не человека» (Деян. 12:22), и не воздавший славы Богу, расторгся так, что вывалились внутренности его; а он (Даниил) принял божескую честь, и не на словах только. Здесь необходимо объяснить, что это значит. Там народ мог впасть в большее идолопоклонство, а здесь — нет. Почему? Потому, что когда (Даниила) считали таким, то честь относилась к Богу, как он сам наперед сказал: «мне тайна сия открыта не потому, чтобы я был мудрее всех живущих» (Дан. 2:30). С другой стороны, и не видно, чтобы он принял жертвоприношение. Хотя царь сказал, что надобно принести жертву, но не видно, чтобы это было приведено в исполнение. А там уже привели волов для жертвоприношения, и назвали одного (апостола) Юпитером, другого Меркурием. Цепь же он принял для того, чтобы сделать себя заметным (для других). Но почему он невидимому не отверг жертвы? Там ещё не совершили (жертвоприношения), а только приступали, и однако апостолы воспрепятствовали; потому и здесь следовало бы остановить дело; при том там был весь народ, а здесь царь. Почему пророк не отклонил, об этом я сказал прежде, — т.е. потому, что он приносил ему жертву не как Богу, ко вреду богопочтения, а по случаю великого чуда. Как так? Он издал такое повеление ради Бога, исповедав тем Его владычество; следовательно не отнимал у Него чести. А те не так: они считали самих (апостолов) богами, потому и были удержаны.
Кроме того (Навуходоносор) наперед поклонился, и потом уже поступил так; а поклонился он ему не как Богу, но как мудрому человеку. Впрочем и не видно, чтобы он принёс жертву; если же и принёс, то против воли Даниила. Также: почему Навуходоносор назвал его Валтасаром — именем самого Бога? Так мало (язычники) уважали богов своих, что и пленнику дал это имя тот, кто всем повелевал поклоняться различным и разнообразным истуканам и почитал дракона. При том вавилоняне были гораздо неразумнее листрян; потому невозможно было тотчас же образумить их. И многое можно было бы сказать здесь, но пока и этого довольно. Итак если мы хотим получить все блага, то будем искать благ Божиих. Как ищущие мирских благ теряют и те, и другие, так и предпочитающие блага Божии получают и те, и другие. Будем же искать последних, а не первых, чтобы нам сподобиться обещанных благ во Христе Иисусе Господе нашем.
БЕСЕДА 27
«Верою совершил он Пасху и пролитие крови, дабы истребитель первенцев не коснулся их. Верою перешли они Чермное море, как по суше, — на что покусившись, Египтяне потонули. Верою пали стены Иерихонские, по семидневном обхождении. Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев (и проводив их другим путем), не погибла с неверными» (Евр. 11:28 — 31).
1. Много предметов Павел обыкновенно раскрывает среди (своей речи) и бывает обилен мыслями. Такова благодать Духа: она не заключает во множестве слов мало мыслей, но в кратких словах излагает много великих мыслей. Смотри, как он, предлагая по порядку увещания и беседуя о вере, напоминает о таком прообразе и таинстве, которого истина — у нас. «Верою», — говорит, — «совершил он Пасху и пролитие крови, дабы истребитель первенцев не коснулся их». Что значит: «пролитие крови»? в домах был закалаем агнец, и кровью его помазывались пороги; это служило ограждением от погибели, назначенной египтянам. Потому, если кровь агнца сохраняла иудеев невредимыми среди египтян и во время такой опасности, то тем более может спасти нас кровь Христова, которою помазуются не пороги, но души наши, — потому что и ныне губитель ходить вокруг нас среди настоящей глубокой ночи. Оградим же себя этою жертвою. Пролитием называет помазание, так как и нас Бог извел из Египта, из тьмы, из идолопоклонства. Средство было неважно, а действия его велики; средство — кровь, а действия — спасение, ограждение, избавление от погибели. Ангел убоялся крови, так как знал, чего она была прообразом; он убоялся, уразумев смерть Владычню, почему и не коснулся порогов. Моисей сказал: помажьте (пороги), и евреи помазали, и, помазавши, были уверены в безопасности. А вы, имея кровь самого Агнца (Божия), не уверяетесь? «Верою перешли они Чермное море, как по суше». Опять сравнивает с народом целый народ, чтобы мы не говорили, что не можем быть святыми. «Верою», — говорит, — «перешли они Чермное море, как по суше, — на что покусившись, Египтяне потонули». Здесь он приводит им на память бедствия египетские. Как ‑ «верою»? Они надеялись перейти чрез море и молились о том, или лучше, молился Моисей. Видишь, как вера всегда превышает рассуждения, немощь и ничтожество человеческие? Видишь, что они, как скоро уверовали, то и избавились от бедствия — и при помазании кровью дверей, и в Чермном море? Очевидно, что это была вода, так как (египтяне), вошедши в неё, потонули; следовательно, это не призрак был, а действительность. Как растерзанные львами и сожженные в печи доказывают, что это была действительность, так и здесь видно действительное событие, послужившее одним во славу и спасение, а другим в погибель. Вот какое большое благо — вера! Она спасает нас и тогда, когда мы приходим в безвыходное положение, когда угрожает нам самая смерть, когда, наши обстоятельства отчаянны. Действительно, что тогда оставалось им делать? Египтяне и море окружали их безоружных, и надлежало или бежать и утонуть, или попасть в руки египтян; но (вера) спасла их из этого безвыходного положения. Вода разостлалась пред ними, как суша, а тех потопила, как море; для них она забыла законы природы, а против тех вооружилась. «Верою пали стены Иерихонские, по семидневном обхождении». Трубные звуки никак не могут разрушить каменных стен, хотя бы кто трубил тысячу лет; а вера может делать всё!
2. Видишь ли, как (вера) всегда не следует порядку или законам природы, но совершает всё неожиданно? Так и здесь все было неожиданно. Сказав неоднократно, что надобно верить надеждам на будущее, (апостол) всю эту речь составил так, что делается ясным, как не только ныне, но и издревле все чудеса совершались и получались ею (верою). «Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев (и проводив их другим путем), не погибла с неверными». Стыдно, если в вас окажется веры менее, нежели в блудниц. Она, услышав слова вестников, тотчас поварила, почему и последствия были таковы: когда все погибли, она одна спаслась. Не говорила она сама в себе: останусь со многими другими, моими (согражданами); не сказала: могу ли я быть умнее столь многих разумных мужей, которые не верят, а я поверю? Не сделала она ничего такого, что другой мог бы сказать и сделать, но поверила сказанному. «И что еще скажу? Недостанет мне времени…" (ст. 32). (Апостол) более не приводит примеров, но, окончив блудницею и пристыдив качеством этого лица, не распространяется более в повествованиях, чтобы не показаться многословным; впрочем и не (совершенно) оставляет их, но весьма мудро перечисляет их мимоходом, достигая двоякой пользы — избегая излишества и не нарушая полноты. Он и не умалчивает совершенно и не наскучивает многословием, но избегает того и другого. Когда кто усилено доказывает что‑нибудь и слишком распространяется в доказательствах, тогда он становится в тягость слушателю, уже убежденному, наскучивает ему и изобличает своё честолюбие. Ведь нужно сообразоваться с пользою. «И что еще скажу? Недостанет мне времени, чтобы повествовать о Гедеоне, о Вараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и (других) пророках…". Некоторые осуждают Павла за то, что он поставил Барака, Симпсона и Иефеая на этом месте. Но что говоришь? Разве он мог не упомянуть об них, упомянув о блуднице? Здесь речь идет не о прочих обстоятельствах их жизни, но о том, была ли у них вера, сияли ли они верою. «…И (других) пророках, которые верою побеждали царства…" (ст. 32, 33). Видишь ли, что (апостол) не свидетельствует здесь об их славной жизни? Не в этом здесь преимущественно состоит и вопрос, а раскрывается вера. Именно, спрашивается: верою ли они совершали всё? «Верою», — говорит он, — « побеждали царства…", бывшие при Гедеоне «…Творили правду». Кто? Те же самые. Или правдою он называет здесь человеколюбие. «…Получали обетования». Думаю, что это сказал он о Давиде. Какие же обетования получил он? Те, которые заключались в словах, что семя его сядет на престол его (Пс. 131:11). «…Заграждали уста львов, угашали силу огня, избегали острия меча…" (ст. 33, 34). Смотри, как находились в смертной опасности — Даниил, окруженный львами, три отрока, бывшиe в печи, Авраам, Исаак и Иаков — в различных искушениях, и однако не отчаивались. Такова вера: когда обстоятельства противодействуют, тогда и должно верить, что нет ничего противодействующего, а всё соответственно. «…Избегали острия меча…". Думаю, что и это сказал он также о трёх отроках. «…Укреплялись от немощи, были крепки на войне, прогоняли полки чужих». Здесь он разумеет обстоятельства исхода из плена вавилонского. «От немощи», т.е. от плена. Когда обстоятельства иудеев находились в отчаянном положении, когда они нисколько не отличались от мертвых костей, тогда и произошло возвращение их (из плена). Кто в самом деле мог надеяться, что они выйдут из Вавилона, и не только выйдут, но сделаются сильными и «прогонят полки чужих»? Но с нами, скажут, ничего такого не случилось. Но всё это — прообразы будущего. «…Жены получали умерших своих воскресшими…" (ст. 35). Здесь он говорит о пророках Елисее и Илие, которые воскрешали мертвых. «…Иные же замучены были, не приняв освобождения, дабы получить лучшее воскресение…". Но мы, скажут, не сподобились видеть воскресения. Но, говорит, я могу указать и таких мужей, которые были замучены, не получив освобождения, «…дабы получить лучшее воскресение…". Почему, скажи мне, они не захотели (оставаться в живых), тогда как могли жить? Не потому ли, что ожидали лучшей жизни? Те, которые воскрешали других, сами предпочли умереть, чтобы получить лучшее воскресение, а не такое, какого удостоились дети тех жен. Здесь, мне кажется, он разумеет Иоанна (Крестителя) и Иакова, потому что избиением (άποτυμπανισμός) обозначается отсечение головы. Они могли бы взирать на свет солнечный, могли бы не делать обличений, и однако решились умереть; и те, которые воскрешали других, сами избрали себе смерть, чтобы получить лучшее воскресение. «…Другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке…" (ст. 36, 37).
3. Он оканчивает тем, что более близко (к слушателям), потому что особенное утешение получается тогда, когда представляется скорбь, происходившая от одинаковой причины, а если ты будешь говорить, хотя бы весьма сильно, но о такой скорби, которая происходила не от одинаковой причины, то ничего не сделаешь. Поэтому он и оканчивает речь указанием на узы, темницы, бичевания, побиение камнями, разумея бывшее со Стефаном и Захариею: «умирали», — прибавляет он, — " от меча…". Что говоришь ты? Одни «…избегали острия меча…", а другие «…умирали от меча…"? Что же это значит? Что ты превозносишь? Чему удивляешься? Первому, или последнему? Поистине, говорит, тому и другому. Первому потому, что оно близко к вам; а последнему потому, что вера оказывала свою силу при самой смерти, и это есть прообраз будущего. То и другое — чудеса веры: и то, что она совершает великие дела, и то, что терпит великие бедствия и не думает о страданиях. Ты не можешь, говорит, сказать, что это были люди грешные и ничтожные; нет, если бы даже ты противопоставил им целый мир, то увидел бы, что они перетягивают весы и оказываются более важными. Потому он и сказал так: «…те, которых весь мир не был достоин» (ст. 38). Что же могли бы получить здесь в награду те, которых достойного нет ничего в мире? Здесь (апостол) возвышает их ум, научая не прилепляться к настоящему, но помышлять о том, что выше всех предметов настоящей жизни, если весь мир недостоин их. Что же ты желаешь получить здесь? Обидно было бы, если бы ты получил награду здесь. Итак, не будем думать о мирском, не станем искать воздаяния здесь, не будем столь жалкими. Если весь мир недостоин их, то для чего ты домогаешься части его? И это справедливо, потому что они — друзья Божии. Миром же называет здесь или людей, или самое творение. Писание обыкновенно называет так и то, и другое. Если, говорит, взять всё творение вместе с людьми, и тогда оно не сравняется с ними в достоинстве, — и справедливо. Как тысячи мер сена и соломы не могут сравниться в цене с десятью жемчужинами, так — и с ними: «Лучше один праведник, нежели тысяча грешников…" (Сир. 17:3). Под тысячами здесь разумеется не какое‑либо известное число, но неопределенное множество. Представь, как много значит праведник. «Иисус воззвал к Господу… и сказал пред Израильтянами: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою!», и было так (Нав. 10:12). Пусть выйдет вся вселенная, или даже две, три, четыре, десять, двадцать вселенных, пусть скажут и сделают это: нет, они не смогут! А друг Божий повелевал творениями Друга, или, лучше сказать, просил Друга, и служебные силы подчинялись ему, дольний повелевал горними.
Видишь, что эти силы существуют для служения и исполняют определенное назначение? Такое дело больше Моисеева. Что именно? То, что не одно и то же повелевать морем, и силами небесными. И первое важно, даже весьма важно, но не может сравниться с последним. А отчего это совершилось, послушай. Отчего же? Имя Иисуса было прообразом Христа. Потому‑то, т.е., так как он имел преобразовательное имя — Иисус, творение устрашилось самого имени. Как, разве никто другой не назывался Иисусом? Но он был назван этим именем, как прообразом; его звали прежде Авсием, а потом переменено ему имя, и это было предсказанием и пророчеством. Он ввел народ (израильский) в землю обетованную, как Иисус Христос (вводит нас) на небо. Ни закон, ни Моисей не сделали этого, но остались вне; закон не может вводить туда, но благодать. Видишь, как прообразования были предначертаны издревле? (Иисус Навин) повелевал природою, или лучше, главною частью природы, сам находясь на земле, чтобы ты, видя Иисуса (Христа) в образе человека, изрекающего то же самое, не смущался и не изумлялся. Тот, ещё при жизни Моисея, обращал в бегство врагов; этот, и при существовании закона, управляет всем, хотя и не открыто. Впрочем посмотрим, как сильна добродетель святых.
4. Если здесь они совершают такие дела, если здесь действуют так, как ангелы, то что там? Какую там они имеют славу? Может быть, каждый из вас хотел бы быть таким, чтобы повелевать солнцем и луною. Здесь заметим: что сказали бы при этом те, которые утверждают, будто небо есть круглое тело? Почему он не сказал: «стой, солнце», но прибавил: «…над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою!», т.е., чтобы день сделался больше? То же было и при Езекии: солнце возвратилось назад (Ис. 38:8). Но последнее чудеснее первого, т.е, что солнце пошло опять в противоположную сторону, не совершив ещё своего течения. А мы, если захотим, можем достигнуть большего. Что в самом деле обещал нам Христос? Не останавливать солнце, или луну, не возвращать назад солнце, — а что? «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его», — говорит Он, — «и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14:23). Какая мне нужда в солнце и луне и в этих чудесах, если сам Владыка всего сойдёт ко мне и поселится у меня. Нет мне в том нужды. Какая мне нужда во всём этом? Он сам будет для меня солнцем, луною и светом. Скажи мне: чего бы ты хотел, пришедши в царский дворец, — того ли, чтобы иметь возможность перестанавливать вещи, прикрепленные (к своему месту), или быть в такой близости к царю, чтобы он склонился сам придти к тебе? Не более ли (хотел бы ты) последнего, нежели первого? Что же? Разве не удивительно, что человек повелевает так же, как и Христос? Но Христос, скажешь, при этом не имеет нужды в Отце, а действует собственной властью. Так; исповедуй же наперёд и скажи, что Он не имеет нужды в Отце и действует собственною властью; тогда и я спрошу тебя, или лучше, научу тебя касательно молитвы, которую Он произносил, что она была делом Его снисхождения и домостроительства, — ведь Христос, конечно, был не менее Ииcyca Навина, — и что Он может научать нас и без молитвы. Как учителя, когда ты слышишь его лепечущим и перечисляющим буквы, ты не называешь незнающим, и когда он спрашивает: где такая‑то буква? — ты понимаешь, что он спрашивает не по незнанию, а потому, что хочет вразумить учащегося, — так и Христос совершал молитву, не имея нужды в молитве, но желая научить тебя — быть постоянно внимательным к молитве, совершать её непрестанно, бодрственно и неусыпно. Под неусыпностью я разумею не только то, чтобы пробуждаться ночью, но чтобы и днём бодрствовать в молитвах: такой именно человек называется неусыпным. И ночью молясь, можно спать, и днём, не молясь, можно бодрствовать, когда душа бывает устремлена к Богу, когда она понимает, с Кем беседует и к Кому обращено её слово, когда содержит в уме, что ангелы предстоят Ему со страхом и трепетом, — а сам‑то (человек) приступает, зевая и почесываясь.
Великое оружие — молитва, если она совершается с надлежащими мыслями. Чтобы тебе уразуметь её силу, обрати внимание па следующее: непрестанная молитва преодолела безстыдство, несправедливость, жестокость и грубость: «слышите» — сказал (Господь), — «что говорит судья неправедный » (Лук. 18:6). Она преодолела леность, и чего не сделала дружба, то сделала непрестанная молитва: «Если, говорю вам, он не встанет и не даст ему по дружбе с ним, то по неотступности его, встав, даст ему, сколько просит» (Лук. 11:8). И недостойную (жену) непрестанная молитва сделала достойною: «нехорошо», — сказал (Господь), — «взять хлеб у детей и бросить псам. Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их» (Mат. 15:26, 27).
5. Будем же прилежны в молитве; она представляет великое оружие, если совершается усердно, без тщеславия, от искреннего сердца; она обращала в бегство врагов; она оказывала благодеяние целому народу и при том недостойному: «Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его…", — говорит (Бог), — «…и иду избавить его…" (Исх. 3:7,8); она — спасительное лекарство, предохраняющее от грехов и исцеляющее от преступления; к ней прибегала и оставленная всеми вдова. Потому, если мы будем молиться со смирением, если будем ударять себя в грудь, подобно мытарю, если будем произносить, подобно ему, слова: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (Лук. 18:14), то получим всё. Правда, мы не мытари; но у нас есть другие грехи, не меньше его (грехов). Не говори мне, что ты грешен в малом; всякое (греховное) дело в существе своём одинаково. Как убийцей одинаково называется и тот, кто убил дитя, и тот, кто убил мужа, так и любостяжательным — любостяжательный и в малом, и в великом. И злопамятство — немалый, но великий грех: «nymи же злопамятных», — говорит (Премудрый), — «к смерти» (Притч. 12:28); и (Христос говорит): «…всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду…", равно как и говорящий брату своему: «рака» или «безумный», и тому подобное (Mат. 5:22). Мы недостойно причащаемся страшных таин, завидуем, злословим; а некоторые из нас часто и упиваются. Каждое из этих дел само по себе достаточно для того, чтобы лишить нас царствия (небесного); а если они соединятся вместе, то какое мы можем иметь оправдание? Много нам нужно каяться, возлюбленные, много молиться, много терпеть, много оказывать усердия, чтобы получить обетованные нам блага. Будем же говорить и мы: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!»; пли лучше — не говорить только, но и думать так; и если кто другой будет обличать нас, не станем гневаться. Тот (мытарь) слышал (как об нём было сказано): «не таков, …как этот мытарь», (Лук. 18:11), и не раздражился, но пришёл в сокрушение, — получил оскорбление, но сам не отвечал оскорблением. Тот открыл его рану, а он нашёл лекарство. Будем же говорить: «…будь милостив ко мне грешнику!», и когда другой скажет нам то же, не будем досадовать. Если же мы, хотя сами признаём за собою много дурного, но, слыша это от других, негодуем, то это уже не есть смирение и исповедание, а честолюбие и тщеславие. Неужели, скажешь, называть себя самого грешником значит тщеславиться? Да; этим путём мы приобретаем славу людей смиренных, становимся предметом удивления, похвал; а если бы мы стали говорить о себе противное, то заслужили бы презрение. Так мы и это дело совершаем из тщеславия.
В чём же состоит смирение? В том, чтобы переносить, когда кто‑нибудь другой поносит нас, сознавать грех, свой, терпеть злословие. Впрочем и это было бы знаком не столько смирения, сколько благоразумия. Между тем мы теперь хотя сами себя называем грешными, недостойными, и говорим многое другое, но если кто‑нибудь другой скажет об нас что‑либо подобное, то мы раздражаемся, свирепеем. Видишь ли, что у нас нет исповедания грехов и даже благоразумия? Ты сам называешь себя таким; не досадуй же, когда слышишь то же от других, когда обличают тебя другие. Когда другие поносят тебя, тогда чрез это обличаются грехи твои; они на себя налагают бремя, а тебя приводят к любомудрию. Послушай, что говорил блаженный Давид, когда проклинал его Семей: «…оставьте его, пусть злословит, ибо Господь повелел ему; может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие» (2 Цар. 16:11,12). А ты, сам о себе говоря много дурного, негодуешь, если не слышишь себе от других тех похвал, какие воздаются великим праведникам. Не видишь ли, что ты шутишь в делах нешуточных? Так мы отклоняем похвалы из желания других похвал, чтобы после получить большие похвалы, чтобы нам ещё более удивлялись. Так, не допуская похвал, мы делаем это для увеличения их; и всё вообще делается у нас из тщеславия, а не по правде. Потому‑то у нас все пусто, всё неверно. Итак, увещеваю вас, удержимся хотя ныне от источника зол — тщеславия, и станем жить богоугодно, чтобы нам сподобиться и будущих благ во Христе Иисусе, Господе нашем.
БЕСЕДА 28
«…Скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр. 11:37, 38).
1. И всегда, но особенно когда я размышляю о подвигах святых, мне приходит на мысль — осуждать свои дела; мы и во сне не испытывали того, в чём эти мужи провели всё время, не в наказание за грехи, но постоянно совершая добрые дела и постоянно подвергаясь скорбям. Представь Илию, о котором теперь начинается у нас, речь; а о нём здесь говорит (апостол) в словах: «…скитались в милотях», и им оканчивает примеры, не оставляя, впрочем, и других, так как и для них, то же самое было делом обыкновенным. Сказав об апостолах, что они «…были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча…", он опять восходит к Илие, который пострадал подобно им. Так как они ещё не имели такого мнения об апостолах, то он предлагает увещание и утешение в пример того, кто был вознесён и кому они весьма удивлялись. «…Скитались», — говорит, — «в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин». По преизбытку скорбей они не имели, говорит, ни одежды для прикрытия себя, ни города, ни дома, ни убежища, подобно как и Христос говорил о Себе: «…Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Mат. 8:20). Что я говорю: ни убежища? Даже покоя. И в пустынях они не находили покоя: не сказал (апостол), что они пребывали в пустынях, но что и там скитались и оттуда были изгоняемы, не только из обитаемых стран, но и из необитаемых. Здесь он упоминает и о местах, где они находились, и о том, что там происходило с ними: «терпя недостатки», — говорит, — «скорби». Вас, говорит, осуждают за Христа; то же делали и с Илиею; но за что его осуждали, гнали, преследовали и заставляли томиться голодом? То же самое и они тогда терпели, как он говорит в другом месте, что братия рассудили послать страждущим ученикам: «Тогда ученики положили, каждый по достатку своему, послать пособие братьям, живущим в Иудее…" (Деян. 11:29). Так было с ними. «…Терпя… озлобления», — говорит, т.е. страдая, подвергаясь изгнаниям, опасностям. То же самое было и с ними. А слова: «скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли», означают не что иное, как то, что они скитались, подобно беглецам и переселенцам, подобно людям, виновным в тяжких преступлениях и недостойным взирать на солнце, и даже в пустынях не находили убежища, но постоянно должны были бегать, должны были, искать пристанища, должны были живыми зарываться в землю, постоянно подвергаться страху. «И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства» (ст. 39, 40). Какая же, говорит, награда за такую надежду? Какое воздаяние? Великое, и столь великое, что даже не может быть выражено словом: «не видел того глаз», — говорит, — «не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9); Но они ещё не получили этого, ещё ожидают, скончавшись в таких скорбях. Уже прошло столько времени, как они остались победителями, и ещё не получили награды; а вы, находясь ещё в подвиге, сетуете? Подумайте, что значит и чего стоить Аврааму и апостолу Павлу ожидать, когда ты достигнешь совершенства, чтобы тогда иметь возможность получить награду. Спаситель предсказал, что он не даст им награды, пока мы не придем, подобно тому, как чадолюбивый отец говорит благонравным и исполнившим своё дело детям, что не даст им есть, пока не придут их братья. А ты сетуешь, что ещё не получил награды? Что же делать Авелю, который прежде всех победил и остается неувенчанным? Что — Ною? Что — другим, жившим в те времена и ожидающим тебя и тех, которые будут после тебя?
Видишь, что мы имеем преимущество пред ними? Поэтому хорошо сказал (апостол): «Бог предусмотрел о нас нечто лучшее». Чтобы не казалось, будто они имеют преимущество пред нами в том, что увенчиваются первые, (Бог) определил увенчать всех в одно время, и тот, кто победил за столько лет, получить венец вместе с тобою. Видишь ли попечение (о нас Божие)? И не сказал: да не без нас будут увенчаны, но: «дабы они не без нас достигли совершенства»; значит — тогда они и совершенными окажутся. Они предупредили нас в подвигах, но не предупредят в получении венцов; и это не есть несправедливость к ним, но честь нам, так как и они ожидают своих братьев. Если все мы — одно тело, то для этого тела более удовольствия, когда оно увенчается всецело, а не по частям. Праведники потому и достойны удивления, что они радуются благам братьев так же, как своим собственным. И они сами желают — быть увенчанными с другими своими членами, потому что в общем прославлении — великое удовольствие.
толкования Иоанна Златоуста на послание к Евреям, 11 глава